Остатки звёздного света падают на край моей кровати. Они напоминают мне лунный свет - спокойный и ровный, держащий во тьме всё то, что я не хотела бы видеть.

Я не сплю. Я не живу. Каждый миг моей прошлой жизни. Весь ужас, который я увидела и услышала, смешивается в нечто. Его нельзя считать чем-то живым, что-то, что должно иметь облик, но оно живёт моей жизнью, пока цело моё сознание и не отказывают органы. Оно контролирует мой разум, каждое моё действие и мою боль. Мою безвольность и страх, отсутствием целей, отсутствием сил. Умереть не так страшно, как существовать в подобном. Это хуже чем быть проклятым и понимать, что единственный способ избавиться от проклятия - смерть. Ощущение её близости, отдаётся самой грубой болью, но после всего пережитого - это не имеет значения и это живёт мною. Не имеет значения сколько раз ты будешь истекать кровью. Не имеет значения сколько раз ты будешь страдать. Уже ничего не изменится.

Заставленное тяжёлыми ящиками, окно иллюминатора изредка пропускало свет. Он прорывался через щели между боками, нижними и верхними сторонами ящиков, устремляя мой взгляд прямо в узор решётки. В этих тонких полосках света существует всё, что осталось от меня - та крохотная часть свободы, что прорывается в этом месте освещая мой разум, маня к покою за окном иллюминатора. Абсолютная свобода. Свобода от всякого контроля. Свободно парить среди звёзд, не страшась завтрашнего цикла.

Как же мне хотелось этой свободы, но теперь всё на что осталось мне смотреть - убогие недорисованные картины, книги и скудно обставленная комната, захламлённая и грязная, и такая же грязная и неглаженная форма офицера на полу, как шрам, окончательно добивающий образ убожества.

Шрамы и раны передались через меня этой комнате, став её интерьером. Подобным ранам не было места в мире, из которого я сбежала. После всего я не могу отвести взгляда от них. Мне никогда не хотелось, чтобы это произошло со мной. Любые попытки представить, что этих ран, шрамов больше нет, что этого не происходило со мной, просто рушились. Всё что осталось от тех разрушенных попыток - лежало на полу, у кровати, в тяжёлых чёрных мусорных мешках, которые почти полностью закрывали санузел. Даже в этой темноте я нашла способ сбежать - мне помогали сны. Но нечто и здесь находит меня, даже во сне оно орёт, рушит марш его железных чудищ - подобия гештальтов, сросшихся и запаянных в металл. Жгут они мои глаза, таская за собой, знамя горящее в золоте.

Знамя из невозможных для воплощения геометрических фигур. За этими глупостью, безумием они следуют - такие же слепые, как и я. Без выбора, без глаз, одним стремлением общего движения. Кто-то кто идёт впереди просто оступается и его растаптывает толпа, которую плетью гоняют те, кто стоят позади, страшась трупов идущих спереди. Стоит одному только опустить плеть хотя бы на секунду, и трупы, оставленные позади просто стирали сам факт существования этого человека. Движение же продолжалось и дальше. Сметает всё и всех, ужасный шум - обезумевшие адские крики слышались в сиренах, что срослись с самыми высокими фигурами в толпе, заменяя им головы. Они пели "Лебединое озеро" так искажённо, противно, что слух просто распадался. Этот ад оглушает. Лишившись глаз, слуха, всякого человеческого чувства к этому движению и его страху. Я не видела находила себе места рядом с ним. Но он шёл всегда рядом со мной, оглушая воем из музыки и криков. "Серенада", "Лебединое озеро" - вся культура, продиктованная через всю мою жизнь лежала в пыли на полу этого одинокого корабля идущего в неизвестность.

Миссия этого корабля - найти новые планеты, подходящие для обитания человека. Для меня это был единственный способ уйти, оставить всякое "человеческое", что бы ни называла Нация этим словом. Единственный способ забыться в своих старых занятиях, своих воспоминаниях.

Перед сном я перечитывала одну из книг, что смогла пронести на борт - запретную Имперскую серию. Эти запретные книги стали причиной всему и моим забвением. И теперь сирена из этого ада проносится в моем сознании, постоянно возвращаясь к началу, оглушая следующими словами:

"Быстрее, быстрее! Прочь из города, из страны! Быстрее, быстрее! Прочь из этого мира!".

Образ проносящихся бетонных зданий, что срослись мясом со спутниковыми тарелками на крышах, орали громко на тысячу километров сигналами адских сирен, проносилось куда-то вдаль. Назад от меня.

Момент тишины наставший после того как образы скрылись вдалеке насторожил. Всякая тишина в моментах, когда ты её не ждёшь, когда чувствуешь опасность, приближающуюся и противную, кажется даже страшнее, чем столкнуться с этой с ней. Но как только нежный ветер едва стал резать мне румянец на щеках. Я снова почувствовала спасительный холод. Боль от ран затихала, словно зачарованная той песней, с которой ко мне снова пришёл холодный ветер. Вновь ветер игрался с моими белыми волосами, развеивая их. Тлеющее белое платье греет, обжигая моё замёрзшее тело. Тлеет красивым красным огнём, что смотрит мне в глаза, окрашивая их, наполняя таким же красным цветом. Закрывая глаза, я видела то прекрасное далёкое, как если бы я была ребёнком полным мечтами и веры.

Хочу снова стать девочкой смелой и свободной. Не знать обиды. Не знать ненависти и боли. Почему, едва я вспоминаю свою жизнь, я чувствую горечь?

Я уверена, что стала бы вновь собой с этим спасительным ветром. Он вёл меня, не принуждая, лишь давая покой в те пределы белого небытия полные умиротворения и спокойствия. Горы, что внезапно обрываются водой, что капля за каплей становятся огромным пространством океана, снега и льда, сливающиеся с бесконечным белым ничем. В этой белой пелене холодной и сковывающей, я ощущала себя как дома. Как на Ленге. Я смогла заметить фигуру в этой белой пелене. Я испугалась того, что это могла быть та толпа, её металлический зверь, пришедший крушить и сметать, как все остальные, но едва оно увидело меня - оно стало протягивать мне руку. Руку, которая ещё была цела. В этот момент ветер стал жечь своим холодом меня ещё сильнее. Я потеряла то мгновение. Всего лишь мгновение способности видеть в этом сне. И только стоило мне снова открыть глаза, как я снова вижу край моей кровати, остатки звёздного света в узоре решётки.

В беспокойном сознании, почти в обмороке, вновь видеть убогие, недорисованные картины, книги и скудно обставленную комнату, захламлённую и грязную, и такую же грязную и неглажанную форму офицера, лежащую на полу. Как волнами ветра мною овладевает невыносимое чувство полной беспомощности. Я смогла что-то почувствовать в своей груди, тело само начало чувствовать себя жалким, пытаться излить слёзы, чтобы мне стало легче, но бессилие не давали мне сделать этого. Не давали мне выпустить ни слезы, ни проронить крика. Я осталась в тишине.