Шэнь Юань открывает глаза, едва небо начинает светлеть новым днём, и больше не засыпает. Как и вчера, и позавчера, и пару дней до этого.

Он никогда не считал себя жаворонком и никогда не просыпался настолько рано… но его сон и так был слишком долгим.

Собственное тело, родное, настоящее, то, в котором он жил целых двадцать девять лет, пока не пришлось принять непрошенную жертву брата, кажется чужим. Шэнь Юань как будто оглох, утратил большую часть тактильной и обонятельной чувствительности, и вдобавок у него ухудшилось зрение. Он привык к гипертрофированным ощущениям, к тому, что звуки громкие, запахи резкие, а картинка яркая и предельно детализированная. Теперь то, как воспринимают мир нормальные, обыкновенные люди, не живущие в искусственных телах, кажется слишком слабым.

Он помнит, как умирал. Даже с осознанием того, что настоящее тело всё ещё живо и его душе есть, куда вернуться, это было… страшно. Ему не хватало воздуха, он чувствовал только дикую, разрывающую боль в груди, краем сознания прекрасно понимая, что у него с высокой вероятностью тампонада. Душа, трепыхаясь изувеченной птицей, рвалась прочь, только и выжидая момент, когда сможет освободиться. И перед глазами смертельной виньеткой от периферии к центру закручивалась, смыкалась темнота.

Последнее, что видел Шэнь Юань перед тем, как поддаться ей окончательно и упасть в холодное ничего — бледное, перепуганное лицо Ло Бинхэ. Бедный юноша. Хорошо хоть, что успел узнать правду, что смог выпытать её, иначе для его психики… это, наверное, был бы слишком серьёзный удар. Ло Бинхэ слишком привязался к Шэнь Юаню. Особенно после того, как выяснил, что он не тот, за кого себя выдаёт. И потащил в музей естественной истории…

У Шэнь Юаня на руках никто не умирал.

Даже смерть брата для него материализовалась лишь аккуратными иероглифами на кусочке бумаге.

А к Ло Бинхэ он и сам успел привыкнуть. К его улыбкам и неловким взглядам, к вечно торчащим во все стороны кудрявящимся волосам, к долгим разговорам, к тому, что он залетает в кабинет или лаборантскую после пар, как к себе домой — вроде кажется стеснительным, а выкидывает такое, будто чувство стыда напрочь отсутствует. И страха заодно. Потому что настолько не бояться чужого осуждения и обсуждения ещё уметь надо.

Оставалось надеяться, что Ло Бинхэ понимает: это не конец. Шэнь Юань, как бы абсурдно это ни звучало, умирает не насмерть.

Второе перемещение было почти похоже на первое. Мгновенное, ошеломляющее, дезориентирующее. Шэнь Юань открыл глаза в темноте, не понимая, где он, кто он, зачем он и почему вдруг стало так легко дышать, если ещё секунду назад… Потом до него постепенно начали доходить ощущения — от кожи, соприкасающейся с какой-то тканью, от отдельных мышц, органов. Звук тикающих часов. Запах затхлости и пыли. Холодный воздух.

Живой.

Снова в своём теле.

Слава богам, на нём хотя бы была одежда. Хоть и похожая больше на пижаму. Когда Шэнь Юань понял, что может двигаться, что у него даже есть какие-то жалкие силы, то тут же поднялся с кровати — оказывается, он лежал на кровати — и прямо босиком, шатаясь от слабости и головокружения, отыскал входную дверь. Открыл замки, повернул защёлки дрожащими руками, вышел в подъезд — оказывается, это была квартира — и, щурясь от резко появившегося света, выбрался на улицу.

Его окружило ещё большим холодом и какофонией звуков, голосов, сигналов машин. Шэнь Юань не соображал толком, что происходит, как при сотрясении мозга, чувствовал себя птицей, которую приложили головой об стену. Но он был жив, грудь распирало от дыхания, и ветер бил иглами по коже. Жив по-настоящему, а не взаймы, не подарком, которого не ожидал и не просил, подарком, который теперь с лёгким сердцем может оставить.

Покойся с миром, брат.

Мне больше ничего не угрожает.

Теперь он заново привыкает к себе прежнему. Врачи — в том числе Вэнь Цин, которая появилась один раз — говорят, что его тело, судя по всему, держалось в каких-то особенных условиях. Нет атрофии мышц. Органы работают нормально, и лёгкие, и сердечно-сосудистая система, и пищеварительный тракт — хотя откуда ему было получать еду и воду? Даже с мозгом всё в порядке: ему проводили кучу тестов и развели руками. Сознание не замутнено, когнитивные функции не нарушены.

По идее, тело Шэнь Юаня, столько времени пробывшее без души, должно ощущаться так, словно он едва вышел из комы. Но он будто всего лишь поспал дольше обычного. Что делал с ним Бин Гэ? Каким образом можно так хорошо поддерживать жизнедеятельность без специальных медицинских аппаратов и без вливания ци? У него ведь другая. Тёмная. Ей бы он скорее прикончил Шэнь Юаня.

Так долго сохранять тело ненавистного человека непонятно каким образом только потому, что хочешь убить его сам, пока он в сознании, да ещё не просто убить, а поиздеваться вдоволь…

Сумасшествие.

Сумасшествие, которое, вообще-то, спасло Шэнь Юаню жизнь.

Первые пару дней были ещё слабость, вялость и лёгкая головная боль, но и они быстро прошли. Сейчас Шэнь Юань находится в больнице… по большей части для галочки. Чтобы просто там находиться положенную неделю. Врачи, не понимая, разводят руками со словами вроде «мы и сами хотели бы узнать про такую невероятную технологию». С ним всё в порядке. Абсолютно. Он может хоть прямо сейчас пойти и продолжить работать, и…

Работать?

Это ведь была не его работа.

Что-то скользкое, склизкое сворачивается внутри — большой чёрной змеёй, туго оплетающей кольцами сердце. Он так привык к чужой жизни, что совершенно забыл: она ему не принадлежит. И никогда не принадлежала. Он просто притворялся, просто играл положенную роль, примеряя на себя маску человека, которого знал едва ли не лучше, чем себя. И, наверное, узнал ещё за прошедшие несколько месяцев.

Почему?

Он уже и сам не понимает.

Наверное, из-за благоговения и бесконечной благодарности перед поступком брата. Из-за мыслей, что по отношению к нему будет кощунственно быть собой, находясь в его теле. Из-за тех здравых соображений, которые говорили, твердили, шептали, что брат точно не пожелал бы открывать правду. Частично в итоге всё равно всем открывшуюся. Про проклятие. Про искусственное тело. Но не про обмен душами.

Эта жертва была… очень личной. Таким поступком, в который бы не поверили, потому что для всех Шэнь Цзю — бесчувственная сволочь, не способная на сострадание и начисто лишённая эмпатии. Скорее придумали бы какие-то скрытые мотивы и несуществующую выгоду. Отдать собственную жизнь, чтобы сохранить чужую. По мнению людей, Шэнь Цзю абсолютно не знавших, он был не способен на подобное.

Лучше бы и правда не был.

А ещё притворство обеспечивало стабильность, безопасность, отсутствие лишнего внимания и ненужных подозрений. Люди не беспокоятся и не чувствуют подвоха, если всё так же, как прежде. И Шэнь Юаню, наверное, даже повезло, что Бин Гэ перепутал их с братом. Ведь по этой причине его тело осталось в порядке. Один только вопрос не даёт покоя. Если Бин Гэ помогал Чэнчжэнь — других, наверное, не было — почему он узнал про подмену только в тот злополучный день в парке?

Понятно, что он прятался, возможно, даже избавился от телефона или хотя бы отключил его (иначе зачем ему звонить из будки) и не то чтобы следил за событиями в Сяньчэне. К тому же «Шэнь Цзю» не особенно светился хоть в каких-нибудь новостях. Заявление о пропаже «младшего брата» тоже прошло мимо них. Но ведь Чэнчжэнь слывёт всезнающим. Он, думается, вполне был в силах указать Бин Гэ на допущенную ошибку.

Но не указал. Продолжил укрывать в доме, пока не случился пожар. Решил поиграть, посмотреть, что выйдет? Специально ввёл в заблуждение — или же просто не стал говорить, когда выяснил, что «Шэнь Цзю» до сих пор «жив»? Или ему как-то стало известно про перемещение душ и про то, что в теле находится вовсе не тот, кому оно принадлежит по праву? Слишком много вопросов, слишком мало ответов.

В любом случае, Бин Гэ вышел из укрытия. И узнал, что обманулся — или его обманули. Слава богам, что это хотя бы закончилось относительно хорошо. И, может быть, учитывая талисманы, которые использовал Бин Гэ, если бы не его появление «на людях» — кто знает, сколько бы ещё полиция занималась поисками. Сколько ещё приходилось бы разыгрывать затянувшийся спектакль, состоящий из одного, уже слишком уставшего актёра.

Шэнь Юаню до стылого, болезненного озноба под кожей мерзко слышать, как люди, приходящие в палату один за другим, словно он вдруг сделался очень важной персоной, выражают соболезнования. Во-первых, потому что лгут. Они ненавидели Шэнь Цзю, и сожаление на их лицах даже не пытается казаться настоящим. Во-вторых, потому что опоздали почти на пять месяцев. Хоть и не знают об этом и знать не должны. А у Шэнь Юаня уже почти переболело.

Почти.

Спокойно, только когда приходит Ло Бинхэ. Каждый день. С того самого момента, как Шэнь Юань вообще в больницу попал.

То есть, первый раз было вовсе не спокойно. Наоборот, тревожно, страшно, безумно нервно. У Шэнь Юаня дрожали руки и стояло комом в горле что-то едкое, тяжёлое, когда Ло Бинхэ, зайдя в палату в накинутом на плечи халате, молча застыл у двери и смотрел, смотрел, смотрел с внимательностью и осторожностью зверька, делающего шаг из норы. А потом:

— Шэнь-лаоши, — робкое, тихое, с запинкой, почти захлебнувшееся.

— Ты можешь не называть меня так, — хрипло произнёс Шэнь Юань, голос не совсем слушался. — Ведь на самом деле я даже никакой не преподаватель.

Ло Бинхэ замотал головой и упрямо поджал губы. Сделал несколько шагов к койке, сел на стул рядом, сжав пальцами ткань джинсов. Тех самых, чёрных, выцветших на коленках, в которых он приходил к нему на Новый год. У него под глазами были отчётливые тёмные круги, делающие радужку слишком резкой, яркой, и черты лица как будто заострились, истончились, истаяли, заставив его выглядеть взрослее лет на пять.

Ло Бинхэ растерял всю воодушевлённость, с которой влетал из коридора в палату. Снова долго смотрел, не произнося ни слова. Изучал, разглядывал, словно перед ним был незнакомец… хотя, наверное, так и есть, перед ним был незнакомец, даже с иными чертами лица. А потом, порывисто сжав ладонь Шэнь Юаня и согнувшись, вжавшись лицом и грудью в белую, пахнущую горечью простынь койки — отвратительный запах, забивающийся в нос, когда спишь или дремлешь — тихо-тихо плакал.

— Я… я так испугался, Шэнь-лаоши, — шептал он. — Я так рад, что вы живы. Что вы в порядке. Я… мне немного странно видеть вас… ну, другим. Но я привыкну, правда! Я же обещал. Я же говорил, что хочу узнать вас настоящего. В самом деле хочу.

Шэнь Юань с трудом смаргивал солёную влагу, держа ладонь на голове Ло Бинхэ, чуть перебирая мягкие волнистые пряди.

Ему стало вдруг очень спокойно.

Теперь Ло Бинхэ приходит после пар. Улыбается, разговаривает, делится новостями, такой светлый, искристый и непосредственный. Больше не боится, не подбирается робким неприрученным зверем. Больше не смотрит, как на незнакомца, видимо, поняв, что под другой внешностью скрывается всё тот же человек, который однажды признался ему за час до новогодней полуночи. И Шэнь Юань может выдохнуть облегчённо: почему-то ему было важно, чтобы Ло Бинхэ принял его таким, какой он есть на самом деле.

Хотя, если честно, Шэнь Юань немного запутался, какой он есть на самом деле. И распутываться, наверное, будет ещё долго. Пока не вспомнит, каково это — не притворяться братом, а жить собственной жизнью.

У Шэнь Юаня здесь нет ни интернета, ни телефона в принципе, выходить в коридор к телевизору слишком утомительно. От Ло Бинхэ он узнаёт и про Чэнчжэня, которым оказался ни много ни мало сам Цзюнь У. Про встречу, устроенную Се Лянем и Хуа Чэном (Ло Бинхэ показывает видео). Про то, что он, ходят слухи, теперь парализован из-за неудачного опыта с использованием «проекции» — именно так (и ещё по некоторым причинам) ему удавалось оставаться нераскрытым столь долгое время.

Вопрос, почему Чэнчжэнь не указал Бин Гэ на ошибку, становится ещё более острым, беспокоящим грудь засевшей в ней иглой. Ведь мог. Вполне мог. Как никто другой видел и знал, что «Шэнь Цзю» продолжает ходить на работу, в то время как заявление о пропаже подано на младшего из близнецов. Почему-то Шэнь Юаня волнует только это — он почти не удивляется, кажется, личности Чэнчжэня. Может быть, просто устал удивляться.

Во всяком случае, у него не переворачивается мир. Не меняются местами небо и земля. Ничего не рушится в жизни от того факта, что человеком, поломавшим судьбы многих людей, в том числе его собственную и брата, оказался ректор университета. Шэнь Юань ощущает только глухую ярость, жгущую грудь дотлевающими углями. И прокручивает с каким-то мрачным удовлетворением в голове кощунственную мысль: так ему и надо. Заслужил.

Если хотел поиграть — что ж, поиграл.

Жизнь Шэнь Юаню это спасло. Единственная польза от Чэнчжэня.

Самым неожиданным посетителем для Шэнь Юаня оказывается профессор Мэй, который приходит на пятый день его бессмысленного (кроме визитов Ло Бинхэ) времяпрепровождения, состоящего из медицинских процедур, еды по расписанию и рассматривания либо потолка, либо вида за окном. Весьма унылого вида — окна больницы выходят во двор, и там даже есть небольшой скверик, но деревья ещё толком не распустили почки. И ветви, пока практически голые, печально тянутся к небу.

Именно место профессора Мэя, Мэй Няньцина, в своё время занял брат. И он был научным руководителем у них обоих. Шэнь Юань, ждущий, вообще-то, Ло Бинхэ, и ошарашенный тем, кто оказывается на пороге палаты почти сразу после ушедшей медсестры, подрывается встать. Но профессор осаживает его коротким взмахом руки. Шэнь Юань садится в постели, складывает руки в поклоне, всё ещё думая, что ему снится крайне странный сон.

— Здравствуй, здравствуй, сяо Шэнь. Давно не виделись. Не надо, брось эти церемонии, — с лёгкой улыбкой произносит Мэй Няньцин, чуть хлопая его сухой узловатой ладонью по локтю и вынуждая опустить руки. — Ну что, как идёт восстановление? Ты ведь надолго пропал. Полгода, я правильно посчитал? Немаленький срок.

— На самом деле я… — начинает Шэнь Юань.

— …прекрасно себя чувствуешь и не понимаешь, зачем здесь надо находиться? Так ведь? — хмыкает профессор. — Я знаю. Всё-таки капсулу, в которой тебя держали, начинал разрабатывать я.

Шэнь Юань растерянно моргает. Капсулу?.. Какую ещё капсулу? Мэй Няньцин, проигнорировав его вопросительный взгляд и не дав никаких больше пояснений, присаживается на стул. Его движения всё так же ловки и расторопны, хотя на голове явно прибавилось седых волос. И он всё так же делает традиционный пучок на макушке, заколотый гуанью, и так же оставляет небольшую бородку, что придаёт ему очень миролюбивый вид.

Но Шэнь Юань знает, каков Мэй Няньцин, если разозлить. Лучше не знать.

— Почему не спрашиваешь ничего? Не в курсе про капсулу? Тебе не сказали? — наконец интересуется профессор. Шэнь Юань качает головой. — Странно, кажется, я буквально вчера давал одному научному журналу интервью… Но ладно. Это особое устройство, которое использовал Бин Гэ, чтобы сохранять твоё тело в таком прекрасном состоянии. Буквально капсула. Большая. Работает на нескольких заряженных ци артефактах. Поддерживает мышцы, органы, сама питает, а потом выводит и перерабатывает продукты обмена. Жаль, что лишь на заклинателях можно применять.

— Но как… она оказалась у Бин Гэ? — растерянно произносит Шэнь Юань, вроде бы что-то улавливая. — Если это ваша разработка.

— Незаконченная разработка, — поправляет профессор Мэй, закидывая ногу на ногу и переплетая пальцы на колене. — И у него, очевидно, никак. А вот у сяо Цзюня… Вероятно, он самостоятельно продолжил наши исследования, в то время как я оставил их. Жаль, что теперь сгорела, я даже не посмотрю…

Шэнь Юань понимает, что окончательно запутался. «Сяо Цзюнь»? Профессор что, говорит про ректора? И называет его так… В голове каша. Мысли беспорядочно наскакивают друг на друга от переизбытка информации, и никак не получается толком схватиться хоть за одну, чтобы начать расплетать и соединять последовательно. Видимо, выражение лица Шэнь Юаня на сей раз слишком красноречиво, потому что Мэй Няньцин хмыкает.

— Что ты так смотришь на меня? Ты не знал и то, что Цзюнь У заканчивал биологический факультет? — На очередное покачивание головой цокает языком. — Вот молодёжь, никакого интереса к истории университета. А он ведь считался лучшим студентом, гордостью и любимцем преподавателей. Отзывчивый юноша, всегда готов был помочь и подсказать. Не закончил, правда. — Он вдруг поджимает губы, становясь серьёзным. — Наша научная работа была посвящена искусственному поддержанию жизнедеятельности с помощью энергии артефактов.

— А почему… не закончил? — спрашивает Шэнь Юань, догадываясь, что именно это важно. Не научная работа. Он раньше никогда не верил интуиции, но за последнее время она слишком много раз его спасала вместо здравого рассудка и пресловутого логического мышления.

— Неудачно помог одному своему «другу» с миссией, на которую не то чтобы должен был соглашаться, — отвечает Мэй Няньцин, постукивая пальцами по колену. Руки выглядят почти высохшими, но они всё ещё поразительно гибкие и подвижные для его возраста. — Сяо Цзюня подставили и оклеветали одногруппники, и он был отчислен. Пропал на несколько лет. Потом поступил снова, уже на управление персоналом.

Его тон подчёркнуто отстранён и кажется равнодушным, но Шэнь Юань прекрасно помнит: так Мэй Няньцин разговаривает, когда не хочет показывать эмоции. В голове что-то шевелится. Маленький-маленький червячок воспоминания, такой маленький, что бывает в яблоках — пока не надкусишь почти до самой сердцевины, не заметишь. Но Шэнь Юань привык кусать помногу. И хмурится, сосредотачиваясь на мгновенном осколке памяти.

— Это же почти как… — наконец произносит он.

— …как Се Лянь. Верно, — кивает Мэй Няньцин, не дав договорить. — Если хочешь знать, я считаю, что личность Чэнчжэня существует уже лет пятнадцать. С тех пор, как сяо Цзюнь прошёл внутриуниверситетский конкурс и занял кресло ректора. Только раньше он не ввязывался в настолько… крупные дела. И факт его существования не так популяризировали.

— Было что-то и прежде?

— Было. У всех студентов, успешно добившихся чего-то в жизни и счастливо существующих с этим успехом, рано или поздно возникали проблемы. Недостаточно закономерно, чтобы вызывать подозрения. Странно, что он не добрался до Юэ Цинъюаня. Хотя, вероятно, это дитя просто некому ненавидеть. Он слишком безупречен. Во всех смыслах. Настолько безупречен, что никому не приходит в голову зависть испытывать. Слышал, именно ему прочат теперь место ректора.

Шэнь Юань впервые за весь разговор чуть приподнимает уголки губ. Юэ Цинъюань заслужил. Сколько они знакомы, он очень много делал и делает, старателен и ответственен, а ещё по-настоящему любит студентов и беспокоится о них. Ему подойдёт эта роль. Наверное, даже больше, чем нынешняя. Брат был бы согласен. Тем более, кажется, он… простил наконец Юэ Цинъюаня, прежде чем умереть.

Мэй Няньцин молчит несколько мгновений, глядя не на Шэнь Юаня — куда-то в стену. Потом, пожевав губами, добавляет:

— Сяо Цзюня иногда звали Исполнителем желаний в группе, — выдаёт он в тишине палаты, и Шэнь Юаня на мгновение оглушает этой фразой. — За безотказность. Когда пошли слухи про эту «игрушку», я, разумеется, на правах бывшего научного руководителя захотел поговорить с ним. Спросить, правда ли происходит именно то, что я предполагаю. Но… это не очень хорошо кончилось. Мой уход на пенсию… мне не надо было оставаться в университете.

— Так он знал, что вы в курсе? — изумлённо спрашивает Шэнь Юань.

— Определённо. Я напрямую сказал ему. Он даже признался, что делает это, потому что хочет заставить других узнать, каково побывать лучшим, поверить в себя и оказаться никем.

Осознание пронизывает почти мгновенно.

Шэнь Цзю был студентом с «абсолютно красным» дипломом, настоящим профессионалом и прекрасным заклинателем. Несмотря ни на что, ни на свой характер, ни на методы, ни на всеобщую ненависть, выдавал потрясающие результаты по успешному вдалбливанию материала студентам в головы. И ему нравилась эта работа. Слегка садомазохистски, но нравилась. Его погубил Бин Гэ. Сначала проклятием, потом всем остальным.

Вэй Усянь — взбалмошный, неусидчивый, своенравный, но его незаурядные способности отмечают все преподаватели. И он, похоже, прекрасно знает, что хорош, позволяя себе подобное поведение. Его отравили опасным ядом. А учитывая, что в эту историю втянули ещё и семью Лань, можно вспомнить: двое братьев — вообще образец педантичности, точности и неукоснительного соблюдения дисциплины, который на слуху у каждого в заклинательском мире.

Про остальные два случая, которые были в статье, что Ло Бинхэ тоже ему показывал, Шэнь Юань знает в основном только из неё. Но ему хватает. Се Лянь тянет за собой репутацию студента, который был лучшим на курсе, всеобщим любимчиком, но ввязался в миссию, с которой не сумел справиться. Пропал на какое-то время, вынужден был скрываться от желавших мести людей. А потом был отчислен.

Хэ Сюань — незаметный и тихий, Шэнь Юаню практически не знаком. Но он понял, что этому студенту предсказывали весьма неплохую карьеру на экономическом факультете, и его баллы на вступительных были едва ли не самыми высокими. Настоящие баллы. Которые подменил Ши Уду, протолкнув своего младшего брата. Может быть, раскрытие правды рано или поздно тоже было частью плана Чэнчжэня? Ведь Ши Цинсюань… и его можно считать побывавшим у небес и оказавшимся на земле.

Сколько ещё остальных случаев? Тех, про которые никто не писал в газетах и в интернете, не говорил в новостях, потому что они были недостаточно громкими. Тех, про которые молчали и продолжают молчать студенты. Из-за того, что сам попал в неприятную ситуацию когда-то, заставлять других чувствовать то же самое, возомнить себя человеком, который может перекраивать судьбы других…

Жестокость Цзюнь У просто запредельна.

А ещё растерянность Шэнь Юаня нарастает почти одновременно с тягучим, густым гневом, так и не находящим выхода. На том видео, которое показывал Ло Бинхэ, Цзюнь У вполне недвусмысленно угрожал убить Се Ляня, разгадавшего его секрет. Почему же?..

— И он ничего вам не сделал? — осторожно спрашивает Шэнь Юань.

— Всего лишь едва не пронзил сердце и оставил довольно внушительный шрам, — усмехается Мэй Няньцин. Сердце Шэнь Юаня пропускает удар, наполняясь новой вспышкой ярости — их любимого профессора!.. — И взял клятву, что я уйду на пенсию и буду молчать. Наверное, уважение сяо Цзюня ко мне было слишком велико, чтобы он всё-таки убил меня. А теперь уже можно говорить. Бедный мальчик. Всё искал себе несуществующую справедливость. Парализован из-за собственных же экспериментов.

Он вдруг смеётся. Шэнь Юань от неожиданности вздрагивает. Выражение лица Мэй Няньцина смягчается. Он наклоняет голову, чуть покачивает ею, спокойно проводит пальцами по бородке, по прядям волос, не убранным гуанью и перекинутым вперёд. Наверное, он может не злиться. Может рассказать и так легко отбросить собственные же слова, особенно сейчас, когда они уже потеряли в весе. Наверное, он научился этому.

Жаль, что Шэнь Юань не научился. И тихо, про себя, ненавидит Бин Гэ, ненавидит Цзюнь У, ненавидит каждого человека, из-за которого его брат давно преодолел мост Найхэ.

— Вообще-то, я не планировал разглагольствовать с тобой на эту тему. — замечает Мэй Няньцин. — Я пришёл узнать, как у тебя дела. И ещё…

— Выразить соболезнования? — резко перебивает Шэнь Юань. Что-то внутри него ощетинивается, даже если он понимает: Мэй Няньцин не такой, как все лжецы, что побывали в его палате до этого.

— А ты, я смотрю, уже наслушался от людей, которые твоего брата не знали и знать не могли, — понимающе кивает профессор. — Но ты же понимаешь, что я знал. Характер у него, конечно, сахаром не назовёшь, но все люди разные. Мне действительно жаль о твоей утрате. Я помню, он был прекрасным братом.

— Самым лучшим, — почти шёпотом произносит Шэнь Юань.

Повисает тишина. Глухая, плотная, тяжёлая, как толстое покрывало. Мэй Няньцин смотрит сочувственно и проницательно, в редкого оттенка зелёных глазах слишком много того, что он накопил в себе за более чем семьдесят лет жизни и опыта. Шэнь Юань с трудом втягивает воздух, прикрывает абсолютно сухие глаза, комкая пальцами простынь, и медленно-медленно выдыхает. Он больше не плачет. Не хочет плакать с той новогодней ночи.

Наверное, ему стоит войти в комнату брата и убраться в ней, когда вернётся из больницы. Переступить через себя. Давно пора. Он понял, что такое жертвовать собой ради защиты кого-то. Он знает, почему брат сделал то, что сделал. И он отпустил его вместе со своей скорбью.

Надо жить дальше.

Надо пытаться быть собой.

Дверь вдруг распахивается — резким, быстрым, ярким звуком, разрывающим тишину. Шэнь Юань снова открывает глаза и поворачивает голову. В палату влетает Ло Бинхэ, воодушевлённо-радостный и торопливый — в руках пакет, накинутый халат за спиной, как большие белые крылья. Дверь на доводчике сама захлопывается за ним, а он, заметив незнакомого человека, испуганно застывает на пороге, как крольчонок. Шэнь Юань невольно ощущает, как губы растягиваются в улыбке даже против его воли.

— Я… — выдавливает Ло Бинхэ. — Здравствуйте. Простите. Я… я, наверное, пока выйду.

— Здравствуй, — мягко смеётся Мэй Няньцин. — Не стоит, я уже ухожу. Студент? — спрашивает, повернувшись к Шэнь Юаню. — Я слышал, ты лаборантом с прошлого года работаешь.

Шэнь Юань кивает. Ло Бинхэ неловко переминается с ноги на ногу, не сводя с него блестящего взгляда и прижимая к груди пакет. Его щёки раскраснелись, волосы, как всегда, растрёпаны и похожи на гнездо, но это делает его каким-то по-детски трогательным. Шэнь Юань, повернувшись в постели, опускает ноги на пол, касается босыми стопами прохладного покрытия. Мэй Няньцин, посмотрев сначала на него, а потом на Ло Бинхэ, издаёт неопределённый хмыкающий звук и поднимается со стула.

Хотел бы Шэнь Юань вот так подниматься со стульев, когда через много лет ему исполнится за семьдесят.

— Я пока вернусь преподавать естественнонаучные дисциплины. Попросили, так как больше сейчас некому. Так что, когда вернёшься, будешь пока моим лаборантом. Это я тоже зашёл тебе сказать, — сообщает Мэй Няньцин. — И ещё кое-что. Подумай над тем, чтобы закончить всё-таки аспирантуру и пройти курсы переподготовки, как твой брат. Тебе подойдёт быть преподавателем. Как думаешь?

Но ответа не дожидается, как будто вопрос был риторическим. Прямо как вопрос о том, существует ли эволюция. Просто странно подмигивает, не дав времени ни обдумать ответ, ни открыть рот, уверенной походкой проходит — пролетает — мимо Ло Бинхэ и выходит из палаты. Оставляя Шэнь Юаня оглушённым, подвешенным в воздухе, на мгновение превратившимся в вакуум, никак не способный наполнить лёгкие.

Он понимает, что Мэй Няньцину неоткуда знать. Но тогда, выходит, над ним смеётся сама Вселенная, ведь… он был в шкуре преподавателя несколько месяцев, хоть этого никто и не заметил. Он поначалу представлял эту работу сложной и выматывающей, но привык к ней, привязался и уже с трудом представляет, как будет всего лишь перебирать лабораторную посуду, макеты и плакаты. Просто лаборант. Ничего более.

Ло Бинхэ, отмерев, подлетает к нему птицей с взъерошенными перьями. Ставит пакет на тумбочку, сам устраивается на стуле, улыбаясь и безуспешно пытаясь пригладить волосы. Не иначе воробей, попавший под сильный ветер, весь сияющий, воодушевлённый, даже перевозбуждённый. Впрочем, это его почти постоянное состояние, когда он оказывается в этой палате. Как будто каждая встреча с Шэнь Юанем приносит неимоверную радость.

Как странно и до шипучего тепла в груди хорошо осознавать, что встреча с ним, с ним настоящим, может приносить радость.

— Шэнь-лаоши, — выпаливает Ло Бинхэ, — вы же согласитесь, правда? Вы будете учиться?

— А тебе-то что? — невольно улыбается Шэнь Юань. Совершенно невозможный, невероятный юноша. — Когда я закончу аспирантуру, у тебя уже не будет моих предметов.

— И что? — невозмутимо тряхнув головой, выдаёт Ло Бинхэ. — Зато у других будут. Кто мне путь в ваш кабинет закроет? Вы когда закончите, мне ещё целый год останется. И, может, я тоже потом в аспирантуру пойду.

Шэнь Юань чувствует, как что-то тугое-тугое, скрутившееся узлом, вдруг отпустило его. Вероятно… это не такая плохая идея. Преподавать. Мэй Няньцин уже объективно стар, хоть и держится молодцом. На факультете не хватает кандидатур. А Шэнь Юань… в конце концов, ему даже понравилась эта работа. Брат был бы не против. Поворчал бы, конечно, что Шэнь Юаню не хватает твёрдости для преподавания, что он не сможет требовать со студентов. Но, вообще-то, теперь сможет.

Ему бесполезно искать себя прежнего. Вот в чём правда. Потому что он не прежний. Он слишком много пережил, чтобы не поменяться. В черты Шэнь Юаня плотно, неискоренимо вплелись кусочки характера Шэнь Цзю, слились с ним, опутали изнутри, оставив следы, которые никуда не денутся. Он — всё ещё он. Не исчезнувший, не потерявшийся. Просто перенявший часть привычек брата, часть его опыта, часть тех приёмов, которые позволяли ему так хорошо контролировать студентов и которые можно позаимствовать на будущее.

Пожалуй, он вернётся. И будет преподавать уже по-своему.

Вот только сейчас надо кое-что немножко поменять.

— В «твой», — решает поправить он Ло Бинхэ. Тот распахивает глаза, делаясь похожим теперь не на воробья, а на сову, и Шэнь Юань, коротко засмеявшись, поясняет: — Я ведь больше тебе не преподаватель. И уже им не буду. Вот и считай меня не преподавателем, а старшим товарищем. Называй просто по имени. И… можешь на «ты».

Ло Бинхэ, сначала замерший в шоке, через мгновение вспыхивает радостной сверхновой, едва не слетая со стула. И становится похож на маленькое солнце.

А Шэнь Юань не против того, как свет отражается в его собственных глазах.