И я хочу погибнуть от твоей руки...       

Эти слова прозвучали хуже любого смертного приговора. В груди у меня защемило, и я словно застыл в немом крике. Меня окатил град холодного пота с головы до пят, я вжался в кресло пилота и не знал, что делать. Я только смотрел на него и пытался осознать сказанное. Моё сознание отказывалось в это верить. Возможно, я ожидал любого исхода событий, кроме этого. А может... Может, я знал где-то в глубине своей никчёмной души, что всё придёт именно к этому...       

— Ч-что? — глухо задрожал мой голос.       Я мысленно взмолился Господу, чтобы это всё было неправдой, и что Каору сейчас признается в своей злой шутке.       Я хотел в это верить.       

— Оглох что ли? — Каору горько ухмыльнулся. — Убей меня, говорю!       

— Нет! — резко закричал я, постепенно срываясь и поддаваясь внутренней истерике.       

Я понимал, что меня полностью захлёстывает цунами эмоций, и слабо ощущал, как теряю контроль над собственными словами. Я слишком долго молчал и не говорил о том, что думаю и чувствую.       

— Мне плевать, человек ты или грёбаный Ангел, я НЕ ХОЧУ ТЕБЯ УБИВАТЬ! Ты просишь меня об абсолютно невозможном! Слышишь?! Я не стану этого делать!       

Я дрожал. Я не заметил, как даже слегка приподнялся на пилотном месте контактной капсулы и сильно сжал пульты управления Евангелиона. Я отчаянно пытаюсь избежать боли, которую вновь боюсь ощутить.       

— Синдзи, — голос Каору был необычайно спокойным для такой ситуации. — Если в тебе есть хоть капелька чувств ко мне... То убей меня этой самой рукой.       

Он приблизился к открытой ладони Еве-01 и посмотрел на меня ласково и нежно. От его взгляда на моих глазах начали выступать большие слёзы, которые всё это время я успешно давил в себе. Я ещё больше ощутил, как дрожь окатила всё моё тело, и как с трудом формулировались мысли в голове. Я не понимал, что сейчас чувствую в этот момент к Каору. Я просто сидел, а слёзы сами капали с моих щёк маленькими струйками.       

Мы смотрели друг на друга долго, я пытался что-то сказать, но вместо этого только сильнее начинал плакать, а Каору нежно мне улыбался, умело скрывая свою внутреннюю печаль.       

— Помнишь случай с Кико, Синдзи? Тот день, на пустыре... — неожиданно произнёс Каору, испытывая меня пронзительным взглядом.       

Меня в этот момент будто током ударило — я вспомнил. Даже слёзы перестали литься из глаз, и тяжёлый ком застрял в горле.       

Перед моими глазами вспыхнула картина: одинокий пустырь, вокруг шелест зелёных зарослей, и только мы с Каору стоим друг напротив друга, а в его руках еле живой грязный пушистый комочек, который издавал жалобные звуки. Затем хруст тоненькой шеи, предсмертный писк и труп котёнка, скрытый в кустах.       

От этих жутких воспоминаний и ощущений я начал вертеть головой, словно пытался отогнать их, как назойливую муху, и скривился в лице. Я вдруг стал понимать, что, выполнив просьбу Каору, поступлю с ним так же, как он когда-то с Кико. От этого мне было мерзко, страшно и больно.       

— Это бесчестно! — снова закричал я. — Когда ты мне напомнил об этом... Нет, НЕУЖЕЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ПОСЛЕ ВСЕГО, ЧТО БЫЛО МЕЖДУ НАМИ, Я СМОГУ ЭТО ТАК ЛЕГКО СДЕЛАТЬ?! Каору, ты спятил! Я не хочу этого! Я не могу! Не могу! Не могу! Не могу! Не могу! Не могу!       Я чувствовал, как с каждым разом всё больше и больше кричу, и у меня набухает голова, которая вот-вот взорвётся. Я даже не заметил, что отпустил пульт управления и стал колотить себя кулаками по ногам — настолько уже терял контроль над своими эмоциями.       

— Это моя последняя просьба, Синдзи, — Каору неожиданно изменился в лице и стал очень серьёзен. — И если я тебе совсем не безразличен, то ты выполнишь её!       

Безразличен?!     

В этот момент я хотел закричать, что есть мочи, как я люблю его. Люблю настолько, что одна лишь мысль о том, что его не станет, сейчас меня разрушает. Это была всепоглощающая, разрывающая мою грудь любовь, которую когда-либо испытывал. С нашей первой встречи я стал понимать, что он мне небезразличен. Но я боялся, даже самому себе признаться в том, что мне может понравится кто-то вроде Каору. Умом-то я понимал, что мне нужны такие друзья, как он, но... Всегда было какое-то "но". Что-то в нём было такое, чего не было ни в Аянами, ни в Аске, ни даже в Мисато-сан. Что-то всегда манило меня к нему и заставляло думать о нём, даже когда я этого не хотел. Меня бессознательно тянуло к нему, даже когда я это отрицал.       

Я глубоко вздохнул и прикрыл глаза, но в памяти снова всплыла картинка смерти котёнка от рук Каору, а в ушах зазвучал его голос: «Я сделал ему одолжение, убив его сейчас. Он всё равно бы подох, только медленно и мучительно..» Я вытер следы слёз рукой и попытавшись вернуть подобие на самообладание, открыл глаза и с мнимой уверенностью в голосе стал отвечать Каору:       

— Мой ответ — "нет", Нагиса Каору. Я тебя не убью. Пусть даже ты сам меня просишь об этом, но убить того, кто даже не сопротивляется, выше моих сил.       Последние слова я не смог проговорить уверенно, и они больше прозвучали с тяжким страданием и жалостью. Я готов был до последнего избегать этой муки, я не хочу причинять вреда кому-либо.       

Я не такой хладнокровный и милосердный, как Каору.       

— А что так? — Каору изогнул бровь. — Что, Икари Синдзи, боишься, совесть тебя замучает? В благородного героя решил поиграть?       

Он начал горько злорадствовать, и от этого меня будто ножом в лёгкие начали тыкать. Я насторожился и попытался не так сильно воспринимать всерьёз слова Нагисы.       

Однако...       

— Ты, как обычно, обо мне даже не думаешь. Вот значит... — он затаил дыхание и немного отстранился от меня, словно сам оказался в замешательстве от собственных мыслей и чувств. — Насколько ты ненавидишь меня…       

Сказанные слова хоть и были произнесены им довольно тихо, но я отчётливо их услышал, и смысл, и боль, которые в них были заложены, дошли до моих ушей и самых глубин моего сердца. Я едва заметил, как верхними передними зубами он сильно поджал нижнюю губу, показывая как глубоко его задели собственные догадки. Брови его изогнулись и между ними образовалась маленькая морщинка. Такого спектра эмоций на лице Каору я никогда не видел, даже в тот день, когда покинул его квартиру. Я окончательно сорвался, и все мои мысли, которые я хранил под замком. Если сейчас не скажу всё то, что о нём думаю, то буду сожалеть всю оставшуюся жизнь, что не сделал этого.

Мои мысли как черти вырвались наружу в эти секунды:       

— НЕПРАВДА! Я НИКОГДА ТАК НЕ ГОВОРИЛ И НЕ ДУМАЛ! КАОРУ! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Я ЛЮБЛЮ, И ОТ ОДНОЙ ЛИШЬ МЫСЛИ, ЧТО ТЕБЯ НЕ БУДЕТ В МОЕЙ ЖИЗНИ, МНЕ СТАНОВИТСЯ НЕВЫНОСИМО ПЛОХО! КАК ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ ЭТОГО?! Я НИКОГДА НЕ НЕНАВИДЕЛ ТЕБЯ!       

Слёзы снова брызнули из моих глаз и окончательно стали ослеплять, и мой крик был настолько пронзителен, что оглушал меня, а сердце готово было разломать кости грудной клетки и упасть прямо к ногам парящего Каору. Я хотел его обнять, прижать к себе и никогда не отпускать. Если бы я мог вырваться из контактной капсулы пилота...       

— Вот как... — Каору был поражён услышанным, я впервые видел его таким растерянно-смущённым, и мне даже померещилось, что в его глазах застыли прозрачные слёзы, — Если это правда, если ты не лжёшь, Синдзи, то, пожалуйста... Нет, умоляю тебя — покажи и докажи мне, что это так! Вырази все свои чувства через действия.       

Я вновь задрожал и понял, что проиграл. Слёзы продолжали литься из моих глаз, я плакал и захлёбывался во всём, в чём возможно, потому что только что осознал, что должен вновь сделать то, чего я всё это время пытался избежать.       Я вновь должен был убить то, что так оберегал и даже любил.       

— Не заставляй мне это делать, Каору, — жалобно проскулил я, вытирая руками слёзы.       

— Я не заставляю тебя, а прошу, Синдзи, — ласково успокаивал меня Каору, — Ты сможешь.       

— Нет, — упирался я, откашливаясь от потоков слёз в горле.       

— Давай, Синдзи, — Каору с надеждой посмотрел на меня, в готовом ожидании своей смерти.       

Он полностью принял это и был готов к этому. Как будто он был рождён именно для этого, он будто заведомо знал, что умрёт именно от моей руки. Знал и верил, что всё будет именно так.       

Я, шмыгая носом и вытирая в очередной раз слёзы, навёл руку Евы-01 на Каору, чтобы она его захватила. Я максимально бережно навёл робота на Нагису, чтобы она не задела и не сломала его хрупкое тело. Красноглазый, не сопротивляясь, позволил мне себя захватить, и его взгляд, полный уверенности и нежности ко мне, заставлял меня разрываться внутри.       

Я всё ещё надеялся, что смогу избежать этого ужаса.       

— Молодец, Стекляшка, вот так! Видишь: никакого оружия! Вырази свои чувства ко мне, задавив голыми руками.       Я думал, что смог успокоиться, но уже в третий раз разрыдался от осознания неизбежного. Я уже не мог сопротивляться и возражать. Я смотрел на него красными, заплаканными глазами и едва унимал дрожь.       

Сейчас он мне казался ещё более нежным, хрупким и даже чувствительным, чем в день, когда мы впервые поцеловались. Его тёплый взгляд словно согревал меня и говорил: «Всё будет хорошо».       

Я уже был настроен, чтобы задушить его, даже направил вторую руку в сторону Каору, как он произнёс свою последнюю фразу:       

— Икари Синдзи! — обратился он ко мне.

— Я люблю тебя и никогда не забуду.       

Я ничего не смог ответить и только кивнул, зная, что он это, скорее всего, заметил, и, накрыв его ладонью, сжал изо всех сил, неожиданно представив в своей голове, будто мы стоим на заброшенном пустыре, а я душу Каору по-настоящему.       

— Семнадцатый Ангел, именуемый Табрисом, был только что уничтожен Евой-01. Операция завершена. Третий удар предотвращён.       

Единственное, чего я хотел сейчас больше всего – это умереть.

• • • • •

      — А-А-А-А-А, ПУСТИТЕ МЕНЯ!       

— Синдзи, успокойся! — прогремел голос доктора Акаги.       

Я находился в больничной палате штаб-квартиры NERV и абсолютно не понимал, почему был привязан к кровати. Меня охватила паника, как раненого зверя, который ощущал свою неминуемую гибель от рук охотника. Я вырывался, бился головой о подушку и безуспешно пытался освободить свои конечности.       

— Рицуко, что здесь происходит? — неожиданно в палате появилась Мисато, которая явно не ожидала меня увидеть в таком состоянии.       

— Мисато-сан! Где Каору?! Где Аянами?! Где Аска?! Умоляю, помогите мне, я должен всех спасти от Третьего удара! — кричал как умалишённый я, умоляюще смотря на стоявшую в дверном проёме и испуганную моим поведением, Кацураги.       

— Майор, Вам следует немедленно покинуть палату, — грубо отрезала доктор Рицуко, и одним резким движением она вонзила мне в плечо успокоительное.       

Я стал чувствовать, как теряю сознание и успокаиваюсь.       

Проснулся я где-то спустя пару дней, а может и меньше — не знаю, но в этот раз было довольно светло за окном, и рядом с моей кроватью на белом стуле сидела майор Кацураги. Сомкнув руки на груди, она слегка наклонила голову в бок и тихо дремала. Я наблюдал за её едва подрагивающими веками и вслушивался в сопящее дыхание, в ожидании когда она проснётся. Проснувшись, женщина лениво открыла глаза и тихо зевнула, а когда наши взгляды встретились, я подметил, что это её немного напугало спросонья.       

— Извините, Мисато-сан, — виновато отозвался я и поёжился в кровати.       

— Ах, да ничего, Синдзи. Всё нормально! — отмахнулась женщина и мило улыбнулась мне.       

Я заметил, что не был привязан к кровати.       

— Мисато-сан! — я приподнялся на локти, обратившись к майору. — Почему я был привязан к больничной койке? Почему мы сейчас в штабе, а не дома? Что сейчас происходит? Где Аянами и Каору? Я ничего не понимаю.       

Я увидел, как женщина с каждым моим словом становилась всё мрачнее и мрачнее. Она явно хотела от меня что-то скрыть, но я был настойчив.       

— Не смейте отмалчиваться, Кацураги-сан! Я должен знать, что со мной произошло!       

Я нахмурил брови и испытывающе смотрел на Мисато-сан. Она не была настроена мне что-либо рассказывать, но, видимо, понимала, что иного выбора у неё нет. Она шумно вздохнула и, встав со стула, подошла к окну, делая вид, что что-то рассматривала:       

— После битвы с Лелиэлем, Синдзи, мы все поняли, что с тобой что-то не так, — женщина осторожно начала издалека, — Что это слияние с Евой-01 не могло не затронуть твоё подсознание. Когда ты очнулся после комы, командующий Икари приказал ввести наблюдение за тобой...       

— Наблюдение? — перебил я. — Вы за мной наблюдали?       

— Практически всегда, — подтвердила Мисато, и продолжила. — Скажу честно, Синдзи, ты последние полтора месяца вёл себя очень странно.       

Я непонимающе захлопал глазами. Что по их мнению означает «очень странно»? То, что я всё время куда-то уходил из дома и ни с кем не разговаривал? Как по их мнению я должен был вести себя всё это время? Сидеть и залипать в компьютерные игры, а когда поступало задание уничтожить очередного Ангела, то бежать, сверкая пятками преисполнившись безрассудного героизма?! В таком случае они должны были выбрать другого кандидата на пилотирование Евангелиона, если я по их мнению странный. Пытаясь вспомнить, что такого необычного я сделал за эти неполные два месяца, то пришёл в ступор. Потому что чего-то необычного и сверхъестественного не делал. То, что было между мной и Каору не в счёт. Это отдельная ситуация, которая касается лишь меня самого и никого больше. Никто не в праве знать о нашей связи. Я не мог подобрать каких-то слов, но решил, что лучше выслушать майора и не перебивать её.       

— Ты стал куда чаще сбегать из дома и невесть где пропадать. А если ты и бывал дома, то почти ничего не ел и очень плохо спал. Признаться, мне было невыносимо с тобой находиться под одной крышей, когда ты истошно кричал и проклинал своего отца или звал свою мать.       

— Почему Вы ничего не предпринимали в таком случае? — спросил я.             

— Потому что мне было страшно, Синдзи, — призналась Мисато и окинула меня виноватым взглядом, наполненным слезами. — После смерти Кадзи, я не могла себя взять руки, а ещё тут ты... Днём ты либо молчал или делал вид, что ничего не было, либо вовсе где-то пропадал... Но однажды ты мне рассказал такое, отчего я вообще пришла в ужас.       

— В ужас? — недоумевающе спросил я. — Что я Вам рассказал такого, от чего вы могли прийти в ужас?       

Прежде чем Кацураги продолжила, она несколько нервно сглотнула, будто решалась, как преподнести мне следующую информацию:       

— Когда я поздно вернулась домой, ты сидел в своей комнате. Я сначала было обрадовалась, что ты наконец-то был дома, но услышав твои крики, как ты унижал себя и очевидно наносил себе вред, меня очень насторожили. Ты долго не впускал к себе, но потом, открыв мне дверь, в подробностях рассказал, как задушил котёнка на пустыре, говорил, как ненавидишь себя за это, сравнивал это с гибелью Тодзи.       

В этот момент я раскрыл рот и уставился на Мисато.       

«Этого не может быть! Я не убивал Кико! Это же был Каору!» — пронеслось в моей голове, и я хотел было это сказать, но не мог.       

— Когда я попыталась тебя обнять и успокоить, — Мисато продолжила, вырвав меня из пучины мыслей. — Ты стал истерично кричать на меня и прогонять, как будто я домогалась до тебя.       

— Но ведь... Это так и было! — еле выдавил из себя я, пытаясь вспомнить тот день.       

Тщетно. Я очень плохо помнил те моменты. Я стал сомневаться подлинны ли были мои ощущения и вероятно ли то, что Мисато говорит мне правду?       

«Нет, я не мог сам всё придумать.. » — я стал рассуждать и постепенно воспроизводить в памяти события.       

Тёплое дыхание, мягкие прикосновения к моему телу и недвусмысленные фразы — однозначно они не являлись плодом моей фантазии. Это был реальностью. Мои чувства никогда ещё меня не подводили и я был абсолютно уверен, что сейчас Мисато намеренно искажает события той ночи. Я допускаю мысль, что она хотела меня так утешить, но домогательство – это не самый лучший способ, чтобы помочь кому-то. Во всяком случае для меня это было неприемлемо. Мой взгляд упал на мои перебинтованные руки и в них застыл немой вопрос.

Мисато прочитав это в моих глазах дала ответ:       

— Ты очень часто наносил такого рода себе увечья, — сказала Мисато, заметив, как я удивлённо рассматриваю забинтованные ладони. — Ты до такой степени был в отчаянии и ненависти, что от ударов не то, что до мяса, а почти до самых костей умудрился стереть свои костяшки. А ещё ты почти ни с кем не разговаривал в штабе, но часто навещал Аску, и если тебя кто-то где-то и замечал, то все отмечали, как ты разговаривал сам с собой.       

— Сам с собой?       

— Да. Это было странно, иногда даже пугающе, но мы ничего не могли толком поделать. По сути, ты оставался единственным действующим пилотом Евангелиона.       

Я промолчал и всё никак не решался спросить про Каору. Почему-то Мисато ни разу его упомянула… Это меня напрягало.       

— Но, могу сказать, что на синхротестах ты показал невероятно высокие результаты! А в битве с Армисаилом ты превзошёл все наши ожидания и невероятно поразил! Даже командующий Икари был приятно удивлён!       

— Что? Вы ошибаетесь, Мисато-сан... — я наконец-то решился заговорить о Каору.

— В битве с Армисаилом я не сыграл решающей роли и вообще был в резерве! Вы что-то путаете. Ведь пилотом был Каору. Нагиса Каору. Новый пилот Евы-02 и Пятое дитя.

Мисато удивлённо на меня посмотрела и абсолютно не понимала, о ком я сейчас вёл речь. Она подошла ко мне, присела на мою кровать и осторожно взяла за руки:       

— Синдзи, пилот Евы-02 только Аска Лэнгли Сорью. В битве с Армисаилом были назначены только два пилота: ты с Евой-01 и Аянами Рей с Евой-00. Никакого Нагисы Каору не было и в помине!

Мисато последнюю фразу произнесла так, что я почему-то почувствовал страх, отчего даже выдернул свои руки из её, прижав к себе.       

— Как это не было?, — возмутился я, — Этого не может быть! Я помню, как он двигался, как он разговаривал с Аянами, и точно помню, как Вы, Мисато-сан, отдавали ему команду о взятии другого оружия!       

— Синдзи, — Мисато не была готова отступать от своих слов. — Это всё был ты! Это ты, блестяще управляя Евой-01, дрался на равных с Армисаилом и защищал Рей!       

— Мисато-сан, если Вы мне не верите, что это всё был Каору, то тогда расспросите Аянами! Она была там, более того, они даже разговаривали на днях! Я подслушивал их с Каору!

Кацураги смотрела на меня, как на сумасшедшего. Я не понимал, что говорю не так. Когда я заговорил об Аянами Рей, женщина отстранилась от меня и отвернулась.       

Неужели?       

— Когда вы дрались с Армисаилом, Синдзи, — тихо начала Мисато. — Ангел вступил в физический контакт с Рей, а затем и с тобой. Я не знаю, как так вышло, но усилием своей воли, она подавила его и сделала так, что стала сдерживать его внутри ядра Евы-00. А затем и вовсе самоуничтожилась, что спасти тебя.       

— Что?!       

— Синдзи, — Мисато вновь развернулась ко мне лицом. — Аянами Рей умерла. По крайней мере та Рей, которую ты знал, умерла. Я тебе говорила, что её шанс выжить после того взрыва равен одному к миллиарду.       

— Но Вы же... — мой голос предательски задрожал. — Когда я ночевал у Каору, Вы мне позвонили в тот день и сообщили, что Аянами выжила... Получается, Вы тогда мне солгали?       

— Нет, Синдзи, — она вздохнула. — Рицуко меня дезинформировала. На самом деле, мы все надеялись, что она выживет.       

— Так то, что сейчас находится в NERV — её клон? — мрачно констатировал я.       Мисато кивнула и дополнила:       

— Ты снова после этого пропал, но, слава Богу, ты предотвратил Третий удар от нашествия Ангела по имени Табрис.       

— Это был не Ангел, — сдержанно сказал я. — Это был Нагиса Каору!, — мой голос вздрогнул, — И я убил не Ангела! Я убил… Убил…       

Я вовремя осёкся, потому что хотел сказать то, что Мисато точно неправильно поймёт. Она итак смотрела на меня как на умалишённого, а если ещё добавлю масла в огонь, то мне даже самому себе будет стыдно в глаза смотреть. Но тем не менее меня переполняли гнев и отчаяние, когда я думал о Каору как просто о каком-то человеке в моей жизни. Для меня он стал самой жизнью, её смыслом и надеждой в лучшее.       

— .. человека, — наконец-то договорил я, после трёхсекундной паузы, — Человека, которого знал и дорожил..       

«Даже больше чем Аянами и Аской вместе взятых», — констатировал для себя я и горько сглотнул слёзы.       

— Тише, Синдзи, — стала успокаивать меня Мисато. — Ты ошибаешься. Табрис или как ты его зовёшь "Каору" не был человеком. Он был семнадцатым Ангелом, который всего лишь принял человеческую форму, а ты...       

— НЕТ, ВЫ ОШИБАЕТЕСЬ! — взорвался я и со всей силы ударил кулаками о матрас.

— ВЫ ДАЖЕ ПРЕДСТАВИТЬ СЕБЕ НЕ МОЖЕТЕ, ЧТО Я ПЕРЕЖИЛ В ТОТ ДЕНЬ!! Я СВОИМИ РУКАМИ УБИЛ ЕДИНСТВЕННОГО ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ ПО-НАСТОЯЩЕМУ ЛЮБИЛ И ЗАБОТИЛСЯ ОБО МНЕ! ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ Я СРАЖАЛСЯ, А ВСЕ, КТО БЫЛИ МНЕ ДОРОГИ, УМИРАЛИ!

Мисато от моего неожиданного всплеска испуганно подскочила на месте, но она не оставляла попытки меня успокоить:       — Синдзи, успо…

Но я не намерен был оставаться в спокойствии, а всё что во мне долгое время копилось, решила вылиться наружу:       

— ЧТО ДЕЛАЛИ ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ ВЫ? ПРАВИЛЬНО — СИДЕЛИ ПО ТУ СТОРОНУ МОНИТОРА И КОМАНДОВАЛИ! КАК ВЫ СМЕЕТЕ МНЕ ГОВОРИТЬ ТО, ЧТО КАОРУ НИКОГДА НЕ СУЩЕСТВОВАЛО?! Я СЛЫШУ ЛИШЬ СУМАСШЕДШИЙ БРЕД ОТ БЕССЕРДЕЧНОЙ ШЛЮХИ, КАК ВЫ!       

Через секунду я ощутил огненный удар на своей щеке. Видимо, после моих слов Мисато не выдержала и дала мне жёсткую пощёчину. Скорее всего, я очень погорячился, когда сказал последнюю фразу, назвав её "бессердечной шлюхой". Уж кого-кого, но Мисато точно нельзя было назвать бессердечной, и я где-то подсознательно понимал, что именно это слово её задело гораздо больше чем "шлюха". По идее, эта оплеуха должна была меня как-то привести в чувства, но я искренне не считал, что сказал что-то не то. Скорее у меня было ощущение, что Мисато-сан меня обманывает.  

— "Сумасшедший бред" сейчас несёшь ты, Икари Синдзи! — серьёзно заявила Кацураги. — Я тебе ещё раз повторяю: Нагиса Каору никогда не существовал и тем более не являлся пилотом ни одного Евангелиона и Пятым дитя! Последний Ангел, с которым ты дрался, принял человеческую форму и управлял Евой-02 был Табрис! Первая Аянами Рей самоуничтожилась при битве с Армисаилом, в котором ты вёл сражение! Доктором Акаги Рицуко были зафиксированы у тебя пограничное расстройство, а также очевидные признаки диссоциативного расстройства идентичности.

— ВЫ ВРЁТЕ! — заверещал я и подскочил на месте.       

— Нам больше не о чем разговаривать, Синдзи... — мрачно закончила Кацураги и поспешила удалиться из помещения.       

Ей навстречу зашли несколько медсестёр, которые, услышав мои громкие выкрики, поспешили меня утихомирить.

• • • • •

..Я сидел абсолютно голым на небольшом стуле посреди чёрной комнаты. В одной руке был длинный смычок, а в другой виолончель. Я давно не практиковался, но было жизненно необходимо сесть за игру на своём любимом инструменте. Сенсей мне всегда говорил, что у меня отлично получается играть и вообще, я прирождённый музыкант. Мне много кто пророчил безупречное будущее талантливого артиста, но все пошло по одному месту, когда я приехал в Токио-3 и встретил его. Виновника всех своих бед, кого с первого дня нашего знакомства я тайно возжелал, которого одновременно сильно любил и ненавидел, и бессознательно тянулся к нему, потому что он был единственным, с кем я комфортнее всего себя чувствовал. Его никто не видел кроме меня, но я знал, что он более чем реален!       Притронувшись смычком к тоненьким струнам, я заиграл. Виолончель зазвучала в моих руках, а я стал исповедоваться перед ней, перед миром о своей печали, которая терзала моё сердце. Сначала я играл медленно и непрерывно, но всё больше и больше уходил в импульсивность и чувственность, казалось, что я то безжалостно надрываю струны, то любовно поглаживаю их смычком или пальцами. Я жмурился и хмурил брови, на меня накатывали мучительные воспоминания о тех беззаботных днях, что я провёл с Каору и не понимал: как он мог быть несуществующим человеком из моей головы, если я чётко видел его и ощущал возле себя?       Очевидно же, что мне лгали, когда говорили о том, что Нагисы Каору никогда не существовало!

Бред же!       

Я не могу быть настолько идеальным, каким был Каору. Мне никогда не постичь того идеала, который он из себя представлял!       

Никогда!       

Я играл ещё долго, ведь музыка лилась не из виолончели, а из моего сердца. Я получал одновременно космическое наслаждение и адскую боль, когда играл на этом инструменте, из моих глаз рекой текли слёзы, и, когда я смотрел на пустой и бескрайний потолок своей маленькой палаты, я невольно всматривался в эту черноту, пытаясь увидеть белоснежное лицо Каору, чья улыбка, подобно солнцу, осветила бы это место.       

Когда я наконец-то почувствовал, что силы меня совсем покинули, голова сама по себе опустилась, а из моей руки выпал смычок. Слёзы стекали по моему подбородку и разбивались об острые коленки. Секунду-другую, и я начал громко и ненормально смеяться. В глубине души я понимал, что сошёл с ума от боли, которая переполняла всё моё естество. Я был покинут всеми, кого любил и кем дорожил, и был отвергнут другими.       

Я остался один.       

— Что ж, Каору, как тебе и обещал: я сыграл на виолончели.       

Я снова задрал голову в потолок и улыбнулся в пустоту, словно оттуда сверху на меня смотрел нежный взгляд Нагисы Каору.