Чтоб я ещё хоть раз в жизни, будучи на эмоциях, зашёл к Киришиме.

Это были первые мысли умирающего на утро доктора. Голова, казалось, сейчас разлетится на тысячи мелких кусочков, её пульсация перешла на осязаемый уровень. Ещё и выворачивает на изнанку, хоть вешайся. И ведь существуют же самоубийцы, что пьют и не просыхают, они вот так же чувствуют себя каждое утро? Мысли никак не хотели собираться в кучу, пришлось долго, нудно и упорно ловить каждую, обрабатывать, и складывать по полочкам. Таким образом, восстанавливая события минувшей ночи, вернулись и чувства. Самым прогрессивным оказался стыд.

Начались вопросы "как", "зачем", "почему" и так далее, но не это столь важно. Осмотревшись, приходит и осознание, что он не помнит главного: "где и как". Последнее в частности. Он точно не у себя, хотя бы потому, что это квартира. Его кабинет размером с эту гостиную, хотя ремонт неплохой. Основную задачу он выполнил – заехал к матери, а что вытворял до или после уже не слишком, если честно, интересует. Если только это не что-то противозаконное. Пальцами массируя виски, Мидория пытался унять блудницу-боль, но, видимо, резкий подъём повлиял не лучшим образом. Всё, что употребилось с вечера, дикой волной просилось наружу, и он понимал, что не сможет вечно сдерживать эти позывы. Сбоку учтиво оказался тазик, куда сие великолепие и вышло. Шатало страшно, ещё шаг, и ковёр станет неплохим пристанищем, но Изуку упорно шёл куда-то с этим тазом, очнулся он в ванной с уже чистой посудиной. Но не сортиром.

Покинул врач уборную минут через пятнадцать, когда рвотный рефлекс отпустил и улетел к следующей своей жертве, а после него не осталось следов. Как же гудит голова... На столике стоял стакан водички, а рядом лежала таблетка. Посчитав, что Господь всё же услышал молитвы раба грешного своего, Изуку накинулся на них, заглотив препарат одним махом и опустошив стакан. Горло дерёт от недостатка влаги неимоверно. Похлопав себя по щекам, он постарался окончательно проснуться, из-за этого и не услышал, как в комнату вошёл посторонний, во владениях которого квартира и находится. Тошинори поставил поднос с запеканкой и чаем, а сам уселся на кресло напротив дивана, наблюдая занимательный фильм "Эволюция. Начало". Как бы жаль ему ни было коллегу, против похмелья и тараном не попрёшь. Всё, что мог, он сделал. Сейчас нужно отлежаться и позавтракать. Хотя, судя по глазам, на первое, даже при огромном желании, он не настроен. Завтрак неторопливо оказался в желудке, старший до сих пор слушает слова благодарности. Кое-как пустил помыть посуду, сетуя, что молодой специалист не терминатор – надолго не хватит. Ладно тарелки, но пустить восвояси в таком состоянии он не мог, ведь это равняется самоубийству. Есть только один способ оставить врача подольше, чтоб хоть голова поутихла.

– Как ты нашёл подход к... Седьмому, верно?

Любые сопротивления сошли на "нет", Мидория уставился на Яги с неподдельным интересом и блеском в глазах. Он начал рассказывать всё в мельчайших подробностях, наставник хмыкнул. Он довёл его до точки пробуждения, внимательно слушая.

Изуку рассказал, как нелегко было добиться хотя бы разрешения находиться рядом, не то, что разговаривать. Как они впервые сняли рубаху, так вообще сумасшедшая история. Яги выслушивал и участливо кивал, поражаясь божескому терпению юноши. В его возрасте далеко не все им обладают. Изуку тем временем не щадил подробностей, вещал, как они вместе сбегали от санитаров, – естественно, без детального описания всей ситуации – как впервые вышли на прогулку, как он сделал подарок на день рождения, как пытался разгадать цветочный шифр, а в итоге узнал причину его попадания в больницу. Как сердце чуть не остановилось, когда его разбудили и сказали, что Катсуки пропал, и как тот позаботился о нём. Коротко говоря — рассказал всё, и даже больше. Когда речь зашла о цветах, у Тошинори глаза на лоб полезли. Этого он не знал.

– Браво, – после всей истории выдал он, подумывая даже похлопать, но вовремя остановил себя, вспоминая, у кого из них сейчас сильная чувствительность. – Я и подумать не мог, что растения так повлияют на лечение. Как ты к этому пришёл?

Изуку как следует подумал, прежде чем ответить, хотя это может быть просто утреннее торможение в последствии жуткого похмелья.

– Я просто напомнил, что у него осталось что-то, чем можно дорожить. Дальше обычные внимание, терпение и дружелюбие, – пожал плечами Мидория, чувствуя, как неприятные ощущения стали отступать. – Он даже позабыл о том, что всего-навсего человек, пока я это не сказал. Насколько нужно было довести пациента, чтобы он от естественного факта расплакался, – Яги молча смотрел в пол, сжимая губы в тонкую полосу. Ему не хотелось представлять, что творилось с бедным ребёнком весь этот злосчастный год. А ведь он мог всё контролировать, не уйди он в отставку. – Вы мне, кажется, что-то говорили вчера вечером, перед сном. Не помню только, что.

– Пожелал спокойной ночи и ушёл к себе, ничего особенного, – отмахнулся он, благодаря высшие силы. Их снисхождение к нему снизойдёт ещё нескоро после того, что он сделал, но и за это спасибо большое.

– Тогда, может ещё что-то посоветуете?

– Нет, – резко, с нажимом ответил Яги, ловя на себе озадаченный взгляд юноши. Лицо его смягчилось. – Я не хочу больше связываться со своей работой... – я едва сумел избавиться от кошмаров, в которых Катсуки приходил ко мне во снах и капал на душу. Я не вынесу больше. – ..на пенсии ведь, положено отдыхать.

– Жаль. Я, тогда, пожалуй, поеду? – спохватился Изуку, незаметно глядя на время, от чего не совсем незаметно округлились глаза под очками. – Десятый час! – он ещё раз поблагодарил наставника за тёплый приём, снова извинился за доставленные неудобства и, едва успев схватить пальто, выбежал из квартиры. Яги закрыл за ним дверь и выдохнул, прислонился к ней лбом. Он ведь только начал дышать спокойно, как появился этот... герой.

Приехал Изуку в больницу к одиннадцати, поздоровался со всеми, кого не видел, и, переводя дыхание, шагал в седьмую палату. Дверь оказалась не заперта, что в первую очередь насторожило врача. Опасения подтвердились, палата пустовала. Он посмотрел в единственном укромном месте – под койкой, но пациента там не было. Была только подаренная им энциклопедия.

Мидория успокаивал себя как мог, вдобавок опять разболелась голова. Главное сохранять спокойствие и невозмутимость, об этом не должен никто узнать. Если уже не узнал. Нужно просто выйти из палаты с максимально естественным видом, закрыть её и вернуться в свою нору, в которой лежит рабочий халат. По дороге он поймал себя на мысли, что уже выглядит ни черта не естественно хотя бы потому, что постоянно озирается и без врачебного белого, обязательного, чтоб не заперли по ошибке в палате, атрибута.

Катсуки может быть, как и в прошлый раз, в парке – это одна из немногих мыслей, что успокаивала доктора. Он непременно обыщет каждый зелёный, серый и песочный уголок их прекрасного парка, но всё, чего он сейчас хочет – бахнуть аспиринчика, упаковки две, а потом и решать все остальные проблемы, как обычно. Вообще, он не против и подремать часик-другой, а после с кружечкой горячего, что кипяток, чая, ходить с умным видом, абсолютно не нервничая, искать свою потеряшку, но до такого счастья ему, как Ииде – до пьянства.

– Мидория! – вспомнил солнышко – вот и лучики... Зачем же так громко-то? – Что за неподобающий вид? Специалисту твоего уровня должно быть стыдно расхаживать на работе подобным образом, – лучше не спорить, себе дороже. Да и он не в том состоянии. Иида уже был около него, поднимая и опуская руку, как шлагбаум на стоянке. – Уже произвёл обход? Правильно, лучше делать все заранее, – даже отвечать не пришлось, какое счастье. Ещё бы звук убавить.

– Тенья, и тебе доброго утра, – улыбнулся Изуку другу. – Я сейчас переоденусь, к матери ездил, – лицо собеседника моментально изменилось, он даже оставил его в покое раньше обычного.

Мужик он хороший, настоящий врач: не пьёт, не курит, не употребляет, своё дело знает, куда не надо не лезет. Последний пункт с натяжкой большой, но в основном из минусов только дотошность.

Изуку выдохнул и продолжил путь более спокойно – основной контроль он прошёл. Наконец за ним закрылась дверь кабинета, можно выдохнуть. Место, в котором он чувствует себя в безопасности – замок только свой на двери повесить и красота. Голова всё ещё гудит, само не пройдет. В ящике стола как раз есть таблетки, осталось найти нужную.

Вскоре боль начала проходить, и за этой пеленой отчуждения он заметил странную вещь – на столе лежал кулон. Его кулон. Его агатовый зайчик. Теперь стало и вправду страшно.

Где Катсуки? Как с него сняли подвеску? Его похитили? Пытают? Накачивают веществами? Насколько ухудшилось его состояние?

Разные мысли роились в светлой, до чёртиков напуганной головушке, пока более, видимо, фиолетовая его часть глазами искала халат. Ни на одной мебели его не оказалось, значит в шкафу, где не обитал последние месяца. Хорошо, ладно, допустим, у него пропал пациент, он не имеет и малейшего понятия, где его искать, и основная мысль, которая жужжит в его голове – где треклятый халат. Вот это профессионализм, Изуку, так держать. Пальто быстро оказалось на черной вешалке, а за ручки шкафа медленно взялись холодные после улицы руки и открыли шкаф.

Всё-таки иногда полезно прислушиваться к интуиции, она не дура – когда-когда а предложит дельный совет. Нашлась его потеряшка, и речь даже не о халате. Хотя и о нём тоже. Бакуго, к его личному удивлению, сидел в шкафу, согнув колени. На его плечах был чужой халат, который он то и дело стягивал на себя, укутываясь плотнее. На голове ещё больший бардак, чем в момент их последней встречи, нужно будет как-нибудь причесать его. Голова медленно повернулась в его сторону, в глазах читались страх, тревога и нарастающая до этого паника, но когда алые глаза очерчивали силуэт напротив, она исчезла. Вместо этого он судорожно выдохнул и озадаченно уставился на врача.

Живой.

– Деку, – Изуку молил всех существующих и ему известных богов, чтобы ему не послышалось. Чтобы похмелье не переросло в галлюцинации.

– Что-что? – Он упал на колени и взял ладони пациента в свои, с надеждой глядя на того. – Повтори ещё раз.

– Де...ку.

Он был готов расплакаться здесь и сейчас. Каччан заговорил. Пусть он не знает, что это означает, но это не имеет значения. Он готов быть кем угодно и чем угодно, если Каччан это скажет. На эмоциях Изуку обнял уже ничего не понимающего пациента и помог вылезти из несостоявшегося укрытия. Как же много хочется спросить, узнать, но, похоже, это единственное, что он может сказать. Какое-то непонятное «Деку». Но это тоже результат. Результат его трудов, недосыпов и кофейной диеты.

– Чай будешь? – В ответ кивок.

Сдаётся ему, халат законному владельцу возвращать не собираются. На столе, в блюдце лежало печенье с шоколадной крошкой, которое Катсуки принялся уплетать.

***

Оказывается, гулять по коридорам психушки не так уж и плохо, если тебя не скручивают или не усыпляют. Когда в руках вежливо предложенная врачом сладость с шоколадной крошкой, так вообще кажется, что жизнь прекрасна. В процессе беседы они выяснили, или, можно сказать, вспомнили, что сидеть в этой "темнице" Катсуки ещё неизвестно сколько, и нужно хотя бы пытаться налаживать контакты. На любого рода протесты тот нашёл самый, по его мнению, логичный довод:

– Меня может попросту не быть рядом, случись что, – объяснял, как взрослому человеку, Изуку, жестикулируя. – Не сидеть же тебе в шкафу и дожидаться моего прихода, – на чётко читаемое "почему нет?" он вздохнул. – У каждого должен быть заместитель. Или кто-то, кто постоянно пересекается с нужным человеком. Вот, например, если мне нужно передать Айзаве-сенсею что-либо, я прошу Урараку. Ей я доверяю, как самому себе, – не очень удачное сравнение он выбрал.

Пациент, стоило упомянуть эти два имени, оскалился и начал рычать, и Изуку принял решение больше их не упоминать.

Шлепая в свою палату, Бакуго, под пристальным вниманием абсолютно всех прохожих, пытался придумать, кого "поставить на замену". Весь этот год он существовал по одному-единственному закону – никому не доверять. Спрашивается, к которому из продажных клоунов можно подойти и постараться донести, что он вполне адекватный? Ни к кому. Напрашивается вывод, что ему и с одним чудиком неплохо живётся. А печенье правда вкусное, нужно будет ещё взять. Есть ещё вариант завести связи с пациентами, но здесь все ненормальные, тоже не выход.

В конце коридора развилка, и на его пути стояли два нелицеприятных кадра. Тот, что с краснющими стоячими волосами, мило беседовал с собачкой заведующего. Если она увидит его, спокойно разгуливающего по больнице, поднимет шумиху, нужно спрятаться. Бакуго с последним печеньем притаился у стеночки, то и дело выглядывая. Он недовольно морщился, когда разговоры не утихали. Наконец, спустя долгие пять минут ожиданий, круглолицая ушла по своим делам, остался только этот, и он явно не собирался покидать нагретое место.

Делать нечего, на свой страх и риск Катсуки выдвинулся, так сказать, напролом. Зелёный чудик сказал налаживать контакты, вот сейчас и попробуем поиграть в послушного мальчика. Его фигура не сразу стала заметна, впервые он спокойно, без сопровождения и беготни, гулял. Киришима уловил движение в свою сторону, но от увиденного он напрягся всем телом, пусть и старается не показывать. Катсуки остановился напротив, вглядываясь в похожие по цвету глаза, и думал. Эйджиро не собирался проигрывать в гляделки, не расслабляя пальцы, походил на ковбоя из фильмов. Пациент про себя хмыкнул. Он такая же псина, как и остальные санитары здесь – дай команду и набросится. Но команды не было, поэтому и не знает, как поступить. Оба держатся молодцами, хладнокровно и уверенно смотрят друг на друга. Само присутствие Бакуго психически давило на санитара, не давая расслабиться ни на секунду. Катсуки, хоть и довольно скверно разбирается в людях, решился.

– Что ты делаешь? – дёрнулся Эйджиро, когда тот наконец зашевелился.

Он отломал половину печенья и протянул ему.

Тревога сменилась замешательством, санитар с опаской принял и начал разглядывать предложенную сладость. Оригинально его отравить хотят, ничего не скажешь. Катсуки зарычал, предвидя любые сопротивления, и Киришиме ничего не оставалось, кроме как с перепугу закинуть всё в рот. Он зажмурился. Секунда, две, три. Ничего.

– М, – с набитым ртом замычал он, жуя. – Вкусное печенье. Где взял? – он прекрасно знал, что пациент не из болтливых, поэтому посчитал свой же вопрос риторическим.

– Деку, – проглатывая последний кусок, спокойно ответил он.

Санитар подавился тем немногим, что было во рту. Согнулся в три погибели и кулаком начал молотить себя по груди, в то время как пациент не без интереса наблюдал. Интересно, как быстро спохватятся, если красный сейчас откинется? Киришима с шоком уставился на него.

– Ты... Разговаривать умеешь?

Бакуго показалось, что у него на лбу вздулась вена. Лучше бы сразу откинулся, честное слово. За кого его тут держат? Естественно умеет, и, между прочим, разговаривать приятнее и толковее с умными людьми, а не с "белыми".

Бакуго закатил глаза и исполнил излюбленный жест с пальцем у виска. Санитар никак не отойдёт от потрясения, из горла никак не выходит печение, а пациент никак не поймёт, с какой радости он тут панькается с человеком, который неоднократно усыплял его и, как мешок с дровами, волок в ненавистную палату.

Появилось сильное желание заставить его ощутить на собственной шкуре всё то же самое, насколько будет приятно? Сколько он будет переворачивать поднос с таблетками и отказываться от них, не подпускать к себе ближе, чем на пушечный выстрел, прежде чем его станут называть животным? Как скоро он забудет человеческое отношение к себе до такой степени, что сам перестанет считать себя человеком, перестанет разговаривать, а только, как истинный пёс, рычать на всех без разбора, кусать и пытаться вырваться с привязи?

Катсуки зажмурился, быстро приходя в себя и избавляясь от ненужных и бесполезных воспоминаний. Сейчас ведь все более-менее приемлимо. У него есть лечащий врач, на которого, как выяснилось, можно положиться, из его жизни пропали всяческие препараты, ему дают некоторую свободу – по крайней мере в вопросе рук – и позволяют тратить своё бесценное время на чтение книги про цветочки. Мысли о мести нужно отгонять прочь, ведь лучший способ победить соперника – сделать его своим другом. И, как бы ни хотелось, нужно пользоваться этой бредятиной. Ничего лучшего он не придумал, поэтому просто подошёл вплотную к Киришиме, тыкнул указательным пальцем ему в грудь, после чего этот же палец приложил к своим губам. Ушёл к себе. Даже не оборачиваясь, он знает выражение лица красного: полные растерянность, замешательство, непонимание. А сейчас он не такой смелый – видимо, только понял, что они одного роста.

Киришима не был стукачом ни в коем случае, но таким грандиозным событием он обязан с кем-нибудь поделиться. Только теперь как-то, как ему кажется, небезопасно трещать об этом направо и налево. Для таких случаев есть лечащие врачи, вот сейчас он и в поисках такого кадра. Благо, тот оказался неподалеку. Облюбовал кулер и потягивал водичку с таблеткой. Эйджиро подошёл, бесцеремонно схватил того за шиворот и, под не слишком ярые протесты, потащил в его кабинет. Если что, их всегда можно найти, нужно лишь пройти по мокрому следу от пролитой воды. На месте его взглядом успели отправить куда подальше самыми изощрёнными способами и выражениями, но даже это не помешало посыльному выдать:

– Он заговорил.

Изуку вопросительно похлопал ресничками, не сразу понимая, о чём или о ком речь. Но отступать от своей позиции потерпевшего не собирался.

– Ну да, ещё в восемь месяцев, – Эйджиро посмотрел на него, как на идиота. Тут такое событие, а он шутки свои шутит.

– Издеваешься?

– Ну, может, в девять, понятия не имею, – конечно издевается, а как ещё? Он тут, значит, пытается себе жизнь облегчить после такого загула, таблеточки пьёт, а его так нагло прерывают. Ещё и воды не дал попить, кощунство. – Если честно, я уже знаю.

– Тогда почему ты обнимаешься с кулером, а не Айзаве в пол кланяешься с докладом? – начал свой расспрос Киришима, не собираясь отлипать от друга, пока не узнает подробностей. Он-то думал, что избранным стал, а оказывается не первым узнаёт.

Изуку вздохнул, нехотя выкладывая карты на стол.

– Я осваиваю новую методику лечения, "доверительные отношения" называется, – толкует дикторским голосом Мидория, включая чайник в надежде, что сможет спокойно попить хотя бы чай. – Основной её принцип – взаимность. Я потихоньку доверяюсь ему, он потихоньку доверяется мне. Результат ты увидел сам. Поговаривают, раньше распространённая штука была, но со временем канула в небытие.

Санитар слушал с интересом ребёнка, в упор не замечая сарказма. В конце рассказа он засветился восторгом.

– Это потрясающе! Я всегда знал, что ты талантлив. Таким, как ты, ещё родиться надо, – Изуку аж зарделся, таких комплиментов слышать он не привык. – Давай, ноги в руки и пошли, – Киришима потянул того за рукав, но, почувствовав сопротивление, вопросительно оглянулся.

– Об этом... Не стоит никому говорить.

– Почему?

– Я не могу объяснить. Не сейчас. Просто держи рот на замке. Никому, понял? Ни по секрету, ни на спор, ни под градусом. Ни одна живая душа не должна об этом знать, – его серьёзность поражала и восхищала одновременно. Человек знает своё дело. Киришима кивнул, замкнув рот на условный замок, а ключ кинул за спину.

Разошлись они на доброй ноте, но Эйджиро всё ещё будоражило, и не понятно, от чего больше: от возможности посекретничать лишний раз или от возможности быть доверенным лицом. Ему доверили такую тайну, и он не должен ни в коем случае проболтаться. По такому поводу можно и глотнуть холодненькой. Но один вопрос всё-же не давал ему покоя.

Кто такой "Деку"?