Где-то в нескольких десятках (а может, даже сотне) миль от таверны «Хромой Шкилет» запиликал будильник. В проспиртованной, вязкой тишине его радостный зов казался неуместным и одиноким. Вскоре присоединились и другие голоса — Сонни и Шер допевали «I Got You Babe», и бессмысленная болтовня диджеев их перебивала. На будильник опустилась тяжелая рука. От удара он немедленно затих, не желая отправиться в стену. Радио такая участь не постигла, но и оно примолкло от греха подальше. Из-под одеяла, облаченный в засаленную пижаму, выбрался Чапман «Чап» Бодески — начальник полицейского участка городка Трес-Кабронес и шериф округа.
Спустив ноги с кровати, Чап меланхолично засунул их в потертые розовые тапки. Во рту стоял неприятный горький привкус, очень хотелось ополоснуть горло. Для этого прекрасно подошла початая бутылка «Бадвайзера», ждавшая своего часа у кровати. Пиво было теплым, но в желудок пролилось хорошо, приятно.
Смачно рыгнув, Бодески поднялся и шагнул к окну. Раздвинул шторы, поморщился от пыли и яркого солнечного света — ударный выходной давал о себе знать. За окном раскинулся пустырь с валяющимися тут и там кучками разнообразного мусора. В мусоре копошились чумазые дети, одетые в какую-то рвань. Один из ребятишек заметил Чапа в окне и показал ему средний палец. Дыхание резко перехватило. Не найдя никакого варианта получше, он тоже показал сорванцу средний палец. Тот с ехидной улыбкой прибавил еще один такой же жест на другой руке. Бодески повторил. Ребятенок развернулся и начал спускать дырявые джинсы, но прежде чем он успел это сделать, Чап раскрыл окно и заорал:
— ПОШЕЛ НА ХУЙ!
Мальчик выпрямился:
— Отсоси, козел!
Этого Бодески снести не желал. Сейчас он проучит мелкого засранца, уж будьте уверены, сэр. Мозг услужливо подсказал, где лежит табельное оружие, и Чап ринулся к туалетному столику. Пистолет удобно лег в руку и приготовился изрыгать смерть. С воплем «Пизда тебе!» бравый служитель закона выскочил во двор и открыл огонь по малолетним бомжам. Те убежали, смеясь и обзывая его всякими нехорошими словами.
«Надо подтянуть прицел» — сокрушенно подумал Бодески, но вместо этого подтянул пижамные штаны. Настроение окончательно испортилось, и одеваться в униформу уже не хотелось. Недовольно бурча, Чап подошел к крыльцу, у которого стоял велосипед в пятнышках рыжеватой ржавчины. Сиденье недовольно заскрипело, когда еще сонное шерифово тело взгромоздилось на него. Застрекотали колеса, и под утренним солнцем Чапман Бодески покатил к полицейскому участку.
Там его, как и всегда, встретили блаженная тишина и запустение. Последнее убийство в Трес-Кабронес произошло еще до рождения Чапа, а все насильственные преступления ограничивались редкими драками после пьянок в местном трактире. Разумеется, платили за такую непыльную работенку сущие гроши, зато весь день можно было заниматься ничем. А именно это дело было у всего контингента участка самым любимым.
Войдя в старое трехэтажное здание, Чап прошел мимо дремлющего деда-«охранника» и направился вперед. В общем зале истошно орал телевизор — оптимистичная красотка-ведущая в зеленой кофточке предлагала дозвониться в студию и назвать учреждение, в котором чаще всего происходят разные накладки и путаница. «Бухгалтерия» — подумал Чап, но звонить не стал. Получить в качестве приза кофеварку не хотелось, в конце концов, он и так постоянно глушит эту бурду на работе.
— Гля, какие у нее баллоны, кхы, — прогудел Стивен Круз, с улыбкой колупаясь в носу.
Стивен, известный так же всему Трес-Кабронес под прозвищем «Стиви-42», был одним из четырех работников участка. Местные кумушки поговаривали, что его маменька после смерти мужа совсем отчаялась и зачала ребенка от какого-то бесхозного мула. Резон в их словах имелся, потому что Стиви был огромен, уродлив и чудовищно туп.
Собственно, и цифра в его прозвище обозначала что-то неясное — то ли количество хромосом, то ли коэффициент интеллекта. Чап предполагал, что именно столько минут старина Стив протянет, если его оставить без присмотра. Но все же старался не обижать здоровяка — разве есть смысл сердиться на верблюда за то, что он верблюд? Никакого. Пахло от Круза тоже не по-человечески, чем-то, отдаленно напоминающим рыбный соус, которым в азиатских странах заливают любую еду. Чап подумал, что стоит приоткрыть окно, и двинулся к створке. Едва он миновал заваленный всякими бумажонками стол, как раздался взволнованный голос:
— Не-не отквывай окно, фтой!
Бодески повернулся к источнику голоса — темнокожему парню лет двадцати пяти, сидящему в углу зала. Парень как раз откусил от увесистого сэндвича, завернутого в фольгу, поэтому реплика получилась такой смазанной. От завтрака исходил пряный мясной дух, который сам по себе был вполне ничего, однако в сочетании с амбре от тела Стиви-42 вызывал рвоту. «Хорошо, что я не стал есть дома» — подумал Чап и поморщился. Заворчал желудок — казалось, сейчас вчерашнее пиво и бог знает что еще выплеснется наружу.
— Что такое, уэээ… Морт?
Отрыжку подавить удалось с трудом.
— Не стоит открывать окно, поверь мне, — спокойно ответил Морт и продолжил дожевывать сэндвич.
Чап покосился на товарища и выглянул в мутное стекло. Снаружи слышался равномерный беспокойный гул. Бодески насторожился и стал пристальнее всматриваться в открывающийся из окна вид. Источник шума обнаружился скоро — под ржавым козырьком здания, в левом углу, притулился грязно-серый шар. По его поверхности неторопливо и бессмысленно ползали туда-сюда осы. Чап посмотрел на Морта. Тот хмыкнул и показал правую руку. Она была такой опухшей и блестящей, будто ее сделали из воздушного шарика на какой-нибудь заезжей ярмарке. Бодески вздохнул и отошел от окна.
Тем временем ведущая в телевизоре приняла первый звонок. Тетка с непроизносимым именем передавала приветы всем родным и знакомым, а потом выпалила: «Больше всего накладок и путаницы происходит в регистратуре клиники!». Ведущая сочувственно скрестила руки на груди и ответ не приняла. «Вот и зря, — подумал Чап, — в местных врачевальнях черт знает что творится, то медкарту потеряют, то хуями обложат, то…»
Дополнить этот список он не успел. Со второго этажа донесся грохот и надсадное «ЕБАНА МАТЬ, СУКА». Что-то затрещало и заскрипело. Покатилось по направлению к лестнице. К общей какофонии присоединилось хриплое кряхтение, перемежаемое руганью.
Наконец шум стих, и на лестнице показался грузный силуэт. Понемногу проясняясь, он сползал на первый этаж участка и в конце пути оказался Джимми Фризом — заместителем шерифа Трес-Кабронес, а также лучшим другом Чапа Бодески. Джимми опустился на кресло за столом, тяжело дыша и утирая раскрасневшееся лицо платком из кармана джинсов. Чап потер вспотевшие ладони. С вентиляцией в здании всегда был непорядок, а уж в теплую пору и вовсе хоть святых выноси. Еще и от Круза смердит какой-то мертвечиной, что ли. Дожидаясь, пока приятель отдышится, он решил садануть из дробовика по слону в комнате:
— Стиви, у тебя дома есть душ?
Гигант оторвался от телешоу, его глазки-изюминки сфокусировались.
— А? Душ? Да есть, конечно. Смешной такой, брызгается.
— Это прекрасно! — заявил Чап, — а ты им пользуешься?
— Конечно, шеф, — серьезно заметил Стиви, — почти всегда!
Это «почти» весьма умилило Бодески. Господи, с кем приходится работать каждый божий день, святая простота! Прохрустев пальцами, Чап осторожно спросил:
— А вчера? Вчера ты ходил в душ?
Лицо Стивена Круза приобрело недоуменно-обиженное выражение, как будто ему только что рассказали, что на самом деле медвежонок Паддингтон бессердечный маньяк и злодей.
— Никак нет, шеф! Воскресенье — это же божий день! В это время на человека снисходит благодать Господня! Как я буду благодать смывать? Это грех, большой грех, вот вам крест.
«Вот те два, и ароматическую елочку на шею!» — мрачно заскрипел зубами Чап Бодески. Стараясь дышать ртом, он обернулся к Джимми Фризу. Тот уже увлеченно водил пальцем по экрану китайского смартфона, но заметив, что внимание друга переключилось на него, отложил устройство в сторону.
— Скажи, — начал Джимми, — какого хера у нас на втором этаже в архивной комнате стоит огромный старый глобус? Я, значит, с утра пораньше решил разгрести картотеку, а к шкафу не подойти, потому что там эта бандура торчит! Да еще и шар вылетает от малейшего прикосновения, я еле его поймал!
Бодески почему-то не хотелось говорить, что он не решался просто выкинуть настолько старый предмет. Как только мысль об этом проникала в голову, ее тут же хватали жажда возможной наживы и безотчетная жалость. «Все-таки музейная вещь, а не хуета с алиэкспресса» — твердили они.
— А вдруг пригодится? Для дела, например. Скажем, тебе понадобится в короткие сроки узнать, где находится Камбоджа. А тут раз — и глобус вот он, перед глазами.
— У меня гугл перед глазами, — возразил Фриз, — а глобус твой годится только на то, чтоб башку раскроить кому-нибудь.
— Пусть так, — ответил Чап, — все равно не смогу поднять руку на предмет, который был здесь еще до нашего рождения…
Джимми тягостно вздохнул и потер переносицу. К необъяснимым сентиментальным порывам Чапа он привык уже давным-давно и перестал обращать на них внимание. За исключением тех случаев, конечно, когда эта сентиментальность вступала в противоречие с законом. А такое время от времени случалось.
...
«Сколько веревочке не виться, а конца не миновать» — сказал Джимми пару недель назад, закрывая за скрипучей решеткой одного-единственного обезьянника в Трес-Кабронес старого Фрэнка Лаверна, известного также как Фрэнк Коневод. Дед, в очередной раз угодивший на нары за непристойное поведение, хитро щурился и потирал ладони.
— Обижаешь, босс, я всего лишь эпатирую публику! — гнусавил он в бороду.
— Ты пришел на городскую конюшню в день родео, включил «Призрачных всадников в небе» и начал дрочить, Фрэнк! Это даже за протестный перформанс не сойдет! — всплеснул руками Фриз.
— Художника никто не понимает… — горестно протянул Коневод.
— Да куда уж нам! Слушай, — Джимми прислонился к решетке, — ты давай завязывай с этим, дед. А то ведь можно кисть сломать или мольберт попортить, и все тогда — никакого искусства!
Мутные зенки старика округлились и стали похожи на две плошки, заполненные лежалым яичным белком. Несмотря на то, что в участке он бывал чаще, чем у себя дома, к угрозам привычка у него так и не выработалась — и прежний шериф, и новый относились к выходкам Лаверна со снисхождением. Фриз же, однако, был настроен куда более радикально. Здраво рассудив, что от препирательств с представителем закона будет только хуже, Лаверн заканючил:
— Меня бес попутал, Джимми, ты же знаешь, что я не хотел никого оскорбить! Разве могла хоть одна живая душа знать, что сегодня там будет столько народу? Не закрывай меня, сынок, ей-богу, сегодня в клубе вечер покера, я обещал мужикам…
— А я обещал маме когда-то, что стану президентом. Не все обещания выполняются! — взбеленился Джимми, — посиди тут недельку, подумай над сюжетом…новых картин.
Он хмыкнул, довольный собственной остротой. Не очень-то удачной. Лаверн поджал губы и отвернулся к стене.
— Не грусти, — ободрил его Джимми, — я тебе вечером бумаги занесу и краски. Вдруг заключение благотворно повлияет на твои творческие способности!
Фрэнк Коневод в ответ что-то злобно забормотал. Фриз прислушался и понял, что у старика есть несколько соображений касательно того, что Джимми следует принести и куда именно засунуть. Впрочем, слова нисколько его не ранили, и домой он отправился в превосходном расположении духа.
Таковым оно и оставалось ровно до следующего утра, пока по пути на работу Джимми не увидел старого Коневода лежащим в канаве. На вопрос «А почему это ты здесь?» тот блаженно пускал пузыри и говорил что-то про «святого шерифа» и «амнистию». Больше от него ничего добиться не вышло, поэтому Фриз поспешил в участок, дабы побеседовать с новым канонизированным святым.
Чап отпираться не стал и на вопрос «Какого хрена Фрэнк Коневод опять разгуливает по городу?» ответил:
— Черт с ним, Джимми, это такие мелочи. Да, он, конечно, тот еще старый онанист, но зато как играет на рояле!
Шериф Чапман Бодески очень ценил в людях творческую жилку. Он писал стихи (весьма сносно, по собственному скромному мнению), играл на гитаре (чуть менее сносно) и даже опубликовал в небольшом издательстве роман в жанре «мистика и ужасы». Продажи оказались невелики, гонорар за издание — и того скромнее, но Чап все же гордился напечатанной книжкой и лелеял в глубине души надежду стать новым Стивеном Кингом, Клайвом Баркером или хотя бы Джимом Батчером. Фриз, весь творческий гений которого выливался в вирши вроде «Roses are red / Violets are blue / You ain’t so bad / Let’s get a room for two», восхищался товарищем. Однако весьма свободное отношение Бодески к возложенным обязанностям порой беспокоили более ответственного Джимми. Впрочем, он бы не раздумывая прикрыл спину Чапа… если бы в Трес-Кабронес находилась хоть какая-нибудь мало-мальская опасность. Но ее не было. В этом городке вообще много чего не было.
Резкая боль вывела Джимми из спонтанного флэшбека. Чап отвесил другу два хлестких щелбана и уже примеривался к тому, чтобы влепить третий, когда его схватили за руку.
— Че ты творишь-то? Больно же! — вскричал Фриз, потирая раскрасневшийся лоб.
— Это лучший способ вернуть тебя в реальность, чепушило, — добродушно ответил Бодески, — поработай над концентрацией!
— Я всегда собран, как учили в академии! Просто задумался на минутку.
Чап потянулся за сигаретой, но вовремя вспомнил, что открывать сегодня окно — идея не из лучших, и в итоге просто похлопал себя по карманам.
— О чем же?
— Да ерунда… — отмахнулся Джимми. — давай все-таки переберем картотеку, новых дел, конечно, нет, и скорее всего, их не будет, но если я не займусь хоть чем-нибудь в ближайшие пятнадцать минут, то сойду, блядь, с ума!
Тем временем ведущая пропала с экрана телевизора, и на ее месте появилось комедийное шоу. Стилизованное под «открытый микрофон», оно снималось в интерьере, напоминающем затрапезный бар. Время от времени на сцену выходили парни и девушки с отрешенными выражениями на лицах. Каждый из них говорил в микрофон только одно слово, чаще всего «член», «жопа» или «сиськи». На любое такое слово аудитория реагировала дружным и радостным смехом. Некоторые аплодировали и свистели. Засвистел, вторя зрителям, и Стиви-42, за что получил подзатыльник от Морта. Чапу от такого юмора, напротив, стало дурно. Казалось, он был готов на все, чтобы больше этого не слышать. Мозг не заставил себя долго ждать и подсказал подходящее занятие на день.
— Пойдем гнездо уберем, — коротко бросил Чап Джимми Фризу, — я курить хочу.
— Что? — не понял тот, — Какое еще, нахуй, гнездо?
— Осиное. Вон там за стеклом. Мы из-за него здесь в духоте маемся. Надо разобраться.
В глазах Джимми Фриза заплескался страх.
— Не, я не буду этим заниматься. У меня аллергия на ос.
Чап хлопнул по широкой спине Джимми с такой силой, что тот охнул.
— Да не бойся ты, все продумано. Ща оденемся правильно, и дело в шляпе. Морт, ты идешь?
Морт ничего не ответил, лишь многозначительно поднял правую руку, с которой так и не начал спадать отек. Бодески понял намек и отстал. Он двинулся к лестнице и жестом пригласил следовать за ним. Фриз повиновался, недовольно при этом ворча и матерясь. Поднявшись на второй этаж, друзья прошли к потертой, покрытой облупившейся коричневой краской, двери с надписью «Вещдоки».
Дело у шерифа Бодески действительно оказалось в шляпе. Точнее, в шляпке. Дамской. С вуалью. Именно две такие шляпки извлек Чапман из массивного короба, стоявшего в углу комнаты. За состоянием вещдоков в полицейском участке Трес-Кабронес следили кое-как, о сортировке не шло даже и речи, как, впрочем, и об учете. По этой причине разобраться, что и где лежит, мог либо беглый волшебник из Хогвартса, либо человек, стоявший у истоков этой колоссальной кучи хлама. Предыдущий шериф все грозился с ней наконец разобраться, но так и не выполнил своего обещания.
Чапа же комната вещдоков пугала. Она представлялась ему коробкой шоколадных конфет, в которой каждая конфетка таит в себе что-нибудь омерзительное — клочок волос, зуб или мясной хрящик. Поэтому иногда бравому представителю закона хотелось ее сжечь. И вообще сжечь весь участок. Разум услужливо подсунул картинку полыхающего здания, от которого поднимается густой вонючий дым, а потрескивание пламени напоминает злорадный хохот. Чап отвинчивает крышку канистры с бензином и выплескивает в огонь дурно пахнущую жидкость. Как там у The Doors? «Come on baby, light my fire!». Да-а, детка, пусть все горит! Он смеется, пока из огня не вылетает раскаленный добела уголек и не тычется прямо в нос…
— Очнись, блядь, Чап! — раздраженное лицо Джимми с раздутыми ноздрями возникло перед ним. Он разминал руки. — ты опять бухал вчера?
Чап изумленно моргнул. Пироманьяческие грезы рассеялись в душном пространстве.
Так. Сейчас нужно что-то ответить. Можно даже сильно не привирать.
— Ну так, бокал вина за ужином…
Ох, плохое начало. Неправдоподобное.
— А ужинал ты чем?
— П-пивом, — сказал Чап чистую правду.
Джимми недовольно зыркнул на него из-под неухоженных бровей, но ничего не ответил. Это внезапно рассердило Чапа. Вот святоша ебаный! Наверняка осуждает, а сам на прошлой неделе две бутылки ликера выжрал в трактире и даже не поморщился, говнюк. Потом весь вечер предлагал каждому встречному сплясать по-дружески вокруг стола. Кто тогда вел его, захмелевшего и буйного, домой? Чапман Бодески, дамы и господа! И вообще ликер только бабы пьют!
Эту яростную мысленную тираду Бодески закончил, уже отбрасывая в сторону набор для обрезания (конфискован по делу о членовредительстве) и картонную коробку с елочными игрушками (фигурировали в деле о пропаже местного «Санта-Клауса»). Открыв стоявший на полу деревянный короб, Бодески закашлялся. В нос набилась вековая пыль, впитавшая в себя за долгие годы омерзительный сладковатый запах. Осторожно шаря руками в коробе, Чап извлекал оттуда все новые и новые предметы вечернего туалета. Облезлые муфты, шали и шарфики скапливались на полу хранилища, но он не успокаивался. Несколько раз приглашал и Джимми присоединиться к поискам, но тот отказался.
— Мне и так теперь от смрада отмываться три недели, — проворчал он, — что мы вообще ищем-то?
Как раз в тот момент, когда Фриз произнес эту фразу, Чап выудил из зловонных недр две дамские шляпки. Торжествующе улыбаясь, он протянул одну из них Джимми.
— Вот что!
Джимми прищурился, но шляпку взял. Это оказалась аккуратная вуалетка персикового цвета с широкими полями. По бокам она когда-то была оторочена то ли бархатом, то ли чем-то еще похожим, но ткань уже давно истерлась. У Чапа в руках осталась такая же, только салатового оттенка. Он выглядел чрезвычайно довольным, даже несмотря на то, что никак не мог выкашлять пыль.
— Зацени, какая вуаль! Густая, плотная! Наденем их, когда пойдем убирать гнездо, и осам будет нас не достать.
Джимми принюхался.
— Не буду я ее надевать, в нее наверняка срали крысы! Ебаные поколения крыс!
— Посмотрите, какие мы, сука, нежные! — саркастически отозвался Бодески, — ради великой цели можно и… погоди-ка…
Он замешкался. Потом тоже принюхался. Недоверчиво взял персиковую вуалетку из рук Джимми. Перевернул.
— Знаешь, в твою, похоже, и впрямь кто-то насрал. Что ж, — шляпка мягко спланировала на пол, — плевать. Значит, гнездо убирать пойдет один из нас. И это не могу быть я! — заявил Бодески, двигаясь к выходу из комнаты.
— Что это вдруг? — незамедлительно отреагировал Джимми.
Чап хлопнул дверью, запирая хранилище вещдоков.
— Потому что я здесь гребаный закон и порядок, вот почему.
— А у меня аллергия!
— Да выдумал ты ее, чертов лгун, — обозлился Бодески, — точно так же, как выдумал, что однажды пожал руку Стингу!
— Чистая правда! — заорал Фриз, — могу даже ее показать!
— Ну тебя на хуй с твоей рукой, — раздраженно бросил Чап, — одевайся давай и ступай гнездо убирать, жесть как хочется покурить.
— Вот иди сам и выкуривай ос оттуда, все равно смолишь не переставая!
Перепалка зашла в тупик. Каждый из соперников был полон решимости, и поэтому не было лучшего способа разрешить конфликт, чем…
— Камень-ножницы-бумага, раз, два, три! — грянуло в лестничном пролете. Старичок-охранник, мирно дремавший все утро на посту, встрепенулся и беспокойно икнул. Морт, наконец переставший баюкать изжаленную руку, покачал головой. Эта вековечная формула прогремела в стенах полицейского участка Трес-Кабронес еще четыре раза, прежде чем все затихло.
— Да ты заебал угадывать, — произнес Джимми, крайне раздосадованный происходящим, — это невозможно. Не бывает так!
— Похоже, нам не победить, — мрачно резюмировал Бодески, — но у меня появилась идея.
Лицо Фриза разгладилось.
— Стиви-42?
— Стиви-42.
Преодолев последний пролет, Чап загремел неожиданно убедительным командным тоном:
— Офицер Круз, появилось задание, требующее исключительных навыков и сноровки, которыми среди нас обладаете только вы один!
Стиви-42, только что закончивший бороздить указательным пальцем недра собственного носа, уставился на начальника. В его маленьких глазках затеплилась слабая надежда.
— Кх… п-правда? Я? Охуеть, то есть, конечно, сэр, да, сэр! Готов кружить и прочищать, ой…
Чап не обращал на недоумка никакого внимания. План. Выполняй его. Разыграй все как надо.
— Дело в том, что…
Но Чапман Бодески так и не сказал, в чем дело, потому что в этот самый момент раздался оглушительный треск, и из образовавшейся в потолке дыры в общий зал свалился раритетный глобус.