Сколько может вынести на своем пути преград одна цельная личность? Много сложностей выпадают на пути, но вместе с этим, преодолевая всевозможные невзгоды, можно стать сильнее, можно на своих же ошибках научиться чему-то большему, чтобы в будущем не допускать их.

От всех жизненных трудностей можно получить опыт, опыт накапливается, становится мудростью, которую можно вложить в головы других. Проблемы требуют решений, проблемы бывают разные: у кого-то банально отсутствуют средства к существованию, а у других нечто другое.

Преграды на то и преграды, что позволяют выучить ценных урок, больше не попадаться на уловки, обходя их стороной, становиться сильнее настолько, насколько возможно. Но в этих преградах есть всегда что-то, что мешает преодолеть их в полной мере.

Боль. Боль бывает разная, но от этого она не становится милее или слабее. Нет. Боль это то, через что нужно переступить, дабы идти дальше. Боль — это то, что останавливает на полпути, не давая и шанса двинуться вперед, ведь невозможно из-за ноющей агонии.

Но что за боль может перекрыть путь к преодолению препятствий? К тому, что можно разобраться со всеми проблемами, несмотря на их сложность. Что именно за агония позволяет сдаться, сломиться и больше никогда не стать прежним? Что это за монстр?

А боль бывает двух видов: физическая и психологическая. От физической боли, как бы это странно не звучало, можно избавиться за порой малый промежуток времени. Физическую боль можно заглушить всем, чем только можно, особенно в медицинских учреждениях.

От обезболивающих до самоконтроля, от слов врача до самоадаптации к особенностям организма, а затем и к привыканию внутренних спазмов и других неприятных ощущений. Физическая боль останавливает на пути, но не навсегда, нет, она мешает.

Физическая боль утомляет, утомляет сильно, порой нервы не выдерживают и хочется вырвать конечность, которая вызывает адские ощущения по всему телу. Но это терпимо. Терпимо благодаря обезболивающим, благодаря времени, ведь, как говорится, время лечит.

Время лечит физическую боль, раны затягиваются, стираются, оставляют после себя иногда шрамы, но на этом все. Преграда на пути тут же исчезает, поэтому можно двигаться дальше. Конечно, другой вопрос, если конечность отсутствует, но тогда это дополнительные препятствия.

Но препятствия, которые со временем можно разрушить, ведь благодаря силе воле, адаптацию к новым правилам, можно продвинуться дальше. Физическая боль — нечто иное, как просто неприятность, маленькая или большая, совершенно назойливая, но неприятность…

Но даже эта боль порой бывает опасна, ведь из-за нее можно умереть. Боль физическая расшатывает, утомляет, из-за чего разные ее виды могут вызвать летальных исход для жертвы. Немногие выживают, например, когда нападают сумасшедшие или снаряд упал прямо рядом.

Порой из-за агонии умирают, так и не доходя до своей цели, не могут больше жить физически. Физическая боль — опасна, но с ней можно бороться, если она не так сильна, если нет разрывов конечностей и тому подобного. Но благодаря ей в дальнейшем можно приспособиться.

Приспособиться к ощущениям боли по телу, столь гнусным, неприятным, скрежещем по всему телу ощущениям, когда режут, бьют или стреляют. Понемногу, но можно приспособиться, если не умереть от болевого шока. Физическая боль опасно, но есть еще одна…

Та боль, которую невозможно заглушить обезболивающими, невозможно заглушить никакими учреждениями, в которых зашивают конечности, невозможно порой вынести. Эта боль со временем становится все больше и больше, а имя ей… психологическая боль…

Если физическая боль замедляет передвижения к определенной цели, выставляет палки в колеса, пытаясь остановить на месте любыми способами, будь то шрамы, проблемы с животом и тому подобное, то психологическая боль заставляет повернуться назад.

Отойти от цели полностью, заставить надежду угаснуть навсегда, сделать так, чтобы не было больше и мыслей возвращаться обратно. От такой агонии пытаются избавиться всеми способами, порой такими, какие могут полностью затмить рассудок ради спокойствия.

Ради того, чтобы не чувствовать себя еще хуже некоторые находят покой на дне бутылки, выпивая каждый спиртной напиток в барах ил других заведениях, но это не помогает, а, наоборот, усугубляет положение, ведь есть риск привыкнуть к этому и полностью отдаться пагубным привычкам.

Это тот временный покой, который сбивает с пути, не дает нужного результата, а только направляет в бездну, заставляя отвернуться от всего, что только знал. Психологическую боль можно попробовать заглушить сильными препаратами, расслабляющими, но опасными для здоровья.

Но они только указывают в путь затмения, когда из-за привыкания все больше и больше пытаешься заглушить агонию, но вместо этого погибаешь физически, стирается личность из-за привыкания к очередной дозе. Это тоже не выход. Не выход, чтобы справиться со всем.

И порой психологическую боль пытаются уничтожить в одиночестве, закрываясь от всех, чтобы не ощущать себя ничтожеством, который не может ничего сделать один. Иногда это, конечно, помогает, время побыть одному, чтобы успокоить внутренних демонов, пожирающих изнутри…

Но порой это приводит к еще большему сокрытию своей боли от всех, сокрытию истинных ощущений, когда просто-напросто закрываешься в себе, не найдя таким образом успокоения. Иногда эту боль заглушают друзьями, но нужны друзья, которые всегда рядом…

А это не всегда получается, ведь положиться на других людей, тем самым отодвигая самого себя на задний план иногда приводит к полному привязыванию к такому роду поддержки, когда без нее можно опуститься на самое дно, так и не вылезти дальше, ведь никто не верит в твои силы.

Психическая боль медленно разъедает изнутри, стараясь уничтожить все, что только хотел достигнуть. Из-за определенных обстоятельств она возникает, но не собирается уходить, как бы не старался, как бы не пытался забыть то мгновение, когда сердце полностью разбилось.

И эта боль властна над душой, властна так, что заставляет измениться, а изменения бывают разные: те, которые идут на пользу, ведь, если использовать оставшиеся силы, можно выскочить из этого порочного круга, а есть те, которые заставляют наизнанку вывернуться, чтобы избавиться от агонии.

Физическая боль — убивает, оставляя после себя надежду на то, что можно было достичь цели, не хватило только стойкости организма, но психологическая — калечит так сильно, что ломает личности целиком, превращая их в те самые оболочки, которые ходят по улице, будто мертвые.

Что хуже? Смерть физическая или психическая? Обе таят в себе ужас, когда невозможно больше вернуть того, кто был когда-то рядом. Обе несут в себе разрушения, обе стараются уничтожить самыми различными способами, чтобы остановить на полпути.

Но хуже всего, когда видишь убитого мобианца, но не физически. Когда видишь его пустые глаза, когда видишь эту оболочку, которая старается и дальше наслаждаться жизнью, но больше не может, будто кто-то или что-то обрубило эту возможность для него.

И невозможно помочь, пока он сам не возьмет себя в руки, пока не найдет той самой поддержки, которая нужна, которой будет лелеять, пытаясь выкарабкаться с той пустоты, которая окутала его в момент разбитой души. Разные ситуации могут произойти, иногда ломаются по пустякам…

Но иногда ломаются из-за потрясений, которые резко, как нож в спину, вонзаются прямо в самое сердце. Близкие мобианцы, которым доверял всю жизнь, с которыми дружил или даже любил, предают, тем самым «убивая» того, кого оставили позади, не осознавая этого.

Не осознавая последствий этого, пока не столкнуться лицом к лицу. Легко унизить мобианца, легко его чем-то обидеть, даже ранить, но слова и действия имеют такие отвратительные свойства, как полностью разбивать сердца, заставляя даже самых стойких пасть в отчаяние на неделю или месяц, а возможно и год.

Две боли — две преграды, некоторые могут подумать, что лучше бы была одна из них, с которой можно справиться, но из-за таких мыслей спотыкаются, ведь неправильно выбрали. Но здесь нет правильного выбора, ведь любая боль — агония, из которой нужно выбраться, как можно скорее.

Из-за боли, терзающей сердце, невозможно найти выход. Все пути, которые хоть как-то могут принести счастья, затуманены неподконтрольными эмоциями. Разум подвержен тому, что не может мыслить рационально, принимая решения, о которых в будущем можно пожалеть.

Разбитую душу тяжело восстановить, практически невозможно, из-за этого опускаются руки. Невозможно продолжать делать те вещи, которыми когда-то жил только лишь из-за одного случая, изменившего все, что только когда-либо знал в этом мире.

Лис продолжал сидеть на краю кровати, смотря себе под ноги. Он не мог ничего с собой поделать, он не мог двинуться, только сидеть и дальше смотреть в пустоту, на самом деле не различая ничего, просто-напросто направление в определенную точку, в которую смотрят его глаза.

И на душе ничего. Только одна печаль, пожирающая, сильная, невозможная, доводящая до того, что слезы продолжали капать с его лица, пока сам лис молчал, не шевелился, будто, действительно, не чувствует больше ничего в своей жизни, только одну лишь пустоту.

Пустота разъедала все внутри, хотя подсознательно он понимал, что он должен как-то справиться с этим, ничего не потеряно, ничего… кроме двух друзей, которыми он дорожил в своей жизни, с которыми прошел огонь и воду, с которыми испытал в своей жизни радость.

И только от одной этой мысли слезы не переставали капать с лица. Он пытался их сдерживать, но все бессмысленно, когда на душе пустота, пожирающая все, что только в нем было. Сердце разбито, осколки остались валяться именно на том самом месте, в котором он увидел предательство.

Предательство, от которого невозможно больше мыслить разумно, предательство, которое так сильно ударило по нему, что он не может выйти на улицу уже неделю, пытаясь хоть как-то справиться со своими эмоциями, пытаясь совладать с тем, что у него осталось.

«Она с другими…»

Осознание било в голову, невозможно сопротивляться тому, что творилось внутри, когда раз за разом он это осознавал, когда раз за разом пытался сбросить ту картину в своей голове, но не мог, не было сил, не было ничего, все разбито в клочья именно в тот момент.

В тот момент, когда он медленно, но постепенно осознавал все, тот момент, в котором глаза расширились от удивления, в тот момент, когда что-то внутри него стало сыпаться, а затем и хруст. Хруст чего? Сердца? Души? Уже было без разницы, особенно сейчас…

В тот момент он ничего не смог сделать, в тот момент все голоса, которые пытались достучаться до него, не могли этого сделать, когда осознание било сильнее, чем все остальное, когда взгляд был уставлен только на нее, не обращая внимание на двух других мобианцев.

Тот момент невозможно забыть, тот момент будет навсегда с ним, но от него нужно избавиться, нужно положить в тот самый отголосок сознания, глубоко внутри, чтобы это не могло навредить в будущем. Но Тейлз не мог. Лис все сидел и вспоминал, будто самолично мучал себя.

Мучал сильнее, чем время. Сильнее, чем кто-либо еще, сильнее, чем Роботник со своей Империей, ведь к этому всему он не был так сильно привязан. Соня — это была та, кто был с ним с самого начала приключений, с восьми лет, а сейчас? Всего десять лет, а он…

Оказывается не знал ее настоящую… Ее личину, за которой скрывалась маска безобидной героини, с которой можно достичь многого. Ее свобода, как оказалась, была сильнее, чем что-либо еще, ее свобода превратилась в вседозволенность, а он этого не замечал.

Не замечал с самого начала, не подмечал раньше, не заметил и тогда, когда уже было поздно. Возможно ли было все вернуть? Он не знал. Он больше ничего не знал, особенно про ежиху. Неделя казалась вечностью, из которой хотелось уйти, но что-то не пускало.

Не пускало глубоко внутри, не пускало так сильно, что хотелось больше никогда не выходить на улицу. Были попытки, но как только он ступал за порог дома, то тут же возвращался, нет, он не хотел даже ходить в свою лабораторию, забросив все свои проекты.

Забросив то, чем дорожил, забросив то, что помогало остальным. Его пытались вразумить, конечно, за эту неделю, но не получилось никому. Он, будто бы отстранился от всех, кого знал, не осознавая, что затягивает себя все глубже и глубже в пучину забвения.

Крим поступила. Теперь она не жила в деревне, поэтому ее письма — единственное, что поддерживало его связь с реальностью, но даже так он отвечал с неохотой, будто пытался поддержать нормальное общение, но не мог, что-то не давало внутри.

Салли, хоть и приехала на время в деревню, но ее визит был спровоцирован не заботой о лисе. Он это чувствовал тогда, поэтому не вникал в ее слова, точно зная, что она тут была по другой причине, поэтому даже на собрание Борцов за Свободу не явился, будто полностью хотел их забросить.

Все внутри надломлено, даже сейчас слезы, горькие, столь противные, но нескончаемые продолжали капать с его лица, а он ничего не мог с этим поделать. Это уже не первый день, но все никак — нет результата, нет ничего, что могло бы его хоть как-то утешить.

Нет попыток друзей, тех друзей, которые считались таковыми… Наклз? Он говорил, что не знал, что Соня его девушка… И как бы лис не хотел его понять, как бы не пытался — он не мог простить. Шедоу — так вовсе возненавидел, хоть и раньше не поддерживал никакую дружбу.

А Соню… Он не хотел вспоминать больше ничего, что с ней было связано. Он не хотел ничего о ней слышать, даже видеть. Она пыталась достучаться до него, но он никогда не открывал дверь, чувствуя, кто за ними стоял в те самые мгновения. Он полностью отстранился.

Отстранившись от привычного образа жизни, он понял, что… в общем-то никто и не проведывал его давно, будто бы все забыли о его существовании, не пытались вытащить его из той дыры, в которой он оказался: Салли немного пыталась, а потом опять уехала в Моботрополис.

Эми… Розовая ежиха пыталась достучаться до лиса, но он тогда вспылил на нее, обвиняя в том, что она все знала, но молчала. К сожалению, тогда он и узнал, что его синяя ежиха не только была с Наклзом и Шедоу, а довольно продолжительное время уже врала.

И это он узнал после того момента. Это он узнал после дикой, ноющей боли в своем сердце. Он узнал, что его возлюбленная и никогда не была верна ему, с самого начала, с тем самых времен, как только они стали встречаться, ни одного дня верности, только предательства.

От этого он больше и не пытался выходить на улицу. Он слышал, что Роботник опять напал, но… его вроде как звали, стучали в дверь, но он не открыл. Лис не знал побеждают ли Борцы за Свободу, отстраняют ли армию Империи Роботника или нет — ему плевать.

Ему плевать так же, как и другим на него. Только Крим старалась по переписке, но что та переписка, когда нет живого общения? Все друзья, которые когда-то у него были, в миг испарились, оставив его одного наедине с разбитой душой, будто бы изначально он был им нужен…

Только ради изобретений и того, что у него особый склад ума. Это вызывало ненависть в его душе, но она быстро разбивалась об боль. Боль неконтролируемую, вызывающую слезы, боль, от которой хотелось избавиться, но ничего не помогало, все было бесполезно.

Бесполезно из-за того, что он один без друзей. Теперь лис понимал как зависел от них, а они пользовались этим, он теперь понимал, что на помощь никто не придет. Он сам по себе. Сам по себе с самого начала, а та иллюзия слишком долго продержалась в его уме.

Но иллюзия упала и разбилась на осколки, унеся с собой и его сердце. Он вытирал слезы, но это бесполезно, они продолжали литься. Кажется, что все бессмысленно. Ему не хотелось ничего: ни есть, ни пить, ни геройствовать, ни создавать новые изобретения, ни проводить опыты над новой своей силой.

Холодно. Слишком холодно. Холодно внутри, но никак ни снаружи. Холодно так, что невозможно согреться. Холод находился в глубине его сознания, распространялся по всему телу, заставляя сжиматься, но никак не согреться, не за что зацепиться, ведь не было больше поддержки.

Друзья оказались не теми, на кого можно положиться в трудную минуту, они даже не удосужились постараться достучаться до него. А любовь. Любовь, которую он грел и лелеял, любовь, которую пытался поддерживать, любовь, ради которой был готов на любые подвиги…

Была с другими. Была с теми, кто, как он думал, просто на одну ночь, ничего из себя и не представляют. С теми, с кем можно утолить инстинкты, но никак не любовь. Хоть слезы и не останавливались, но вместе с ними появилась и кривой, но оскал на лице Тейлза.

Боль смешивалась, переваривалась, превращалась в ненависть к предателям. Ненависть, которую он не хотел подавлять, лишь бы не чувствовать агонию, лишь бы не чувствовать пустоту. Ненависть, которая разжигало пламя в его душе сильнее, чем что-либо еще.

Но это не выход. Подсознательно он это понимал, но не мог сопротивляться. Боль не проходила, она заставляла все больше ненавидеть тех, кто сделал ему больно: Соня, которая водила его за нос, как последнего оленя, Наклз, который даже не постарался ее оттолкнуть.

К Шедоу, который… каким образом он вообще там затаился и почему именно и с ним тоже?! К Эми, с которой Соня давно веселилась, а лис об этом не знал до того, как сама ежиха не сказала. К Салли, с которой героиня тоже проводила свои вечера и скрывала.

Ненависть. Но особая ненависть к Эггману. К тому, из-за которого образ героини затуманивал ее настоящий характер: настоящая, подлая и гнусная, эгоистическая сущность, потакающая своим инстинктам и вседозволенности, прикрывая это свободой, ведь сражается против зла в лице Империи Роботника.

Ненависть завораживала, ненависть была тем, что помогала ему сейчас хоть как-то успокоиться. Последние слезы перестали капать с лица, он смахнул их, пытаясь спокойно дышать. Дышать, пока в голове проносятся воспоминания, которыми он все еще жил.

Позади него находилась Долли, она смотрела со стороны, пытаясь иногда успокаивать лиса, дабы он полностью не впадал в отчаяния, но всегда делала это сдержанно, чтобы он не слишком сильно надеялся на нее, чтобы сам мог совладать с самим собой.

Чтобы Тейлз не был слабым, а, наоборот, проанализировал свою жизнь, чтобы найти те ошибки, которые были, а затем придумать как их исправить. И ей это удалось. Она чувствовала изменения за эту неделю, когда вперемешку с ласковыми словами для нее…

Она нашептывала ему определенные мысли, чтобы дать пищу для размышлений, чтобы он думал не только о горе, но и возможностях. Возможностях, которые открываются тогда, когда он будет готов их воплотить. Лис вздрагивал, пытаясь успокоить себя.

Вздрагивал от внутренней борьбы боли, почти доминирующей над всем его существом, с ненавистью к своим обидчикам. Долли следила за этим, ее тьма распространялась по всей комнате, покрывая и окна, и двери, чтобы он не думал уходить.

На самом деле он был в доме не только из-за того, что не хотел ни с кем видеться, но и из-за того, что иногда Долли не давала этого сделать, чтобы лишний раз лис не травмировал себя реальностью, тем, что будет видеть наглые физиономии предателей, пытающихся извиниться.

Но что их жалкие извинения? Долли наблюдала за лисом, готовая вмешаться в любую секунду, если вдруг увидит, что он вовсе не справляется с самим собой, но сейчас… сейчас она чувствовала, что он восстанавливается. Медленно, но мысли были уже в другом русле.

Ее тьма окутывала его спину, как бы подавала ему знаки, что она рядом, она все видит, готова помочь, если он вдруг не справится в очередной раз. Он был благодарен, благодарен тому, что в момент дикой слабости только Долли рядом, только она пытается его утешить…

Но этого мало. Ему нужно самому разобраться и избавиться от проблем. Нужно отпустить ситуацию и жить дальше. Но это невыносимо сложно, ведь от таких мыслей сердце сжималось от боли, душа, разлетевшаяся на куски, не могла восстановиться.

Но ей надоело: надоело пользоваться полумерами, когда она только наблюдает и помогает в критические моменты — сначала это было необходимо, чтобы он понимал, что она не даст ему упасть в отчаяние полностью, не дать утонуть в той грусти, которая поглощала с каждым новым днем.

Но сейчас, когда лис, хоть и не стабилен, далеко от адекватного восприятия реальности, но с ним уже можно разговориться, поддержать, она захотела действовать так, как желала ее тьма, ее энергия. Да. Она хотела помочь так, чтобы он полностью забыл о прошлом.

Прошлое нужно, но не такое, нет, нужны отрывки прошлого, в котором хорошо, но не то прошлое, в котором только боль. Она подлетела ближе к его спине, но остановилась. Она наблюдала за тем, как он вздохнул, дрожащие уста от нервной нестабильности, выдавали, что он приходит в относительную норму.

«Я должен двигаться дальше…»

Долли вздохнула. Неделю назад, когда она находилась в самолете Тейлза, а тот пытался достичь храм ехидн, в котором и обнаружил то, что разбило его полностью, она смогла ухватить энергию Мастера Изумруда, уловить эту опьяняющую энергию своей тьмой.

Энергии от реликвии ее тьма окутала мало, не так, как она хотела, когда находилась на Острове Ангела, но это было уже что-то. Конечно, пришлось постараться, чтобы синтезировать ее со своей, чтобы полностью подкрепиться ошеломляющей силой, которая подкрепляла ее могущество в мире Богов.

И сейчас она образовала эту энергию в своих руках. Ей захотелось использовать это именно сейчас, она чувствовала, что так нужно, ибо дальше нужно подтолкнуть лиса к тому, чтобы он продолжил свою жизнь, свой путь, обрел новую цель, ради которой стоит жить.

А затем она разделила ее тьму с энергией, оставшейся чуть-чуть от Мастера Изумруда. Сзади произошло что-то, но лис не обратил на это внимания. Не обратил, потому что звуков позади не раздавалось, будто тишина, будто только одна тьма, перемешанная с мглой.

— Я… ну… мне стоит прекращать думать о том, что случилось… — сошло с губ Тейлза. — Я… сильнее этого… наверное…

Он свободно вздохнул, пытаясь восстановить нормальное дыхание, а не те всхлипы, когда лились слезы. Он вытер свои глаза, которые чуть-чуть покраснели из-за обильных рыданий за эту неделю. Нужно было восстановить свои мысли, сконцентрировать все на другом.

А затем он ощутил на своих плечах чьи-то руки. Руки, которые ощущались, как у мобианки, настоящей, живой, вполне реальной, а не плюшевой. Руки нежно сжали его плечи, зацикливаясь на них, чтобы задержаться, чтобы почувствовать больше его тепла в столь холодный момент.

— Конечно сильнее, Тейлз, — произнесла позади него Долли. — Ты намного сильнее, чем все эти фальшивые герои, которые предаются своим порокам.

Он ощутил, как к нему придвинулись. Тейлз не мог полностью развернуться из-за усталости, из-за того, что тратил силы не на созидание, ни на эксперименты с новыми изобретениями, а на боль, изувечивающую его душу, поражающее его сердце, разрывая на осколки.

Ее руки передвинулись на его торс, Долли прижала его к себе. Тейлз ощутил… тепло? Живое тепло, настоящую шерсть, которая есть у всех мобианцев на Мобиусе. Настоящую грудь, которая прижималась к его спине, он чувствовал практически все живое.

— И не волнуйся, Тейлз, — продолжала Долли. — Я всегда буду рядом с тобой, моя вечность, моя судьба… Я не дам больше недостойным приблизиться к тебе…

Тейлз вздрогнул, когда заметил, как ее хвостики обхватили его ноги, прижимаясь к нему. Они были значительно больше, чем в ее плюшевой форме, она полностью покрывала его колени с пахом, дабы ничто не было оставлено без ее присмотра, без ее касаний.

— Твоя боль — это то, что сделает тебя намного сильнее… — ее голос понизился до шепота. — Ты с ней справляешься, ты ее подавляешь. Может ли это сделать обычный мобианец? Нет…

Он ощутил, как она положила свою голову прямо возле его шеи, когда полностью прижималась к нему со спины, она улыбалась, мурлыкала, пытаясь успокоить его. И это получалось. Ощущение тепла, которое разливалось по его венам, помогало успокоиться до конца.

— Предатели всегда существовали, но они не повод сдаваться. Если они были не достойны быть твоими друзьями, то зачем о них беспокоиться? Беспокоиться о тех, кто не беспокоится о тебе? Не дорожит тобой? Нет… Ты должен пережить это, ты должен быть… собой без них.

Без них. Без тех, кто предал. Он может это сделать, как она говорила, он только кивал, когда слушал ее, когда чувствовал ее теплые касания, когда чувствовал, что она… одного с ним ростом: когда она полностью похожа на мобианку, а не на маленькую плюшевую игрушку.

Она была идеальна, ее грудь на ощущения со спины мягкая, но прикрытая мехом, ей не нужна одежда, нет, у нее достаточно шерсти, чтобы все прикрыть. Она только сильнее прижимала его к себе, чтобы он в точности мог чувствовать ее заботу, ее эмоции, связанные с его.

— Героиня… существует благодаря злодею… — произнесла Долли, ее губы на уровне его уха. — Не будь злодея… не думаешь, что тогда и титул героини станет бесполезным? Станет… не оплачиваемым…

— Но как нам… — Тейлз хотел произнести.

— Ты знаешь как… — шопотом произнесла Долли. — И я знаю как… Мы оба знаем…

— Но… — хотел возразить Тейлз, но понимал, что не мог сделать это в полной мере.

На войне против Империи Роботника погибали мобианцы, семьи лишались своих кормильцев, порой мужчины теряли своих девушек. И все это из-за роботов Эггмана, из-за того, что амбиции одного определяют жизнь остальных.

— Мы не хуже злодея, Тейлз, мы не хуже того, кто хочет нас убить… — Долли продолжала говорить ласково, из-за чего лис больше расслаблялся. — Что даст нам сражения, которые будут продолжать из раза в раз? Ничего. Больше смертей… Так зачем продолжать этот порочный круг, если можно разорвать его?..

— Ты… ты права… — с дрожью в голосе произнес Тейлз. — Д-да… т-ты права… этот порочный круг должен быть уничтожен…

— Конечно… и я помогу тебе… моя вечность… — Долли прижалась своим мокрым носиком к его шее. — Я всегда буду помогать тебе, моя судьба…

Тейлз вздрогнул от подступившего холодка по организму, но этот холод не был чем-то плохим, чем-то отрицательным, нет, это было что-то, чего он хотел и чего хотело его тело. Он только вздрогнул от ее движений, когда она стала медленно разворачивать его к себе.

И только тогда лис увидел ее во весь ее рост, во весь ее настоящий рост. Ее форма — мобианка, полноценная и настоящая, из крови и плоти, без плюшевого, без ничего игрушечного. На ее голове все еще была антена с рубином, но на этом все от прошлого.

Ее рост сравним с его, ее тело теперь имело отчетливые и сильные, манящие женские черты, которые хотелось потрогать. Долли не прикрывалась одеждой, нет, она ей не нужна, ведь все прикрыто мехом, она проводила руками по щекам, чтобы он смотрел только в ее глаза.

В ее глаза, заполненные тьмой и любовью, в ее глаза, в которых нет и намека на предательства, в те глаза, которые рядом с ним в самую трудное мгновение. Ее шерсть такого же цвета, как и в плюшевой форме. Еще мгновение, как она прижала к себе Тейлза.

— Тише, моя вечность, вместе… мы сможем все… — произносила Долли с улыбкой.

Ее улыбка настоящая, без тех кукольных представлений, ее прикосновения теплые, элегантные. Она перевела левую руку на его голову, провела вниз, пока не спустилась к подбородку. Она приблизилась еще ближе. Ее горячее дыхание прощекотало правое ухо.

— Д-да… мы сможем… все… — произнес Тейлз, ощущая, поддержку, ощущая то, чего ему не хватало.

Ее мобианская форма превосходна для него, ее глаза изучали радость, ее движения больше не механические, а ее тепло настоящее. Ее женское тело реальное и больше не было никаких преград, ведь энергия тьмы, смешанная с частичками энергии Мастера Изумруда, дали такой шанс.

Всего одно мгновение, как ее губы сомкнулись с губами лиса, оставляя за собой новые для нее ощущения. Впервые она ощущала это в полной мере, реально, а не что-то посредственное. Нет. Это было лучше, чем кровь, было лучше, чем что-либо еще. Она наслаждалась каждой секундой.

Языки сплетались, когда она продолжала прижимать его к себе. Но на это все. Языки разомкнулись, как и губы, а тяжелая отдышка была на устах обоих. Тейлз хотел что-то произнести, но Долли прижала свой пальчик к его губам, останавливая его смятения, останавливая его страх.

Долли улыбнулась, это был, как наркотик для нее, она почувствовала настоящий прилив удовольствия, ощутив всего несколько секунд его губы без ничего, без крови, без других жидкостей. Она перевела пальцы на его щеку, а затем нежно, с особой заботой и какой-то скрытой агрессии произнесла:

— Вместе мы сможем уничтожить предателей и врагов.