С рассветом нового дня

Хорошими детективами не рождаются.

Ежедневно добровольно погружаясь в пучину беспредельной жестокости и невыносимых страданий, бывшие выпускники Академии стремятся стать теми, кто сможет безошибочно определять преступника, не отступая, идти по его следу и наказывать — столь же безжалостно, как он поступает со своими жертвами, но справедливо. В соответствии с законом. Он ведь защищает людей.

Только вот выстоять, вырасти из юношеского максимализма, стать жёстким, временами беспринципным, и выработать то самое легендарное чутьё удаётся единицам. Остальные же медленно, но верно падают во тьму, увлекая за собой всю тяжесть порушенных из-за их слабости судеб.

Лежа на спине, Когами медлительно-лениво подносит сигарету к губам и нехотя затягивается. Сегодня даже привычный и такой необходимый горьковатый дым кажется отвратительным и совершенно, абсолютно ненужным. Кончик едва тлеет, на краткое мгновение вспыхивая ослепительной вспышкой — и тут же осыпаясь пеплом. Точно так же, как когда-то его радужные мечты стать хорошим, справедливым детективом, спасающим жизни.

Всего лишь попытка стать лучше, чем он есть на самом деле.

Жалкая, невероятно жалкая. Аж противно.

Сизый туман перед глазами рассеивается, вновь открывая взгляду надоевший до тошноты потолок его комнаты в Бюро. Изучена каждая трещинка, не забыта ни одна пляска диких теней долгими бессонными ночами в поисках самого страшного дьявола из кошмаров, воплотившегося в реальности. Это место хранит мрак, который медленно выползает из его души, захватывая окружающий мир в поисках недостающей части паззла.

Только вот света... или тени не хватает — решить всё никак не получается.

Что ты сам знаешь о себе?

Вопросы, на которые уже давно не может найти ответа, ворочаются в голове огромными валунами, давящими своей тяжестью изнутри. Невероятно трудно сосредоточиться на чём-то, когда не получается решить нечто важное. Даже сигареты не спасают, как раньше — лишь на время затуманивают ясность мышления и позволяют расслабиться. Ненадолго, совсем чуть-чуть. Но и этого хватает, чтобы вдохнуть полной грудью.

А вот на решающий шаг сил уже не остаётся.

Когами переворачивается на бок, роняя недокуренную сигарету в пепельницу на придвинутом к дивану журнальном столике. Желтоватый свет от лампы неприятно режет глаза, и он зажмуривается, пережидая несколько долгих минут. Темнота скользит вокруг, разглядывая своё дитя. Заблудшее, потерявшее все ориентиры, готовое прыгнуть в пропасть или пустить себе пулю в лоб — так ли это важно? Демоны его судьбы не дадут спокойно прожить и сотой доли того времени, что отмерено. И всё чаще кажется, что сопротивляться уже бесполезно.

А чего ты хочешь?

С трудом распахивая веки, Когами потирает затёкшую шею и садится. Резким и даже каким-то нервным движением хватает пачку, вытаскивает сигарету и щёлкает зажигалкой. Огонёк вспыхивает ярко, разгоняя столпившиеся вокруг ненасытные до чужих страданий тени. Жадно вдыхает горечь, разбавляя вязкость сомнений и тревоги, неизменно уже несколько суток жгущей сердце.

Наверное, всё-таки стоит покончить с этим.

Бросает короткий взгляд на несколько листков бумаги, исписанных, но скомканных в порыве смятенных чувств. Разбросанные по столешнице в беспорядке, они словно осуждающе обступают Когами, немо крича о том, что именно сейчас, в четвёртом часу незаметно подкрадывающегося со спины нового дня, он совершает ошибку, о которой будет жалеть долго. Возможно, всё оставшееся ему время жить на этой грешной земле.

Рывком поднимается на ноги и несколько раз пересекает небольшую комнатку, обклеенную фотографиями с мест преступления. В эту секунду кажется, будто стены давят, не позволяя сконцентрироваться на чём-то другом — лишь борьбе с собственной тьмой. Глубоко вдыхает, проводя ладонью по лицу, затем распахивает окно.

Ветер врывается холодным порывом, разбрасывая незаконченные письма. Когами оборачивается, выдыхая сквозь стиснутые зубы и вновь обретая поистине ледяное спокойствие.

Скоро рассвет.

— Надеюсь, инспектор, вы сможете правильно всё понять.

Ты уверен?

Хмурится и качает головой. Она не должна быть в это втянута. Он приложит все усилия, чтобы попытаться оградить и сделать её мир чуточку ярче.

Вернуть толику того света, что подарила ему в почти кромешной темноте.

Осознав, что сигарета, зажатая между пальцами, потухла, недовольно фыркает и выбрасывает через плечо. Потянувшись, подбирает упавшую со стола ручку, опускается на жёсткое сиденье дивана и берёт чистый лист. Несколько секунд держит в руках, задумчиво глядя на него, но одновременно — в пустоту.

А правильно ли это?

Часы, неярко мерцая зелёным, отсчитывают минуты прежней жизни, тонкой струйкой песка утекающей из пальцев. Некого винить, кроме себя и своего выбора — неправильного, ломающего всё изнутри в кровавые ошмётки. Можно лишь попытаться шагнуть дальше, приложив остатки сил. Пусть даже сейчас это кажется невозможным.

В этом мире всё возможно.

— Извините, я не сдержал обещания.

Вслух — и тут же перенося фразу на бумагу. После недолгой паузы, позволившей собраться, слова приходят будто сами собой. Нужно только не обращать внимания на странную боль, стрелой парализатора сковавшую внутренности. Это ведь ничто по сравнению с великой вероятностью потерять её в бесплодных метаниях между демонами души и дьяволом реальности. Ерунда.

Минута за минутой остаются позади, не позволяя больше отступать. Некуда, да и смысла в таком бегстве от себя ни на грош. И вопросы, мучающие уже так долго, медленно, один за другим, исчезают сами собой. Остаётся лишь уверенность, присущая ему решимость идти до конца, толика грусти и... боль.

Похоже, это всё, что он унесёт с собой.

Не так уж и мало, если не забывать о воспоминаниях. Они ведь тоже часть его жизни, часть того, что позволило так долго продержаться на грани между жизнью и полным самоуничтожением под гнётом жестокости судьбы. Он ни за что оставит их на растерзание псам дикой системы.

Удовлетворённо вздыхает, ставя точку в таком важном и одновременно пронзительно-больном и тоскливом послании. Ещё раз пробежав глазами написанное, кивает сам себе и ненадолго прикрывает глаза, стараясь запомнить и сохранить остатки той теплоты, что, кажется, связывают его с ней через это письмо.

Завтра, полустёртой чертой отделяющее его от всего, что было, становится ещё на полчаса ближе, а времени на раздумья и предавание самокопанию и попыткам разобраться — всё меньше.

Половина пятого утра.

Кажется, пора.

Подхватив лежащий на кресле пиджак, неспешно одевается. Аккуратно сложив письмо в конверт, прячет его в карман и надевает шлем. Улыбается невесело, представив, как сильно влетит Шион за пропажу столь важного вещественного доказательства.

— Извини, — проговаривает негромко, ощущая вместе с тем неловкость: его ведь всё равно не услышат. Оглядывается в сторону лаборатории. — Удачи.

В последний раз бросив взгляд на часы, отмечает, что осталось не так уж и много. До восхода солнца нужно исчезнуть отсюда без следа, не оставляя ни единой зацепки. Именно поэтому стоит поторопиться — в запасе всего лишь один час и десять невероятно долгих минут.

Выходит из комнаты, уже ставшим привычным движением осматривает длинный коридор. Никого, за исключением двух охранных дронов, несущих неусыпный надзор за слишком буйным исполнителем. Впрочем, на сей раз они остаются абсолютно бесстрастны и совершенно не обращают внимания, как их подопечный покидает место временного заключения.

Даже у всемогущей Сивиллы есть слабые стороны. Пусть она и может устранить их за несколько дней — грех не воспользоваться.

Огромное здание, днём бурлящее жизнью, под утро как-то непривычно затихает. Словно впадает в какое-то оцепенение, стряхнуть которое получится лишь с первыми лучами яркого солнечного света. Как будто он придаёт сил бороться со всем тем дерьмом, что творится в мире, и после каждого падения вновь и вновь подниматься на ноги.

Усмехается про себя. Как-то глупо получается. Совсем не о том он думает.

Незаметной, почти бесплотной тенью скользя по коридорам, переходам и лестницам к их рабочему кабинету, Когами старается изгнать из начавшей болеть головы все посторонние размышления. Выпитый прошлым вечером алкоголь даёт о себе знать, иссушая глотку и давя на виски. Странно: раньше не замечал подобных мелочей. Или не хотел?..

Дверь открывается бесшумно, впуская его в затемнённое помещение. Сизое облако дыма не обволакивает при входе — теперь здесь не курят. Приподнимает уголки губ в бледном подобии усмешки: не стоит вспоминать о таких вещах. Теперь его с этим местом не связывает ни одна нить. Как бы там ни было, пёс сорвался с цепи, и остановить его невозможно.

Только усыпить.

Делает один шаг, второй, выжидая, когда глаза привыкнут к темноте. Конечно, может пройти здесь и будучи слепым, но всё же не хочется лишний раз споткнуться обо что-то и привлечь к себе так ненужное сейчас внимание. Не настолько дурак, чтобы за пятьдесят пять минут до исчезновения сообщить об этом всему офису.

Посчитав, что достаточно освоился, уверенно направляется в сторону стола Цунэмори, одновременно доставая из кармана конверт. Тот, как назло, острыми кончиками цепляется за ткань, словно давая последний шанс одуматься, вернуться и избрать другой путь. Пока это ещё возможно. Однако Когами не вдаётся в размышления над скрытым смыслом вещей. Справившись с этой непредвиденной задержкой, поднимает голову и собирается сделать последний шаг... но поднятая нога замирает в воздухе всего в паре сантиметров от пола. Дыхание сбивается, а сердце предательски отстукивает громкий призывный ритм, расколов иглу парализатора на сотни маленьких осколков.

Дело куда хуже, чем он думал.

За столом, уронив голову на сложенные руки, спит Аканэ. Вокруг в каком-то лихорадочном беспорядке разбросаны бумаги, монитор рабочего компьютера тускло мерцает — Когами различает там какой-то отчёт и график, а чуть ниже знакомые фото с последнего места преступления. Приблизившись, поднимает с пола один из документов, и с ужасающей отчётливостью понимает: Аканэ идёт за ним.

Не оставляя грань, на которой он танцевал вместе с ней, там, где ей нужно быть, а забирая вместе с собой. Перенося туда, куда хочется. Куда так настойчиво стремится сердце в попытке найти покой.

— Глупая, — шепчет едва слышно сухими губами, качая головой.

Что она знает о тебе?

Аканэ бормочет что-то неразборчивое, силясь поудобнее устроиться на жёстком стуле. Плечи в тонкой белой рубашке вздрагивают, будто от холода, и Когами давит в себе поистине дикое желание обнять её. Даже на секунду, на половину этого краткого мгновения — просто не имеет права. Морщится, осторожно выдыхая сквозь накрепко сцепленные зубы.

Аканэ всегда действовала не по плану, а он так и не научился учитывать этого.

Заметив висящую на спинке форменную куртку, снимает её и аккуратно, изо всех возможных сил стараясь не разбудить, накрывает Аканэ. Та поворачивается, заставляя Шинью застыть, но не просыпается. Лишь сводит брови к переносице и шумно выдыхает.

— Когами-сан... — голос тихий, наполненный хрупкой надеждой, которую, увы, не может ей дать.

Вздрагивает, сжимая губы в тонкую линию. За шлемом не видно, но в глазах расплавляется серая сталь — только она сейчас выдаёт весь тот бушующий мрак, что железной волей держит внутри Когами. Сжимая в кулак всю нерешительность, давя малейшие ростки сомнения, перешагивает через себя в очередной раз. Выбор неправильный, жжётся и оставляет памятный шрам.

Но так уж получается.

Пусть будет сломана только его судьба.

Глубоко вдохнув, успокаивается, пусть и большим трудом. Смотрит на часы — утеряно без следа двадцать две с половиной минуты. Не сказать, что впустую, но риск быть обнаруженным увеличивается с каждым полным оборотом стрелок, а дьявол оказывается всё дальше, издевательски скалясь из туманной дали.

Вновь переводит взгляд на Аканэ, позволяя себе потратить ещё целых пять долгих минут. Может, из прихоти, а может потому, что сотни разбитых игл парализатора скользят по венам, не позволяя сдвинуться ни на шаг. Приковывая внимание к одному-единственному человеку, ради которого Когами вчера готов был бросить всё.

А сейчас, за полчаса до рассвета... он уже сожалеет.

Проигрывать самому себе не в его правилах.

В последний раз вглядевшись в её лицо, запоминает каждую чёрточку, прихотливый изгиб бровей и складочку между ними: даже во сне не оставляет попыток с чем-то бороться, пытаясь восстановить справедливость и мир; едва подрагивающие ресницы, бледные от усталости щёки и губы, что так часто произносили его имя. Скорее всего, больше он его не услышит — если только не за секунду до того, как она вынесет ему приговор при следующей встрече. На мгновение хочется, чтобы эта встреча всё-таки состоялась.

Стала бы логическим завершением безумия, втянувшего их обоих в свой водоворот.

Встряхивается, отчётливо понимая, что теряет драгоценное время. Двадцать шесть минут до рассвета — примерно столько нужно, чтобы выбраться из здания, не попавшись на глаза дежурным инспекторам или исполнителям. Лишние вопросы ни к чему не приведут, разрушив только-только начавший выстраиваться тернистый путь.

Улыбается сам себе и осторожно кладёт конверт на край стола. Долгую, до невозможности долгую минуту смотрит на Аканэ, мучительно порываясь что-то сказать, но обрывает сам себя и выскальзывает из кабинета.

Тонкая нить — красного ли цвета? — звенит подобно натянутой струне. Каждое следующее мгновение может стать последним для этой связующей линии, в которой скрыто слишком много. Невольно даже хочет этого. После разрыва станет не так больно.

Наверное.

Шаг за шагом, секунда за секундой — Когами оставляет за спиной всю прошлую жизнь, даже не прощаясь. Оно и ни к чему: не стоит без особых причин поднимать с глубин памяти то, что хочется вытравить, выжечь, стереть. Не получается, и можно только прятать, что он, в принципе, и делал всё это время.

А теперь смоет без следа. Кровью. Неизвестно только — своей или чужой.

Макишима Шёго, дьявол во плоти, отчётливо маячит впереди, заставляя делать тот самый, последний, решительный шаг. После него не останется ничего, кроме отчаянной борьбы и выжженной местью пустыни вместо души.

На этой пустыне больше ничего не взрастёт.

И, может быть, это к лучшему.

Ещё раз осторожно оглянувшись в поисках людей, Когами неторопливо выходит к воротам в задней части здания Бюро. Засунув руки в карманы, минует неподвижных дронов и оказывается на воле. Останавливается, краткое мгновение сомневаясь — оглянуться? Наверное, не стоит. Хмыкнув, поворачивает на безлюдную пока улицу и постепенно теряется в бесконечных переплетениях проспектов, твёрдо идя к единственно важной цели.

За пять минут до рассвета охота на дьявола объявляется открытой.