Бутхилл лениво перебирает пальцами по гитаре, спрятав лицо под шляпой. Спиной подпирает ствол крепкого дерева, ступни щекочет трава, а во рту дёргается соломинка. Блаженность, спокойствие и ощущение дома. Давно такого не было.

Это конечно не Арган-Апачи, но сад Аргенти тоже весьма неплох. Бутхиллу иногда не хватает свободы, которую можно найти только в порывистых ветрах бескрайних полей, в нарастающем стуке лошадиных копыт, в вязкой грязи и палящем солнце. Он слишком долго был одиноким рейнджером, живущим только местью. А отомстив, стал безвольной куклой, и даже позволил исследователям раскромсать себя.

Сейчас он уверен, что захоти — разобрался бы с докторишками, но достигнув цели, его накрыло таким опустошением, что он потерял ту стойкость и тот огонь, позволявший ему сражаться. Однако всё это вспыхнуло вновь, став пламенными волосами и бирюзовыми глазами. 

Бутхилл больше зарывается лицом в шляпу, пряча возникший румянец, меняет ритм, отстукивая по всем струнам гитары, и тихонько ворчит.

Иногда он думает, а что делать дальше, для чего жить и где искать утешение? Настолько он не привык к спокойной жизни. Но потом переворачивается на другой бок, утыкается лбом в алые волосы, принимает в свои объятия спящего Аргенти и понимает: жить надо ради этого, ради рассвета с любимым, ради спонтанных полётов на разные планеты, ради ужинов на носу корабля, ради Аргенти, ради дома. Тот стал его домом, стал тем, к кому всегда хочется вернуться. 

Бутхилл слышит его шаги, но продолжает играть мелодию из прошлого, пусть прошлым и не отягощён. Не останавливается, когда Аргенти садится рядом, не щурится, когда с лица снимают шляпу.

— Чего тебе, милашка? — ворчит он. 

— Мы скоро пребудем на Лофу. 

— Круто. Тогда и приходи. 

— Всё ещё дуешься? — Аргенти поудобнее устраивается рядом, и шёлковый рукав рубахи приятно касается металлического плеча. 

— Ковбои не дуются, ковбои делают выводы, — прищуривается Бутхилл. 

— Душа моя! — эмоционально взрывается Аргенти, и с жаром ударяет себя ладонью в грудь. — Я же уже сказал, нам некуда ставить твои награды! Ты уже несколько лет подряд побеждаешь на этих родео, так может, хотя бы в этот раз пропустишь? 

— Как ещё я докажу свою крутость? 

— Ты доказывал её бесчисленное количество раз, и нет во вселенной ни души, способной в этом усомниться. 

— Сладко говоришь, — ухмыляется Бутхилл.

— Я не настолько красноречив, чтобы полностью описать твою безупречность, — вспыхивает взгляд, и Бутхилл видит в бирюзе терпкую любовь. 

— Хорош, как же хорош, — скрипит он зубами, хватает Аргенти за загривок и грубо целует, сбивая с толку.

Млеет от расслабленного тела в руках, гордится своим любовником, обожает его всего и мечтает о нём же, пока из динамиков не вырывается женский, компьютерный голос, оповещающий о прибытии на Лофу. 

Аргенти отстраняется, берёт в руки лицо Бутхилла, и нежно целует в лоб. 

— Мы прилетели, любовь моя. Нам пора. 

Встаёт, протягивает руку, чтобы помочь подняться, но Бутхилл отмахивается и сам вскакивает на ноги. Натягивает обратно шляпу, и постукивая шпорами, направляется к стеклянным дверям сада, где его настырно хватают за талию, притягивают к себе и просят прощение очередным поцелуем. 

Так и доходят до рулевой: целуясь, обнимаясь и смеясь. 

На Лофу проводят несколько дней, купаясь в лечебных ваннах, ради которых и приехали. На самом деле, ни рыцарю, ни киборгу эти ванны не нужны, но травы и соли, которые используют только здесь превосходно очищают кожу, подтягивают её и придают блеска, а масла просто шикарно смазывают механизмы! 

Не думая о будущем, никуда не спеша, они прогуливаются по улочкам Лофу, пропускают по чашечке местного алкоголя в барах, теряются в толпах таких же приезжих и целуются в зарослях бамбука. Их ловит стража, и Аргенти почти просит прощения, но Бутхилл хватает его под руку, выстреливает в воздух, и убегает прочь, посмеиваясь так, что Аргенти только и может, что бежать следом за этим смехом. Не по-рыцарски это, конечно, но ради такой лучезарной улыбки можно и оступиться. 

В один из дней они попадают на фестиваль. Вокруг летают яркие, украшенные фонарями ялики. Над головами с шумом проносятся воздушные змеи, а в центре площади огнём дышит пёстрый лев, который на деле является лишь костюмом. Танцоры прыгают по шестам, восторгают зрителей, и отсветы огня падают тёплыми бликами на лица Аргенти и Бутхилла. Они завороженно наблюдают за шоу, наслаждаются праздностью, живут свою лучшую жизнь и любят друг друга как никогда раньше. 

Стоя на помосте, немного изнурённые, едва касаются плечами и просто молча наблюдают за суетой вокруг. Где-то на левой площадке мужчина из лисьего народа делает предложение своей возлюбленной, встав на одно колено. Аргенти замечает это, и сердце пропускает удар. Это впервые, когда он задумывается о браке, что для него, как для рыцаря красоты должно быть чуждо. Впрочем, как и для галактического рейнджера. Они оба избрали свои пути, решили смириться с одиночеством и не связывать себя узами брака, но отказываться друг от друга не собираются. 

Тогда, собрав всё своё мужество в кулак, Аргенти садится на одно колено перед Бутхиллом, опустив смиренно голову и приложив ладонь к сердцу. 

— Ты чего творишь, красавчик? — усмехается Бутхилл. 

— Я даю клятву, — твёрдо, с полной решимостью отвечает Аргенти: — Я, рыцарь красоты Аргенти, клянусь хранить и защищать любовь к Бутхиллу во всех её проявлениях. Клянусь сражаться за его честь, за жизнь, за одну лишь улыбку. Клянусь быть мечом и щитом, отдушиной и домом, куда он всегда может вернуться. Этот обет я принимаю с чистым, непоколебимым сердцем и полностью осознаю ответственность и честь, возложенную на мои плечи. 

Аргенти поднимает голову, замечает румянец на щеках Бутхилла, его недовольное от смущения лицо, и встаёт с колена, чтобы зацеловать, пока тот полностью не спрятался за полями шляпы. 

— Тц, ну и пафосно же ты сказал, — пытается увернуться от его объятий Бутхилл. 

А Аргенти не может сдержать нахлынувшей нежности, и продолжает ластиться, пока в лицо не прилетает металлическая рука. 

— Решил так внезапно клятву мне принести, — ворчит Бутхилл.

— Я посчитал, что сейчас самый лучший момент, когда ты стоишь на фоне тёмного неба, и огни Лофу своими отсветами делают тебя ещё прелестнее. Впрочем, ты всегда восхитителен, так, что я могу каждое утро начинать с этой клятвы. 

— Нет, спасибо, — Бутхилл отодвигается от Аргенти, чуть опускает шляпу на лоб, и поскрипывает зубами. — Ладно, слушай. Так высокопарно изъясняться я не умею, но обещаю делать для тебя всё то же самое, и любить…любить вечно. Данное обещание — выполненное обещание. И никак иначе. Кодекс ковбоя. 

Кодекс ковбоя равносилен рыцарской клятве.

Аргенти еле сдерживает эмоции, берёт руку Бутхилла, и с поклоном целует пальцы, бросая чуть нагловатый взгляд. 

И всё идёт хорошо, просто прекрасно, пока не подходит время фейерверков. Залпы в воздух словно оглушают своими внезапными взрывами. Аргенти коченеет, теряет связь с реальностью, и всё размывает: нет больше ни яликов, ни фонарей, ни Бутхилла, а есть только разрушенные дома, части людей, разбросанные вокруг и холод бомбоубежищ (братских могил). Сколько световых лет прошло, а эти звуки всегда внушают ему страх, заковывают в цепи и душат до потери сознания. 

Но не сегодня. 

Уши накрывает чем-то прохладным и твёрдым, и больше не слышна бомбёжка, нет больше взрывов, есть лишь мерное жужжание работающих механизмов, лёгкий ток бегущих электродов и идеальная работа внутренней системы киборга.

Аргенти находит себя сидящим на корточках, а перед ним Бутхилл без намёка на осуждение или жалость. Он всё ещё думает, что немного не в себе, ведь видит, как на нём распускаются разноцветные цветы, а это отражение фейерверков на его металлическом корпусе. 

Бутхилл утыкается лбом в лоб Аргенти, и одними губами шепчет: 

— Давай вернёмся в отель. 

В номере нараспашку открыты окна. Аргенти подходит ближе. Фейерверки закончились, а перед глазами всё ещё ярко вспыхивают искры цветов в отражении Бутхилла. Он чуть вздрагивает, когда ощущает на талии руки, откидывает голову назад, подставляет шею. 

Бутхилл зацеловывает его уши, потихоньку снимает доспех, и Аргенти поддаётся навстречу, раздевается сам. Они целуются в тишине, во мраке комнаты, подставив лица прохладному Сяньчжоускому ветру. 

Бутхилл намерен сцеловать весь страх Аргенти, избыть его болезненное прошлое, смыть остатки войны. Он знает, как она тяготит, сам когда-то прошёл через похожее. 

— Помнишь, что ты делал со мной в ту нашу первую ночь на Пенаконии? — выдыхает Аргенти, уже полностью обнажённый, прижимающийся к Бутхиллу. 

— Признаюсь, никогда не забывал, — ещё бы, это ведь именно тогда он был пойман в сети очаровательного рыцаря. Тогда поддался искушению, тогда испробовал его на вкус, тогда запомнил его на всю жизнь. 

— Сделай сегодня то же самое, — просит Аргенти.

— Я сделаю даже лучше, малыш, — довольно ухмыляется Бутхилл, и скидывая на пол свою одежду, падает на кровать, оставляя при себе только шляпу. 

Он глаз не может оторвать от мужественного, статного рыцаря перед ним. Занавески слегка касаются спины, волнами качаясь позади, и это завораживает, возбуждает так, что у него уже стоит. 

— Для этого я должен быть сверху? — уточняет Аргенти, и жалеет, что нет сейчас роз, чтобы обсыпать ими Бутхилла, что нет мастера достаточно искусного, чтобы запечатлеть этот образ в камне или на холсте. 

— Давай же, оседлай меня.

Аргенти вспыхивает, усмехается, и идёт к нему. Слегка поскрипывает кровать, шуршит простынь. Он подползает ближе, даёт поцеловать себя всего разок, а на второй отстраняется, играет и смотрит важно, тягуче.

Бутхилл слышит, как упорно заработал кулер, как заискрились микросхемы. Он тяжело вздыхает, когда Аргенти начинает тереться о стояк, и роняет голову на подушку, стоит только тому выпрямиться.

Руки сами тянутся к его торсу, гуляют по кубикам пресса.

— Ты просто омилашно горяч, — продолжает поглаживать его кожу, пока Аргенти подбирает с кровати смазку, которая осталась ещё с утра. 

Растягивать не надо, но смазать было бы неплохо, и он выдавливает жидкость себе на руку, а потом обхватывает член Бутхилла, и медленно вводит в себя головку. 

Бутхилл стискивает зубы, крепко хватается за бёдра Аргенти и привстаёт, чтобы прикусить чуть припухшие соски. Ему хорошо от вздохов Аргенти, от того, как тёплые пальцы зарываются в волосы и от того, как член постепенно входит, обволакиваемый теплотой и влагой. 

— От твоих укусов на мне не останется и следа, — с жаром выдыхает Аргенти, почти полностью насаживаясь на член. 

— Разве это плохо? — играет языком, снова прикусывает сосок, а потом и кожу рядом. 

— Это прекрасно, — Аргенти заботливо убирает белую прядь волос с лица Бутхилла, чтобы насладиться его возбуждённым лицом. — Я — твой холст. Перекрой мои шрамы своими поцелуями. 

— Раз милашка просит, — довольно тянет Бутхилл, и зацеловывает его всего, заставляет откинуть голову назад, теряет рассудок, видя как дёргается в наслаждении кадык, как блестит кожа, как его следы розовеют поверх старых шрамов войны. 

Аргенти громко стонет, когда Бутхилл, толкнувшись бёдрами, входит глубже. Тот откидывается назад, упирается спиной в спинку кровати и надевает на Аргенти свою шляпу. 

— Ну что? Сможешь объездить меня? Как я учил, давай. 

— Мне до тебя ещё далеко, — хитро прищуривается Аргенти, но тут же прикусывает губу и вздрагивает — вибрация.

Сначала мелкая, лёгкая, но от неё всё равно ужасно тянет внизу живота, и смазка вовсю сочится из члена. Да, это то, что Аргенти тогда впервые испытал. Он и не думал, что секс с киборгом окажется таким приятным, таким крышесносным, таким…просто таким незабываемым. 

— Ну же, милашка, двигайся, пока я тебя не скинул. 

Аргенти покрепче хватается за шляпу и начинает двигать бёдрами, стимулируя себя плавными толчками. 

— Да…— стонет он от наслаждения,— как приятно, как хорошо. 

— А если так? 

Вибрация становится сильнее, Аргенти вздрагивает, ноги сводит судорогой, но он продолжает качать бёдрами, и стонет громко, не обращая внимание на то, что его крики льются за окно в тёмный двор отеля. 

Бутхилл и сам не может долго держаться. Он крепче сжимает бёдра Аргенти, начинает вбиваться сильнее, выбивая из Аргенти ещё более громкие, пошлые стоны. 

— Бутхилл…

— Ар-ргенти…

— Я скоро кончу…

— Я тоже…

Когда оргазм накрывает с головой, Бутхилл бьёт лёгким током, и вибрация становится хаотичной, заставляя Аргенти кончить от одних только ощущений сзади.

Рыцарь падает рядом. Бутхилл ловит шляпу и убирает её в сторону. Подставляет щёку искусанным губам Аргенти, целует вослед, и они засыпают, прижавшись друг к другу.

За окном кто-то снова запустил фейерверки, но Аргенти этой ночью спал очень-очень сладко.