В этом доме пахло засохшей кровью. Осмотревшись по сторонам рыжий думает, что возможно они с Кондо пришли не туда. Здание выглядело намного хуже, чем тогда, когда Амано пришел сюда впервые. Пол сломан, в крыше огромная дыра. Придя в соседнюю комнату, Мэй понимает, что не зря запретил мальчишкам идти вместе с ним. Зрелище перед ними было ужасным.

Милена. Она, точнее ее тело, лежало на кровати. Руки связаны бечевкой и подняты над головой. На запястьях и всех других открытых частях ужасные синяки и гематомы. В правом бедре торчат гвозди, горло и грудь распороты. Вот о чем говорил Дофламинго.

Что ж… Крови здесь и правда много.

— Ты ведь всю семейку у себя оставил, да? — Говорит Тадаши, вырывая своего друга из размышлений. — Отец у них вроде был против. — Темноволосый, хмуро оглядев тело, достает швейные принадлежности и принимается за работу. Привести женщину в нормальное состояние – очередная просьба рыжего.

— Был. — Тяжело вздохнув, Мэй отводит взгляд в другую сторону и продолжает. — Как только Дофи рыкнул на него, сразу успокоился. Мне кажется Хоминг жуть как боится своего старшего сына! — Он хохотнул, создать более менее хорошую атмосферу. — Я вот этого не понимаю. По-моему он – очень добрый мальчишка. Грубит иногда, но я тоже ведь не без греха… — Тут он замялся. Вспомнил свое вчерашнее поведение, подошел к другу и сказал. — Ты, прости меня. Не красиво я себя вчера повел…

Кондо отрывается от своего занятия, внимательно смотрит на виноватое лицо Мэя, после чего выдыхает. Молчит, собираясь с мыслями, а потом все же произносит:

— Мэй, я знаю, что поступил плохо. — Сначала он смотрит прямо в зеленые глаза, потом же отводит взгляд. Ему всегда было сложно признавать свою вину. — Я это понимаю и не оправдываюсь. Но и ты меня пойми: я – не ты. Я просто не могу делать, как ты. — Тадаши снова принимается за работу, то и дело стирая кровь с тела водой, которую заранее подготовил рыжий. — Да, и тебя мне понять сложно. Тебя же хотели продать этим самым аристократа, и только поэтому ты на улице и оказался. Иначе говоря, я думал ты первый придешь над ними правосудие вершить.

— Не сравнивай. — Амано поморщился. — Меня, как и мою сестренку с братом, продавали с легкой руки родителей. — Последнее слово парень выплюнул через силу. Так будто ему противно называть тех людей таким приятным словом как родители. — И вообще, если бы я от них не сбежал – не встретил бы ни тебя, ни Дженн, ни тетку-ювелира с дядей. — Его лицо вновь становится ясным, на губах расцветает мягкая улыбка. — Так, что все, что ни случилось – все к лучшему. — На этом зеленоглазый ставит точку. Садится рядом с другом и начинает помогать.

Спустя какое-то количество времени от жутких порезов не осталось и следа. Хмыкнув, парни начинают раздевать женщину. Это нужно для того, чтобы смыть всю оставшуюся на ней кровь, а потом переодеть в новую, чистую одежду, которую рыжий купил сегодня в городе. Именно тогда они вышли, ищя на улицах хоть какое-то напоминание о родственниках Дофламинго.

Нашли они их быстро, а потому Мэй повел все семейство по магазинам как бы между делом расспрашивая Хоминга о размерах его жены.

Тогда они купили все необходимое. Одежду, продукты, новые очки для Дофи и очень красивое бело-желтое платье. На нем было много красивого кружева и ленточек. Но камней не наблюдалось, потому что парень решил сам украсить его своими работами. Да, это обойдется ему в копеечку, однако ему очень хотелось сделать для Милены хотя бы что-то на ее, увы, последний праздник.

И вот это происходит. Дети стоят и смотрят как их мать погружают в гроб, стоящий рядом с могильной ямой. Она такая красивая-прекрасивая. Казалось, она просто спит, а через пару секунд откроет глаза и… Ах… Мы все знаем, дорогой читатель, — этого никогда не произойдет, поэтому давайте не будем грезить о несбыточном.

Дети дрожат. Они все понимают. Подходят к матери, обнимают сильно-сильно. Дофламинго дышит тяжело, пытается сдержаться и не заплакать перед братом. Младший в свою очередь уже давно рыдает в голос, пытаясь сильнее прижаться к матери. Они стояли так долго, но их никто и не торопил. Дать достаточное количество времени для прощания — меньшее, из того что можно сделать. Амано просто смотрит на все это с нечитаемым лицом и сжимает кулаки.

Когда дети отходят, то к Милене подходит Хоминг. Смотрит на нее долго, потом целует и отходит. Ложит руку на плечо старшего сына, однако мальчишка сразу ее скидывает, чуть ли не шипя. Уходит, бросив напоследок:

— Рыжий, я к тебе пойду. — Голос его звучит излишне тихо и наигранно-язвительно. Мэй кивает ему, ловя на себе взгляд Тадаши.

Пора заканчивать, это и так сильно затянулось.

Они закрывают гроб и погружают ее в яму.

Дофи начинает бежать, как только видит перед собой дом.

Кондо бросает Мэю одну из лопат.

Дверь с грохотом захлопывается, пропуская Донкихота внутрь. Ребенок сразу же падает. Дышать получается все сложнее. Кислород попросту не хочет попадать в легкие.

Тук. Земля впервые стучит по крышке гроба.

Ребенок кажется сейчас задохнется. Темнота дома давит. Почему так больно? Будто кишки ему выпустили.

Ее закопали. Теперь на этом месте будет стоять красивое надгробие.

По дому разносится тихое скуление, словно дикое животное попало в капкан. Слезы все таки вырвались из него. Платина была пробита.

— Прощай, мамочка…— Сквозь слезы прошептал он.

— Прости и прощай. — Заключил зеленоглазый. Он смог вернуть себе веселенькое выражение лица спустя минуту. — Что ж, пойдемте.

Они ушли и могут больше не вернуться. Но Милена останется здесь навсегда. Навеки красивая и прекрасная.