Последние лучи солнца медленно уходили в закат, тонули в длинных тенях пригорода Драконьего перекрестка. Тав прикрыл глаза от тепла на коже, неуловимая грусть пробежала в мыслях, он провел по лицу рукой, вздыхая, ускорил шаг.

Витиеватые тропинки, почти заросшие травой, вели его своими изгибами дальше, рюкзак перезванивал безделушками и добытыми артефактами, разбавляя безлюдную тишину. За небольшим пролеском показался дом с покатой крышей, огражденный невысоким забором, на котором красовалась, уже покрасневшей от нехватки солнца листвой, виноградная лоза, почти полностью закрывая обзор на внутренний двор незваным прохожим. 

В этой части города не было людно. Это и являлось одной из причин выбора именно этого дома, хоть он и был староват — крышу пришлось подлатать, разбитые окна сменить новыми, скрипучими половицами только предстояло заняться. Но эта интимность, это личное пространство, их личное пространство, того стоило.

Стемнело. Астарион сидел на крыльце, картинно положа ногу на ногу, с какой-то книжонкой в руке и будто бы не ждал возвращения Тава. Украдкой он поднял взгляд на открывающуюся калитку и, увидев его, быстро убрал глаза обратно, упершись в страницы, которые мгновенно размылись, стоило только мыслям заняться другим. 

Снова нахлынуло волнение. Тав даже не представляет, насколько негодует Астарион по сей день от стремительно развившихся событий, от того, как ему предложили разделить кров, будто не он пах угрозой клинка и острых зубов, буквально несколько месяцев назад. Будто не он воспользовался Тавом, видя влюбленный взгляд, прикованный к себе, изо дня в день, втягивая в тяжбу и надеясь на защиту от Касадора. Будто не он соблазнил его тогда в лагере, как очередную жертву для бывшего хозяина. «Скользкий пес», - мелькало позже в голове от осознания того, что он не научился жить иначе, чем учил его мастер. Невероятно мучительно было понимать, что с Тавом он мог поступить также, что он мог погубить его, если бы обстоятельства сложились иначе. Руки дрогнули. 

Но он никогда не был так далек от правды в своих представлениях о ближайшем будущем, ему казалось, когда путешествие подойдет к концу — их отношения тоже. При всех обещаниях и признаниях, он не надеялся, что Тав ему действительно доверится после всей той лжи, что вампир вложил в этот союз вначале. Как бы больно не было признавать это, Тав имел полное право покинуть его. Но они все еще вместе. Поэтому каждый раз, когда их дом наполовину пустеет дольше, чем на день и Астариону приходится проводить ночь в одиночестве, в голову начинают лезть неприятные мысли. 

Вечер позднего лета уже отдавал осенней прохладой. Тав потер нос, подходя к крыльцу. От такой погоды безумно хотелось подхватить возлюбленного на руки и утащить греться, укутавшись в плед, но конечно Тав не ожидал распростертых объятий и не спешил навязывать их сам, он давал им время, сколько угодно времени, ведь однажды, он уверен, Астарион непременно откроется, иначе и быть не может, это чувствовалось с каждым днем все отчетливее. Их отношения медленно наполнялись по крупице, и все же неуклонно и уверенно. 

Астарион вслушивается в шаги, в шелестение травы и цветов, от прикосновения к которым, аромат тут же разносится по всему двору, долетает до крыльца и щекочет нос своей сладостью. Тав с заботой выбирал и высаживал эти цветы полмесяца назад, тогда было совсем неясно для чего спаситель Врат Балдура возится с такой ерундой. Но теперь, не без помощи магии буйного роста, все растения зацвели и все встало на свои места. Он выбирал только те цветы, что цветут после заката: скромные ночные флоксы с их лиловыми пятнами и конфетным запахом, белоснежный луноцвет, чьи атласные кипельно-белые цветки раскрываются только с приходом сумерек, душистый табак россыпью которого в отражении луны в траве загораются сотни звездочек. Однако, внимание Тава было увлеченно совершенно другим прекрасным цветком, посреди освещенной лунным светом картины. 

Астарион наблюдает исподтишка, когда Тав аккуратно подходит к нему, скрипя деревянными ступенями, со звоном ставит рюкзак, садится рядом.

- Ты долго, - сказал, не отводя от книги глаз, - а говорил, что не хочешь оставлять меня ни на секунду, - нарочито вздыхает, - в итоге оставил почти на два дня. Мое сердце разбито.

Что-то внутри кольнуло, от своих же слов. Никак нельзя было подумать еще совсем недавно, что он, вечно игнорирующий собственные чувства, вдруг начнет причитать своего спутника из-за отсутствия в какие-то ничтожные для их жизней два дня. Но теперь одиночество переживалось острее, особенно, когда ему казалось, что Тав может не вернуться обратно. Астарион уже много раз представлял как Тав уходит, как выбирает кого угодно, только не его самого, как видя вампира насквозь он с жалостью говорит: «Я ошибся, извини». Доверившись, его могут сломить также быстро как и вознести. Мысли, что его место может занять кто-то другой, роем ядовитых насекомых жалят нутро. Все его естество шепчет, что он тут незаконно, просто никто пока не догадался. Ничто не длится вечно, скоро в нем точно разочаруются.

Тав кладет ладонь на руку держащую книгу, мягко давя на нее. Алые глаза поднимаются, изображая обиду, сощурившись. 

 - Я тоже скучал по тебе, - говорит он нежно, будто боясь спугнуть, смотрит в глаза.

От такого открытого взгляда Тава, губы тронула улыбка. Астарион отворачивается, опускает книгу на колени, смотрит куда-то вдаль, наклоняется в сторону Тава, прижимается к плечу, кладет голову и прикрывает глаза, тая в немом приливе спокойствия и тепла. 

О чем была книга? Вылетело из головы.

- Я задержался у Уилла. Он снова вернулся из Аверно на неделю, чтобы помочь отцу. Совсем не ожидал, что это займет целых два дня, - сказал Тав, не скрывая сожаления.

- И чем же таким он тебя занял, что ты забыл вернуться домой? - Последнее слово еще несколько раз эхом прозвучало в голове, оставляя приятное послевкусие.

Возможно, этого действительно не хватало Астариону — надежного места, где он мог чувствовать себя в безопасности. Замок Касадора всегда был диким, негостеприимным, но даже его он почти несколько столетий был вынужден называть домом. Сейчас же дом — это что-то более ценное, это кто-то, кто в нем вместе с тобой, с кем можно ощутить комфорт, а не нескончаемую боль от пыток моральных и физических, не бесконечные унижения, не то место, где безраздельная собственность господина ощущалась как удавка на шее.

Сейчас дом — глоток свежего воздуха. 

И хоть он точно знает — ничего нельзя принимать как должное, сейчас Тав только его, в эту самую минуту, в которой они сидят рядом, слышат дыхание друг друга, наблюдая, как зарождаются первые звезды на небосводе Побережья Мечей.

- Восстановление города — дело не быстрое, как оказалось, пришлось участвовать в заседании Огненных Кулаков, а после разбирать целую кипу бумаг, - Тав вздохнул. - Я уже жалею, что согласился помочь Рейвенгардам, кажется, они пренебрегают моим временем. Я думал, Уилл будет звать меня только в особых случаях, например, если на город нападут демоны. Или хотя бы латунный дракон.

Астарион приглушенно смеется, - Я говорил тебе с самого начала, дорогой, Уиллу нужно лишь твое лицо, твой статус, - прижимается крепче к плечу, - в отличии от него, мне нужен весь ты.

Тав берет его ладонь в свою, и переплетая пальцы, говорит:

- Может, поэтому я и живу с тобой, а не с Рейвенгардами. 

- Знаешь, то, что Карлах была брошена на целую неделю, а я всего на два дня, немного развеивает мою грусть. Бедная девочка, ее парень совсем не ценит ее, - вздыхает Астарион. - И все же.. я бы пожелал почаще видеть мою прелесть, - подносит сплетенные руки к своим губам, целует костяшки.

Тав правда стал для него драгоценностью, кем-то большим, чем все, кто был в его жизни прежде. Друг, возлюбленный — все это для него впервые и как бы хотелось, чтобы надолго.

За множество любовников он так и не познал любовь хотя бы на десятую ее часть. Не осталось добрых воспоминаний, только вязкое чувство отвращения. Как бы не хотелось запнуть мысли о прошлом подальше, обвинить себя в том, что загубил столько судеб за свою жизнь отродьем — не получалось, он был вынужден пресмыкаться, исполнять приказы, словно марионетка, надевающая маску обаятельного и харизматичного любовника, угодника всем и вся, кто был готов отдать себя в первую же ночь. Тогда он был сломлен, был жертвой. Осталось каким-то образом это пережить и оставить позади.

Когда иллитиды похитили его посреди ночи из Врат Балдура, Астарион уже попрощался с жизнью, лишь завидев солнечные лучи, не в силах укрыться, и смирившись с очередной неудачей. Но вместо выжигающих лучей на его коже ощутилось рассветное тепло. Он упал на колени, посреди заливающейся светом поляны и взвыл — так он надеялся на избавление от страданий, но даже смерть ему не подвластна. Боги не слышали его молитв прежде, но кажется никогда не пренебрегали возможностью посмеяться. 

После вспышка отчаяния сменилась усталостью. Астарион встретил Тава и Шэдоухарт, последовал за ними обреченно глядя в спину не на шутку раздражающему лидеру, который тратит их драгоценное время на бескорыстные глупые поступки. «Если хочешь добиться желаемого — нужно идти по головам», - повторял Астарион. Но, боже, почему его общество становится приятно после нескольких недель проведенных вместе, что он даже сам будто бы стал побуждаться к добродетели, хоть и не подавал вида и, как прежде, не упускал случая осудить очередное взятое поручение на спасение какого-нибудь дурака, угодившего в плен к гоблинам. 

И неудивительно, Тав помогал ему без раздумий со всем, что тревожило вампира, будь то гур, охотившийся на Астариона или шрамы на его спине, то, как он без раздумий принял его голодное и пугающее Я, как дал испить своей крови и продолжал с улыбкой отдавать ее каждую ночь, несмотря на усталость на следующее утро, поражало Астариона и растапливало его мертвое сердце, — Тав улыбался. Было неясно, его ласковые слова и поддержка символизируют ухаживания или это просто забота о сопартийце? Тогда хотелось бы думать, что первое. Сейчас хочется еще больше.