Ло Бинхэ уже успел усвоить, что любая сплетня не способна пройти мимо Не Хуайсана незамеченной. Если в каком-либо уголке университета что-то происходило, происходит или будет происходить, он непременно окажется в курсе одним из первых, если не первым. И поспешит поделиться новостями со всеми вокруг, распространяя их ещё дальше.

Просьбу рассказать подробнее о Шэнь Цинцю Не Хуайсан воспринимает как нечто непомерно странное, изумлённо вытаращив глаза и посмотрев, как на сумасшедшего.

Но для Ло Бинхэ это действительно важно.

Потому что его личный конец практики ознаменовывается не только довольно высоким баллом, но и скребущим чувством в груди и опасением даже просто смотреть на Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ прежде никогда не боялся его. Ну, почти никогда. Если не считать того случая во второй день. Но и это был страх не перед человеком, а перед возможным наказанием. Для него Шэнь-лаоши — прекрасный преподаватель и замечательный заклинатель, образец того, к какому своему будущему образу он должен стремиться.

Если, конечно, исключить характер. Но Ло Бинхэ никогда не пугало и это. Он с самого начала понял, что бояться Шэнь Цинцю должны те, кто учиться не хочет и как следует вникать в его предмет не собирается. И думал именно то, что говорил: строгий — не значит плохой. Не все преподаватели должны быть такими, как, например, Юэ Цинъюань: мягкими и всепрощающими. Это было бы здорово, но это невозможно.

Шэнь Цинцю такой же человек, как и остальные. И, несмотря на множество резких слов, он ведь помог Ло Бинхэ. Он всю неделю учил его управлять потоками ци. Он поставил ему семьдесят девять баллов из ста возможных за практику, что с навыками Ло Бинхэ просто заоблачный результат. Другим студентам что, никогда не говорили грубых слов? Никогда не спрашивали досконально материал? Они жили в сказке, где все разговаривают друг с другом на изысканно-вежливом языке, или что?

Суть Шэнь Цинцю не во фразах, а в действиях. Какая разница, сколько яда срывается с его губ, если он беспокоится о провалившихся в разлом студентах настолько, что не спит всю ночь, если ненавязчиво подсказывает, как можно справиться с заданием, если теряет настороженность, закрывает глаза, чуть опускает плечи и расслабляет мышцы спины, когда Ло Бинхэ передаёт ему ци, если даже никого не отправляет на пересдачу, принимая зачёт по практике.

Ло Бинхэ пугали, что Шэнь Цинцю чуть ли не изверг и невероятный садист, но Шэнь Цинцю извергом не оказался.

Однако теперь… Ло Бинхэ влез туда, куда лезть не следовало? Он позволил себе слишком много, когда, поддавшись накопившимся эмоциям и устав слушать гадости от других студентов, вывалил все те фразы на Шэнь Цинцю? Они были недовольны количеством вопросов и тем, что тот внимательно просматривал записи. Конечно, Ло Бинхэ разозлился и расстроился. Конечно, он не сдержался. Но Шэнь Цинцю, похоже, совсем не понравилось.

После окончания занятия он молча встал и молча занялся своими делами, словно Ло Бинхэ не существовало в этом мире вовсе. Не сказал привычного «иди», не сделал никаких замечаний, ничего. Не повернулся, когда Ло Бинхэ выходил из пещеры, судорожно прижимая к груди свой дневник практики. Это прямое игнорирование явно можно было воспринимать только как что-то не очень хорошее.

И теперь Ло Бинхэ не знает, как снова подступиться к нему. Какими словами и действиями загладить свою вину. Его в самом деле беспокоит отношение Шэнь Цинцю, и испытывать непривычный страх перед этим человеком… совершенно не то, чего Ло Бинхэ хотелось бы.

Он слышал, что всё и обо всём знает так называемый Алое бедствие, Хуа Чэн, с которым дружит Се Лянь, но связываться с ним сам или даже через кого-то Ло Бинхэ не рискнул бы, особенно после того, как он пережал кому-то горло удавкой из тёмной ци. А из других возможных кандидатур, которые могут помочь что-то узнать о Шэнь Цинцю, остаётся только Не Хуайсан.

Тот, какое-то время попричитав о том, что Ло Бинхэ какой-то совсем странный, рассказывает сначала про то, как жутко у них проходило естествознание в прошлом году, и говорит, что, по долетавшим до него разговорам нынешних первокурсников, сейчас Шэнь Цинцю ещё не так сильно зверствует. Как будто крыша у него то ли на место встала, то ли слетела окончательно. Ничего нового, впрочем, эта информация Ло Бинхэ не даёт.

Потом Не Хуайсан делится слухами о пластической операции, сделанной Шэнь Цинцю в прошлом году. И показывает фотографию, выкопанную непонятно откуда — Ло Бинхэ поражается тому, что раньше черты лица Шэнь Цинцю выглядели ещё более правильными и утончёнными, и искренне не понимает, зачем он сделал пластическую операцию.

Ло Бинхэ немного знает, что у Шэнь Цинцю есть брат-близнец с почти таким же вторым именем, но другим первым. «Шэнь Юань, а у нашего — Шэнь Цзю», — делится Не Хуайсан. Ло Бинхэ слышал об этом брате от самого Шэнь Цинцю, когда тот говорил о закреплённом за кабинетом лаборанте, но почему-то никогда его не видел. Не Хуайсан рассказывает, что Шэнь-младший пропал где-то около месяца назад, и, если верить официальным источникам (да и неофициальным тоже), его похитили.

Ещё сразу вслед за этим фактом Не Хуайсан говорит, что года два назад имела место неприятная и довольно громкая история, которую он, разумеется, не застал, но о которой знает со слов своего старшего брата. Что какой-то богатенький студент с медицинского собирался дать Шэнь Цинцю взятку за зачёт, да только неудачно, и загремел в тюрьму. А недавно вышел условно досрочно и вроде как именно его обвиняют в похищении.

И ещё ходит слух, что именно с моментом пропажи совпадает то самое обращение Шэнь Цинцю к состоянию то ли вставшей на место, то ли окончательно слетевшей крыши. О брате при нём даже не заикаются, потому что реакция совершенно непредсказуема. Потому что сердца у этой твари нет, но к брату у него было какое-то особенное отношение, которым все искренне поражались.

Потом Не Хуайсан ещё добавляет какие-то мелочи.

Про то, что Шэнь Цинцю занимается исследованиями поведенческих реакций у крыс. Про то, что у него в кабинете невозможно открыть окна даже в самую сильную жару, потому что «сквозняк» (Ло Бинхэ сразу вспоминает, что на практике куртка Шэнь Цинцю, довольно плотная, всегда была застёгнута до самого подбородка, и он довольно низко натягивал рукава), про то, что на экзамены ему иногда дарят зелёный чай и ничего другого, потому что за другое он может загрызть почти не метафорически.

Ло Бинхэ узнаёт много и получает некоторую пищу для размышлений по поводу отдельных моментов, но к ответу на вопрос о том, как исправиться теперь перед Шэнь Цинцю и не испытывать уже порядком надоевшего скребущего чувства в груди, не приближается ни капли.

Заклинатели, закончив практику, как ни в чём не бывало снова приступают к учёбе и продолжают заниматься по обычной программе в обычном ритме, не пропустив ни единой пары, ведь группам, в которых они учатся, устраивали небольшие каникулы. Ло Бинхэ даже рад, что на этой неделе у них пока больше нет естествознания и оно начнётся только со следующей, потому что не смог бы спокойно смотреть Шэнь Цинцю в глаза.

Не Хуайсан всё ещё воспринимает его как ненормального, но Ло Бинхэ на его взгляды не обращает внимания, закапываясь в конспекты или исчезая на кухне за готовкой, по которой даже успел немного соскучиться за прошедшую неделю. А ещё, наверное, выглядит как шпион, боящийся разоблачения, потому что по коридорам теперь ходит осторожно, опасаясь наткнуться на Шэнь Цинцю.

Однако это не помогает.

Тот находит его сам.

Просто каким-то образом вылавливает в коридоре спустя пару дней. Сразу после окончания четвёртой пары, хотя это даже не его этаж и не его аудитория, и окликает ровным холодным «Ло Бинхэ», заставляя обернуться раньше, чем мозг успевает обработать, чей это голос. А сам стоит у окна, скрестив руки на груди, в как всегда идеально выглаженных рубашке и пиджаке, с аккуратной булавкой на галстуке и с убранными в безупречный хвост волосами.

Ло Бинхэ опускает голову, сгибается в поклоне, не смея поднять взгляда. Пространство вокруг них стремительно становится пустым, студенты избегают находиться рядом с Шэнь Цинцю, даже если его внимание направлено не на них. Ло Бинхэ чувствует, как сердце поднимается в горло, застывает там комом, и теряет ритм сердцебиения, не слыша его.

— Ло Бинхэ, — произносит Шэнь Цинцю. — Ты испытываешь моё терпение? Или твоя память настолько короткая?

— Шэнь-лаоши… — растерянно произносит Ло Бинхэ — и чуть приподнимает голову, но всё ещё избегает смотреть ему в лицо. Произносит следующую фразу максимально формально: — Простите, но этот студент не понимает, о чём вы.

— Я не говорил, что наши занятия окончены, — раздражённо поясняет Шэнь Цинцю. — И ждал твоего появления в моём кабинете ещё вчера, но так и не дождался. Как это понимать?

Тук.

Тук-тук.

Сердце внезапно снова обнаруживается в груди, снова существует, снова бьётся, часто, торопливо, и пульс шумно отдаётся в виски. Ло Бинхэ наконец выпрямляется, непонимающе смотрит на Шэнь Цинцю, ощущая, как что-то внутри него становится слишком ослепительным, ярким и слишком горячим, чтобы удерживаться внутри.

Шэнь Цинцю не злится на него?

Шэнь Цинцю всё ещё ждёт его на занятия по отработке контроля ци? Личные занятия по отработке контроля ци?

— Этот студент просит прощения за свою память, Шэнь-лаоши, — произносит Ло Бинхэ, а у самого, вразрез со словами, на лице сама собой появляется улыбка. — Если вы свободны сейчас, я готов приступить к занятию!

Внимательно на него посмотрев, Шэнь Цинцю вдруг издаёт короткий, совсем короткий звук, похожий на… усмешку? И Ло Бинхэ на мгновение чудится, что уголки его губ чуть-чуть приподнимаются вверх, в эту самую усмешку складываясь. Ло Бинхэ застывает, глядя на это. Как будто увидел чёрный снег или белую сажу, как будто во всех языках мира перестали существовать правила грамматики и синтаксиса, над которыми ему приходится каждый раз страдать во время выполнения домашнего задания.

Кому рассказать, что видел, как Шэнь Цинцю улыбается — не поверят никогда в жизни. А Не Хуайсан наверняка решит, что он окончательно головой тронулся.

— Подожди меня здесь, — велит Шэнь Цинцю. — У меня есть кое-какие дела. Потом пойдём в мой кабинет.

Ло Бинхэ радостно кивает. Наверное, слишком радостно, но он действительно чувствует облегчение от того, что Шэнь Цинцю больше не игнорирует его и — о боги — даже собирается продолжать их занятия. Конечно, Ло Бинхэ до ужаса стыдно, что в этих занятиях вообще есть необходимость, потому что он, каким-то чудом сдавший вступительные испытания, на самом деле почти ничего не смыслит в заклинательстве.

То есть, смыслит. Теоретически.

На вступительных испытаниях в основном требуется демонстрировать именно теорию, и это его во многом и спасло, потому что за практические навыки у него очень здорово сняли баллы. Ло Бинхэ просто молился всем известным богам, чтобы перешагнуть порог, с которого начинались бюджетные места, и в итоге оказался первым с конца. От ещё одного студента, оказавшегося за пределами этого порога, его отделял всего один балл.

Это было опасно. Очень опасно, потому что платную учёбу он бы не потянул.

Ло Бинхэ чувствует себя счастливым щенком, который машет хвостом в предвкушении. Шэнь Цинцю, дёрнув плечом, разворачивается и заходит в один из кабинетов. И достаточно громко захлопывает за собой дверь. «Кабинет психологии», — читает Ло Бинхэ на табличке. И прислоняется спиной к стене рядом с косяком, натягивая края свитера на пальцы. В коридоре как всегда холодно, и он не знает, сколько придётся ждать. Впрочем, если ради Шэнь-лаоши, время его не интересует.

У них ещё не было психологии, хотя Ло Бинхэ мельком видел преподавателя. Шан Цинхуа, кажется? Он сам похож на студента: с небрежным маленьким пучком на затылке, заколотом тонкой деревянной шпилькой, в джинсах, кроссовках и плотной клетчатой рубашке. По сравнению с Шэнь Цинцю, всегда выглядящем так, что его впору фотографировать и помещать на обложку какого-нибудь модного журнала, Шан Цинхуа кажется просто вышедшим на прогулку по городу подростком.

— О, ты явился, — слышит Ло Бинхэ. Незнакомый голос — и странный, какой-то высокий, словно не до конца сломавшийся. Наверное, это и есть Шан Цинхуа.

— Ты хоть раз можешь просто приступить к делу без этих своих комментариев? — а вот это уже Шэнь Цинцю. Привычные нотки раздражения.

Но Ло Бинхэ ведь… не должен слышать. Ему не полагается слышать. Голоса доносятся глухо, смутно, но он вполне может различить слова, потому что преподаватели, похоже, не задумываются о том, что их может быть…

Вот оно что. Дверь.

Дверь не захлопнулась.

Она вошла в контур косяка, стукнула о него, но замок сработал не вовремя, заставив её приоткрыться снова. Подслушивать нехорошо. Но если Ло Бинхэ попытается закрыть дверь, это заметят. Если он попытается уйти, Шэнь-лаоши будет недоволен. Поэтому Ло Бинхэ ещё больше вжимается в стену спиной, поводя плечами от холода, просачивающегося сквозь ткань свитера, и собирается достать из сумки наушники, чтобы не внимать важным разговорам преподавателей.

— Этот твой мальчик вчера так и не вливал тебе ци? — это снова Шан Цинхуа.

— Он вчера не пришёл, — отвечает Шэнь Цинцю странным, бесцветным тоном. — Судя по всему, подумал, что уроки касались только времени пребывания на практике.

Ло Бинхэ доставать наушники резко передумывает. Он замирает, только-только начав расстёгивать карман на спинке рюкзака, куда всегда кладёт их, и медленно-медленно опускает руку. И весь обращается в слух. Они что, обсуждают его? Почему они обсуждают его? И что скажет Шэнь Цинцю, если речь идёт об их занятиях? Похвалит или обругает последними словами?

— Надеюсь, ты его сегодня поймал и напомнил? — насмешливо спрашивает Шан Цинхуа. Ло Бинхэ не нравится его тон, и в то же время он шокирован: кто-то в самом деле может так разговаривать с Шэнь-лаоши?

— Только что, — отзывается Шэнь Цинцю. Вполне спокойно отзывается. — У него неплохо получается, и мне просто интересно, что из этого выйдет.

Похвалил.

Ло Бинхэ тихонько выдыхает, радуясь, что в коридоре совершенно пусто, потому что улыбается он наверняка как идиот. Шэнь Цинцю его похвалил. Шэнь Цинцю. Его. Похвалил. В это тоже, кому расскажешь, не поверят.

— Ага, я заметил, — говорит Шан Цинхуа. — Не знаю, что такого особенного в его ци, но вкупе с моей она тебя довольно хорошо стабилизирует. Я никогда не думал, что можно использовать комбинированную подпитку, но в данном случае она даёт потрясающий результат. — Пауза. — Когда ты пропустил день, вот здесь образовался небольшой очаг гниения. Не смертельно, и чувствовать его ты вряд ли будешь, но рубашку перед посторонними лучше не снимать. Видно немного.

— Я в курсе, я умею смотреться в зеркало, — снова раздражённые нотки. — Ты что, ничего не можешь с этим сделать?

— А-Юань, — короткий смешок. — Я не всесильный. И я тебя предупреждал, что пропускать крайне нежелательно. Могу немножко подлатать, но не уберу. Давай, поворачивайся.

В наступившей тишине Ло Бинхэ слишком отчётливо слышит, как его собственное дыхание прерывисто, тяжело соскальзывает с губ, растворяясь в холодном, вымороженном погодой за окном коридоре. Он подносит ладони ко рту, зажимает его, думая, что хотя бы так будет не слишком громко. Горячий воздух обжигает успевшие замёрзнуть пальцы.

Он услышал что-то не то.

Что-то, явно для него не предназначавшееся, и это плохо, очень-очень плохо. Лучше бы в самом деле надел наушники и просто стоял под дверью, дожидаясь, пока Шэнь-лаоши выйдет.

Но уже поздно. И это что-то теперь прожигает его изнутри, тлеющими горячими углями оседает в груди. А в голове крутится столько вопросов, что, кажется, ещё немного, они надавят на черепную коробку, и она просто лопнет, порвётся, разойдётся по швам, как старая заношенная вещь. Ло Бинхэ зажмуривается и упирается ладонями в резко занывшие виски.

Шэнь Цинцю поражён какой-то болезнью? Он нуждается в том, чтобы ему каждый день вливали ци, поэтому и чувствовал себя так плохо во второй день практики? И он затеял это всё, не просто чтобы научить Ло Бинхэ, но и чтобы получать ци от него? Чтобы больше подобного с ним не повторилось? Почему Шан Цинхуа сказал про гниение? Эта болезнь настолько серьёзна? Это какое-то проклятие? Кто мог проклясть Шэнь-лаоши?

Да кто угодно, думает Ло Бинхэ мгновением позже.

Его же ненавидят в университете.

И почему Шан Цинхуа так легко разговаривает с ним, даже не нарываясь на резкие фразы? Почему назвал «а-Юань», почему употребил это фамильярное обращение, неужели Шэнь Цинцю кому-то в принципе позволяет…

Стоп.

Стоп-стоп-стоп.

«А-Юань»?

Ло Бинхэ ведь просто ослышался, правда? Просто ослышался, он же не обладает суперслухом и, хотя слова говорящих за дверью определяет, мог что-то не так понять. Он зажмуривается ещё сильнее, так, что под веками вспыхивают цветные круги, и ещë больше вдавливает ладони в виски, будто хочет утрамбовать мысли, засунуть их туда, откуда они вылезли. Не получается.

Ло Бинхэ вспоминает вчерашние рассказы Не Хуайсана, вспоминает почти небрежное «о, говорят, его похитили» в ответ на вопрос о брате-лаборанте, вспоминает про непонятно зачем нужную пластическую операцию, вспоминает сегодняшние слова Шан Цинхуа про гниение.

Мысли кружатся, кружатся, кружатся в его голове, никак не желая собираться воедино, и Ло Бинхэ не знает, за какую хвататься сначала, чтобы попытаться их собрать.

Во что он влез?

Может, ему и не надо пытаться ничего понять?

— Ло Бинхэ? Тебе плохо? — раздаётся сбоку.

От неожиданности Ло Бинхэ даже подскакивает и почти что отпрыгивает в сторону. И вскидывает голову. Он настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как дверь открылась, и Шэнь-лаоши вышел обратно в коридор. Ло Бинхэ опускает ладони и заводит их за спину, выпрямляясь, как полагается прилежному ученику. Игнорирует тугой пульсирующий обруч, сомкнувшийся вокруг висков.

— Н-нет, Шэнь-лаоши, — произносит, не сдержав вначале дрогнувший голос. — Просто голова заболела. Я в порядке. Это не помешает нашему занятию, честно.

И он даже не врёт. Не врёт, только недоговаривает. Шэнь Цинцю — Шэнь Цзю или Шэнь Юань? — недоверчиво сощуривается, но потом, коротко моргнув, идёт по коридору в сторону лестницы.

И Ло Бинхэ идёт следом за ним. Голова ощущается набитой опилками. Он боится даже представить, что его смутные догадки, на которых останавливаться страшно, могут оказаться правдой. Что человек, который уверенно шагает впереди него, на самом деле носит другое имя. Что человек, которым он всё это время восхищался и авторитет в чьих глазах старался заслужить — не тот человек, и Ло Бинхэ не понимает, не в силах понять, как такое возможно.

А что, если именно поэтому все недоумевают над изменившимся характером Шэнь Цинцю? Потому что на самом деле это другой Шэнь Цинцю?

Ло Бинхэ почти яростно мотает головой, пытаясь отогнать копящиеся мысли хотя бы так. Хорошо, что Шэнь-лаоши не видит. Нет, нет и ещё раз нет. Это не его ума проблема. Он не будет думать лишнего, он не будет лезть не в своё дело, не будет, не будет, не будет. Если это почему-то происходит, значит, этому нужно происходить. Для Ло Бинхэ всегда был Шэнь Цинцю, и Шэнь Цинцю он останется даже после услышанного.

Кем бы ни был на самом деле этот человек, Ло Бинхэ всё равно. Он знаком только с ним, он видел перед собой только его, он внимал только его словам, и остальное не имеет смысла. Ему только нельзя показывать, что он что-то знает.

К тому же, вдруг на самом деле он просто понял неправильно, всё перевернул с ног на голову и ничего не знает.

А вот информацию о том, что у Шэнь-лаоши есть таинственная болезнь (и это объясняет, почему на нём не было ни следа тёмной ци во время того приступа!), надо бы принять к сведению. Если ци Ло Бинхэ что-то способна сделать, если способна облегчить состояние… он станет стараться ещё больше, учиться ещё усерднее, чтобы быть в силах помочь.

И всё.

Большего ему, всего лишь первокурснику с никудышными навыками в заклинательстве, понимать не надо.