Глава 19. Как три дня
Даже будучи песчинкой в этом бескрайнем море...
Я все равно буду всегда любить ее...
Мое сердце останется с ней на веки...
Рамзес ||, “Песнь песка и моря: наложница фараона” (манхва)
Мы просыпаемся ближе к полудню.
Аня смотрит на меня и улыбается той самой нежной, чарующей улыбкой, от которой у меня всегда замирает сердце.
Кайф!
Это самое лучшее утро в моей жизни.
Наклоняюсь и невесомо, едва касаюсь её губ своими и тут же отстраняюсь. Снова любуюсь блаженным, абсолютно счастливым выражением её лица.
Я сейчас самый счастливый человек на земле. Единственная женщина во всем мире, покорившая мое сердце, сейчас со мной.
Я шагнул в пропасть, в надежде научиться летать, и у меня выросли крылья.
Мы ещё немного нежимся в постели. Потом собираемся, обедаем в кафе неподалёку от отеля и отправляемся в полицейский участок.
Офицер, завидев Аню, расплывается в глупой улыбке и встаёт. Он торопливо оббегает свой стол, заваленный стопками папок всевозможных цветов, и подставляет стул для Ани, предлагая присесть.
- Добрый день, мисс Форджер, чудесно выглядите, - важно выпятив грудь, говорит полицейский.
- Добрый день, - Аня в ответ сияет улыбкой и делает большие печальные глаза. - Я знаю, что ещё рано что-то спрашивать… - она делает театральную паузу для придания трагичности и важности моменту, - но нам надо возвращаться в Борн. Есть новости по нашему делу?
Смотрю, как офицер ещё больше расправляет плечи и важно задирает нос, он достает из папки лист бумаги и протягивает Ане.
- Заключение от эксперта. Вмешательство в работу тормозной системы имело место. У вас есть предложение, кто бы мог это сделать?
Аня внимательно читает документы и не слушает полицейского.
- Есть! - сразу же говорю я, привлекая к себе внимание.
Полицейский удивлённо на меня смотрит, как будто до этого и вовсе не замечал моего присутствия.
- И кто же? - он в недоверии щурит глаза, пытливо рассматривая меня сквозь щелочки.
- Её коллега, Рихард Цвенг. Он преследовал мисс Форджер, звал на свидания, но получил отказ и разозлился, - выливаю на офицера ведро новой информации.
- Из-за вас, полагаю, мистер… Десмонд, - иронично спрашивает полицейский, нарочно делая паузу перед моей фамилией.
Призываю всю свою выдержку и остаюсь невозмутимым.
Как меня бесят такие намеки. Какая вам разница? Что вы лезете в чужую жизнь?
Как можно равнодушнее даю пояснение:
- Мы с мисс Форджер вынуждены работать вместе, - стараюсь, чтобы мой голос оставался вежливым. - Специфика такова, что мы живём в одном номере в отеле, - вот он и вообразил себе, что мы с ним соперники. Я лишь попросил оставить ее в покое и не преследовать.
С наслаждением смотрю, как от каждого моего слова челюсть у офицера хочет пробить пол, но он упрямо старается сдерживаться.
- А ещё он в пятницу угрожал мисс Форджер, - перехожу на вкрадчивый тон, приглушая громкость. Офицер вынужден немного наклониться вперёд и внимательно слушать. - Это прозвучало примерно так: моя не будешь - ничья не будешь. Я мог что-то спутать, но смысл понятен.
Брови полицейского взлетают вверх. Он смотрит на Аню, потом на меня и кивает своим мыслям.
Аня внимательно дочитывает заключение эксперта и поднимает голову. Она в замешательстве смотрит на удивлённое лицо офицера и переводит взгляд на меня.
- Что же, это весомая причина, - соглашается полицейский. - Подождите немного, я свяжусь с коллегами из Борна. Нужен ордер на обыск. Проверим этого вашего Рихарда Цвенга.
Он уходит к начальнику, и они о чем-то долго спорят. Сквозь жалюзи видно, как они жестикулируют руками.
- Ого, - наклоняюсь к Ане. - Вот это оперативность. Не ожидал, что они с такой прытью возьмутся за расследование обычной аварии.
Аня поворачивает ко мне голову и так же тихо отвечает:
- Ты забываешь, что ты гражданин другой страны с дипломатической неприкосновенностью.
- Все равно…
- А ещё я сказала, чей ты сын, и намекнула на большой международный скандал. Кому захочется, чтобы на него навешали всех собак? Вот он и торопится отвязаться от этого дела как можно скорее.
На ее лице всего на несколько мгновений проступает выражение превосходства и таинственности, а затем она снова надевает маску взволнованной наивной овечки. Я восхищён её игрой перед публикой и чрезвычайно горд тем, что она мне доверяет, позволяя видеть ее маски. А ещё меня распирает от довольства тем фактом, что наедине со мной она остаётся собой, без капли игры и фальши, будь то смех или слезы, радость или печаль, злость или добродушие, счастье или уныние и многое другое.
Полицейский возвращается, выдергивая меня из моих рассуждений, записывает наши показания по поводу подозрений и предлагает прокатиться до Борна.
*
Возле отеля нас встречают другие полицейские из столичного отдела. Они негромко переговариваются с нашими сопровождающими, а после всех обсуждений поднимаются в номер Рихарда Цвенга. Мы с Аней идём следом, но в номер нас не пускают, пока не заканчивается обыск.
Через полчаса Рихарда в наручниках выводят из номера.
Он во все глаза смотрит на нас с Аней, подпирающих стену.
Его лицо искажается злобой, а глаза наливаются кровью.
- Почему ты не сдох, Десмонд? - кричит он и пытается вырваться.
Двое полицейских, конвоирующих его, сильнее удерживают и уводят поскорее.
- Вы оказались правы, - довольно говорит наш знакомый офицер. - Хорошо, что оперативно сработали, он не успел избавиться от этого.
Он показывает нам книгу по устройству автомобиля марки и модели, как у Ани.
- Здесь даже пометки есть, где надо повреждения сделать. Видеозаписи с парковки изъяли наши коллеги, думаю, там будет видно, кто и когда повредил вашу машину.
- Спасибо вам большое, офицер, - благодарит Аня.
- Спасибо, - говорю я и протягиваю ему руку.
Он пожимает ее в ответ, поправляет фуражку и переводит взгляд на Аню.
- Все мы служим своей стране, да, мисс Форджер? - полицейский кивает ей и уходит.
Аня не моргая смотрит ему вслед.
Нам тоже здесь больше нечего делать. Мы возвращаемся в свой номер.
Через несколько дней до нас доходят вести, что отец Цвенга не стал вмешиваться в расследование и мешать правосудию, лишь предоставил положенного ему адвоката.
*
С этого дня наша с Аней жизнь очень сильно меняется.
На работе мы стараемся вести себя как прежде: по-деловому и подчеркнуто вежливо. Но в остальное время - мы словно два подростка, сошедших с ума от любви. Мы всё время вместе, наши экскурсии теперь превратились в свидания - так проводим каждый вечер. Гуляем в парке, взявшись за руки, обнимаемся, едим одно мороженое на двоих, много смеёмся и можем задержаться допоздна, считая звёзды. Мы прогуливаемся по набережной Райны или катаемся на лодке. Больше всего Ане нравится смотреть выступление факира, стоя на мосту, - и мы часто там бываем. Ходим в кино, посещаем парки развлечений. На экскурсии по другим городам, заложенные в программу знакомства со страной, мы теперь ездим на автобусах или поездах.
Я счастлив как никогда прежде.
Я влюблен по самую макушку. Я любим самой лучшей женщиной на свете.
Это невероятное чувство!
Я обнимаю её, когда захочу, - то есть почти всегда, когда мы одни. Я целую её, когда вздумается, и она всегда с готовностью мне отвечает.
Все эти моменты навсегда останутся в памяти, как самые лучшие дни моей жизни.
Мы по-прежнему утром уходим плавать в бассейн, но помимо плавания дурачимсяи плескаемся, как дети, и, конечно же, целуемся.
Наши страстные поцелуи в бассейне часто переходят в секс. Мы едва добираемся до номера и набрасываемся друг на друга.
То, что происходит за закрытой дверью нашего номера - никого не должно волновать, кроме нас двоих. Каждую ночь мы дарим друг другу себя и получаем в ответ намного больше.
С Аней я познал и нежность, и страсть, и непередаваемое ощущение единения.
Она - удивительная женщина. Я никогда не пожалею о том, что прыгнул в эту пропасть вместе с ней: у меня как будто выросли крылья, я научился летать.
Таким счастливым я никогда себя в жизни не чувствовал: ни когда получил первую стеллу, ни когда надел мантию имперского ученика, ни когда окончил школу. С той лавиной чувств, которую вызывают ее поцелуи, ничто не сравнится: ни первый поцелуй, ни первый интим - они ничто, в сравнении с тем, насколько я счастлив рядом с Аней. Она мой свет, моя жизнь, моя единственная любовь.
Мы оба безумно счастливы. Мы оба растворились друг в друге, потеряли головы и счёт времени.
Отведённые нам судьбой два с половиной месяца пролетели как три дня, и вот завтра мне предстоит уехать домой в Останию.
Уехать и забыть обо всём, что здесь произошло, я просто уже не смогу. Моё сердце и моя душа принадлежат Ане и навсегда останутся с ней.
*
Мы лежим в постели и обнимаемся после прощального секса, никто из нас не хочет спать. Стараюсь сохранить в памяти каждое мгновение, проведенное рядом с Аней.
Сильная тоска уже сейчас кислотой разъедает душу.
Печаль в Аниных влажных глазах заставляет всё внутри сжиматься от безысходности и отчаяния.
Я знал, что так будет. Но в действительности это оказалось в разы больнее, чем все мои предположения. Наша последняя ночь, наш последний рассвет, который мы встречаем в объятиях друг друга, полны нежности и слов о любви.
О наших совместных днях и свиданиях и особенно о жарких ночах накатывают воспоминания, но я пока гоню их прочь. Ведь они - единственное, что останется мне после отъезда. В глубине души я лелею надежду, что всё может измениться. Но когда судьба была ко мне благосклонна?
Аня лежит на моём плече и выводит пальчиком одной ей известные узоры на моей груди.
- Останься, не уезжай, - просит она.
- Я не могу. Если я не вернусь, отец пришлет за мной свою личную армию, - с горечью отвечаю я.
Я нисколько не приукрашиваю, ведь так оно и будет.
- Я тебя спрячу от них так, что никогда не найдут, - печально говорит Аня, и я ей верю. Я знаю, она сможет так сделать. Вот только…
- Должен быть другой способ. Я поговорю с отцом. Объясню все. Он ведь тоже человек, должен понять меня.
Маленькая, глупая надежда на то, что в отце осталось ещё хоть что-то человеческое, что он всё равно желает мне счастья, поселилась в душе и никак, никак не хотела меня покидать. Моя единственная надежда на счастливую жизнь.
Аня всхлипывает и прижимается ко мне сильнее. Обнимаю и целую в макушку.
Каждая её слезинка каплей раскалённой лавы оседает в душе и на сердце.
На мгновение я сожалею о том, что мы вообще встретились. Но лишь на мгновение. Лучше хоть ненадолго испытать настоящую любовь и потом вспоминать о ней со светлой грустью, чем никогда вовсе не познать.
- А я нет, - говорит Аня. - Нисколько не жалею. Я была счастлива все эти три месяца. Я сохраню навеки в памяти эти дни и нашу любовь.
Похоже, она не верит, что отец пойдет мне на уступки.
Она тянется за поцелуем, в этот раз он соленый от её слёз, от моих слез, с привкусом горечи от предстоящего расставания.
*
Мы стоим на перроне возле вагона, в который уже погрузились мои коллеги, и не можем насмотреться друг на друга. Наши взгляды цепляются, словно ведя безмолвный разговор.
- Может, всё-таки останешься, - просит Аня и смотрит прямо в душу влажными от слёз глазами. - Ещё не поздно.
- Я должен попытаться уговорить отца, - отвечаю я с трудом, спазм в горле мешает не только говорить, но и дышать.
Смотрю на её заплаканные красные глаза, поправляю выбившуюся белёсую прядь за ухо. Она так и осталась блондинкой. Блондинкой я её и запомню.
Обнимаю ладонями её щёки и приподнимаю голову, наклоняюсь и нежно целую.
Аня обвивает мою шею руками и углубляет поцелуй.
Стоим посреди перрона, и нам абсолютно наплевать, что на нас все смотрят. Мы прощаемся друг с другом, скорее всего, навсегда, потому что в глубине души я понимаю, что отец вряд ли пойдёт мне навстречу.
Локомотив подаёт сигнал о том, что поезд отправляется.
Кое-как отлипаем друг от друга, и я забегаю в вагон в самую последнюю секунду, поезд трогается, увозя меня в Останию, увозя меня от той, с которой осталось моё сердце и моя душа. Поезд увозит лишь пустую мясную оболочку.
*
Я долго стою в тамбуре и машу рукой. А потом просто бездумно смотрю на пролетающие мимо пейзажи и не вижу перед собой ничего, кроме Аниного заплаканного лица.
Я не знаю, сколько это длится. Вздрагиваю от тяжёлой руки на моём плече.
Оборачиваюсь и вижу коллегу.
- Паттерсон, - еле слышно говорю я.
- Ну вы отожгли! - отвечает он. - Что делать теперь будешь?
- Поговорю с отцом, - честно признаюсь ему, - может, всё же послушает.
- Удачи тебе, - говорит он и хлопает меня по плечу.
Он уходит, оставляя меня одного. Это лучшее, что он мог сделать.
По возвращении в Берлинт первым делом я иду на работу, сдаю отчёт и понимаю, что больше я сюда не вернусь.
А теперь мне предстоит встреча с отцом и тяжёлый разговор.