В семье Аглаи Петровны было то количество детей, которое в двадцать первом веке уже можно было назвать неприличным. Вниманием она старалась никого не обделять: дети, несмотря на ее занятость, были всегда сыты, хорошо одеты и вдоволь наглажены по голове. Она, женщина от природы деловитая и чем-то напоминавшая нахохлившуюся индюшку, саму себя считала образцовой матерью. Каждое утро, выстроив свой выводок в шеренгу, она по-очереди подходила к каждому из них, говорила им слова, которые дети в шутку, конечно, называли «настроечной мантрой», вручала персональный контейнер с домашним обедом и отправляла в школу.

Аглая Петровна казалась простой домохозяйкой, а дети ее обычным хулиганьем: шумные, бойкие, привлекающие внимание и каким-то чудесным образом всегда знающие, когда давать деру. Забавные девчонки и мальчишки точно угадывали настроение окружающих, идеально подбирали слова для оправдания и никогда не были пойманы с поличным. Учителя лишь диву давались и разводили руками, а гордая мать снисходительно всплескивала своими полными, похожими на крылья, пахнущими травами руками и улыбалась. Казалось, эта семья была похожа на идеальную картинку.

Аглая Петровна умерла, не дожив до пятидесяти, несколькими месяцами после того, как один из ее младших сыновей, самый отчаянный шестнадцатилетний Сева наложил на себя руки, а его брат-двойняшка Мира внезапно перестал говорить. После этого все с режущим хрустом надломилось.

Воспитанием осиротевших ребятишек занялась старшая дочь Аглаи Петровны Рогнеда. Рожка, как ее ласково называли дома, унаследовала от матери деловую хватку и огромные зеленые глаза, но всех ее талантов, коих насчитывалось огромное количество, все равно было мало. Девушка только-только закончила университет, и внезапно свалившаяся на ее плечи ответственность залегла тенью на ее красивом юном лице. Когда Рогнеда появилась на пороге школы, взъерошенная, точно воробей, помятая и вместо дорогих духов пахнущая гороховым супом, все, кто знал ее, украдкой вздохнули. Девушка, обмолвившись парой фраз с директором, подписала все документы и перевела значительно похудевшего Мирослава на домашнее обучение. Позднее, по слухам, она увезла его в самый глухой пригород.

В последний раз мальчика видели на выпускном, на который он, к всеобщему удивлению, все-таки пришел. Он отрастил волосы и как за занавесом прятал за ними покрытое свежими шрамами худое и бледное лицо. Решившаяся подойти к нему и обнять староста класса потом беглым полушепотом рассказывала, что будто коснулась другого человека, не совсем живого.

Больше о Мире ничего не было слышно. После выпускного он испарился. И только редкие мрачные сплетни, похожие скорее на выдумки, иногда слышались в кулуарах.

***

Деревня Верхние Поземки держалась на добром слове и крутом нраве старосты бабы Кати. Та на старости лет открыла в себе почти что нескончаемый поток энергии, и за время ее труда в Поземках провели газ, электричество и интернет, отремонтировали дом чете ветеранов и даже организовали крошечный деревенский клуб, куда стекалась молодежь с соседних поселений. Активная старушка жила лишь двумя мечтами: облагородить родную деревню и устроить жизнь внуку.

Дёма, обладатель неоконченного высшего, жизнь свою устраивать никакими способами не намеревался. Отчислившись из престижного вуза в небезызвестной столице, парень удалил все соцсети, оставив только базовый мессенджер для маминых открыток с двигающимися хомячками и котиками, и укатил в бабушкино захолустье так быстро, что пятки сверкали. Уже там он заново открыл для себя чудеса садоводства и свежего воздуха, который значительно улучшил его цвет лица.

Дёма брался за любую работу: он освоил плуг, трактор, разобрался в механике, чтобы в случае чего помочь деревенским старушкам с их бедами. Но бабу Катю такой расклад нисколько не устраивал. Она видела внука не меньше, чем директором какой-нибудь важной конторы, ведь все крутые мальчики работают «в фирме». Парень должен был в ее глазах сидеть за компьютером, постоянно что-то печатая (по всей видимости, сразу деньги), а вечером, уставший, но успешный, приходить домой к хозяйственной жене и минимум двоим детишкам. Излишки зарплаты, так уж и быть, отправлять своим старикам.

Внук идеи бабы Кати не воспринимал и периодически уходил из дома к соседям, прячась там от очередной душераздирающей тирады. Те подкармливали его сочными пирожками с капустой и домашним салом, все сокрушаясь, что парень на такой диете нисколечко не набрал в весе.

В целом, Поземки были довольно глухим, но уютным и гостеприимным местом. Несколько крепких домишек огибал густой лес-покровитель, высокими размашистый кронами укрывавший жителей от дурной погоды, сквозь который проходила дорога напрямую в город. Местные жили тихо и мирно, поддерживая друг друга, и рады были принимать приезжих.

Летом деревня, как и положено, расцветала во всех смыслах. Окрашивались яркими красками плодовые деревья и палисадники, как будто не такими блеклыми выглядели фасады и заборы. Во дворах поселился звонкий детский смех, своей мелодией пробуждающий вокруг молодость — то внуки приезжали на каникулы к осиротевшим бабушкам и дедушкам. Мальчишки и девчонки беззаботно сновали по тропинкам, не боясь заглядывать в лес, подобный аттракциону. По вечерам дети возвращались с полными корзинками и подолами ягод, грибов, странной формы камешков и прочей интересной чепухи.

Валюня, которой совсем недавно исполнилось двенадцать, приехала погостить скорее к старшему брату, по которому очень тосковала. Демы дома больше не было: некого было доставать с новыми увлечениями, некого просить помочь с математикой, никто больше не заплетал ей по утрам перед школой косички (поначалу неумело и лохмато, потому что мама с папой уходили на работу к семи утра). И потому из трех теплых месяцев Валя решила взять всего вдоволь. Спозаранку она увязывалась за братом доить корову, а поздно вечером, сидя рядом с ним на крыльце бренчала на гитаре. Музыкальный инструмент ее интересовал столько же, сколько адронный коллайдер, но она все равно упрямо умоляла научить ее еще паре аккордов, лишь бы Дема никуда больше не ушел.

Точно детское чутье заставляло ее прилипнуть к брату, впитывая каждую черту его лица, запоминая каждую мелочь. Дема сутулился, его руки неровно загорели под палящим солнцем. Он был криво стрижен домашними ножницами, и длинная рыжая челка, которую он то и дело нервным движением заправлял за уши, доставала до кончика носа. От него устойчиво пахло сигаретами, хотя при Вале он никогда не курил. Россыпь веснушек на щеках, под медово-карими глазами парня напоминала высохшие на солнце слезинки.

Дема для Валюни был самым сильным, самым умным, но почему-то ее постоянно преследовало мерзкое чувство, что брат во мгновение испарится, исчезнет, будто его и не было вовсе.

Иногда посреди оживленной беседы о чем-то незначительном, Валя вскользь упоминала, что все еще ждет брата дома, что он нужен там, в городе, что он может не возвращаться в университет, и никто не будет его ругать. Дема, насупившись, молчал с минуту, а затем продолжал беседу с того, на чем остановился. Однажды Валюня не выдержала и, ухватив его за руки, умоляющим тоном протянула:

— Ну, почему ты нас бросил?! Я что, больше тебе не нужна?

Дема чуть согнулся и вытянул шею, словно коршун. Он долго и внимательно разглядывал девочку, а затем, как фокусник, достал из кармана потертых джинс смятую пачку сигарет и впервые затянулся при сестре. Они оба хранили молчание, слушая лишь как парень выдыхал клубы едкого табачного дыма. В конце концов, Дема заговорил медленно и тягуче, совсем на него не похоже:

— Знаешь, малявка, — он всегда так называл Валю, — если бы ты видела то же, что вижу я, ты бы тоже умотала к бабушке. Здесь хорошо, Валенок. А там сплошные кошмары.

— А я? — не унималась девочка. — Я тоже для тебя сплошной кошмар?

— Глупости говоришь, — подобно старику вздохнул Дема. — Все, оставь этот разговор. Не хочу тебе объяснять, просто пойми, что мне тут спокойнее.

Валя всплеснула руками и, поднявшись, молча удалилась. Подол ее длинной юбки, найденной где-то в бабулиных закромах, развевался на ветру так яростно, как будто ему выпала задача показать все негодование девочки. Широкими шагами она направилась куда-то в сторону леса, прихватив с собой корзинку.

— Возвращайся к ужину, — наказал ей вслед Дема, — и не таскай лесную малину, она кислая.

Девочка, конечно же, вернулась гораздо позднее, вся измазанная малиной с головы до пят. Кое-как умывшись, она прошлепала босыми ногами прямиком в свою комнату, где и закрылась.

***

Привычный деревенский устой нарушили чужие. Сначала полузаброшенный участок тети Проши, почившей уже лет пять как, выкупили какие-то незнакомцы. Место они обжили не сразу: поначалу домик облюбовали строители, что днями и ночами пилили, строгали, красили и прибивали. В короткие сроки они возвели вокруг дома глухой забор, никак не вписывающийся в общий облик Поземок, укрепили и утеплили дом, даже поставили на входе невиданное доселе — камеру наблюдения.

Местные к домику подходили, чувствуя смесь опаски и любопытства: это что ж за кадр должен был вот-вот обосноваться здесь? Но ни рабочие, ни даже баба Катя не давали точного ответа. Так участок, пока еще пустующий, успел обрасти тайнами и легендами: уже туда подселили и умалишенного, и беглого преступника, и олигарха, и многих еще, кому насколько хватало фантазии. Дема этой темы сторонился из соображений собственного психического здоровья, хотя интуиция подсказывала ему: странностей от новых поземчан будет хоть отбавляй.

Первой объявилась девушка высокая и худощавая с длинной, почти до колен, косой и цепким взглядом. Осмотрев свои владения, она ввалилась в дом бабы Кати с таким видом, с каким коллекторы приходят за долгами. Они разговаривали примерно час, и деревенская староста после этой беседы вышла молчаливая и немного растерянная. Погруженная в свои мысли старушка перемыла весь дом, напекла пирожков с мясом, постирала белье вручную, и только потом решилась обсудить все со старшим внуком:

— За новым жильцом будешь приглядывать. Девка эта плела мне какую-то несуразицу, я толком ничего и не разобрала. Но вроде как приедет сюда парнишка твоего возраста. Нелюдимый он, стало быть, и, кажется, немой… Но слышит. Ничего не понимаю, ей богу. Но последить за ним надо, пока не освоится. Да и пока народ тут с ним свыкнется.

Дема согласился, как будто у него был выбор. Поначалу он обрадовался: ровесник с одном с ним месте был настоящей удачей, но, когда он немного подумал, энтузиазма поубавилось.

Девица со странным именем Рогнеда тем же вечером убыла восвояси, пообещав вернуться через пару дней. Молва о ней постепенно затихла, лишь баба Катя за ужином продолжала тарахтеть о пестрых перстнях у горожанки на ручках и подвеске из крупного камня:

— У ней они на каждом пальце, еще и по нескольку. Сорока, ей богу, ну, это уж вообще так неприлично. Размахивает еще ими эдак ручкой туда-сюда. Руки у ней музыкальные такие, а ногти длиннющие — сразу видно, ни разу в поле не работала.

— Бабуль, — вмешалась Валюня, которая до сих пор дулась на Дему, — я вот слушаю и все никак не пойму: ты ее так осуждаешь или восхищаешься? Ну честное слово, мне вообще уже кажется, как будто она с нами живет.

— Я, внуча, говорю, что странная она. Имечко еще такое сказочное…

— Так странность бывает хорошей и плохой, — не унималась девочка.

— Все, замолчи, ничего ты не понимаешь. Вон, Демьянка молча щи хлебает, и тебе советую.

Дема лишь уныло кивнул и снова уткнулся в тарелку. Признаваться в том, что Рогнеда, с которой он столкнулся у ворот, его неслабо напугала, в самом деле, не было никакого желания. В тот день, как она явилась к ним без приглашения, Дема пошел провожать ее, и у самых ворот девушка остановилась и обернулась, уставившись прямо на него. В тот самый момент его всего словно сковало цепями, казалось, чужой взгляд сломал его волю. Мурашки пробежали по спине парня, он чувствовал себя перед ледяными зелеными глазами Рогнеды голым на морозе. Будто стал для нее раскрытой и разобранной на составляющие книгой, и она могла прочесть его всего. Девушка ухмыльнулась и похлопала его по плечу:

— От страхов своих не убежишь, они быстрее и безжалостнее, — легким как перышко голосом сказала она и была такова.

А Дема еще долго стоял не в силах вздохнуть полной грудью. Что-то внутри него кричало, что за пару секунд Рогнеда чудесным образом узнала все. И с того момента чувство тревоги больше не покидало его.

Поздно вечером, мучаясь от бессонницы, он вскочил на ноги и выудил из-под кровати старенький ноутбук. Техника как назло не хотела включаться, а когда ее удалось реанимировать, система охлаждения зажужжала так, что Дема рисковал перебудить весь дом. Вишенкой на торте стал фирменный звук запуска операционной системы. И если бабушка продолжала спать, то Валя бесцеремонно просунула нос в его комнату и зависла в дверном проеме с видом крайне осуждающим.

— Бабуля не упоминала, какая у этой долбаной Рогнеды фамилия? — не обращая внимание на недовольное сопение сестры, спросил он.

— Горина, вроде, — сладко зевнув, ответила Валюня и все-таки прошла в комнату и уселась с Демой рядом. — А что, понравилась? Сталкерить собираешься?

— Наоборот. Хочу хоть узнать, кто она такая.

— И как? — Дема как раз пролистывал списки одной из популярных соцсетей.

— Нихрена.

— Да ты просто в поисковике вбей, вдруг где всплывет.

Последовав совету сестры, Дема первым делом наткнулся на официальный сайт имени Рогнеды Гориной. Открыв его, он ужаснулся от осознания того, что это был сайт той самой Рогнеды — дипломированного психолога, помогающего людям бороться с горем утраты.

— Да нет, бред какой-то, — простонал он от негодования.

— Чего такого? — Валя повернула монитор к себе и пролистала страницу.

— Она такой же психолог, как я балерина.

— Ты как бабушка, — усмехнулась младшенькая. — Чего у вас такого произойти успело… гляди, у нее тут на прием записаться можно. Ничего себе расценки!

— Не ори, всех разбудишь. Блин, Валенок, если б ты видела наш с ней разговор на днях, ты бы меня поняла, я скорее поверю, что она прокурор какой-нибудь.

С экрана на него в этот момент с нежной улыбкой глядела Рогнеда и, действительно, казалась другим человеком. Холодок снова пробежал по Деминым плечам, и он поежился. Валя, не глядя, накинула на них обоих плед.

— Шла бы ты спать…

— Еще чего, я отзывы почитаю. Прикинь, ее тут с кем только не сравнивают: волшебница, самый понимающий человек… телепат? Забавно.

— Все, малявка, слушать больше не хочу. Иди, — чуть ли не пинками Дема спровадил сестру, и сам улегся, но сон еще долго не приходил.

На рассвете усталость все-таки сморила его. Снился ему кто-то незнакомый, из чьего облика на утро ему запомнилась только хитрая полуулыбка.

***

В больших городах никогда не наступала ночь: солнце сменяла неоновая иллюминация и привычные полумертвые фонари, заляпанные понизу обрывками объявлений. Потому Рогнеда не верила в магию утра и предпочитала просыпаться ближе к обеду. Ранние подъемы делали ее до противного раздражительной: вспоминались самые тяжелые дни, когда приходилось чуть ли не милостыню просить, и от отчаяния сводило челюсти.

Итак, светило достигло зенита и самая старшая из Гориных соизволила встать с кровати. С кухни доносился приятный запах горячей выпечки и свежего кофе, тихонько играла ритмичная музыка. Потянувшись и размяв плечи, девушка босиком прошла, ведомая звуками и ароматами, и обнаружила на столе приготовленный для нее завтрак. Балкон был открыт. Сквозь тонкий тюль пробивалось солнце, теплый летний ветерок ласкал кожу. У распахнутого окна, чуть склонившись, стояла маленькая худая фигурка с длинными густыми волосами.

— Прекращай курить в квартире, — заметила Рогнеда и села за стол, — потом проветривать за тобой. Ты ел?

Человек на балконе обернулся и кивнул. С правой стороны его кукольного бледного лица от уголка рта вверх уходили полосы глубоких шрамов. В костлявой руке с длинными острыми ногтями тлела сигарета. Рогнеда покачала головой. Некоторые привычки в Мире как будто отпечатались от человека, которого давно нет в живых.

— Ты вещи собрал? — продолжила она, отпив кофе. — Дом готов, пора бы тебе переезжать.

Мирослав потушил сигарету и сел напротив нее. Он выглядел немного растерянным. Пальцы стянули со стола салфетку и безжалостно ее сжали.

— Тебе не о чем переживать, там уютненько. И соседи, конечно, шуганые, но довольно милые. Бабушки, дедушки, со старостой ее внук живет, где-то твоего возраста. А лес там какой, просто чудо.

Мира покачал головой и пожал плечами. Они оба понимали, что идея с переездом была не очень хорошей для них обоих. Молчаливый и почти незаметный Мира неплохо помогал Рогнеде во всем: он взял на себя часть домашних обязанностей, вроде готовки и мытья посуды, он сидел за ширмой на ее работе, оставляя только им известным способом ей подсказки.

Но в последнее время Мира стал все чаще зависать в своем мирке, стоя у открытого балкона, или на погосте у могилы мамы и брата. Однажды уже почти обезумевшая от страха Рогнеда нашла его там, спящим прямо возле памятника Аглаи Петровны, свернувшись калачиком. Ох и досталось ему потом за это. Парень все менее охотно шел на контакт или совсем игнорировал ее долгими часами, находясь в одном доме.

Тревога за брата была сильнее желания держать его рядом с собой, и, хотя остальные члены семьи уже давно разбежались кто куда, Рогнеда все-таки решилась обречь себя на одиночество.

За годы работы, не без помощи Мирослава, правда, у нее скопилась приличная сумма денег, на которую у нее получилось приобрести небольшой участок в глухой деревеньке, обязательно окруженной лесом. Она построила вокруг него удвоенную защиту, перепланировала дом так, чтобы в нем не осталось малейшего напоминания о предыдущих хозяевах. Она возвела неприступную крепость, и сама не хотела отпускать туда младшего брата.

«Я знаю, о чем ты думаешь», — пронеслось у нее в голове, и девушка улыбнулась. Кофе приятно горчил во рту.

— Поезжай, — выдохнула она. — Я ведь не прогоняю тебя. Не понравится — вернешься. Там хорошо. Воздухом свежим подышишь, на новых людей посмотришь. Они диковатые, но мысли у них чистые, поверь мне.

Мира погладил ее по ладони.

«Ты сама себя уверяешь?».

Рогнеда кивнула. Пора вспоминать, каково это готовить самой себе обед. Спасибо миру за существование доставок.