О.Д.

*** Первый конверт

       Клавиши из слоновой кости опустились под напряжёнными пальцами. В комнату полилась музыка, наполняя пространство лёгкими звуками сонета. "Wiener Tauben" были последним номером в его новом собрании сочинений под названием "Österreichischer Atem" , которое со дня на день должно было быть закончено.

      В Вену он прибыл около двух недель назад, и чувствовал себя в некогда родном городе совершенно чужим. Его никто не встречал и не ждал здесь. Высокие и узкие улочки смотрели на него с презрением и недовольством, а памятники провожали косыми взглядами. 12 лет назад, он бежал отсюда со стыдливо поджатым хвостом и мокрыми глазами. Молодому и разбитому, ему и тогда виделось что каждый прохожий оборачивается ему в след и тычет пальцем, посмеиваясь.

"Великое разочарование Крайнбургов"

      Фредерика Крайнбурга всё ещё называли Крайнбургом просто из формальности. Его семья неофициально отказалась от него именно тогда, 12 лет назад, когда выставила за дверь с одним только чемоданом и билетом из Вены в Париж. То выступление стало в его жизни роковым. Изнеможённый постоянными упрёками и множащимися ожиданиями родни, Фредерик оказался загнанным в ловушку собственных амбиций и не смог выбраться из неё без крови. Надежды на него были возложены большие. Больше тех что способны были выдержать его молодые плечи в ту пору, и он ожидаемо никаких не оправдал. Он провалил свой дебют. К этому всё и вело. Череда совпавших факторов вылившаяся в грандиозный провал ценою в жизнь. В его жизнь.

      Фредерик может и лелеял где-то глубоко в душе мечты о том, что когда-то ему представится шанс снова завоевать уважение своей семьи. Но он понимал что мечты эти были всего лишь наивными фантазиями, которыми мужчинам в его возрасте должно было переставать тешиться. Но он тешился. И поэтому упорно отсылал свои сочинения и сборники родителям, в надежде что что-то когда-то поменяется. По этой причине он старался закончить цикл "Österreichischer Atem" как можно скорее, потому что время его пребывания в Австрии стремительно подходило к концу, а значит и возможность снова попытать удачу с музыкой, почтой и семьёй улетучивалась. Ему не хотелось уезжать, но деньги поджимали. Через несколько дней ему нужно было отъезжать в Нюрнберг, где его тоже впрочем-то никто не ждал. Скоро всё снова вернётся на круги своя. Фредерик снова запьёт, заново разочаруется в жизни и будет проводить долгие ночи рыдая над рекой, подумывая спрыгнуть. Сейчас была осень, вода становилась достаточно холодной. Много времени бы утопление у него не заняло.

      С тяжёлым вздохом откидывая неприличные мысли, Фредерик собирается с силами и на очередной бал. Приглашение он получил накануне вечером. Деньги которые ему предлагали правда были смехотворными, но лучше уж жалкие пара тысяч марок чем ничего. Поэтому уже в 9 вечера он был напудрен, надушен и готов вежливо улыбаться всю ночь, когда не будет сидеть за роялем. Как хорошо что во время игры на нём, не требовалось носить маску вежливого джентльмена. Можно было на пару мгновений стать собой, во время исполнения очередного занудного вальса.

      Вальсы казались ему утомляющими потому что они были не его сочинения. Он так устал раз разом играть чужую музыку забывая о том что и сам композитор. Увы. деньги платили за Моцарта и Генделя, а не за его работы. Общество до сих пор считало музыку Фредерика лишь жалкой пародией на творчество других членов его семьи. Иногда он задумывался, действительно ли его покинула муза? в детстве и юношестве он кажется был талантливее чем есть сейчас. Каждая композиция давалась ему с трудом. От части, потому что он старался больше угодить не себе, а тому самому хвалёному музыкальному сообществу. С его сердцем не резонировали бодрые мелодии танцев и затяжные любовные пьесы. Фредерик уже давно не ощущал того самого, мистического и священного вдохновения о котором так любят болтать другие творческие личности. Он садился за сочинение, да и за игру как за работу. По его убеждению, музыка не должна была быть в тягость. Она должна была быть в сласть и удовольствие, коего сам Фредерик давно не испытывал. Его давно покинули силы продолжать борьбу за свои творческие потуги и репутацию. Он почти смирился с тем что стал позором для Крайнбругов. Но всё ещё не отпускал мечты о том что всё станет как раньше. Хоть его и не сильно любили в отчем доме, но хотя бы не презирали. Не ненавидели и не брезговали общаться, как делают это сейчас.

      Даже его любимая кузина Мэри постеснялась протянуть ему руку помощи в сложный момент, хотя он просил. Но Фредерик не держал на неё обиды. Он понимал что молодой, только что вышедшей замуж девушке ни к чему лишний балласт в виде непутёвого родственника с ворохом страшных слухов за спиной. Пускай веселится. В её возрасте и нужно веселиться, любить, да рожать детей. Ей было всего 23. Это Фредерик мог поставить на себе крест. Ни женой, ни детьми в свои 32 он ещё не обзавёлся, и это был ещё один повод себя постыдиться. Он не стал завидным холостяком, да и не старался.

      Всё чего он хотел - так это признания. Благодарных и восторженных взглядов, тёплых отзывов в письмах и похвалы. Как ему этого не хватало. Без общественного одобрения он чах, теряя силы не только творить, но и жить. Даже здесь, на балу, кто мог бы по достоинству его оценить? Директора заводов и фабрик? Чиновники? Их жёны? Дочери? Другие музыканты? Казалось что все его слушатели чего-то не понимали. Фредерик всегда старался им разъяснить это в своих произведениях, обходясь пианино и не прибегая к словам. Как жаль что нынешнее поколение не владело языком музыки. Да и предыдущее, мало что понимало. Как это было горько. Как не просто было ощущать себя в мире непонятым и отверженным, всеми, даже своей семьёй.

      Он не получился гением, и кто в этом виноват? Мистические голоса в его голове? дьявольские отметены на теле? Его бездарность?

      —..айнбург , сэр?

      Фредерик моргает, выплывая из своих мыслей на поверхность. Воздух спёртый и тёплый, шампанское в бокале почти перестало шипеть.

      — Мм, - голос его вялый, неприлично хрипловатый. Пианист тихо откашливается в кулак, а затем пробует заговорить ещё раз. — Да?

      Дворецкий, что к нему подошёл, был молодым парнем с короткими каштановыми кудрями, строгим выражением лица и накрахмаленным воротничком.

       На балу, где Фредерик находился, вообще все были похожими на этого дворецкого как капли воды. Строгие и напыщенные, с белыми воротниками-стойками и в чёрных, идеально выглаженных фраках. У кого-то шею украшали бабочки, у кого-то галстуки. На этом различия их, кончались. Дамы, сопровождавшие их, между тем были одеты куда более модно и красиво чем их кавалеры, но увы, всё так же однообразно. Белые и кремовые платья, нежные оттенки голубого шёлка и кружев, полупрозрачные вуали на плечах и высокие перчатки; всё сливалось в одну сплошную какофонию длинных юбок и подолов, рябившую в глазах. Всё это так дорого. Дороговизна бросалась в глаза вообще всюду; столы для закусок и для шампанского, роскошная хрустальная люстра, и такие же роскошные газовые бра с позолоченной резной ножкой. Своё Фредерик уже отыграл, но не готов был пока-что езжать домой. На бутылку хорошего шампанского денег у него не было, а здесь мало того оно было за даром, было до безобразия вкусным.

       Дворецкий похлопал себя по пиджаку и прищурил глаза, прежде чем вынуть и протянуть Фредерику письмо. Этот насмешливый прищур в одно мгновение лишил парня его молодого шарма, и он внезапно сделался не приятным стариком. Фредерик скривил губы и придал своему лицу выражение полного безразличия. Не обязательно этому молодому нахалу знать что для него значило это письмо. Значило оно только одно - Крайнбурги по прежнему не вспоминали о своём отпрыске. Его семья использовала другую печать. Голубым сургучом и васильками тут и не пахло.

      - Спасибо. - с холодом проговорил он, и натянуто улыбнулся, принимая из пальцев конверт. С каких это пор дворецкие позволяют себе над ним потешаться? или ему уже всё это чудится?

      Приглашённым музыкантом он был или нет, но Фредерик всегда считал себя белой вороной среди остальных. Может он и был такой же посредственностью как и тысячи других музыкантов не сумевших выбиться в люди, может не был. Его мысли на этот счёт никогда не были однозначными. Если бы ему кто-то сказал, он бы наверное принял эти слова как истину. Кто угодно. Если бы этот юный дворецкий подошёл бы к нему и сказал что искренне восхитился его сегодняшним выступлением, Фредерик поверил бы что не всё ещё потерял и пропил. Поверил бы и заплакал от облегчения. Но дворецкий развернулся, щёлкнул каблуками и скрылся в скоплении чёрных фраков чуть поодаль от софы.

      Наверное он постарел. Больше постарел чем вырос. На его некогда молодом и красивом лице прорезались первые морщинки и синячки. Выходить в люди прежде этого не припудрившись стало просто напросто не прилично. На его от рождения тонкой белой коже всегда было видно все венки и сосуды. С возрастом это стало ещё более заметным и стало бросаться в глаза окружающим.

      В любом случае, Фредерик медленно и болезненно возвращался в реальность.

      Он крутит конверт в руках, рассматривая его со всех сторон. Кремовый пергамент, чёрная печать напудренная золотом. Знак оттеснённый на сургуче показался Фредерику странным. Странного вида завитки отходящие от точки в центре слабо напоминали цветок. Интересно. Он не встречал подобных печатей раньше. Когда он переворачивает конверт, его обратная сторона оказывается пустой. Ещё более странно. Фредерик будет разбираться с этим всем завтра. Сейчас у него другая морока - шампанское в фужере кончилось.

      Поднявшись с диванчика, он суёт письмо во внутренний карман своего фрака. Он вздыхает, больше устало чем взволнованно. Он устал чувствовать себя так. Одиноким и обсмеянным.

      Балы, торжественные встречи, выставки. Он был не самым частым гостем на таких мероприятиях. Считалось, что приглашать Фредерика на подобные торжества было не совсем прилично. Можно было выбрать и более престижного музыканта, гостя, дирижёра. Присутствие на празднике Фредерика, неизменно означало присутствие и сплетен, обсуждений, колкостей и смешков, следующих за ним по пятам. Верным спасением для музыканта всегда оставался алкоголь. Бокал, глоток другой, и эти колкости уже пролетают мимо ушей, забавляя, задевая, как-то волнуя уже других, но не Фредерика. Такой образ жизни может и казался со стороны приятным и романтичным, но, возможно, Фредерик был в шаге от запоя. Он день ото дня всё сильнее ощущал себя Икаром, находящимся в нескольких шагах от катастрофического падения. Презрительные взгляды, тихие шепотки и смешки за спиной — все это скопилось на его хрупких крыльях, а солнце пекло все сильнее и сильнее. Он скоро упадет. А дамам… дамам останется только схватить его за локти и протащить вперед еще немного, ещё немного, ещё… столько, сколько нужно будет чтобы осознать, что он уже не тот, кого они когда-то трепетно обхаживали в надежде выйти замуж.

      Когда Фредерик вернётся домой, он допишет своё собрание сочинений. И что дальше? конечно, отправит копию своему семейству, снова не получит ответа и снова будет надеяться на что-то. А не пора ли что-то менять? Он даже не был уверен в том, что родители читают то, что Фредерик им отсылает. Какой в этом толк? Горох бьющийся о стенку не проломит её. Даже через много лет. Даже через 12.

      Крайнбург не спеша двигается по людному помещению. Дежурно кивает, улыбается. Воздух душит его. Горячий и спёртый, он буквально разжигает в груди Фредерика желание выскочить на улицу. Ну, или хотя-бы на балкон. Жаль что нигде выходов наружу он не находит. Зато в поле зрения попадает стол уставленный бокалами шампанского который он и искал.

      Фредерик подходит и взяв фужер, оглядывается по сторонам. Никто на него не смотрит. Вздохнув, он прислоняет его к губам и одним неприлично большим глотком осушает, поморщившись от щекотливого чувства жара растекающегося в груди и на языке. В его руках тут же оказывается другой, полный бокал. Фредерик разворачивается обратно к людному залу.

      От выпитого голова немного кружится, и он находит это даже приятным. Фредерик проходит мимо колонны, и, минуя белую арку дверного проема, попадает в мраморный зал. Вокруг него стучат каблуки, рядом проплывают молодые, взрослые, счастливые и не очень лица мужчин и женщин.

      Толпа его манила и отпугивала. Разодетая и шумная, резвая как река, она манила своим журчанием, пугала своим крутым течением. Если он сделает шаг внутрь бурного потока, отшатнутся ли от него другие? Фредерик лишь хмыкает, не спеша допивая второй бокал.

      Взгляд его проходится по банкетному залу, опять задерживаясь на тех же вещах, что и прежде. Фраки, платья, бабочки, оркестр, шампанское, опять фраки…

      Мысли кружат голову и выбивают почву из-под ног. Чувствуя, как от выпитого ему становится нехорошо, Крайнбург стыдливо ретируется в туалетную комнату чтобы отдышаться. В конце коридора, как он и предполагал находилась дверь, и Фредерик, не мешкая туда заходит.

      Справив нужду в кабинке, он выходит обратно, неловко поджимая губы. Голова немного кружится, но он всё равно узнает в человеке у раковины мужчину, которого несколько дней назад видел в борделе.

      Конечно, многие мужчины заходили в бордели и выходили из них, включая самого Фредерика. Но Фредерик не мог не вспомнить тех, кто выходил из мужских комнат. Для него было редким облегчением увидеть мужчину, которого тоже привлекали мужчины.

      — Ох, - похоже и незнакомец тоже узнал его.

      —Привет. - голос Крайнбурга вопреки его собственным ожиданиям оказался несколько хрипловат. Уголки губ нервно надломились в виде пьяной улыбочки.

      Фредерик просто не мог не ощутить повисшее между ними напряжение. Он сглатывает и подходит к соседней от незнакомца раковине, неловким движением ополаскивая руки в холодной воде. Лёгкий намёк данный ему, тут же считывается.

      Крайнбург кидает на него взгляд, и незнакомец снисходительно ему улыбнувшись, закрывает свой кран. Его румяное лицо украшали сбитые тёмные кудри, а от молодой шеи крепло пахло алкоголем и хорошим одеколоном. Фредерик осторожно кладёт руку ему на плечо, пока ладонь парня оглаживала его правый бок имитируя предварительные ласки.

      Фредерик стыдливо прикрывает глаза, упираясь лбом ему чуть выше ключицы. Ладонь скользит ниже, без стеснения стискивая его за круп. Пальцы греют сквозь ткань, ощупывают. Потом рука сползает на бедро и без какого либо сопротивления разворачивает Фредерика лицом к зеркалу, роняя на локти.

      Сейчас для композитора острее чем сохранение чести и достоинства, стоит вопрос о получении удовольствия. Пока руки юноши расстёгивают его ремень и спускают с него брюки, в голову едва ли приходят мысли о том, как Фредерик будет припоминать срамные подробности на следующее утро.

      Сзади тоже слышится тихое позвякивание ремня. Незнакомец притирается к нему сзади, стискивая бёдра руками. Боли почти не чувствуется, но Фредерик по инерции выдыхает и шипит, когда горячая плоть скользит между сжатых ног, задевая его и собственную. Крайнбурга всего обдаёт жаром. На несколько коротких мгновений его покидает здравомыслие. От этого позорного соития ему хорошо, слишком хорошо. С зудом внизу нарастает удовольствие по мере учащения толчков.

      — У тебя такое прекрасное лицо... Я уверен что в борделе ты бы мог зарабатывать куда больше чем на этих балах и выставках. - Парень усмехается, беря Фредерика за волосы. Как щенка, его тычут носом в собственное отражение.

      Слова как ушат ледяной воды окатывают его с головы до ног. Крайнбург с ужасом смотрит на своё красное и влажное лицо, на покусанные губы и на отражение самодовольного блаженства на лице кудрявого юноши, увлечённо продолжающего его использовать. По бёдрам потекло горячее и густое. К горлу подступил ком.

      Это всё чем был Фредерик? Смазливое лицо, красивое тело. Не больше чем случайный любовник с которым можно уединиться в пустой туалетной комнате.

      И кого Фредерик должен был винить в том, что произошло?

      Он не помнит, как выбежал из уборной, наспех застегнув ремень.

      Он не помнит как хватал ртом воздух, широко раскрыв мокрые от слёз глаза.

      Он не помнит как добирался до дома и как лежал в постели не в силах даже снять с себя штаны.

      Он не помнит даже лица этого человека.

***

      Фредерик отказывается открывать свои глаза.

      Он даже сквозь пелену сна и похмелья ощущает подступающую головную боль. Перевернувшись на другой бок, Крайнбург кривит губы от отвращения; он ясно чувствует прохладную влажность наволочки, пропитанной его слюной.

       Воистину неприятное пробуждение, которое он, наверное, заслужил после своего "позорного" вечера.

      Опираясь на локти, композитор предпочитает не пытаться вспомнить детали произошедшего. Веки тяжёлые, слегка припухшие от выпитого вчера алкоголя. В его возрасте обыкновенно что после подобных вчерашнему вечеров он просыпается в плачевном состоянии. Ресницы спутались между собой, и Фредерик потирает их подушечками пальцев, выдёргивая несколько. С усталым вздохом, он садится на кровати, понимая что не снял даже фрака. хорошо что в постели он без туфлей. Носков впрочем тоже нет.

      Как ни странно, при движении у его в груди что-то шуршит.

      Фредерик хлопает себя по груди, и обнаруживает слегка помятый конверт с чёрной сургучной печатью. Точно. Он совсем забыл об этом не подписанном письме. Что-ж, настало время разбираться от кого оно и что внутри. Всё равно никаких больше планов у Фредерика на сегодня нет. Нужно принять ванну и спуститься на улицу что бы пообедать. Судя по тому как светло было за окном, было именно что время обеда.

      Нож для вскрытия писем он берёт со стола.

      Подобно камертону, он приятной тяжестью лежит в руке, и достаточно одного движения, чтобы разрезать конверт. Из разреза появляется сложенный втрое лист бумаги. Текст явно писался от руки. В эпоху распространения пишущих машинок, темно-коричневые чернила, изогнувшиеся на бумаге тонким курсивом, показались ему формальными и интригующими.

Сэр Крайнбург,

Мне известно что от вашей репутации трудно отмыться.

Для кого-то Вашего уровня, моё приглашение это редкий шанс. Передо мной острым вопросом встал найм музыканта, чтобы скрасить Торжество в моём особняке.

Я остановил свой выбор на Вашей кандидатуре.

Запланированное Торжество растянется на неделю: с 20 по 27 сентября. Надеюсь это не будет проблемой для Вашего расписания концертов.

Ваше прибытие будет ожидаться 15 сентября, чтобы дать время на заселение. По Вашему желанию, специально для выступлений есть возможность приобрести рояль Pleyel.

После получения Вашего согласия, я отправлю к вам конный экипаж который доставит вас прямо к поместью.

Проживание и питание включены.

27 сентября вы получите оплату в размере 19 000 марок.

      Фредерик непроизвольно сглатывает. Уровень которого он не видел уже более 4-х лет.

Ожидания: Грация и хладнокровие.

Одевайтесь, соответствуя Вашему статусу.

      Легкое раздражение всколыхнулось у его в груди. Конечно Фредерик будет представлять на этом приёме не только себя, но и всю свою фамилию. Сомневаться в его манерах было бы абсурдно.

Два выступления каждый день. Одно из них ожидается вечером в день прибытия для оценки Ваших навыков.

Ответ принимается в течение одной недели с указанием текущего места жительства и официального согласия на посещение этого Мероприятия.

Ожидается Ваш ответ.

С уважением, Граф О.Д.

      Когда он закончил читать письмо, грудь заполнило чувство небывалой лёгкости и счастья. Это было благословение свыше?

      Прекрасный шанс выступить перед публикой, которая наверняка будет состоять из представителей высшей аристократии, и все это по милости Графа «О.Д»? Приличная плата, питание, все удобства, импортное фортепиано, которым, как он помнит, последний раз пользовался в отчем доме.

      Это было просто чудо! Чудо что ему выпал ещё один шанс показать себя публике, ещё одна возможность показать всем что он не просто "Разочарование Крайнбургов"!

      Сложенное письмо на столе быстро заменяет чистый лист бумаги, а место где раньше покоились кипы нот занимает чернильница и перо. Мягкой рукой Фредерик пишет ответ ни секунды не мешкая.

      Голубой сургуч отпечатывается на внешней стороне конверта, оттесняясь печатью в виде василька. До сих пор его терзали сомнения о том, достоин ли Фредерик использовать печать Крайнбургов. Учитывая какой шанс подвернулся ему под руку, скоро он будет иметь такую возможность на официальном уровне. А пока.. Пока остаётся пользоваться ей в тайне от родственников. Скоро всё изменится.

      Этой ночью разглядывая барельефы на потолке, Фредерик думает о том, что через две недели, 13 сентября, к его дому подъедет карета что бы дать ему возможность вновь прославиться.