Субботним утром знакомый белый мерседес, весь в пыли от деревенского бездорожья, заглох посреди улицы Поземок и отказывался двигаться дальше. Первой из машины выскочила Рогнеда в цветастой блузке и, присев на корточки, осмотрела причину остановки. Каждый человек знает как минимум одно такое место, где почти болотом залегла никогда не высыхающая лужа, и дорогому городскому внедорожнику повезло глубоко увязнуть задними колесами именно в такой.

Местные жители окрестных домов помогать девушке не спешили: прячась за занавесками, вытянувшись от любопытства, они выпучили глаза, чтобы не пропустить, что же будет дальше.

Из задних дверей вдруг выскользнул еще один человек. На ходу заплетая волосы в такую же толстую косу как у Рогнеды, некто подошел к багажнику машины и, открыв его, задумчиво уставился на содержимое. Девушка выпрямилась и замахала руками. Захлопнув багажник, она затолкала своего попутчика на водительское место, а сама попыталась подтолкнуть машину сзади. Брызнула грязь, и девушка оказалась в ней с ног до головы. Она раздраженно тряхнула головой и плюхнулась прямо на землю. Отвечавший за руль высунулся снова, но был отослан обратно, пока девушка беспомощно сидела на влажном грунте и, не стесняясь, материла всех, кого только вспомнила.

На этом моменте местные, наконец, сжалились над Рогнедой, и несколько крупных мужчин вышли к ней на помощь, а с ними, чуть погодя и пара сердобольных женщин. Пока те, кто покрепче, общими усилиями раскачивали и выталкивали автомобиль, дамы окружили и подняли девушку, предложив ей пройти умыться и теплого чаю. Она благодарно улыбнулась, но от всего отказалась, попросив только полотенце.

Общими усилиями внедорожник удалось вызволить, а Рогнеду хоть немного очистить. Девушка устало завалилась на место штурмана и указала, куда ее везти. Добравшись до места назначения, пара еще долго выгружала из всех возможных мест сумки и чемоданы. Вымокшие на жаре, они скрылись в домике, откуда не выходили до самого заката, видимо, обустраивая домашний уют.

Когда село солнце, и в домах загорелся свет, Рогнеда и ее спутник вылезли из укрытия, и в темноте уверенно прошагали на участок к бабе Кате. Ворота им открыла Валюня, с интересом разглядывая гостей. Дема, по ее словам, еще не вернулся с каких-то работ. Рогнеда всунула ей большую конфету в пестрой упаковке, а второй посетитель задержался прямо перед ней, давай любопытной девочке рассмотреть себя. Валя не сразу смогла понять, парень перед ней стоял, или девушка, сбивало нежно-кукольная мордашка. Незнакомец улыбнулся ей, насколько позволяли шрамы, и смахнул невидимые пылинки с ее плеч, а затем бесшумно прошел за сестрой в домик.

Дема почти сразу почувствовал дома чужое присутствие: во-первых, было слишком тихо, хотя никто не спал, во-вторых, какое-то странное предчувствие заставило его замереть в дверях и прислушаться. Голос Рогнеды он узнал сразу, хотя в этот раз он звучал дружелюбнее и даже немного взволнованно. На цыпочках парень подобрался поближе к кухне, где сидели гости, и остановился у проема, откуда тонкой полоской горел свет, и заглянул.

— Я не прошу постоянно наблюдать за ним, — уговаривала Рогнеда, — просто приглядите, пока местные жители к нему не привыкнут, а он к вам. Сами понимаете, это сложновато.

Баба Катя возилась с чайником в своей привычной суетливой манере. Валя сидела к Деме спиной, болтая ногами, и крутила между пальцев какой-то фантик. Старушка поставила перед гостями большие кружки в цветочек, из которых шел ароматный пар, и села рядом со внучкой.

— Я-то все понимаю, золотая моя, дык ты б лучше на первое время с братом осталась.

— Не могу, — вздохнула девушка, — кто-то должен деньги зарабатывать.

— А он чем маяться будет? Дома сидеть?

— Можете попросить его огородом заниматься. Мама пока жива была, хорошо обучила его садоводству.

— А слышать-то он нас…

— Прекрасно слышит, — казалось, Рогнеда повторяла это уже сотый раз. — Если он сам захочет к вам обратиться, у него есть блокнот.

Герой обсуждений тем временем выглядел так отстраненно, будто находился в другом месте. Мертвым взглядом, от которого у Демы пробежали мурашки, тот сверлил дыру в дубовом столе. Стоило ему подумать об этом, как незнакомец, подобно марионетке, поднял голову и посмотрел прямо Деме в глаза. А после его губы растянулись в хитрой улыбке. Демьян поспешил захлопнуть дверь и скрыться в своей комнате. Его трясло мелкой дрожью.

***

С отъездом из Поземок белого внедорожника, деревня как будто зажила по-новому. У бабы Кати образовался третий внук-невидимка. Мирослав, постоянно одетый в какие-то висящие серо-зеленые тряпки, с утра до позднего вечера курсировал по дому и огороду, молчаливо следуя за старушкой или же возясь с растениями. Особенно парень прикипел к цветам, которые баба Катя давным-давно рассадила под окнами, но много внимания им не уделяла. Мира с деревенской старостой навестил соседей и даже съездил в райцентр, где немало напугал своим внешним видом старушкину знакомую.

Дему такое устройство ни капли не устраивало, но спорить с родственницей было себе дороже, тем более, что с помощью городского мальчика удалось вылечить чахлые помидоры, которые давно удручали бабу Катю, но сделать ничего не получалось. Потому парень принял единственно верное решение: максимально избегать чужака, а это было возможно только, если сильнее загрузить себя работой. Демьян подвизался помогать трактористу-алкоголику дядь Аркаше с машиной. Аркадий Геннадьевич (полное имя свое тот выговорил с третьей попытки), к тому же, оказался кладезью разнообразных рассказов о жизни, которыми он скрашивал унылые летние вечера, попутно прикладываясь к бутылке. Потому возвращался домой Дема, когда остальные уже видели десятый сон, немного пьяным иногда от пары рюмок. а иногда от ядреного перегара своего наставника.

В их гнездышко вообще стало наведываться много непрошенных любопытных носов. Напрямую в дом, обвешанный камерами как новогодняя елка, никто заваливаться не рисковал, а вот к хлебосольной старосте — пожалуйста. «Неведомой зверюшке» — как Мирослава за глаза прозвали, — под предлогом, мол тощий хуже Демки, таскали кто во что горазд: от детских рубашек, до щей на жирной свиной косточке. Кому-то даже удалось вытянуть у него, что лицо, дескать, ему изуродовали уличные собаки. И никого почему-то не смущало, как это так, только с одной стороны, только щеку, да еще и псина явно отрастила вместо клыков вполне себе человеческие ногти.

Дети прибегали тоже. С некоторой опаской, упрашивая Валю, которая превратилась в местного предводителя несовершеннолетних, ребятня кружила по улицам, поглядывая на новое лицо. Мирослав не то, чтобы был против, скорее ему прекрасно удавалось делать вид, будто он не находился вечно под пристальным наблюдением нескольких десятков глаз. Иногда он, правда, отмирал и мог подарить какой-нибудь девчонке забавный цветочек или ягодку. «Избранная» на весь день заливалась краской и чувствовала себя чуть важнее других.

Однажды поздним вечером, когда дядь Аркаша напился до состояния мертвеца и залег в своем сарае подальше от смирившейся со своей участью жены, Деме ничего не оставалось, как вернуться домой, понадеявшись на всю свою удачу. К его счастью, Миры поблизости не оказалось, а Валюня, оттаяв, попросила снова поучить ее игре на гитаре. Брат с сестрой привычно устроились на крыльце и ловили последние розовые закатные лучи. Рыжие волосы девочки красиво переливались на солнце, становясь почти огненными. Царапнув пальцами очередной кривой аккорд, она положила инструмент на колени и испытующим взглядом посмотрела на Дему:

— Ну, весело с дядь Аркашей бухать?

— С чего ты вообще взяла, что я пью? — не без раздражения переспросил парень.

— А чего ради еще с ним носиться? Бабушка волнуется.

— Я не напиваюсь, малявка, можешь быть спокойна, — слукавил Дема.

— Тогда чего от нас шарахаешься? Или… от Мирослава прячешься?

Дема неопределенно пожал плечами, разговор ему не нравился. Чтобы занять себя, он перетащил к себе гитару и стал тихонько наигрывать один из хитов группы «Кино». Не то, чтобы он действительно любил эту группу, он даже слов песни толком не знал, но немного рваный ритм, казалось, идеально подходил атмосфере.

— Так и думала, — продолжала сестренка. — Мне, честно, он тоже не очень нравится… Знаешь, я пару раз видела, как он стоит один и что-то себе под нос шепчет. А он ж не говорит, одними губами только. Жуть такая! А когда улыбается, на куклу из старых мультиков похож.

Соглашаться или опровергать размышления Вали Деме не хотелось. Накануне ему приснился сон, который все никак не хотел выходить у него из головы. Он был в местном лесу, только в незнакомой его части, но что-то подсказывало ему, что это был именно поземкин лес. Трава была высокая, и она как будто хватала его за ноги, цеплялась за джинсы, пыталась сорвать обувь. Кольцо деревьев вокруг него сомкнулось, скрывая за кронами небо, и нельзя было понять, день стоял или ночь. Вся растительность сжималась, окружая его, пытаясь не то спрятать его, не то задушить. Знакомый ужас заставил Дему проснуться, но перед этим он услышал в отдалении чей-то голос. Он смеялся.

— Ты какой-то слишком задумчивый стал, — привлекла его внимание Валя. — Говоришь с тобой, говоришь, а потом ты берешь и отключаешься.

— Прости. Так что говоришь?

— Мира на днях у баб Лили был. Походил, что-то покопался, так у нее через пару дней все, что подохло, взошло.

— Глупости. На днях дождь был, земля напиталась, вот и…

— У баб Лили? У нее никогда ничего не растет, хоть тресни.

— Повезло ей, наконец.

— Антона бабушка говорит, он колдует, — не унималась Валюня.

— Кто? Антон?

— Да Мира!

— Понаслушалась фигни всякой! Играть дальше будешь? Если нет, иди умываться и спать, ну.

— Да послушай же!

— Не хочу!

Насупившись, девочка поднялась и демонстративно топая ногами, скрылась в доме. Солнце окончательно село, резко похолодало. Дема отложил гитару и хлопнул себя по карманам в поисках сигарет. Но тех, увы, не оказалось. Плюнув, он собрался было уже тоже зайти в дом, как его остановила чья-то рука, державшая перед лицом заветную сигарету. Рука костлявая, бледная, с розоватыми костяшками. Дема завис, не решаясь принять вещь, и кто-то нетерпеливо всучил ее ему в распахнутую ладонь, а затем плюхнулся рядом.

Распущенные волосы обрамляли тонкие плечи Мирослава, и сам он вблизи казался еще меньше, еще кукольнее, чем обычно. Парень затянулся и шумно выдохнул густой едкий дым. В его исполнении это действие выглядело еще более неестественно, чем в Демином. Оттаяв, Демьян щелкнул зажигалкой и закурил тоже. На потемневшем небе выглянула пожелтевшей тарелкой луна. Напряженную тишину нарушало только чье-то завывающее пение вдалеке. Что-то подсказывало, что это дядь Аркаша спьяну затянул свой любимый «Клен». И вот уже он почти что перед глазами снова путал слова заезженной песни, но никто не собирался его поправлять. Дема даже качнулся в такт мелодии, наполовину игравшей в его голове.

Покопошившись, Мира выудил недешевый телефон и, открыв заметки, принялся что-то быстро там набирать. После он ткнул мобильный под нос Деме:

«Не нужно меня избегать. Я не из тех, кто пакостит другим.»

— Я и не избегаю, — соврал Дема все еще в музыкальной полудреме. — Четырем ветрам грусть-печаль раздам…

Твердый предмет снова ткнулся ему в плечо.

«Врешь».

— А с чего мне тебе правду говорить? Ты мне никто. Как говорится… Ни к чему теперь за тобой ходить, — не без издевки снова затянул он.

«Я не со зла, просто думал, мы могли бы друг другу помочь».

Дема отмахнулся.

— И чем же это ты можешь помочь мне? Помолчать с умным видом?

Ему показалось это остроумным. С победным видом он развернулся к собеседнику, ожидая от него как минимум поджатых губ и обиженного взгляда, позабыв, что на такие выпады резко реагировала только Валя, но Мира смотрел прямо на него, и лишь в его тускло-зеленых глазах поблескивала насмешка.

«Ты и Валю с бабушкой так от себя отгоняешь?».

Дема сам не понял, как кивнул, будто находясь под гипнозом. Мелодия в его голове стихла, перестал шуметь даже ветер вокруг. Потухшую сигарету он уронил куда-то на землю, и очень пожалеет об этом, когда ее обнаружит баб Катя. Вновь появилось это ощущение, что трава вот-вот затянет его.

И раздался вопль.

— Соседи, помогите! — размахивая руками, к ним бежал дядь Аркаша. — По… Пожалте! Маня моя… Маня совсем плоха!

И все завертелось с бешеной скоростью. Не помня себя, все рванули к осевшей кирпичной избушке тети Маши, откуда еле-еле горел свет. Дема оказался в комнате первым. На старенькой кровати с пуховой периной, вытянув ноги лежала старушка с красным скукоженным лицом. Двумя руками схватившись за грудь у самого сердца, она что-то слабо кряхтела, наполовину молясь, наполовину ругаясь.

— Грешно, баб Мань, — задыхаясь после пробежки, охнул Дема. — Ну, что такое?

Мария Викторовна, она же баба Маша, в деревне была известной актрисой. Сама она прилюбливала рассказывать, как до замужества играла в городском театре — «Даже А-а-афелью, Шекспира целого!», — и была любимицей многих богатых мужчин, а потом влюбилась без памяти, и терпит теперь дядь Аркашу уж тридцать с лишним лет. Многие подумывали, что вся это легенда была придумана только с тем, чтобы стыдить супруга перед сочувствующими соседями. С этой же целью нередко она разыгрывала мини-спектакли, как муж ее в очередной раз довел до сердечного приступа. Тот верил, остальные жители — изображали веру.

Обычно, поняв, что перед ней не муж в слезах, баба Маня приоткрывала один глаз и заговорщическим шепотом просила ей подыграть, мол, Аркаша совсем от рук отбился, домой не возвращается и прочий список прегрешений престарелого алкоголика. На этот же раз она все также продолжала стонать, и Дема в ужасе осознал, что у женщины уже синели губы. Уже был вечер, а местный врач был приезжим, и ночевать уезжал в другое село. Дежурные доктора и больница были только в райцентре. А бабе Мане становилось все хуже.

В комнату протиснулся Мирослав, осторожно прикрыв за собой дверь, бесшумно оказался прямо за спиной. Осмотрев старушку и комнату, он забродил по дому, будто в замедленной съемке: задернул шторы, закрыл ставни, запер на засов входную дверь. Выудил из шкафа чистую простыню, залез с ней на стул и, шатаясь на цыпочках, занавесил иконы в углу под потолком. Дему передернуло: он подумал, если Мира сейчас закроет еще и зеркало, значит, все. Но вместо этого парень снял с шеи крестик и вложил ему в ладонь. То же самое он проделал и с бабой Маней.

«Если страшно — отвернись, все равно будешь моим соучастником. И ни слова не произноси.»

Дема до побеления сжал два еще теплых креста и, отвернувшись, зажмурился. Плач бабы Мани уже перешел в тихое изможденное кряхтение. А вокруг дома собирались люди со всей деревни. Голоса их, поначалу походившие на тревожное кудахтанье, постепенно роились, образовывая грохочущий гул. Они жужжали, казалось, уже внутри головы, смешиваясь в какофонию. Будто и не людские вовсе.

И тут Дема открыл глаза. В комнате было все так же спокойно, мерным желтым светом горела старенькая лампа. Мира сидел на краю кровати, склонившись над бабой Машей и вытянув шею как стервятник над добычей. Жилистые пальцы — паучьи лапки касались то рук женщины, то лба, то подрагивающих век. Ни звука, лишь безмолвно шевелились губы парня.

За окном же движение было нешуточное. Сквозь щели между хлипкими прохудившимися ставнями кружились огоньки и тени, неразборчивые голоса срывались на крики. Словно завороженный Дема сделал шаг, второй к источнику звука, руки потянулись вперед и… что-то увесистое ощутимо прилетело ему прямо в затылок.

Мысли сразу стали ясными. Обернувшись, он увидел на полу покрытый грунтом кроссовок. Не отрываясь от своей пациентки наполовину босой Мира грозил ему кулаком так рьяно, что все его тело содрогалось вместе с ним. Парень побледнел, на лбу виднелась испарина, волосы у лица приклеились к коже. Во всем доме стало вдруг жарко как в бане.

Наконец, Мирослав вздохнул и, качнувшись, завалился набок, от него, казалось, исходил пар. Все стихало. Баба Маня мерно посапывала. Дема поднял недавно прилетевшую в него обувь, приблизившись, присел и натянул ее на босую ногу Миры, вернул ему и старушке кресты. Мира ткнул его в плечо телефоном:

«Везите ее к врачам в райцентр. Теперь доживет. Только сними простыни с икон, люди не поймут. И молчи, потом разберемся.»

Мирослав на ватных ногах приподнялся и пересел с укрытое вязаным покрывалом кресло. Его руки на подлокотниках, бледные и влажные, мелко подрагивали. Дема освободил лики святых, перекрестился и вышел на улицу. Дверь поддалась не сразу и пронзительно скрипнула. Его встретила взъерошенная бабушка, а с ней дядь Аркаша: схватили его за обе руки и как давай трясти. Парень все еще в легком трансе едва смог выговорить просьбу увезти теть Машу к врачам. После этого внимание народа перекинулось на больную. Пара дюжих мужиков погрузили ее в машину и уехали в темноту. После этого народ стал постепенно расходиться. Дема тоже поспешил домой, лишь бы не встречаться с Мирой, но дорогу ему преградил дядь Аркаша:

— Водочки бы щас, холодненькой… Не составишь мне, ик! Компанию?

Ужасная тоска охватила Дему. Он оглянулся на опустевший дом, там на крыльце уже уселся и курил Мирослав. Их взгляды встретились, и Деме показалось, что тот его понял. Он обратился к дядь Аркаше:

— А если б теть Маня реально померла, м? Что б делали?

Лицо Аркадия Геннадьевича помрачнело и сморщилось, глаза его, неожиданно унылые, вперились в Дему из-под седых кустистых бровей. Мужчина махнул рукой:

— Ай, и не надо мне водки, — печально сказал он. — Без нее мне вообще ничего не надо. И ты не пей. А то дураком, как я, станешь.

И скрылся в доме, тихонько прикрыв за собой дверь. Его место занял Мира, скинувший бычок кому-то под забор с абсолютным безразличием во взгляде. У него все еще был замученный вид и бледные губы, но передвигался он значительно бодрее.

— Что? Правду бабки о тебе говорят? Что это было?

Мира пожал плечами и, сложив руки за спиной, направился к своему участку. Дема проследовал за ним.

— Что это за тени были? А голоса? Что вообще…

Парень медленно следовал вперед, будто измеряя шагами дорогу, специально приподнимая ноги повыше, почти маршируя, и как-то неопределенно взмахивал руками, напоминая в этот момент свою сестру. Дема как под гипнозом, вытянув шею, следил за движением чужих пальцев, пока не заметил, как между кончиками пальцев Миры засверкали искорки. Едва различимые, разноцветные, они почти мгновенно таяли в воздухе, как снежинки.

«Болтают и болтают, ты главное слухи их не подпитывай».

— Так они ж все равно спросят.

Остановившись, Мира обернулся и посмотрел на Дему тем взглядом, каким хищник смотрит на загнанную в угол добычу. Дема запоздало понял, что телефон Миры все еще лежал в кармане его штанов.

«Вот ты и попался», — насмехался голос в его голове, — «ты же меня слышишь».

Все внутри Демы похолодело. Пошатнувшись, он сделал шаг назад.

«Ты такой же, как и я», — не унимался голос.

— Нет… Какого хрена?

Мира вытащил из кармана мобильный и, покопавшись в нем, протянул Деме. Там была та самая заметка с несколькими репликами, которыми они успели обменяться. Вот только правильно были написаны лишь первые пара фраз, остальные же представляли собой набор случайных букв, разделенных пробелами. Дема закрыл лицо руками.

«Рожка намекала, будто бы ты какой-то странный. Либо лукавишь, либо правда не хочешь признавать этого. Вот я и…».

Договорить ему Дема не позволил: зажав уши ладонями, он что есть мочи побежал прочь. В безопасную темноту.