В головном отделе было чисто.

Радость весь день корпела над чистотой, пока Тревожность либо сидела у себя в кресле, либо со всей силы тянула рычаги на пульте, чтобы остужать пыл Райли. Радость только изредка обращала внимание на экран.

Она была невероятно горда своей работой. Андерсен не прощала улыбаться, была по-настоящему счастлива, и у неё не было ни единой заботы. Всё было восхитительно. Даже Тревожность, которая подкидывала Райли планы и остужала её жестокие порывы, не выходила за рамки намеченного пути.

Если бы она им противоречила, то Радости пришлось бы что-то сделать с ней.

Радости не нравилась даже мысль об этом. Навредить Тревожности, сделать ей хоть сколько-нибудь больно или неприятно — выше её сил. От этого даже не нужно было себя сдерживать, как в случае со всеми остальными, ведь сам организм противился этому. Руки не тянулись к ножу, кулаки не чесались, а нежность и любовь растекались по телу даже во времена злости. Радость могла скрытно поколотить стену или скрежетать зубами, но срываться на Тревожность было за пределами даже прогнившего мозга Радости.

К счастью, Тревожность всё делала правильно. Оберегала Райли от лишнего осуждения, отказов и проблем.

С другой стороны — она запрещала Радости прикасаться к пульту. Стоило ей подойти даже для того, чтобы всего лишь протереть с него кровь, как Тревожность поднимала глаза от ноутбука и мрачно смотрела на Радость. Самосознание само справлялось с тем, что она хотела сделать, а поэтому усугублять ситуацию ещё сильнее было ненужно.

Тревожность нужна была в её плане. Она держала Райли и саму Радость в узде. Чтобы больше никто не пострадал.

Или, по крайней мере, не получить больше, чем по заслугам.

Головной отдел никогда не был таким чистым, как сегодня. Радость убиралась так тщательно, как вообще было возможно — вымывала и скрупулёзно оттирала малейшие капелькие крови, которые только могла найти. Трупы она основательно разделала и расфасовала по мусорным мешкам, чтобы было проще выбросить.

Отвращения у Радости это не вызывало: это было, будто разделывание мёртвой туши животного. Райли даже однажды занималась подобным со своим отцом. Ничего сложно, просто уходит много сил.

Под конец дня Радость вся вымокла.

Зато вокруг всё сверкало от чистоты. Все вещи, заляпанные в крови, оказались выброшены вместе с телами; далеко-далеко в глубинах разума. Чтобы никто из работников этого не заметил. Саму Радость это не волновало, но она прекрасно знала, что Тревожность начнёт переживать за то, что за ними придёт начальство. Она даже не знала, существовал ли кто-то над ними. Тревожность даже несколько раз писала какие-то отчёты, но Радость думала, что они были для самой себя.

Слишком уж подробные и дотошные. Никому, кроме Тревожности, они по-настоящему были не нужны. Её просто-напросто успокаивало их составлять.

День казался Радости невыносимо долгим. И из-за уборки, и из-за того, что Тревожность за день не сказала ничего, кроме судорожного и сбитого шёпота, когда управление поведением Андерсен нужно было перехватить. Самой Радости она не сказала совершенно ничего — только взглянула пару раз при попытке подойти к пульту.

Сама Радость тоже не лезла к ней со своими расспросами и планами на будущее, которые она хотела оформить хоть в какой-нибудь список. На бумаге или в ноутбуке — не столь важно. Главное, чтобы они не оставались в пределах головы Радости, и их знал бы ещё кто-то. Ведь каким бы правильным и идеальным не казался план самой Радости, для её было очень важно услышать мнение Тревожности. Она как никто другой в мире разбиралась в том, как строить и планировать будущее.

Но теперь Радость совершенно не понимала, что творилось у неё в голове. Какие были идеалы, с какими установками и нормами она была согласна — теперь это всё было закрытой книгой. Тревожность всеми силами показывала, что методы Радости ей не по душе, но при этом не закатывала истерики и нервные срывы по этому поводу. Только апатично сидела и не задавала ни единого вопроса.

Хотя бы не делала вид, что всё в порядке, и ничего не изменилось. Должно быть, только это могло бы озадачить Радость ещё сильнее, чем её нынешнее поведение.

Райли очень быстро и мирно уснула сегодня. Никто не мешал ест и не посылал назойливые мысли в голову.

Ведь Андерсен засыпала рядом с Вэл. Тихо и мирно, с любимой.

Тревожность стояла у пульта, устало смотря в потемневший огромный экран над собой. Наконец-то этот долгий день, начавшийся в три часа утра, закончился. Можно было вдохнуть полной грудью и долго шумно выдохнуть. Главное, старательно гнать мысль о том, что спать придётся в одиночку.

Весь день ей пришлось потратить на составление мыслей и планов. Половина из них сразу отправлялась в мусорку, а оставшиеся — через пару раз повторного прочтения.

Были мысли о том, чтобы написать предсмертную записку, но Тревожность удержалась от этой мысли. Она была нужна только ей самой, ведь никто в головном отделе не выживет в случае смерти Райли. А если бы Радость нашла эти записи…

…удивительно, но Тревожности в голову не приходила ни одна возможная реакция. Радость была чересчур непредсказуемой.

Тревожность видела, что она куда-то унесла и топор, и все ножи. Но к своему огромному сожалению не проследила, куда именно. Либо оружие отправилось в укромное место, о котором знала только Радость, либо в мешок с трупами. Тревожность искренне надеялась, что второе, но на случай своей ошибки собиралась завтра прорыскать весь головной отдел.

Да и неплохо было проверить, осталось ли здесь вообще что-либо острое или травмоопасное.

Она провела рукой по пульту, не дотрагиваясь до кнопок.

Если бы она только знала. Если бы только заметила, что с Радостью что-то не так, и просто выслушала все жалобы и ненависть, что сочились из неё и пропитывали насквозь изнутри. Её чувства не были очевидными, она умело их скрывала и прятала, но Тревожность ведь была её девушкой. Именно на ней висела ноша того, что Радость слетела с катушек.

Только она виновата. Радость сама ей казалась жертвой. Той, кого одолело безумие и несправедливость.

— Милая, — тихо и очень неуверенно прозвучало со спины. Это слово будто стало запретным и непозволительным. Вопреки мерзкому чувству, пробежавшему по спине, Тревожность обернулась. — Мы можем поговорить?

Она повернула голову обратно и нехотя кивнула. Тревожность до сих пор не понимала, как и о чём с ней разговаривать.

На её глазах Радость прикончила их друзей одного за другим. Бесчеловечно кромсала, рубила, резала, колола, разрывала на части. Делала это с таким задором и блаженной улыбкой, будто поливала цветы в их маленькой импровизированной оранжерее. Безмятежно, веря в свою правоту, она избавлялась от каждого по очереди.

— Для начала, — вздохнула Радость, нарочито аккуратно приближаясь к Тревожности. — Ты боишься меня?

Изо рта чуть не вырвалось “конечно”. Но это было бы не правдой, а импульсивным ответом, чтобы разжечь чувство вины в Радости ещё сильнее. Тревожность не знала, чувствовала ли Радость её на самом деле, но рассчитывала на это.

Тревожности должно быть стыдно, она должна и чувствовала вину. Но монстр, засевший глубоко в теле Радости, тоже обязан это ощущать.

Он забрал Радость у неё. И у всех остальных.

— Нет, — хрипло и тихо сказала Тревожность и затем прокашлялась, прочищая горло. — Я боюсь не тебя. А того, что я больше не знаю тебя, — она развернулась полностью, облокачиваясь поясницей на пульт. — Это больше не ты, — вздохнула она и с трудом смогла поднять глаза на Радость. — Я не понимаю тебя.

— Но это всё ещё я, — обречённо сказала Радость и сделала к ней несколько уверенных шагов. Она прижимала ладони к груди, будто пыталась никого и ничего не задеть. — Я всё ещё люблю тебя, — продолжила она с хриплым плаксивым призвуком. — И считала, что ты со мной заодно.

— И ты права, — Тревожность положила руки себе на плечи, стараясь ощутить хотя бы немного тепла. Ведь руки Радости весь день оттирали кровь и касались изуродованных трупов. — Но я сделала бы всё иначе. Без насилия.

Радость растерянно вздохнула. Она почти коснулась Тревожности, но та попятилась назад, вжимаясь в пульт.

Не из-за того, что боялась, а потому что было мерзко.

Тревожность ненароком задела несколько кнопок, заставляя огромный экран вновь загореться. Райли быстро села на кровати и принялась тяжело дышать, хватаясь за грудь. Её ладони медленно переместились на всклокоченные короткие волосы, сжимая их. Тревожность резко развернулась лицом к пульту, пытаясь предотвратить нервный срыв, и сама начала судорожно жать кнопки, делая только в разы хуже.

— Что?! — неожиданно громко сказала Радость, устремляя взгляд на экран и тут же бросаясь за пульт. — Ты же всего пару раз коснулась, — не понимала она. Радость успела дёрнуть несколько рычагов и нажать пару клавиш прежде, чем Тревожность с силой схватила её за запястье и оттащила.

Она с благоговейным ужасом смотрела на экран.

Сумасшествие разве должно было выглядеть так? Разве оно должно так ярко и точно проявляться у их маленькой, милой и чудесной Райли? Должна ли она хвататься за голову, выть и сопеть, подобно старой больной собаке?

Как только Радость дотронулась до пульта, эту картину стала дополнять улыбка. А Андерсен стала бегать глазами по тёмной комнате, будто что-то искала и никак не находила.

Вэл рядом с ней завозилась от громких невнятных звуков и почти успела сесть. Но, должно быть, Ортис была именно той, кого она искала.

Эмоции не успели даже дёрнуться, когда Райли схватила подушку и прижала голову Вэл к кровати со всей дури. Ортис моментально зашлась в конвульсиях, стараясь вырваться, и Андерсен стала давить только сильнее, с силой и скрипом стиснув зубы. Тревожность бросилась к пульту, чтобы остановить Райли, но Радость схватила её поперёк живота и подняла над полом, не позволяя сдвинуться с места.

— Что?! Радость, она же её убьёт! — завизжала Тревожность. Она пиналась и пыталась вырваться, но её зажали в железной хватке. Руки были прижаты к телу, поэтому Тревожности оставалось только безвольно или дёргать. — Пусти!

— Это делает самосознание, — ответила ей Радость спокойным голосом и немного развернула к сгустку убеждений, который светился и пульсировал. — Видишь? Она знает, что делает.

Тревожность заметила на лице Радость довольную гордую улыбку. Это в самом деле не было результатом того, что она дотронулась до пульта.

Это была сама Райли.

Новая Райли.

— Но почему? — одними губами прошептала Тревожность. Она не могла отвести взгляд от экрана. — Зачем она делает это с Вэл?

— Я не знаю, — честно ответила Радость. Поняв, что Тревожность больше не вырывалась, она опустила её на пол. — Но она считает это нужным. Значит, так она будет счастлива.

Тревожность замерла, не в силах что-либо предпринять. Так хотелось плюнуть на всё и просто довериться словам Радости. Следовать её неоправданному плану и своими глазами видеть то, как Андерсен счастлива. Червь безумия в голове совсем не мешал чувствовать себя хорошо. И Райли была тому ярким примером.

Вэл вырвалась, отбрасывая подушку в сторону и отчаянно хватая ртом воздух.

Она озлобленно повернулась к Андерсен и хотела схватить её, но увидела растерянное и жалостливое лицо. Словно это была абсолютно не Райли — и была лишь невольным напуганным свидетелем.

Либо же Андерсен была непомерно удивлена тому, что Вэл оказалась достаточно сильной, чтобы вырваться.

Райли ведь была достойна того, чтобы победить в этой драке.

— Какого чёрта?! — прикрикнула Ортис, прокашлявшись. Андерсен больше не кидалась на неё, но Вэл была готова дать отпор. Она настороженно смотрела на Райли.

— Я… я не знаю.

Голос Андерсен звучал тихо и потеряно. Она на самом деле будто только пришла сюда. Была совершенно ни при чём.

— Я не знаю! — уже громче сказала Райли, вновь хватаясь за голову. Самосознание засияло оранжевым цветом, освещая головной отдел сильнее самого экрана. — Я тебе солгала! А ещё сделала тебе больно. И… и побила тех хулиганов за сотню долларов, — Андерсен отчаянно начала тараторить. Её руки с головы переместились на шею, начиная царапать короткими ухоженными ногтями мягкую неподдающуюся кожу. — Я не знаю, зачем сделала всё это! Но так ведь нужно, не так ли?

— Нужно? — шокировано переспросила Ортис. — Избивать людей? Душить меня во сне? Это нужно? — она чудом не срывалась на крик, но и не предпринимала никаких действий, чтобы остановить руки Райли от истязания её же шеи.

Андерсен растерянно кивнула и сжала ладони на своих плечах по велению пары кнопок, которые Тревожность легко нажала. Надо было предотвратить кровопотерю и травмы, и здесь даже Радость не стала её останавливать. Несилие должно применяться к другим, но не к самой себе.

Руки сжимались, оставляя синяки и красные следы от впившихся ногтей, но это было малым злом. Гораздо лучше, чем задеть артерию на шее и пустить кровавый фонтан.

— Райли, взгляни на меня, — Ортис нахмурилась и поджала губы. Она за плечи развернула Райли к себе. — Ты понимаешь, что я говорю? — последовал короткий кивок. — Тогда ответить мне на вопрос. Какого чёрта ты только что попыталась сделать?

Андерсен шумно сглотнула. Её сознание было в порядке — не сошла же она с ума всего за ночь? Она прекрасно осознавала, что пыталась сделать. Но не понимала две другие вещи: зачем ей это, и почему она так расстроена, что не довела дело до конца.

Ведь она любит Вэл. До беспамятства любит.

— Защитить тебя, — ответила Райли, думая, что этим ответом лишь докажет свою адекватность. Реакция оказалась ровно противоположной: Ортис резко встряхнула её за плечи, будто пытаясь привести в себя.

— Вдумайся в то, что говоришь, — уже громче сказала Вэл. Стены в общежитии, куда их с открытой душой пустила комендант, всё-таки были чересчур тонкими. Но ситуация требовала повышенного голоса. — Ты меня разыгрываешь, что ли? Что произошло? — Вэл внимательно изучала взглядом растерянное лицо Райли. Но, когда на лице Андерсен вновь расцвела неестественная широкая улыбка, Ортис ощутила, как по спине пробежали мурашки. — Что-то случилось? Что-то серьёзное?

— Нет, милая, всё в порядке, — ласково сказала Райли, будто ничего только что не произошло.

Головной отдел озарился нежно-голубым светом, и Тревожность мелко задрожала.

Вэл теперь ненавидела Райли. Чувствовала непонимание и смятение, но любви больше не было. Тревожность была убеждена в этом на сто процентов. Ортис смотрела холодно и с подозрением, будто Райли была собакой с бешенством, от которой нужно было бежать как можно дальше.

— Не всё в порядке, Райли, — вздохнула она и поднялась с кровати, отпуская Андерсен. Ортис подошла к стулу, на котором висела её одежда. Райли внимательно следила за ней, будто готовилась вновь наброситься. — Я пойду ночевать в отель, — объясняла Ортис. Она тоже сверлила взглядом Андерсен, наощупь застёгивая пуговицы на рубашке и с трудом надевая джинсы. — Напиши мне завтра, ладно? Когда будешь готова, — последнее она сказала так, будто отплёвывалась от чего-то мерзкого. Ортис не говорила этого вслух, но явно ожидала внушительных и очаровательных извинений и объяснений. — С тобой всё будет в порядке?

— А со мной что-то не так? — Андерсен свела брови к переносице, но улыбка никуда не делась.

Вэл остановилась в проходе, вполоборота к Райли.

Ей было неведомо, какой ответ на это хотела получить Андерсен. Даже не было ясно, всерьёз ли Райли об этом спрашивала. Потому что нормального в её поведении было крайне мало — хуже было бы только в том случае, если бы она не могла внятно разговаривать.

Ортис где-то в глубинах сознания понимала, что оставлять Андерсен одну было рискованно. Но больше она переживала за тех её соседей, у которых не было привычки запираться на ночь. Главное, чтобы Райли после её ухода продолжила спать.

Промелькнула мысль о том, что стоило предупредить коменданта о возможных проблемах. Возможно, даже был резон запереть дверь снаружи.

Как только за Вэл со стуком закрылась дверь, Райли упала обратно на подушки.

Андерсен устремила взгляд в потолок, ошалело улыбаясь и тяжело дыша. Адреналин ощутимо бурлил в крови, заставляя сжать футболку на груди. Замечательное чувство, как после зрелищного хоккейного матча.

Хотя, скорее, как после хорошей драки. Когда всё внимание было бы направлено только на саму Андерсен.

Никакой бесполезной команды, которая ничего не достойна. Только сама капитан, в одиночку разрушая надежду чужаков на победу.

Она закрыла глаза и долго выдохнула. Никаких сожалений. Райли чувствовала себя слишком восхитительно, а поэтому мысли о чём-то плохом совсем не проникали в её голову.

Андерсен почти удалось кого-то задушить.

Она не понимала это желание. Просто знала, что ей будет очень приятно наблюдать за мёртвым телом рядом. Главное, чтобы именно она довела человека до этого состояния — иначе в этом не будет никакого смысла.

Вэл бы навсегда осталась рядом с Райли, если бы той удалось довести дело до конца.

Тревожность предпочла бы, чтобы головной отдел был освещён вырвиглазным оранжевым цветом. Нежно-голубой казался враждебным, неуютным и страшным. Это был цвет холода и безумия, которое овладевало Радостью и Райли одновременно.

И самое пугающее, что обе не видели в этом ни единой проблемы.

Радость переживала лишь из-за того, что их отношения с Тревожностью пошли крахом. Последняя тоже беспокоилась на этот счёт, но не в первую очередь. В основном она волновалась из-за того, что жизнь Андерсен помчится под откос. Очень быстро и стремительно.

И случится это гораздо раньше, чем Тревожность могла предположить. Она наивно думала, что сможет сдерживать новое самосознание хотя бы какое-то время — даже если бы это была всего лишь жалкая неделя, Тревожность уже могла бы гордиться собой.

Оказалось, она не сумела продержаться ни дня.

Тревожность старалась, дёргала за рычаги и жала кнопки, когда Андерсен оказывалась в заносе. Предотвращала насилие и проблемы путём того, что всё обходилось меньшим злом. Она прилагала все усилия, которые было возможно, но всё оказалось тщетно. Радость всего парой слов убедила её в том, что Райли знала, что делала. Но, кажется, по-настоящему это было не так.

Андерсен хотела, но не знала, зачем. И Радость позволяла ей идти на поводу у любых своих желаний.

Это всегда было прямой обязанностью Радости. Просто желания раньше были заметно безобиднее: побаловать себя мороженым или жирной едой после тренировки, не сделать домашнее задание из-за того, что оценки и без того были хорошими или, на худой конец, потратить абсолютно все карманные деньги на подарок для Вэл. Совершенно милые, хорошие желания. У них тоже были последствия, но столь безобидные и лёгкие, что даже Тревожность предпочитала не обращать на них внимания.

Теперь же стремления были другого толка.

Из них троих только Радость понимала, зачем Андерсен это устроила. Пыталась убить Ортис, которую честно и искренне любит. Сожалела о том, что ничего не вышло и о том, что завтра предстоит с этим разбираться. Но совсем не переживала насчёт того, что Вэл, попытавшись разобраться, ужаснулась и ушла. И вряд ли когда-то войдёт в эти двери.

— Зачем она навредила Вэл? — снова попыталась добиться ответа Радости Тревожность. — Мы её потеряли, понимаешь? Райли больше не в отношениях, — нагнетала она. Развернувшись к Радости, она стала активно жестикулировать. — Вэл теперь её ненавидит. Считает психом. Разве можно простить нечто подобное? — Тревожность нахмурилась, не обращая внимание на состояние Радости. — Я бы не приняла даже самые искренние и красивые извинения, если бы моя девушка попыталась…

Тревожность сама замолчала, закрывая рот ладонью.

Её язык работал куда быстрее, чем мозг. Она стала слишком нормально ощущать себя рядом с нынешней Радостью. Говорила с ней так, будто вчерашней ночи и в помине не было. Это не вылетело из головы Тревожности — последняя ночь навсегда врезалась в память — просто Радость так спокойно и мирно стояла рядом, не мельтешила и не высказывал никакие безумные гипотезы и идеи. Совсем, как раньше, просто выслушивала возмущения и переживания Тревожности.

— Радость, я…

— Не оправдывайся, — покачала головой Радость и потёрла один глаз ребром ладони. — Милая, я поняла всё в тот момент, когда ты назвала меня чудовищем, — её счастье за Райли моментально куда-то улетучилось, будто его вовсе не было. — Я просто довольна тем, что ты всё равно позволяешь быть рядом и не гонишь, — Тревожность стыдливо опустила голову и уложила руки себе на плечи. — Ох, нет, милая, не расстраивайся, пожалуйста, — Радость несмело обняла её и уткнула носом себе в плечо. Тревожность потёрлась лбом о неё и тяжело шумно вздохнула. — Я всё понимаю, — успокаивающе говорила она. Тревожность обняла её за талию и сильно сжала. Хотелось получить как можно больше тепла. — Ты никогда не простишь меня. Сколько бы я не говорила, что мне жаль.

— Я буду пытаться, — пообещала Тревожность, заставив Радость нежно грустно улыбнуться. — Честно, буду.

Радость покачала головой и больше ничего не ответила.

Она не требовала от Тревожности прощения. Не прошла совершенно ничего. Радость считала свой план идеальным и правильным, но неумолимо корила себя из-за того, что не обсудила его с Тревожностью. Скорее всего, она в самом деле предложила решение гораздо лучше.

Когда Райли было тринадцать лет, а новые эмоции только появились, Тревожность усадила всех в банку и отправила в хранилище секретов. Спустя время, это казалось куда менее гуманным способом, чем убийство. Хранилище было пустым и холодным, а выбраться из одиночной камеры не представлялось возможным. А в этот раз Тревожность точно не допустила бы их побега, чтобы план не сорвался, как в предыдущий раз.

Но это было бы лучше, чем расправляться с ними столь кровавым и чудовищным способом. Тем более, на глазах у Тревожности.

Радость не могла представить, возможно ли простить её за это.

Она прощала Тревожности очень много за эти пять лет. Но теперь абсолютно ничего не приходило на ум, ведь проступки были слишком уж незначительными. Нервных срывов у Райли за эти пять лет было не так много, а поэтому и ругать её было практически не за что. Обиды были скорее за мелочи вроде того, что она не позволяла Андерсен спать по ночам или полностью выветривала все знания из её головы перед экзаменом. Но не более того.

Радость сделала что-то гораздо хуже, чем Тревожность когда-либо подумала сотворить. Вину она за это не чувствовала, но понимала, что её надо было искупить.

Виновата она исключительно перед Тревожностью. Перед Райли она только выполняла свой долг. Делать Андерсен счастливой — её главная задача. И Радость считала, что добиться этого можно исключительно радикальными методами.

Она ойкнула, когда Тревожность навалилась на неё всем телом.

Радость выпрямила её за плечи и заметила, что Тревожность уснула. Должно быть, вымоталась за такой тяжёлый и непредсказуемый день. Была настолько напряжена и устала, что просто провалилась в сон у Радости в руках. Даже не исказал опоры; чересчур много событий, слишком длинный день.

Подняв Тревожность над полом, Радость крепко прижала её к себе, чтобы не уронить. Она казалась очень маленькой и хрупкой, поэтому её нужно было нести бережно и осторожно.

В руках Радости был самый ценный груз из всех возможных.

С ней в руках было так хорошо и уютно, что Радость пыталась оттянуть момент того, когда придётся отпустить. Поэтому она отправилась с Тревожностью на руках в сторону спален, чтобы забрать одеяло и хотя бы одну подушку. Было боязно зи-за того, что она могла потревожить чужой сон, а поэтому оставалось надеяться, что Тревожность спала крепко и безрассудно.

Затем одеяло и подушка оказались на излюбленном массажном кресле.

Радость осторожно положила на кресло Тревожность и, укрыв её одеялом, хотела уйти в спальни, но её резко схватили за руку. Она вздрогнула и ойкнула, поворачивая голову обратно.

— Останься, — тихонько сказала Тревожность, даже не открывая глаза.

Шумно выдохнув, Радость села на край кресла. Она гладила её по голове, даже не думая убрать или выхватить запястье из чужой хватки. Тревожность сама придвинулась к ней ближе, стараясь не сломать эту иллюзию того, что всё в порядке.

Они просто ложились с Радостью спать, будто всё хорошо.

Тревожность думала о том, что, даже если Радость попытается задушить её во сне, сопротивляться она не будет. Куда проще будет сдаться, чем продолжать бороться с разрастающимся безумием.

Очень страшно умереть от рук Радости. Но лучше так, чем продолжать бороться.

Дождавшись, пока Тревожность окончательно уснёт и мило засопит, Радость осторожно легла рядом. Она тяжело вздохнула, пытаясь сбросить напряжение. Чтобы не чувствовать себя в этой постели лишней.

Когда Тревожность начинала дрожать и дёргаться во сне, Радость тихонько мычала и напевала её любимую колыбельную, пока на спящем лице не расцветала улыбка. Это ведь была её обязанность.

Она должна приносить счастье Райли и Тревожности. И, если первая теперь справлялась с этим сама, то с последней нужно будет долго и упорно работать. Восстанавливать её доверие и любовь к Радости после случившегося.

Радость закрыла глаза и поцеловала Тревожность в лоб.

Нужно было хорошо выспаться.