Холод Облачных Глубин в середине осени достаточно ощутимо касается открытой кожи лица и ладоней. Не смотря на годы частого пребывания здесь, Цзян Чэн, наверное, никогда не привыкнет к этому контрасту температур – в Пристани Лотоса все еще можно заметить островки поздноцветущих растений неподалеку от резиденции. Настоящие холода на территории клана Цзян наступают только к концу ноября. В горах же на крышах домов уже виднеется корка инея, а на небольших лужицах – тонкий слой льда. С губ срывается едва заметное облачко пара, когда он выдыхает, спрыгивая с меча.

Магический барьер пропускает главу Цзян привычно плавно, посылая по коже приветственную волну тепла словно бы в извинении за такой холод. Раннее утро с едва поднявшимся солнцем дает надежду, что он ни с кем не встретится по пути к нужному дому. Да, все старейшины и адепты уже не задаются вопросами причин его нахождения здесь, но все же пересекаться с людьми и говорить Цзян Чэну не хочется. Однако, едва эта мысль мелькает в голове, слышится со стороны довольно громкий для здешних мест оклик:

– Глава Цзян, подождите!

Цзян Чэн успевает только обернуться прежде, чем на него налетает кое-кто знакомый и очень подвижный. От удивления в первые секунды удается только неохотно положить ладонь на чужую спину в ответном жесте приветствия. С Вэй Ина бы сталось орать на всю округу имя шиди, но тот почему-то позвал, соответствуя приличиям, по титулу, понимая, что их могут услышать посторонние. Весьма неожиданное для него поведение.

Отстранившись, Цзян Чэн сжимает плечи, и так промерзший до костей во время продолжительного полета под порывами ветра. Гу Су явно не располагает к тому, чтобы здесь можно было согреться. По крайней мере, не на улице. Цзян Чэну бы сейчас к своему персональному источнику тепла. Запахнув плащ поплотнее, он спрашивает беззлобно:

– Ты, наконец, познал элементарные правила приличия?

Усянь фыркает смешливо с широкой улыбкой на губах. Ему словно совсем не холодно – в обычном своем темном ханьфу без меха стоит без единого намека на дрожь.

– Стараюсь соответствовать мужу, – ответив, Усянь довольно прищуривается, осматривая собеседника. Цзян Чэну все еще странно смотреть в его молодое лицо, но видеть в глазах старшего брата, – ты прилетел заранее, да?

– Как и вы.

– Лань Чжань не мог пропустить праздник в честь брата, – Усянь машет рукой и морщится следом, – хотя знаем мы, какие у них тут праздники. Ни кувшина выпивки. Скукота.

Он морщится досадливо, и Цзян Чэн закатывает глаза с негромким цыканьем. Мысль о том, насколько этот диалог напоминает ему события минувших дней, старательно и безжалостно заглушается внутри. Ничего хорошего те воспоминания не принесут. Лишь тоску. Поэтому он только отвечает скептически:

– Будто у тебя не припасено с собой.

– Пить одному втихаря не так интересно, как с кем-то. Присоединишься?

Не смотря на привычную браваду и яркую улыбку, веселость в голосе под конец фразы становится слишком натянутой. Вэй Ин делает вид, что ему все равно на ответ, но по глазам Цзян Чэн уже может понимать, что это не так. Слишком много времени у них обоих заняло выстраивание нового моста взамен сожженного и переломанного почти два десятилетия назад. Начинать все заново было сложно и трудно, и теперь страх сказать что-то не то или сделать не так продолжает витать в воздухе каждый раз, когда они остаются наедине.

Это и грустно, и логично – невозможно легко общаться после всего произошедшего. По крайней мере, они пытаются. Родители и сестра хотели бы этого.

Цзян Чэн делает вид, что не заметил чужой неуверенности. Он на секунду опускает взгляд вниз, но свой чуть оттопыренный в районе груди теплый плащ, чтобы убедиться, что с его маленьким пассажиром все в порядке, и отвечает затем привычным чуть ворчливым тоном:

– Я подумаю, – и, зная прекрасно, что Усянь не встает так рано, а, значит, еще не ложился, добавляет, – иди спать. Я тороплюсь.

Усянь приподнимает брови, явно готовясь сказать какую-нибудь двусмысленную гадость про то, куда его шиди так сильно торопится, но Цзян Чэн стреляет в него хмурым взглядом и отворачивается. Слава богам, брат сдерживается и не говорит ничего вслед. Может, долгая совместная жизнь со вторым Ланем все же положительно влияет на него и его навыки правильного общения с людьми.

Ядро внутри принимается едва заметно жечь. Неприятно и колко. Как и всегда рядом с Усянем. Еще одна причина, по которой Цзян Чэн не может находиться с ним рядом слишком долго. Одно только его присутствие напоминает, что именно горит внутри долгие годы, даруя силы. И это напоминание порой… слишком острое. Все еще болезненное.

Нужный дом удается найти легко и быстро. Улыбнувшись едва заметно в предвкушении, Цзян Чэн проходит внутрь и снимает верхний плащ. Этот дом он уже знает как свой, поэтому привычно укладывает теплую одежду в нужные места и проходит в залу, в которой Сичэнь обычно начинает свой день с просмотра срочных свитков и писем. Здесь никого, и Цзян Чэн делает шаг в спальню.

Сичэнь уже одет в обыденное белое ханьфу с ручной вышивкой облаков на рукавах. Пояс повязан на талии, верхнее одеяние подготовлено и лежит на ровно заправленной кровати. Только волосы все еще распущены и не виднеется на их черном фоне белой ленты. Так он выглядит домашнее, уютнее, уязвимее. У Цзян Чэна от этой картинки все внутри принимается затапливать ласковой нежностью.

Он любит видеть его таким – не главой, не Цзэу-цзюнем. Любит видеть мужем. Только для него одного. От этой новой мысли, которой и года еще не исполнилось, мурашки пробегаются по телу взбудораженной стайкой.

Услышав чужие шаги, Сичэнь оборачивается. Глаза его чуть удивленно расширяются, но в их темной глубине сразу же рождается радость. Улыбнувшись, он делает шаг навстречу, и Цзян Чэн не может не потянуться в ответ. Его будто бы тащит какая-то внутренняя сила, сопротивляться которой бессмысленно. Да и не хочет он сопротивляться. По сути, никогда не хотел. После такой долгой разлуки иметь возможность видеть, касаться, чувствовать – самое желанное и ценное в мире.

Теплые ладони на лице, мягкое касание губ, словно бы созданное сказать “привет, я так сильно скучал”. Цзян Чэн обхватывает одно из широких запястий своими пальцами, бездумно поглаживая выступающую косточку на нем, и отвечает на поцелуй. Он мягкий и неторопливый, теплый и ласковый. Как лучи весеннего солнца, как возвращение домой после долго пути и запах свежего семейного обеда, приготовленного любящими руками. Сосредоточение спокойствия. Безопасности.

Отстранившись, Сичэнь прислоняется своим лбом к чужому на пару мгновений и делает глубокий вдох, не опуская рук.

– Ты писал, что будешь завтра.

В голосе его довольство звучит настолько ярко, что Цзян Чэн не может не вернуть легкую ответную улыбку. Да, официально приглашенная делегация от ордена Цзян прибудет только через день, но ему не хотелось тратить несколько часов в пути на лошадях с грузами, когда он мог прилететь раньше. К тому же, это дополнительная тренировка для его преемника – контролировать всех в пути.

– Я добрался на Саньду.

– Без Чан-Хуан*?

Цзян Чэн фыркает на расстроенное выражение чужого лица. Щенка, который за два года вырос в огромную собаку, Сичэнь подарил ему в один из своих приездов. Умная и хорошая девочка, с которой совершенно невозможно летать на мече – слишком пушистая белоснежная шерсть застилает весь обзор и лезет в лицо. Да и не к лицу это главы ордена – таскать собаку на руках как игрушку. Чан-Хуан долго скулила, предчувствуя разлуку, пока хозяин собирался. Помня, насколько Сичэнь любит эту животину, Цзян Чэн не выдержал и сказал делегации взять ее с собой.

– Она прибудет с остальными, – и, прищурившись, добавляет, – ты вообще кого больше ждешь? Её или меня?

Сичэнь кладет свои теплые ладони на чужой пояс, притягивая Цзян Чэна ближе, и касается кончиком носа щеки.

– А-Чэн ревнует?

– Ещё чего. Это просто псина.

– Ты любишь её, – журящим тоном говорит Сичэнь, продолжая касаться губами то чужого виска, то щеки, то лба, из-за чего способность Цзян Чэна к концентрации и способности разговаривать рационально немного снижается, – назвал в мою честь.

– Я сто раз тебе говорил, что это не так.

В ответ раздается только позабавленный звук, потому что они оба знают – это ложь. Сичэнь всегда ассоциировался у Цзян Чэна с чем-то светлым и далеким, но незримо присутствующим рядом, готовым помочь и быть ориентиром как небесное светило, днем и ночью присутствующее на небе. Бледная кожа и темные волосы. Безупречные манеры и теплая улыбка. День и ночь.

В горах Облачных Глубин луна видна четче и лучше, он заметил это еще на обучении в Гу Су. Поэтому и имя для белоснежного щенка, подаренного Сичэнем, нашлось быстро. Они оба знают правду, но признавать её Цзян Чэн все равно не собирается.

Чужие губы тем временем опускаются ниже. К линии челюсти, подбородку, шее. И замирают, когда откуда-то снизу раздается очень тихий, но все же различимый звук. Должно быть, от активных действий в непосредственной близости от себя попутчик Цзян Чэна проснулся.

Отстраняясь, Сичэнь выглядит настолько озадаченным с этим своим открытым и подвижным выражением лица, что с трудом удается не засмеяться. Вместо этого Цзян Чэн чувствует необъяснимую неловкость, расстегивая ханьфу. Он все еще не в совершенстве научился дарить и получать подарки.

Пригревшийся на груди котенок сонно моргает, когда его отнимают от тепла. Небольшой комок может поместиться в одной ладони, но Цзян Чэн все равно держит животное обеими руками, протягивая их чуть вперед.

– Я знаю, что твой День рождения только завтра, – тихим голосом, – но я хотел поздравить тебя раньше остальных.

Сичэнь, уставившийся на его руки с непонятным выражением на лице, молчит, и Цзян Чэн сглатывает. Он не угадал? Сичэнь не любит котов? В ордене запрещены домашние животные? Но Цзян Чэн вроде бы прочитал все правила прежде, чем решиться на такой подарок.

С десяток панических мыслей успевают пролететь в голове за эти несколько секунд, но затем Сичэнь расплывается в такой концентрированно умиленной улыбке, что сомнения мигом отпадают. Издав тихий звук, распознать который Цзян Чэн не может, Сичэнь протягивает ладони, чтобы забрать котенка себе. В его руках тот кажется еще меньше. Черная шерсть наверняка будет оставлять на белых одеждах заметные следы своего пребывания. Об этом Цзян Чэн почему-то не подумал.

– Надеюсь, у вас тут не запрещен черный цвет.

Он слабо шутит в попытке заполнить тишину хоть чем-то. А может и затем, чтобы не взорваться от вида улыбающегося Сичэня с котенком в руках. Животное чувствует себя отлично, если судить по тому, что он уже принялся лениво покусывать чужие пальцы. Теперь, находясь в Пристани Лотоса, Цзян Чэну будет не так тоскливо от мысли, что рядом с мужем находится частичка от него, живая и готовая подарить тепло.

Склонившись, Сичэнь вдруг целует его, порывисто и глубоко. От этого движения волосы его соскальзывают с плеч и повисают по бокам как ширма, призванная спрятать этот поцелуй от всего мира. Цзян Чэн мягким жестом поправляет пряди, чтобы открыть снова чужое лицо.

– Спасибо, – отстранившись, шепчет Сичэнь, – это замечательный подарок.

Кивнув, Цзян Чэн делает шаг назад и наблюдает, как Сичэнь укладывает котенка на широкую подушку. Потоптавшись на месте, тот опять сворачивается клубком, планируя поспать еще немного. Маленькое темное пятно на белоснежной ткани. Выглядит умиротворенно. Чтобы отвлечь себя, Цзян Чэн отворачивается к тумбе, на которой лежат подготовленные заколка и лента.

– Садись, я помогу собрать волосы.

Едва Цзян Чэн заканчивает фразу, как чувствует обвившиеся поперек груди чужие руки. Сильные и крепкие, они обнимают со спины тесным теплым кольцом. Губы касаются открытой сзади кожи шеи. По телу тут же пробегает дрожь, от которой хочется передернуть плечами как от щекотки. Сичэнь фыркает от этой реакции ему на ухо. Снова делает глубокий вдох и довольно мычит.

– Я скучаю по тебе, - снова поцелуй в шею, затем в затянутое тканью плечо, – постоянно.

– Знаю. И я, кхм, – протянув руку назад, коснуться ладонью темных волос на макушке, и решиться сказать то, что произносить вслух все еще бывает трудно, – я тоже. Но мы говорили об этом.

– Говорили, – обреченный выдох в ответ, щекочущий кожу, – Сычжуй еще не готов принять пост. Твой преемник тем более.

Цзян Чэн только издает положительный звук согласия в ответ. Ему и самому надоели вечные встречи максимум на несколько дней. Оставить пост главы клана на дольший срок невозможно. Лань Чжань с Усянем предпочли жизнь странников, которые лишь иногда возвращаются в родные края. А готовить Сычжуя перенять пост главы стали только пару лет назад.

Сам Цзян Чэн настолько долго искал сохранившихся родственников своей семьи, что почти отчаялся. Мысль, что ветвь Цзян прервется на нем, приносила боль и горечь. К счастью, обнаружить побочную ветвь в семье отца удалось – предков мальчика изгнали из клана за какой-то проступок, и те оставались скитальцами долгое время. Цзян Чэн смог отыскать сироту, но, не получившему нормального образования и обучения духовным практикам, тому еще долго нужно будет вливаться в общество заклинателей.

Со всех сторон – одна лишь невозможность пока для них быть рядом постоянно. Остаются встречи, вырванные с трудом у дел их орденов, и письма. Это грустно, но нужно стараться не зацикливаться на подобных мыслях. Поэтому, прочистив горло, Цзян Чэн выпутывается из объятий и берет в руки гребень. Сичэнь, поняв намек, садится на табурет, чуть откидывая голову назад. Темные волосы приятно скользят меж пальцев, тяжелые и длинные. Цзян Чэн никогда не признается, насколько ему нравится с ними возиться.

– Придумал, как назовешь?

Сичэнь, приласкавшийся к чужим рукам, издает задумчивый звук. Молчит пару мгновений, а затем отвечает:

– Ляньхуа**.

От неожиданности Цзян Чэн дергает темную прядь чуть сильнее, чем следовало бы, но Сичэнь не реагирует на это. Продолжает сидеть спокойно, хотя даже по затылку его Цзян Чэн чувствует, что тот довольно улыбается.

– Издеваешься?

– Ну что ты, А-Чэн, – миролюбиво отвечает Сичэнь, – это не в твою честь точно так же, как и Чан-Хуан не в мою.

Не сдержавшись, Цзян Чэн обхватывает его под подбородок, вынуждая запрокинуть голову и откинуться назад. Поддерживая второй рукой за плечи, он проговаривает прямо в чужие губы:

– Ты невыносим.

Сичэнь, доверчиво позволяющий ему держать себя в такой открытой позе, расслабленно улыбается.

– Да, но ты меня все равно любишь.

“Да”, думает отчаянно в ответ, “люблю”.

И сцеловывает довольную улыбку с чужих губ.