Идея кажется совсем безумной, прижавшись виском к решëтке Артур с сомнением смотрит снизу–вверх на довольную своей авантюрой ученицу наставницы. Что-то в нëм хочет спорить с предложением жрицы, на что ведьма смëтся и исчезнув надолго приносит Де Буа ворох исписанных мятых бумаг – варианты их приговора.

      Артур мысленно примеряет и так, и эдак это чуждое: «пособник», «сокрывавший колдуна», «обманувший доверие короны и королевства», вчитываясь в резкий отрывистый подчерк короля и давит желание вышвырнуть проклятые листы в сырой угол – приговор на сожжение колдуна и его пособника поднимает внутри волну ужаса и парню приходится зажать ладони между колен, чтобы скрыть дрож.

      Хололные пальцы коснувшись его щеки заставляют блондина вздрогнуть и открыть глаза – мысли о том, как мог тот Утер, рассказывающий ему о матери, такой неловкий с ним, искавший – как говорят – его все эти годы и вынести такой приговор родному сыну... эти мысли точно исчезают под холодным касанием, пока сама молодая жрица растеряно гладит его по щеке кончиками пальцев.

      Мелькало это в ней – бегущей за признанием Верховной и ревнующей к вниманию наставницы, точно нерастраченная любовь к еë младшей искала выход и она жалела Артура, особенно когда он, более неловкий, чем дети друидов, обжигался, прыгая через костëр.

      Только Де Буа слишком быстро пришлось уяснить, что ласка Моргаузы обернëтся потом чем-нибудь неприятным, платным. За утешение старшая всегда просила услугу и поэтому Артур неловко отклоняется, недовольно ворча, когда женская рука далеко не нежно прихватывает за ворот рубашки и ведьма недовольно цыкнув на блондина скоро шепчет заклинание, накрыв неприятную ранку рукой.

      Иллюзия заботы.

      Жрица растирает его кровь меж указательным и большим пальцем, нехорошо улыбаясь и снова шепчет под нос. И – даже зная, что будет дальше – Артур вздрагивать, когда не случившаяся леди Горлуа оборачивается им. И то, что молодой Де Буа видит его совсем не радует – ни тени залегшие под глазами, ни какой-то затравленный взгляд.

      Конечно его такого заподозрили во всех грехах.

      А потом замок щëлкает и чужая магия вздëргивает его на ноги, заставляя уперется ладонями в шершавую стену. Собственное тело протискивается мимо, грубо пихнув плечом и Моргауза покривившист садится на пол, ощутимо нагревая воздух в камере.

      — Поторопись.

      — Не измени мне приговор, принца–мага королевство не примет.

      Обмен любезностями подстëгивает и подхватив с земли безразмерный плащ жрицы Артур покрепче сжимает в кулаке шарики с сон–зельем, всегда припрятанные у них по карманам по направлению Нимуэй.

      А что может быть для стражников лучше, чем здоровый крепкий сон?

      Лучшем вариантом было бы не встретить совсем никого, но рыцари Камелота слишком совестливы и смотрят в рот своему монарху.Вознеся Древним просьбу о том, чтобы никто в ближайшее время в темницу не сунулся Артур пробирается мимо охраны, воскрешать в памяти путь, который, казалось, выучил раньше, чем заговорил.

*

      Они разминулись меньше, чем на полчаса, лениво отмечает Моргауза, щурясь на свет факелов, те после темноты больно бьют по глазам и ведьма давит желание затушить их взмахом руки. Это не похоже на Утера, которого знала маленькая леди Горлуа, тот король шëл по головам и не давал и шанса на спасение.

      За спиной короля отирается точно опущенный в воду мальчишка и ведьма мажет по нему взглядом, запоминаю обратить внимание на эту бледную немочь – золото дара сверкает вокруг лопоухого парнишки драгоценным ореолом. Она попросит его себе потом, когда всë случится.

Сейчас же жрица опускается на пятки, вскидывая голову и даже не думая подниматься – слишком много чести для убийцы.

      — Сидишь в присутствии своего короля? — о, Пендрагоны умели это, тон, от которого у простых смертных возникало только два желание – растелится у ног хозяина или удавиться самому, чтоб не мучили.

      — Как я смею, — внутри Моргауза чуть ли не урчит, жадно взглядываясь в льдистые серые глаза, может стоило поменяться позже – малышу Артуру следовало посмотреть в истинное лицо короля, а не тот сахарный ужас, который она наблюдала всë то время, пока Утер пытался приучить сына к себе. — Я сижу в присутствии своего дорогого отца, решили навестить меня? Апартаменты так себе, знаете... Не королевский уровень.

      Выражение короля – эта смесь самых разных эмоций и она готова любоваться на то, как корëжит Железного Утера даже дольше, чем вечность. Но вздрогнувший мальчик за его спиной интереснее. Моргауза усмехается этой иронии – великий Эмрис готов был защищать свое предназначение от всего и всех.

      Но защитить Артура от самого себя оказался не в силах.

      — Закон един для всех, — убежденно громыхает король.

      Пока Моргауза склоняет голову на бок, чувствуя раздрай мальчика, он бормочет под нос, что «его высочество был ранен», но мага одерживает кто-то из свиты и это злит.

      В мире...

      Их новом мире, что востанет из пепла на руинах кровавых десятилетий такому места не будет. А пока...

      Ведьма смотрит снизу–вверх на тирана, хлопая пушистыми ресницами – наставница вечно повторяла, что в этом жестко наследник делался до ужаса похожим на мать – и судя по гримасе Утера она не солгала, поэтому Моргауза почти шепчет:

      — ... един для всех, — повторяет завороженно, облизывать губы, — так значит, вы выбрали для меня наказание? — и последний удар, заставляющий ведьму с трудом удерживать улыбку, — вы прикажете сжечь меня, отец?

      Точно не так мечтал Утер услышать заветное слово. И видят Забытые боги – Моргауза смеялась бы в голос, не сковывай еë облик Артура.

*

      Если хочешь что-то спрятать – прячь на видное место.

      Всегда повторяла Нимуэй, увлечённо плетущая ему венок на самый длинный день лета. Венок тот был из горных колокольчиков, а сама жрица окуналась в историю о жадном короле, однажды завладевшим древним артефактом.

       Знал он о том, что обруч дивной красоты выпивал силы своего хозяина и использовался в Древней религии для наказаний преступников уже никому не ведомо. Но жадный король привезя диковинку со дна высохшего моря даровал его своей королеве. И цена тому подарку была непомерно велика – из-за него королева так и не увидела, как расцвели еë любимые горные колокольчики,а трое их сыновей осиротели в один миг, ведь жадный король мог только отправить сыновей убивать, в жадности своей вплавив тот обруч в семейную реликвию, превратив родовой клинок в крайне капризное оружие.

      Артур едва ли запомнил бы эту историю, но глядя на драгоценные ножны, висящие аккурат поперек герба Пендрагонов и рассматривая рукоять, украшаемую именно этими горными колокольчиками не оценить иронию детской «сказки» Де Буа не мог.

Только наставница и могла рассказать трагедию дома короля так-

      И только Верховная жрица при дворе могла знать, что Утер мог прятать меч королей в собственном кабинете. Никакого уважения к древности! – по легенде своенравная железака сама выбирала себе хозяина, а избранного уже нареканий наследником короны. Только с Утером что-то точно пошло не так, раз король завоевал Камелот, а не спокойно правил в родном королевстве.

      Парень давит на корню порыв пошарить по шухлядкам короля – там покоятся договоры, уголки карты, клочки чего-то разорваного, но меч манит больше и потянувшичь на носочках Артур сдерживает семейную реликвию со стены, конечно же с грохотом уронив тяжелые ножны на пол.

      Может, только модет быть, не подобающее отношение к артефактам у них и правда семейное.

      Де Буа даже головой мотает, в попытке вытряхнуть такую глупую мысль и рывком вынирает великолепный клинок, точно поймавший на свой лезвие все цвета разом и сияние это завораживает Артура.

С таким мечом легко можно одолеть и короля.

      ‹Его давно не мучили головные боли, но сейчас, от обилия света и зелени перед глазами Артуру казалось, чем его ударили как минимум молотом кузнеца. Парню хотелось верить – что вырвавшийся жаркий вселился чей угодно, но не его.

      — Он слишком юн, — хриплый голос вгрызьбы в виски не хуже гонке, — достойного теперь не определяют с наступлением совершеннолетия?

      — Утер не стал бы менять традиции дома, — грохочет другой голос, — Экскалибур не зря хранится вдали от младших, захватит слабого хозяина и поминай как звали.

      — Вы двое... при берегите эти страшилки для костра — третий голос звучит не в пример мягче, — подними голову, дитя.

      И Артур подчиняется, не смело оглядывая лес, совсем не похожий ни на один из тех, где ему случалось бывать, наконец переводя взгляд на трëх мужчин – они неуловимые похожи, как бывают похожи только кровные родственники.

Похож ли он так с Морганой и от-королем?

      Это не важно.

      Этот голос не может принадлежать человеку – точно скрежет по металлу, он заставляет незнакомцев подобраться, молча переглядываясь между собой.

      Открой мне свои желания и я помогу тебе, принц. Нам–тебе не будет равных во всех королевствах...

      — Экск! — темноволосый в годах мужчина запрокидывает голову, громыхает на весь чудный лес — ржавая ты железяка...

      То, что может само осуществить все желания. Правая рука как-то судорожно сжимается и Артуру кажется, что он чувствует тяжесть эфеса в ладони.

      Другой гость его сознания мягко трогает напряженного парня за плечо. Светлые кудри лезут в глаза, но лорд только смахивает их резким движением. Рука на плечах Артура неожиданно тëмные и откуда-то изнутри рождается знание, что этого рыцаря он знает, – а вот как Тристан Де Бна оказался заперт в каком-то испытании Пендрагонов загадка.

      — Тебя зовут Артур, верно? Мы наблюдали за тобой, принц, мы ждали тебя, король былого и грядущего, правда позже и кое-кто очень хочется с тобой встретиться...

      Ему совсемне нравится этот странный мир, он вертится волчком, смазывать цвета в кашу, от чего парень опускается на колени, судорожно цеплять пальцами за иллюзорную траву. Где-то там, в реальном мире, он похоже так же валяется посреди кабинета короля. Хорош же вернитесь справедливости.

      Ему нужно вернуться. Необходимо. Там Моргнула. Нимуэй. Маги, которых он обязан спасти и...

      Артуру кажется, что он знал этот голос всегда, даже если никогда его не слышал. Дыхание перехватывает и Де Буа с трудом сдерживает обиженный вскрик.

      «Почему так поздно? »

      Пока отовсюду звучит голос, который он не может не любить, эти мягкие тихие интонации, что он помнил бы, если бы младенцы могли что-то понимать до своего рождения.

В этом голосе нет злости на него.

А ведь Артур виноват. Бесконечно. Несвосполнимо. Из-за него...

      — Сын мой... — еë голос отдаëтся в сердце, в самые запретные уголочке, где маленький мальчик когда-то давно таил от наставника мечты и фантазии и настоящей семье. И Артур улыбается, который ответить, чтобы следующие слова ударили его на отмашь. — — Ты принял бурю, которую не сможешь сдержать...›