Дверь за новобрачными закрылась. Горничная приняла верхнюю одежду у господина и госпожи Хэ. Несмотря на то, что день свадьбы был утомительным и торжества закончились только глубоким вечером, настроение у Лин было отличным. Она улыбнулась супругу, и Чэн устало кивнул ей, провожая взглядом.

      Его жена. В белом классическом платье с тонким корсетом и кринолином, сверкающими в чёрных волосах, уложенных в затейливую причёску, драгоценными шпильками. Теперь уже Хэ Лин была действительно красива. Наконец, она поднялась по лестнице, исчезая на своей половине дома. Они приобрели роскошный особняк, ровно половину которого его невеста обставляла сама по своему вкусу.

      Чэн знал, какие слухи про него ходили. Что Хэ Чэн – импотент, либо не интересуется сексом ни в каком виде. Потому что долгое время никто не видел с его стороны интереса ни к одной женщине, как ни старались узнать, информаторы докладывали, что он не посещает бордели, ни с кем не встречается, да и вообще смотрит на людей с космическим бесстрастием. Его холоднокровие и равнодушие в итоге создали ему репутацию бездушного монстра. И это, в конечном итоге, вызывало только большие опасения конкурентов – ведь к нему нельзя было подобраться и с этой стороны тоже. Но клан требовал наличия наследников, и игнорировать это было сложно.

      Некоторые сочувствовали его будущей жене, о помолвке Чэна с которой ещё при жизни объявил предыдущий глава клана, господин Хэ Дэминг. Но Чжао Лин отвечала всем с милой улыбкой, что её жених — именно тот мужчина, о котором она всегда мечтала. И Чэн отвечал точно так же. При этом ни один из них не кривил душой.

      Сейчас госпожа Хэ Лин, хозяйка Хэ, как теперь будут звать её везде и всюду, прошла в свою уютную спальню. Личная горничная, которая переехала с ней из отцовского дома, помогла ей расшнуровать надоевший корсет, освободила от тяжёлых украшений волосы, рассыпавшиеся по белым плечам. Когда платье было аккуратно снято и унесено в гардеробную, она блаженно потянулась, разглядывая себя в зеркало. Лин знала, что красива. И рядом с Чэном смотрелась просто великолепно. Она пришла в игривое настроение и поймала вернувшуюся горничную за талию, оглаживая круглую порозовевшую щёчку девушки, её белую шею. Та не осталась в долгу, нежно целуя руку хозяйки.

      — Душа моя, Лили, эта свадьба все соки из меня выпила. Но подожди немного, я скоро вернусь…

      Впереди её ждал прохладный душ, бассейн и отличная массажистка. Лин нужно было заботиться о здоровье, ведь через пару недель придёт навестить клинику. Они с Чэном сразу решили, что не будут затягивать с первым ребёнком. Она с волнением думала о том, что станет матерью, к счастью, для этого ей не придётся взаимодействовать с мужем… Да, они с Чэном были отличной парой. А его деньги помогли не только укрепить бизнес отца, но и позволят ей жить так, как она хочет. Она и её милая Лили…

***

      Проходя затемнёнными коридорами своего нового дома, Чэн вдруг вспомнил тот день, всего полгода назад, когда ему разрешили наконец-то посетить переведённого из реанимации в палату А Цю. Он хотел бы ходить как цепная собака вокруг госпиталя в ожидании этого момента, но дела не ждали, и пришлось заняться оформлением наследства и организацией похорон. Мобильный Цю оказался выключен, а потом и вовсе обнаружился у того же Левши, который теперь был одним из наиболее приближённых нового главы. Парень искренне переживал за Цю-гэ, как они все его называли, и вызвался уладить вопросы с госпиталем и сообщать боссу немедленно обо всех новостях.

      Организация требовала перестановок, но всё было отложено до похорон прежнего главы. Хорошо ещё Тянь без лишних слов приехал и взял на себя немало забот. Они не так много общались последние годы, но оказалось, что тот скучает по брату, каким он его помнил. И рад видеть, как к Чэну мало-помалу возвращается способность выражать свои чувства, пусть всё ещё скупыми словами и жестами.

      Были и острые, напряженные моменты. Как и всегда при смене власти, многие считали возможным под шумок ухватить что-то из не принадлежавшего им ранее. Пришлось вызвать команду из преданных лично ему ребят из Нанкина, чтобы не пришлось потом разгребать накопившиеся проблемы долго и мучительно. В такие моменты Чэна выручала привычная сосредоточенность и безжалостность. На него работала репутация и понимание подавляющего большинства, что лучше присоединиться к Хэ Чэну сейчас, чем нажить себе врага в его лице.

      Гроб с Дэмингом благополучно был зарыт на два метра под землю, когда Левша рапортовал, что наконец-то можно приехать. Предупредив Тяня, что отлучится, Чэн на этот раз вызвал машину с водителем. Ему нужно было подумать по дороге. Подумать, что и как он собирается сказать человеку, которого не видел год. Что происходило всё это время в жизни А Цю? Может быть, он только думает, что между ними всё по-прежнему. Да и как это — по-прежнему? Хочет ли ещё А Цю быть ему… кем? У них тут не далёкая Европа с не менее далёкими Штатами. Да и там подобные отношения приветствуются далеко не во всех кругах. Примерно тогда он вспомнил о Чжао Лин. И решил после визита в больницу впервые поговорить с ней наедине. До этого их встречи проходили только на различных мероприятиях, где вокруг постоянно кто-то находился. Стоило понять, что на самом деле на уме у девушки.

      Она слыла умницей и красавицей, и если второе можно было увидеть воочию, то с первым предстояло разобраться. Отец Лин когда-то обладал большим влиянием и значительным капиталом, но постепенно скатился, не удержавшись на верхушке, где постоянно нужно было доказывать, что ты всё ещё готов рвать глотки. Почему Хэ Дэминг не отказался в своё время, переключившись на более выгодный вариант — оставалось догадываться. Впрочем, Чэн вскоре нашёл ответ. Чжао Лин оказалась для него идеальной невестой, которая искренне обрадовалась тому, что у них будут разные спальни, максимально удалённые друг от друга. Они быстро пришли к соглашению по всем пунктам, и назначили дату свадьбы после завершения положенного траура.

      … когда он появился на пороге палаты, Цю с трудом приоткрыл веки. Он выглядел очень бледным и усталым. Увидев, кто пришёл, вздрогнул и отвернулся. Эта реакция озадачила Чэна, и он некоторое время топтался у входа, совершенно непривычно для себя, не решаясь даже подойти. Одного взгляда хватило, чтобы вернулось ощущение, что он покрывается сеткой трещин. Ещё один шаг, одно слово — и он умрёт на месте, не выдержав всего, что сейчас разрывало его изнутри. Он скорее почувствовал, чем услышал, очень тихий едва ли не шёпот.

      — Опять ты… так нравится меня мучать? Хотел бы я уже сдохнуть. Может быть, хотя бы тогда перестал тебя видеть везде. Всем было бы легче. Мне так точно, — он замолчал, переводя дыхание. Даже эти почти неслышные слова забирали силы. — Какого хера… год прошёл, но стоит закрыть глаза — снова вижу тебя. Я тебе не нужен, понимаю… дожил. Говорю с твоим призраком. Если так пойдёт, меня всё-таки закроют в палате с мягкими стенами. Надо заканчивать. Надо отпустить тебя. Чэн. Почему мне до сих пор так больно, что не спасают ни уколы, ни капельницы, м? Молчишь. Ты всегда молчишь. Скажи мне хоть слово, может быть, перестанет так болеть вот тут? — он поднял руку, на которой выделялись синие вены, и пластырь держал прикрепленный катетер. Потёр грудину, морщась. — Я безнадёжен…

      В этот момент внутри всё же взорвалось чем-то оглушающе-резким, несколько шагов, и он опустился возле больничной койки на пол, хватаясь за руку, как за единственный ориентир. В глазах жгло и плыло, он уже ничего не видел, просто прижимая к себе эту когда-то такую сильную, а сейчас совсем слабую руку и беспорядочно целовал, не понимая, отчего она становится влажной.

      — Прости, прости меня. Теперь всё будет по-другому. Я обещаю. Тебе больше не будет больно. Я сделаю всё, чтобы не было. Хочешь, чтобы я говорил? Я буду. Всё, что хочешь. Расскажу тебе всё, но не сейчас. Сейчас тебе ещё тяжело. Просто знай, что всё закончилось. И теперь я никуда тебя не отпущу. Без тебя так холодно... невыносимо. Ты нужен мне, и всегда был. Никто кроме тебя…

      А Цю сонно моргнул, словно никак не мог понять, происходит ли это во сне или в реальности, прежде, чем пальцы дрогнули и начали ощупывать сначала руки, а потом и лицо. Как вслепую, пытаясь определить, действительно ли перед ним тот, кого он видит. И что это может значить. Когда осознание догнало, он дёрнулся, чтобы подняться, но со стоном упал назад. Видимо, рана не подразумевала таких резких движений.

      — Чэн?! Ты… так я не крышей поехал? Ты здесь? А как же…

      — Всё потом, — пришлось утереть лицо, мокрое от слёз. Оказывается, он умел плакать, просто забыл об этом много лет назад. Стало немного стыдно за этот срыв, но А Цю видел его и не в таких ситуациях, и если перед кем он и мог оказаться на коленях и в слезах с соплями, то только перед ним. К счастью, они были в палате одни, а за дверью дежурила пара надёжных ребят, и никто не мог нарушить их уединение. — Сейчас важно, что ты жив. И… я так понял, что ты меня не ненавидишь за всё, что было.

      Губ коснулась слабая усмешка:

      — Ты же слышал, что я тут нёс. Я… я знаю, что твой отец как-то узнал о том, что тогда случилось. Не сразу понял, что он мог просто запретить тебе со мной общаться. А я со своим эгоизмом не мог заставить себя тихо исчезнуть, как ты хотел. Когда ты уехал в Нанкин, думал, что смогу как-то приспособиться, жить дальше. Но как видишь, всё стало только хуже. Я даже обрадовался, когда меня подстрелили, решил, что наконец-то перестану за тобой таскаться хотя бы таким способом...

      — Вот сейчас ты херню несёшь. Не смей, слышишь, больше рисковать своей жизнью. А теперь — отдыхай, — Чэн поднялся и вытащил из кармана новый мобильный и зарядку. — Вот. Звони и пиши в любое время. Я здесь и буду здесь. Когда тебя выпишут — решим, как и что. И… я понимаю, что ты устал, но…

      Цю и в самом деле пытался изо всех сил слушать его, но было видно, что ещё немного, и сон всё же возьмёт верх. Чэн склонился, проводя рукой по волосам и оставил лёгкий поцелуй на жёстких, пересохших губах.

      — А теперь спи. Я приду завтра.

      Первый раз, когда Цю наконец-то выписали из больницы и они оказались в постели, стал настоящим испытанием терпению обоих. Учитывая, что сбежал оттуда Цю под свою ответственность, и его рана так до конца и не зажила, нужно было двигаться как можно осторожнее. Стоило Чэну стиснуть в объятьях, и он глухо шипел, и приходилось вести себя ещё аккуратнее. Туго стягивающие бинты не давали забыть о том, что едва не случилось. В конце концов, Чэн всё же уложил его на спину, не давая двигаться, осторожно прижимая к постели.

      Вообще последнее время он часто погружался в фантазии, в которых А Цю фигурировал во всех позах. Такого не было даже в юности, и теперь иногда Хэ обнаруживал себя со стояком во время совещаний и без понятия, о чём вообще шла речь последние минут пятнадцать. Впрочем, зная о его скорой свадьбе, все списывали его рассеянность на увлечение будущей супругой. И понимающе кивали, что Чжао Лин и в самом деле способна растопить даже такое ледяное сердце, как у Хэ Чэна. И считанные люди знали, что виной всему не прелестная Лин, а пострадавший во время выполнения задания молчаливый телохранитель.

      И вот, наконец-то, когда их столько претерпевшая любовь больше не встречала преград… они даже потрахаться нормально не могли. Это было бы даже смешно, если бы не было так печально.

      — Извини, — по виску Цю скатилась капля пота. — Я так мечтал об этом, а сам…

      Боль боролась в нём с возбуждением, даже добраться до дома Чэна — уже утомило, но он всё же пытался не показывать своего состояния. Хэ снова оглядел с нарастающим беспокойством:

      — Это у меня нет терпения. Знал же, что тебе нужно оставаться в больнице. Но уволок тебя сюда. Давай отложим, не хватало, чтобы кровотечение началось.

      — Угу, постель тебе заляпать, как целка в первую ночь, будет не очень, — покачал головой Цю, всем видом выражая раскаяние и пытаясь, как обычно, дурацкой шуткой сгладить возникшее напряжение.

      — Да при чём тут постель, если тебе станет хуже…

      — Погоди. Я слышал про одну штуку… не станет. Ты говорил, что тебе было… ну, холодно. Может оно и странно, но нам с тобой, наверное, подойдёт?

      Вся одежда осталась сложенной на кресле, Чэн раздевал его так, словно Цю был из бумаги и мог разорваться от любого неосторожного движения. Глубокие, неспешные поцелуи — это то, что они могли себе позволить без проблем. Было странно никуда не торопиться, то и дело одёргивая себя, чтобы не вцепляться в волосы, не пытаться вжаться как можно ближе, делая всё плавно, поглаживая ладонями всё равно шедшее дрожью тело. Он был тёплым, и вечно холодные руки Чэна слегка согревались. Чэн не знал, приятно ли то, что он делает — за всю жизнь он так и не оказывался ни с кем так близко. Кроме того, единственного раза. Зато теперь намеревался наверстать упущенное, как только Цю достаточно поправиться для этого. Тот изложил свою задумку, чуть запинаясь, видимо, для него говорить о таком тоже не было чем-то повседневным. Мысли о том, был ли за этой время у А Цю кто-нибудь, Чэн решительно задвинул на задворки сознания. После всего он точно не мог ждать и тем более требовать верности от того, кому сам указал на дверь.

      Зато теперь он мог заново изучать его тело, мельком удивляясь тому, сколько у А Цю бог весть где и когда полученных шрамов, к которым не так давно добавился ещё один, сейчас мешающий им проявлять всю свою так долго сдерживаемую страсть. Нехотя оторвавшись от губ, он опустился, оставляя поцелуи на груди, прихватывая зубами соски, скользя пальцами по рёбрам, очерчивая напряженные мышцы живота.

      — Я понимаю, что у нас полно времени. Но, может быть, всё же… — голос был с той самой любимой им хрипотцой. А Цю весь был любимым, целиком и полностью. Его хотелось забрать, укрыть ото всех. Сделать так, чтобы больше никто и думать не мог оставить на этой коже хоть один след, не говоря уже о шрамах. Не выдержав, Чэн сам вопреки своим размышлениям, оставил под рёбрами наверняка саднящий укус, слушая над собой не сильно-то и протестующий вздох.

      — Потерпи, я сейчас. Хочу тебя всего, не могу выбрать, что нравится мне больше…

      Откуда берутся все эти слова и действия — было загадкой. Чэн не считал себя способным хоть на какую-то романтику. Раз за разом этот человек будил в нём нечто для самого Чэна новое. Решившись, он облизнул губы, смыкая их на налившейся тёмно-розовой головке. Было… странно, но, пожалуй, интересно. Как получится? Мокро… он облизывал, брал как мог глубоко и выпускал снова, пока А Цю не взмолился, говоря, что сейчас кончит. Чэн с трудом вспомнил, что план был другой, и выпрямился, ложась рядом, разворачиваясь спиной. Его тут же обняли, притягивая ближе за бёдра. Влажный от его слюны член толкнулся между ягодиц, пока без нажима, проверяя, не передумал ли.

      — Ты точно…

      — Точно. Я хочу согреть тебя. Тебе ведь тоже было холодно?

      — Было. Мне было. Очень холодно, я даже не понимал, насколько, пока не увидел тебя снова.

      — Тогда давай. И помолчи.

      Сначала Чэн почувствовал, как в него начинают проникать пальцы. Настойчиво, но почти безболезненно. Щедро покрытые скользкой смазкой, они понемногу растягивали. Шею опаляло дыхание. В какой-то момент ощущения стали приятными, и чем дальше, тем больше хотелось двинуться самому навстречу пальцам, трущимся внутри мучительно медленно. Наконец, А Цю счёл, что достаточно, и давление сначала исчезло, а потом вернулось. Чэн, ожидавший боли и старавшийся максимально расслабиться и вдыхать глубоко, не сразу понял, что А Цю уже полностью в нём, обнимает и часто дышит. Не двигается. По всему телу от его объятий расходится приятное тело. Шли минуты, иногда кто-то из них немного менял положение, Цю оставлял короткие поцелуи на шее. Покусывал, слизывал с кожи выступающую испарину. Когда становилось совсем невозможно, следовала пара таких же медленных фрикций, и они снова замирали, ощущая друг друга как никогда ярко. Каждой клеточкой, деля на двоих это чувство: сейчас они были по-настоящему вместе. И это было невероятно тепло.

      … А вот теперь он дожидался, сидя на краю кровати и залипая в телефон. Чэн знал — А Цю делает так, когда нервничает больше обычного. Он стащил пиджак, оставляя его на кресле, следом отправился галстук. Пуговицы на рубашке расстёгивались одна за другой, пока и она не осталась там же. Цю поднял на него свои светло-голубые глаза, глядя напряженно и как-то даже зло. Он резко поднялся, в пару шагов оказываясь рядом. Было видно, что он сжимает зубы, дыхание чуть участилось. Злится? Чэн приподнял брови, взглядом спрашивая: что?

      — Твоя жена… там без тебя не заскучает? — голос звучал низко, чуть ли не с угрозой. — Ты так целовал её, что она могла и передумать насчёт своей

«горничной»…

      Чэн едва не рассмеялся. Ревнует? К тому, что пришлось действительно несколько раз поцеловать Лин? Но это же свадьба, там никак не получилось бы уж совсем её не касаться. Цю сам одобрил его план, когда Чэн объяснил, как всё будет происходить. С одной стороны, это было глупо, а с другой стороны — что бы чувствовал он сам, если бы видел, как его Цю с кем-то целуется, обнимает за талию, улыбаясь на щелчки камер… и понял, что он ещё неплохо держится. Сам Чэн был бы в ярости. По-хорошему надо было сейчас успокоить, но рядом с А Цю он то и дело превращался в подростка. Словно им обоим сейчас по семнадцать, а не на десяток больше.

      — Ты правда считаешь, что я так хорош? — лукавая улыбка скользнула по губам. — Всё возможно, тебе придётся постараться, чтобы я и думать забыл о Лин… справишься?

      С невнятным звуком, напоминающим рычание, Цю подтащил его к себе, то ли целуя, то ли кусая в основание шеи. И это сразу отозвалось во всём теле. Больше можно было не сдерживаться, и они наслаждались близостью, как только представлялась возможность. В отличие от Чэна, Цю был пока полностью одет в официальный чёрный костюм, который ненавидел, но это точно ненадолго. Эта комната уже давно была их общей, хотя А Цю всё же предпочитал хранить вещи в «своей» на первом этаже, и уходил туда иногда перед самым рассветом, чтобы дать Чэну «спокойно поспать». Хотя тот не раз давал понять, что спокойнее всего спит именно тогда, когда может и во сне обнимать его. Не просыпаясь от очередного смутного сна, в котором могильный камень с именем Хуа Би заметало снегом, и холод вновь сковывал до замирающего сердца и комка в горле.

      Придёт день, и прошлое окончательно останется в прошлом. Чэн был в этом уверен. Потому что даже если он снова замёрзнет однажды, у него точно есть тот, кто легко сумеет его отогреть.