***
Потеряться в тёмном и неизведанном раньше лесу кажется Донмину намного безопаснее, чем каждый раз теряться в глазах оттенка горячего чая с рябиной, ведь от них невозможно оторваться. А ещё Хан не может перестать рассматривать, как каштановые волосы плавно развиваются по ветру, заставляя друга слегка сморщить носик, а после потянуться ладонью к волосам, чтобы придать им более-менее нормальный вид. Только вот Донхён не знал, как же прекрасно выглядит в этот момент: окружённый зеленью небольшой лужайки, яркими ароматами, разобрать которые довольно тяжело, с раскрытыми прекрасными очами, в которых наступающий малиновый закат выглядит куда привлекательнее нежели на васильковом небе, с улыбкой яркой, насколько звёзды вместе с солнцем не смогут осветить весь этот мир (или же мир Донмина).
Поэтому Хан не удерживается, хватается за старенькую камеру, перешедшую ему от старшего брата, а после тишина на лужайке прерывается характерным щелчком, который привлекает задумчивого парня. Донхён хлопает глазками в знак непонимания, а после щурит их, наблюдая за Донмином, что прячется за объективом, стараясь скрыть давно вырывающуюся в присутствии друга влюблённую улыбку. Не хотелось вот так глупо попасться, но, увы, Хан сначала делает, а только потом думает, что частенько заставляет его краснеть.
— Тэсан-а, только не говори, что ты меня сфотографировал, — прозвище, которым зовёт его Ким чуть ли не с самого детства, нежно ласкает уши, благо те скрыты за смоляными волосами, иначе бы Хан умер со стыда.
— Зачем ты мне сдался? — у него даже получается показательно закатить глаза, а после отвести камеру на дорожку, ведущую прямо к городу, от которого они ненадолго сбежали, наслаждаясь красотой природы и тишиной, которой очень сильно не хватает в жизни старшеклассников.
А вот шатен ещё немного прожигает друга своим подозрительным взглядом, а после отворачивается — посматривать на пробегающих белочек намного интереснее, чем краснеть от осознания того, что Тэсан его сфотографировал. Ведь ему прекрасно известно, насколько Хан дорожит плёнкой на камере, поэтому и снимки делает очень редко, запечатляя самое-самое, что привлекает его и что он считает красивым. На этом мысли прерываются. И резко становится душно, хоть и прохладный вечерний ветерок забирается под лёгкую кофту, запуская стадо мурашек по коже, которые слегка раздражают.
Красивый... Как часто это слышал Донхён от своего лучшего друга? Наверное, ни разу. Донмин вообще старался не делать комплименты, потому что считал это глупым занятием, ведь всё и так видно. Каждый раз отвечая подобным образом, он всегда вгонял в тупик Кима, который, кажется, не заметил, как стал чаще проводить время перед зеркалом и открытым шкафом перед их редкими встречами. Хотелось ли ему выглядеть в тёмных, словно глубокая ночь, глазах красивым? Скорее всего, да. Нет, даже очень хотелось, ведь... нравится ему Тэсан очень сильно.
А вот признаться очень сильно страшно. Кто знает, что творится в этой тёмной макушке? Даже ему, Донхёну, тяжело догадаться хоть о чём-то, ведь Хана довольно сложно прочесть, практически невозможно. Раньше было легче. Детство было радужным и весёлым, да и никаких чувств, кроме крепкой дружбы и какой-то особой связи, не было. А сейчас, будучи подростками, всё резко поменялось, хоть и та красная нить ещё не разорвалась, но было видно, как двое парней слегка отдалились друг от друга. Или же это казалось только Донхёну, который частенько воспринимал всё близко к сердцу? Неясно.
Вот Хан, закусив край губы, наводит камеру на васильковые проблески на небе, заполненное пухлыми облаками и окрашенное, в основном, в малиновый оттенок. И эта привычка кажется довольно милой, из-за чего удержаться от улыбки невозможно. Тёплая, словно яркое солнышко июньское, улыбка расцветает на лице. Вся она лишь для одного конкретного человека, который, как кажется Киму, вовсе замечать его не хочет.
Или снова кажется?
Ведь объектив незаметно оказывается сфокусированном на Донхёне, что поправлял недавно сделанный венок из почти что иссохших ромашек. Хотелось его подарить Тэсану, ведь не зря же всю лужайку обходил и долго выбирал из собранных цветов те, что ещё не потеряли весь свой вид и красоту. Только вот всё равно эта глупая нерешительность останавливает. Что, если Хан запульнёт этот венок к чёртовой матери, за какие-нибудь кусты, как делал с валентинками и шоколадом на праздники в школе? Что, если после этого он потеряет того, кем восхищается уже долгое и продолжительное время?
— Не дуй губы, — слышит сбоку Ким, поворачивая голову к брюнету. Он смотрит в объектив, а после, замечая широкую улыбку, которую уже нельзя было спрятать, его кончики губ приподнимаются. Он за мгновение принимает милую позу, которая вызывает внутри у обоих довольно смешанные эмоции. — Боже, зачем?
Донмин ничего больше не говорит, падая в сочную траву, прикрывая глаза. Учащённый ритм сердца отдаётся в ушах, пока одна из ладоней оказывается в области груди, будто бы она сможет спрятать все те чувства, не дающие спокойно мыслить. Находиться рядом с шатеном уже было невыносимо настолько, что хотелось подняться на ноги и убежать на всей скорости, на которой только возможно. Потому что совсем скоро Хан признается в том, что очень сильно и бесповоротно влюблён. А это безумно опасно. Тогда все моменты, связывающие их двоих, резко треснут, словно хрупкое стекло на рамке в его комнате, которая украшена общими снимками.
И пока Тэсан прибывал в своих мыслях, игнорируя копошения рядом, не сразу чувствует тяжесть, приятно давящую на колени. Он хмурится, а после резко подрывается, практически сталкиваясь носом с Донхёном, что округляет глаза от сложившейся ситуации. Что им в этот момент руководило, непонятно, но самое странное следует дальше, желая избежать неловкости, что уже стала пробираться между ними:
— Как думаешь, мы будем соулмейтами в каждой последующей жизни?
— Ты думаешь, мы соулмейты?
Встречного вопроса, который кажется коснулся его губ, Ким уж точно не ожидал. Вот и застывает как статуя, при этом не забывая часто моргать — глупая привычка при волнении.
— Н-наверное, — прокашливаясь, всё же отвечает Донхён, — не зря ведь столько времени дружим, — его глаза неосознанно оказываются где-то внизу, рассматривая старенькую камеру, которую Донмин уже успел украсить яркими маленькими наклеечками, некоторые из них ему дал именно Ким, — да и вроде... неплохо понимаем друг друга?
— Правда? — ладонь Тэсана аккуратно и нежно поддевает острый подбородок, чтобы наконец заглянуть в глаза, которые в последнее время старается избегать. И снова видит в них столько всего красивого, интересного и яркого. Хотелось запечатлеть это своими, а после распечатать и развесить этим снимком всю свою комнату. Где-то среди всего прекрасного в светло-карих глазах находит и себя. Возможно, это и придаёт сил для того, чтобы наконец узнать то, что долгое время волнует сердце. — Так о чём же я думаю?
Ким сглатывает, когда чувствует, что лицо друга становится непозволительно близко, а тихий шёпот оседает на сухих губах, которые Донхён прикусывает. Шатен теряется от вопроса, не понимая, что на него ответить, ведь размышлять о том, что в голове у Хана, совсем не получится. У него у самого там какой-то кавардак, приукрашенный лепестками нежных пионов, так, чтобы отвлечь внимание от спутанного клубка. А ведь ответить-то что-то нужно, только вот что?
Тем временем ладони Донмина невесомо придерживали за талию парня, который хотел было сорваться на бег. Только вот теперь бежать было некуда — везде тупик, а Хан просто так не отпустит, пока не получит чёткий ответ от друга. Его тёмные глаза, глубокие, как чёрные дыры в мерцающей галактике, будто гипнотизировали и заставляли сдаться прямо в крепкие руки, в которых можно было наконец поведать о том секрете, хранящемся в сердце.
— Я не уверен, — тихонько отвечает Ким, стараясь не так уж и часто сталкиваться с очами напротив, — может быть?..
— Может быть? — так же шёпотом переспрашивает Хан, не давая другу увильнуть от ответа. Притягивает шатена ближе, вынуждая того уже в который раз за день удивлённо похлопывать глазками, в которых хранится слишком много тайн, каждую из которых хотелось разгадать, если Тэсану, конечно же, разрешат это сделать. — Не томи, Донхён-а.
Собственное имя кажется чем-то волшебным, когда оно вырывается с персиковых губ Донмина, который всматривается в лицо настолько внимательно, что из-за его взгляда хотелось спрятаться куда-нибудь в чащу раскинувшихся позади деревьев. Темнота в очаровательных глазах, хоть и слегка пугала, до безумия привлекала. Оторваться от созерцания чёрного океана было невозможно, поэтому Ким частенько молчал, когда смотрел прямо в эти пьянящие очи — уж слишком обворожительными они были, чтобы отвлекаться на что-то другое.
— Может быть, — продолжает шатен, смочив аккуратно и быстро подсохшие губы, — х-хочешь поцеловать?
— Очень.
Ответ следует незамедлительно. И не успевает Донхён слова произнести, как его губы попадают в сладостный плен чужих. Тэсан устраивает свои ладони на острых скулах, пальчиками мягонько поглаживая фарфоровую кожу, что будто блестела даже при закатных, уже ставших сиреневыми, лучиках. В поцелуе чувствуется нежеланная неловкость, но деться от неё при первом поцелуе некуда. Когда руки Донхёна оказываются на талии, слегка сжимая, становится намного лучше. И вся смущённость куда-то испаряется, как и ветер, до этого бушевавший на улице.
Оторваться от сладких губ, которые были под запретом, под семью печатями, было невозможно. Однако всё же необходимо, чтобы наконец разрешить всё словами, которые были важны для обоих. Чмокнув напоследок клубничные губы, Тэсан опускает свою голову на плечо, вдыхая любимый аромат горьких орехов, который всегда веет около Донхёна. Носиком упирается в шею, словно пытается наполнить свои лёгкие привычным и любимым запахом вместо ментоловых сигарет, скуренных по дороге сюда.
— Я думал, что мне будет достаточно обожать тебя на расстоянии, — наконец говорит Донмин, отрываясь от друга и заглядывая ему в глаза. На ощупь находит его ладони и переплетает пальцы вместе. Чувствует лёгкую прохладу от кожи, поэтому хмурится, а после подносит к своим губам, аккуратно дуя на них горячим воздухом.
— И я так думал, — признаётся Ким, наблюдая за милыми действиями Хана, — только вот с каждым разом твоего внимания и присутствия не хватало всё сильнее. Я не знал, куда себя девать.
— Поэтому игнорировал долгое время? — Тэсан не теряет времени, припоминает странное поведение шатена, который заливается в очередной раз яркой краской, украшая милые щёки.
— Как будто сам не избегал меня, — только вот и Донхёну было что припомнить другу, который отлетал за два-три метра от Кима, если тот приближался, — так что 1:1.
— Сейчас это не так уж и важно, — улыбка мгновенно расцветает на лице Хана, который скрывает их сцепленные руки в карманы своей кофты, — главное, что у нас взаимно, правда ведь?
— Верно.
Они смотрят друг на друга, видят отражения себя в любимых глазах и не могут сдерживаться от очередного сладкого поцелуя, который оседает внутри чем-то похожим на сахарную вату. Всё вокруг застывает, мир перестаёт иметь значение. Только они. Вдвоём. На любимой лужайке, окружённые высокими деревьями и почти засохшими ромашками. И понимают, что обожать тихо, со стороны — просто невозможно. Лучше делать это в открытую, так намного приятнее и слаще. Ну и ощущать тёплое дыхание друг друга, теряться в первых, вызывающих трепет касаниях, краснеть от признаний, которые записываются на диктофон в голове, млеть от объятий родных и нежнейших, что хотелось навсегда остаться в них, в любимых руках, обвивающих талию, ощущая, как персиковые губы оставляют призрачные поцелуи на прядках волос, плавно переходя ко лбу — прекрасно.