Бутхилл вливает в себя уже седьмую бутылку отогретого асаданского «Белого Дуба». 

Он топит в алкоголе ненависть. 

Топит слабость. 

Топит невозможность спасти того, кого полюбил больше жизни, с кем провёл несчитанное количество световых лет, кто стал оплотом дома, кто стал необходимостью. 

— Тебе уже достаточно, — раздаётся холодный голос рядом. 

Бутхилл поворачивает голову, видит Дань Хэна, и вспоминает, что сам же вытащил его из Экспресса в этот бар на краю галактики, чтобы не быть в одиночестве. Смешно. Раньше ведь для него это было обыденностью, а теперь ему страшно остаться наедине с суровой реальностью. 

— Так с потерей справляются настоящие мужики, — хмыкает Бутхилл, опрокидывая в себя очередную бутылку.

— Аргенти жив, не хорони его раньше времени. 

Бутхилл не выдерживает. Разбивает бутылку о барную стойку, кидает горлышко в угол, а в остальные выстреливает из револьвера. Он палит по другим бутылкам на полках, сбивает люстру, попадает в шары на бильярдном столе и не может успокоить гнев, бушующий внутри. 

Благо, в баре никого нет. А хозяин — газообразное существо, невосприимчив к пулям. Так что даже не дёргается, всего лишь выписывает счёт за испорченное имущество. 

— Блядские зеркала Идрилы! — его голос тонет в звуках выстрелов, но звучит он болезненно, надрывно, отчаянно.

Ему сложно смириться со скорой смертью Аргенти. Он корит себя в том, что не воспрепятствовал желанию Аргенти помочь Держателям Зеркал достать осколок Идрилы из роя Жуков. Не участвуй они в этом, Аргенти бы не порезался осколком и не заболел бы зеркальной болезнью. 

— Ты должен сейчас быть с ним, а не напиваться тут, — спокойно говорит Дань Хэн, когда не осталось пуль.

Горячий от выстрелов револьвер падает на стойку. За неё же вновь усаживается Бутхилл. 

— Я найду способ излечить его. 

— Способа нет. 

— Должен быть.

— Тебе пора смириться. 

— Никогда! Слышишь?! Никогда! Разве ты бы сдался, случись такое с Келусом?! 

Дань Хэн еле заметно хмурится. 

— Не сдался, а прислушался бы к нему. Ты разговаривал с Аргенти? Знаешь о том, чего он действительно хочет? Он не хочет видеть как ты гонишься за невозможным, а хочет провести оставшееся время с тобой. Для него, как для рыцаря красоты — это честь, умереть, став зеркалом Идрилы. 

Бутхилл готов голову прострелить Дань Хэну, но жаль не осталось пуль. А он прав, чертовски, блять, прав. Да, Аргенти желает этого, но Бутхилл — нет. Он уже не видит жизни без Аргенти, без его высокопарных слов, без его ужасной игры на окарине, без его привычки искать красоту там, где её даже нет, без его постоянного восхищения даже мелкими вещами, без его поцелуев, без его объятий, без него в целом. 

Наказание ли это за содеянное в прошлом? 

Насмешка ли Эонов?

Учесть?

Судьба?

Издевательство. 

Бутхилл хочет откупорить очередную бутылку, но его останавливает чужая рука. 

— Ты попутал, парниша?! — скалится он, но замирает, ведь это его Аргенти.

Немного ослаб после долгого и мучительного осмотра, слегка побледневший, но всё ещё улыбающийся, всё ещё тёплый и живой. 

— Пойдём домой, мой цветочек, — зовёт он ласково, и Бутхилл падает к нему в руки, потому что ноги больше не держат. — Дань Хэн, спасибо тебе за то, что выпил с ним. Остальные ждут тебя на экспрессе. 

Дань Хэн кивает. Провожает их взглядом, и замечает в дверном проёме Келуса. 

— Ты меня ждал? — спрашивает он, покинув бар.

— Пришёл с Аргенти, решил тоже тебя забрать, — отвечает тот и печальным взглядом смотрит на то, как две спины удаляются в галактической ночи, и как взлетает корабль «Свет клином». 

Дань Хэн ловит взглядом метку на шее Келуса, касается своей, целует Келуса в висок. 

Он соврал. Он бы тоже пытался бы сделать всё, лишь бы спасти Келуса. 

— Жаль, мы не можем больше ничем помочь. Надеюсь, хотя бы Скрюллум сможет что-то сделать. 

— Скрюллум? — хмурится Дань Хэн и приобнимает Келуса своим драконьим хвостом. — Он ведь не изучает болезнь зеркал Идрилы. 

— Да? Тогда зачем Аргенти попросил у меня его контакты? 

Зеркальная болезнь — благословение для последователей Идрилы, и проклятье для остальных. Хватает лёгкого пореза об осколок, чтобы запустить процесс. Тело, начиная с внутренних органов, становится зеркалом, и по поверью, отражает истинную красоту. 

Бутхилл этого не понимает. Он уже считает Аргенти олицетворением настоящей красоты, но тот, видимо, не сильно опечален. Точнее, не показывает этого. 

После нескольких недель отрицания, долгих споров, уставших взглядов, холодных ночей в разных комнатах, Бутхилл сдался. Он внял словам Дань Хэна и оставил отчаянные попытки найти спасение. 

Спасением стали дни, полные любви, нежности, ласковых слов. Они вели себя, как и прежде: много целовались, много шутили, тонули в стонах, в объятиях, в друг друге. Но Аргенти становился слабее, и уже не играл на окарине, зато играл Бутхилл. 

— У тебя получается в разы лучше, чем у меня, — замечает Аргенти, заканчивая составление очередной цветочной композиции. 

— Я буду играть для тебя каждый день, — обещает Бутхилл.

— Когда слышу твою игру на окарине или гитаре, так и хочется начать танцевать.

Аргенти убирает в сторону ножницы, включает музыку на старинном патефоне, кланяется Бутхиллу и протягивает вперёд руку. 

— Позвольте пригласить вас на танец. 

Бутхилл цокает, спускает шляпу на лоб, но потом убирает её, и вкладывает ладонь в руку Аргенти. Они уходят в самый центр сада, где кружатся в неловком танце вместе с лепестками алых роз, взлетающих ввысь.

— Ты не только хорошо играешь, но и танцуешь, — снова осыпает комплиментами Аргенти и целует руку.

— Танец — всё равно что заарканивание. Чувство ритма, счёт времени и оценка дистанции — основа основ, — усмехается Бутхилл, кружит Аргенти, и удерживает его над землёй. Секундная пауза, чтобы уловить в любимых глазах ещё тёплую жизнь, а затем поцелуй. Много-много поцелуев.

Только Аргенти в голову могла прийти такая глупость, но Бутхилл слишком его любит, чтобы отказать. Поэтому он берёт в руки его бездвижное, уже ставшее зеркалом тело и несёт по тёмным мраморным коридорам, проходит мимо фонтана, открывает стеклянные двери. В ту яблоню Бутхилл любил стрелять, кусты этих розы были для Аргенти самыми любимыми. За этим столом завтракали бесчисленное количество раз, под этим навесом танцевали, под тенью винограда обнимались. 

Бутхилл кладёт его на импровизированную кровать из цветов, садится рядом, берёт в руки гитару. 

— Сыграть ту, что любишь? 

— Да, если можно. 

— А ты споёшь?

— А я спою. 

Бутхил зажимает струны. Сжимается сердце.

Он перебирает пальцами, а взгляд направлен на Аргенти. Сейчас они похожи — у них от человеческого остались только головы. У одного тело киборга, у второго — зеркало. 

— Взгляни под тот камень, — заканчивает петь Аргенти. С треском зеркалом становится шея. 

Бутхилл убирает гитару, поднимает лежащий рядом камень, а под ним коробочка, а в коробочке флэшка. 

— Посмотришь позже, — просит Аргенти слабеющим голосом. 

— Когда только успел, — смеётся Бутхилл.

— Боялся не успеть, — улыбается Аргенти. 

— Люблю тебя, мой милашка. 

— Люблю, мой цветочек. 

Аргенти закрывает глаза, Бутхилл склоняется над ним, целует ещё теплые губы, проводит руками по алым, шёлковым волосам, ловит последний вздох, и когда отстраняется видит лишь своё отражение в зеркальной статуе прекрасного рыцаря.

Он не будет плакать. Он обещал. Данное обещание — выполненное обещание.

Ещё пару часов Бутхилл неподвижно сидит рядом, не зная куда себя деть, куда теперь податься. Он пустующим взглядом смотрит вперёд, закрывает глаза, активирует дисплей и прокручивает в голове записанные воспоминания. Вспоминает про флешку, активирует и ложится рядом, взяв Аргенти за зеркальную руку. 

Пока идёт загрузка данных, ему кажется, что рука в его руке ещё тёплая и вот-вот сожмётся, но ничего не происходит. Зато завершается установка непонятной программы, а затем перед ним появляется Аргенти. 

Бутхилл распахивает глаза, вскакивает, но перед ним никого — пустой сад. 

— Цветочек, — слышит он родной, любимый голос. — Закрой глаза. 

Бутхилл закрывает. На дисплее снова появляется Аргенти. 

— Что это такое? — не верит глазам Бутхилл. 

— Моя виртуальная версия, — улыбается, подходит ближе, и пахнет им, пахнет теплом, пахнет домом. — Я попросил Скрюллума помочь. Чтобы тебе не было одиноко, мы создали меня на основе искусственного интеллекта. В меня загружены все воспоминания, а также, я способен обучаться. 

— Омилеть как это гениально, — смеётся Бутхилл. 

— Но ты не должен держаться за меня. Прошу, продолжай жить. 

— Ты просишь слишком многого. Да и я уже отжил своё. Я думал, что умру ещё тогда, когда отомстил за семью, за дом. Но встретил тебя и захотел жить дальше. А теперь уже не хочу. Достаточно. У всего должен быть конец. 

— Ты этого хочешь?

— Хочу. 

— Что ж. Ты позволил мне покинуть этот мир с честью, как истинный рыцарь красоты, а значит и я не буду тебе препятствовать. 

— Ты же останешься со мной? 

— Конечно. Навсегда, любовь моя. 

— Навсегда, — улыбается Бутхилл, поудобнее укладывается возле зеркального Аргенти, крепче берёт его за руку и накрывает лицо шляпой.

Несколько световых лет спустя.

— Аккуратно, не порежьтесь о зеркала, — наставляет капитан отряда, ступая по заросшей лозами дорожке.

— Легко сказать. Они тут везде, — ворчит новичок, переступая через куст стеклянных роз. — Это вообще возможно? Как мы унесём столько осколков? Здесь же целый сад!

— Это лишь последствия. Возможно, где-то тут заражённый. Так что, будьте осторожны. Нам нужны не все осколки, а только тот, что имеет в себе самую большую концентрацию силы Идрилы. Следите за маятником, он укажет правильный путь. 

Члены фракции «Держатели Зеркал» осторожно раскачивают маятники, следуют пока что в разных направлениях в поисках нужного осколка среди зеркального сада. Новичок слишком сосредоточен на поисках и не замечает торчащей из под травы металлической ноги. Он спотыкается и падает, ломая маятник.

— Вот же ж…

— Что там у тебя?! — злится капитан.

Новичок в панике вскакивает на ноги, но снова спотыкается и в этот раз падает на что-то металлическое. От поднятого ветра слетает старенькая шляпа, и перед ним появляется человеческое, улыбающееся лицо. 

— Идрила, всемогущая! — отпрыгивает он. — Капитан! 

— Ты что, снова упал?! — Капитан подходит ближе и замолкает, а затем отправляет сообщение на корабль. 

На ковре из всё ещё цветущих алых роз, обмотанные лозами с шипами, крепко взявшись за руки лежат двое: зеркальный рыцарь красоты и заржавевший киборг ковбой.