Со смерти Куросавы прошло три года, и Митсу начисто забыла о необходимости посетить Страну Волн.

Первое время она запиралась в общей комнате и, угрожая обездвижить всех с помощью печати, запрещала ученикам тренироваться, боясь повторения ситуации с Куросавой. Она зарывалась в свитки, не обращая внимания на необходимость питаться и спать. Раз за разом перечитывала теорию и пыталась подобрать хоть одну печать, которая смогла бы сдержать силу Орочимару в теле детей, но ни одна из них не казалась ей достаточно подходящей. Каждая была во многом похожа на те, которые уже безуспешно использовались.

Она отгораживалась от Кайто оправданиями и отговорками и на каждое его замечание или просьбу отвечала однозначным отказом. Ни спать, ни есть ей не хотелось — да и времени на эту ерунду не было. Но придумать хоть что-то, что помогло бы удержать сендзюцу чакру Орочимару в хрупком детском теле, не разрушая его, не получалось. Каждый раз отшвыривая в сторону очередной свиток, Митсу ощущала, как неприятно подступает к горлу тошнота из-за чувства беспомощности и безысходности. Единственное, благодаря чему она ещё могла считать себя полезной — это её знания фуиндзюцу, но сейчас и их было недостаточно.

Когда в очередной раз она засиделась и замучила себя до полуобморочного состояния, Кайто наконец не выдержал и впервые повысил на неё голос. Откачав и приведя её в чувство, он тут же принялся отчитывать её за то, что доводит себя до такого состояния, ругая за то, что не даёт помочь, и категорично настаивая на том, что ей необходим перерыв, иначе он насильно запрёт её в комнате с одной лишь кроватью и без единого свитка с фуиндзюцу.

Митсу пыталась спорить, кричала, но все её возмущения и восклики отлетали от его непроницаемой брони непоколебимой строгости. Они и раньше спорили и бывали не согласны друг с другом, но эта ссора стала первой настолько серьёзной, когда даже обычно идущий практически на любые уступки Кайто не стал отмалчиваться и упорно настаивал на своём: если она продолжит в том же духе, то сделает только хуже всем. В упрямстве ему было не занимать, поэтому в итоге Митсу всё же сдалась и под его грозным взглядом отправилась отдыхать.

С того момента она больше не зарывалась в изучение фуиндзюцу с головой и делала необходимые перерывы, о которых Кайто всегда напоминал очень своевременно.

Все новые печати, теоретически способные сдержать сендзюцу чакру в теле ребёнка, которые составляла Митсу, проверялись сперва на змейках Орочимару. Примерно после четырёхсот неудачных экспериментов, в ходе которых несчастных рептилий то разрывало на кусочки от взрыва нестабильной формулы, то метало из стороны в сторону на операционном столе, то швыряло и вертело прямо в воздухе, то они просто обмякали без малейших признаков жизни сразу же после наложения очередной изобретённой печати, девушка отчаялась практически окончательно. В какой-то момент она даже начала надеяться, что у Орочимару вот-вот закончатся все змеи, но их запас, по всей видимости, был неисчерпаем, так как они всё пребывали и пребывали.

Месяцами Митсу пыталась подобрать подходящую формулу, расположить символы и кандзи таким образом, чтобы очередная змея выдержала, потому что с каждым новым неудачным экспериментом вера в успешность данного мероприятия и в собственные силы угасала всё сильнее. Да, она применяла фуиндзюцу сколько себя помнила — и вполне успешно, — но разрабатывать новые печати ей не доводилось никогда, а это было на порядок сложнее, чем выучить и применить даже самую непростую из них.

Тогда Митсу, замучавшись окончательно, решила соединить формулы нескольких печатей, теоретически способных сдержать силу джуина. Она начала пробовать. Сначала змеи по-прежнему умирали, но теперь хотя бы их ошмётки не разлетались по лаборатории. Но после нескольких видоизменений формулы, добавления новых защитных символов, в том числе работающих на её крови, счёт дохлых рептилий остановился где-то на пятидесятой. Митсу с удивлением и неверием смотрела в глаза белоснежной змейке, которая с таким же неприкрытым интересом глядела на девушку и, к счастью, оставалась жива.

Митсу попробовала снова. Вторая змея тоже выжила. Как и третья и несколько последующих. Можно было практически с полной уверенностью сказать, что фуин стабилен. Тем не менее Митсу сомневалась, что самого Орочимару эта печать устроит, так как при её активации лишняя сендзюцу чакра попросту выходит из тела и растворяется в пространстве — иного варианта сохранить ученикам жизнь Митсу не нашла. Однако, узнав об успехе эксперимента, саннин неожиданно отреагировал довольно положительно и приказал немедленно проверить пригодность новой печати на детях.

После этого она закрылась в комнате на несколько дней, пытаясь уложить в голове мысль, что теперь причастна к экспериментам Орочимару, и надеясь как можно сильнее оттянуть наложение изобретённой ею печати на учеников. Но спорить с Кайто, который, не выдержав, пообещал, что вынесет эту дверь к чертям собачьим, если Митсу не откроет, было невозможно. Она сдалась и поделилась с ним своими опасениями и переживаниями. И тот долго обдумывал её слова, но в итоге пришёл к тому, что стоит обо всём честно рассказать ученикам. Митсу не оставалось ничего, кроме как согласиться.

Стоило им изложить Менме и Маки суть приказа Орочимару, как мальчик сразу же вызвался добровольцем, не желая никого слушать и говоря, что из них двоих Маки больше заслуживает жить. Митсу, понимая, что ей придётся это сделать, ещё несколько раз всё перепроверила на оставшихся в лаборатории рептилиях и, убедившись, что все они живы и чувствуют себя как должны чувствовать обычные, живые змеи, перешагнув последней порог своей совести, запечатала джуин на шее Менмы.

Печать выглядела стабильно. Мальчик остался жив и заверял, что не чувствует никакого дискомфортна — вообще ничего. Переглянувшись и кивнув друг другу, они отправились на берег, чтобы проверить, сработало или нет. И… сработало.

Менма, хоть и не сразу, но активировал проклятую печать, и тут же его тело начало меняться. Кожа потемнела и покрылась замысловатыми узорами, как и у Куросавы в тот злополучный день, волосы отрасли буквально за несколько секунд, а на лбу появились рога, только темнее и острее, чем у Куросавы.

Стоило только Митсу увидеть это, увидеть, как Менма падает на колени, сжав зубы и зажмурившись от боли, как у неё тут же перехватило дыхание. Сердце начало колотиться с такой силой, что пульс ощущался даже в горле, а перед глазами всё внезапно поплыло. Картина лежащего на металлическом столе Куросавы, рычащего и бьющегося в агонии, за пару лет успевшая выветриться из головы, снова встала перед ней, будто это произошло только вчера.

Воображение Митсу всегда работало на ура, и сейчас ему ничего не стоило быстро нарисовать красочные картины вопящего от боли преобразившегося Менмы. Тугой ком в груди стал стальным, мешая делать нормальные вдохи, а перед глазами замелькали мушки, но Кайто очень вовремя оказался рядом, громко призывая дышать вместе с ним и смотреть в его глаза, которые стали для Митсу своеобразным маяком, за свет которого ей удалось зацепиться. Отдышавшись, она подняла взгляд, который едва удавалось сфокусировать. Но смогла всё же разглядеть Менму, который уже твёрдо стоял на ногах и смотрел в их сторону.

— Как тебе это удалось? — шёпотом спрашивал Кайто, когда они вечером сидели на берегу вдвоём, как обычно наблюдая за закатом.

— Совместила несколько печатей сдерживания, добавила обратную формулу поглощения чакры и на всякий случай закрыла четырьмя триграммами, — устало проговорила Митсу.

Кайто присвистнул, почти не понимая, что та имеет в виду, и оторвал от неё взгляд, направляя его на закатное небо цвета спелых персиков.

Когда Орочимару узнал об успехе, то тут же дал указания повторить всё то же самое с Маки, а затем вновь начать подготовку к экзамену. Митсу никак не могла понять, почему его так тянет в Киригакуре, но сейчас любопытство, которое в такие моменты просыпалось и подмывало узнать всё, что от неё скрывают, послушно молчало.

И когда джуин Маки был так же успешно запечатан, они приступили к тренировкам. Митсу по-прежнему в грубой форме настаивала на том, чтобы ученики не использовали всю силу проклятой печати. Она опасалась, что созданный ею фуин может сломаться, и тогда вся сокрушающая сила сендзюцу чакры вновь обрушится на детей.

К счастью, умирать никто явно не планировал, поэтому они послушались без пререканий. Тренировки длились почти целый год, и на некоторых из них Орочимару присутствовал лично, с интересом учёного наблюдая, как дети применяют его силу. Митсу замечала, что он оставался доволен, но саму её передёргивало от его жуткой улыбки.

Примерно в то же время, когда стало ясно, что печать сдерживания работает стабильно, Митсу начала думать о том, как ей избавиться от протектората Орочимару. То, что поначалу казалось ей самым безопасным местом, теперь вызывало лишь безграничное отторжение, терпеть которое она не могла и не хотела. Она даже не стала обсуждать это с Кайто, будучи уверенной, что он и сам не против убраться отсюда куда подальше. Эгоистично решив, что Менму и Маки они возьмут с собой, куда бы ни отправились, Митсу принялась штудировать свитки.

Она примерно представляла, что искать, так как уже натыкалась на пару любопытных печатей, но никогда не углублялась в их изучение за ненадобностью. Но стоило прочитать о более-менее подходящих печатях подробнее, как Митсу тут же приуныла. Была одна, довольно неплохая, которая не позволила бы саннину убить её, и она в таком случае могла бы спокойно сбежать от него. Только вот печать эта была двойная, и ставить её необходимо было одновременно на двух людях — тех, которые «договариваются» друг друга не убивать. А Митсу даже в диких фантазиях не могла представить себе ситуацию, в которой Орочимару согласился бы обменяться с ней такими печатями.

Затем нашла другую — печать молчания, — которая не позволила бы рассказать кому-либо тайную информацию. Поначалу обрадовавшись и уже начав представлять, как втайне запечатывает желание Орочимару разболтать её тайну кому бы то ни было, Митсу довольно быстро расстроилась, поняв, что принцип действия у этой печати схож с предыдущей. Её нужно было накладывать так же: одновременно на двоих — своеобразный обмен секретиками с гарантией пожизненного молчания.

Довольно быстро сообразив, что фуиндзюцу ей не поможет сбежать от Орочимару, Митсу отложила свитки и начала прокручивать в голове другие варианты решения проблемы, но все, как назло, казались безнадёжными. Единственное, что она знала точно, это то, что вступать с Орочимару в схватку — дело заведомо провальное. Но в конце концов решила, что на худой конец готова решиться и на это.

Поздними вечерами перед сном, стоя на коленях перед окном и глядя на звёздное небо, она мысленно просила прощения у Менмы, у Маки, у Куросавы, у Кайто и у всех, кто пострадал из-за неё. Она пыталась утешать себя мыслью, что благодаря её стараниям ученики остались живы и не пострадали из-за Орочимару, но следом за этой приходила другая, которая упорно твердила, что именно из-за неё всё это вообще стало возможно, и что теперь она помогла сумасшедшему учёному в его безумных экспериментах над детьми. А её всегда учили: если помогаешь ужасному человеку творить ужасные вещи, значит, и сам ты не менее ужасен.

Засыпать ей хоть и удавалось, но не всегда сразу, и практически каждую ночь она оказывалась в водоворотах кошмаров, в которых смешивались её прошлое, настоящее и будущее. Её гавань воображаемой счастливой жизни с Какаши вдалеке от этого жестокого мира с каждым разом становилась всё призрачнее, и возвращаться туда перед сном в попытках найти спокойствие было всё сложнее. Немилосердное настоящее без стеснения накидывало новых поводов ненавидеть себя, увеличивая и без того большой ком где-то под сердцем, и медленно, но верно вытесняло последние приятные воспоминания об эфемерном прошлом, на которых и был выстроен её воображаемый тихий уголок.

И в какой-то момент Митсу вдруг с испугом и сожалением осознала, что уже не может думать о ненастоящей жизни с Какаши — теперь вместо спокойного сна эти фантазии приносили разочарование и горесть, а придумывать их становилось всё тяжелее и тяжелее.

***

Экзамен в Киригакуре был назначен на середину лета, и Митсу отмечала, что это, пожалуй, самое удачное время: лето в Стране Воды было обычно жарким и без мешающих дождя и снега, а небо часто оставалось ясным — лучший сезон для проведения экзамена. Когда по указанию Орочимару участие Менмы и Маки было вновь согласовано, время словно растянулось. Они продолжали так же тренироваться, всё чаще выбираясь за пределы их крошечного острова, чтобы позаниматься в разных условиях, и даже выполнили ряд мелких поручений в качестве шиноби Отогакуре. И Митсу, наблюдая за повзрослевшими ребятами, ловила себя на мысли, что гордится ими — они выросли в сильных и уверенных шиноби.

Но когда подошёл день экзамена, она вдруг начала ужасно волноваться. Дело было в том, что условия никто не раскрывал, а значит, можно было ожидать чего угодно.

— Печати? — строго спросила Митсу.

Менма и Маки похлопали по своим подсумкам, улыбаясь.

— Я составил нам с Маки по десять печатей обездвиживания, по два барьера и подавления контракта и на всякий случай по четыре печати отслеживания, — спокойно отвечал Менма.

— Взрывные печати? Дымовые? Оглушающие? — не унималась Митсу.

— Всё есть, Сачико-сенсей, — с улыбкой заверила Маки. — Не переживайте. Мы готовы.

Митсу ещё раз окинула их внимательным взглядом и наконец выдохнула.

«Они так выросли», — вдруг подумала она.

За три прошедших года ребята и вправду повзрослели. Менма вытянулся и ростом был практически с Митсу, и теперь уже ей было не очень удобно трепать его по макушке. Он стал крепче телом, плечистее, а во взгляде уже давно не было той отрешённости и неуверенности, что прежде. Маки, хоть и поубавила в былом энтузиазме и стала более серьёзной, всё равно осталась такой же улыбчивой, как и прежде. Она отстригла свои длинные волосы, когда поняла, что с ними неудобно тренироваться, и теперь они не доставали даже до плеч.

— Ну хорошо, — кивнула Митсу. — Отправляемся.

Кивнув, ученики тут же сорвались с места. Митсу с Кайто последовали за ними.

Солнце ещё не встало, но горизонт уже светился мягким золотистым светом. Небо было ясным — ни единого облачка. Но несмотря на великолепную погоду, на непоколебимую уверенность учеников, Митсу всё равно чувствовала себя странно. Что-то зудело в груди, что-то не отпускало, не давало даже на секундочку расслабиться и ощутить хоть толику той же решимости, которой были преисполнены Менма и Маки.

— Сато-кун, — тихо позвала Митсу, чуть отставая от детей.

Кайто повернул голову в её сторону.

— М-м?

— Мне что-то дурно. Как будто тошнит, — едва слышно, чтобы услышал только он, произнесла она.

— Волнуешься из-за экзамена? — спросил парень.

— Да. Наверное… — неуверенно ответила Митсу.

Она отвернулась, не в силах выразить словами своё состояние. Ей тоже хотелось списать всё на банальное волнение, но почему-то казалось, что дело не только в этом. Она даже не могла как следует объяснить, что тревожит её, почему так ненормально бьётся сердце, а в голове туман. Она просто знала: что-то не так, что-то уже давно было не так. По телу то и дело прокатывалась мелкая дрожь, заставляя всё внутри сжаться, будто в ожидании удара.

Она снова посмотрела на учеников. Они бежали по воде быстро, ни на секунду не останавливаясь, в полной боевой готовности. Митсу уставилась в затылок Менмы, понимая, что не может даже заставить себя думать о чём-то — все мысли разбегались, уступая почётное первое место одной, самой яркой и отчётливой: что-то не так.

— Мне тоже страшно, — почти неслышно сказал Кайто.

Митсу посмотрела на него. Его слабая улыбка не отражала и доли радости, и она поняла, что он не врёт. Его глаза никогда не лгали. Она попыталась ответить ему улыбкой, но она вышла такой же вымученной, как и у него, и они отвернулись друг от друга.

***

Контроль прошли быстро, и уже через несколько минут оказались в Киригакуре. Они шли медленно, и Митсу неосознанно начала осматриваться и спустя уже несколько минут стала замечать какие-то странности в поведении местных. В Кири в последний раз она была несколько лет назад — участие детей в экзамене согласовывал только Кайто, — и за это время деревня, казалось, изменилась.

Гражданских на улицах стало значительно меньше, а шиноби — больше. Тут и там у разных зданий стояли патрули, полностью экипированные, и с подозрением взирали на всё вокруг. Улицы были до безумного чистыми, а свет восходящего солнца тонул в этих серых стенах.

Но больше всего поражало то, что вокруг было преступно тихо. Ни голосов, ни разговоров, ни даже тихих перешёптываний — ничего не было. Лишь лёгкий шелест ветра, играющего волосами девушки, и звуки их шагов.

Она посмотрела на Кайто. Тот выглядел напряжённым, нахмурился и поджал губы, но не озирался по сторонам, лишь бросал косые взгляды на дежуривших повсюду шиноби.

«Это из-за экзамена так?» — мысленно удивлялась Митсу.

С каждым шагом, с каждой минутой пребывания в Киригакуре она начинала чувствовать себя всё более неуютно, словно по всему телу вдруг поползли мелкие противные насекомые. Взгляды шиноби Тумана липли к ней со всех сторон, заставляя неосознанно напрячься.

***

— Первый этап: захват флага!

Голос из громкоговорителя раздался так внезапно, что Митсу вздрогнула. Она тут же посмотрела в сторону, откуда прозвучало объявление. Они все вместе стояли в большом, пустом зале ожидания. Участников было не так много — двадцать шесть, не считая Менмы и Маки, успела посчитать Митсу.

Все они — генины Скрытого Тумана — были примерно одного возраста с Менмой и Маки. Но разглядывая их, девушка поняла, что между ними нет совершенно ничего общего. Все до единого шиноби Кири выглядели так, будто совсем недавно прошли через войну. Никто из них не улыбался, никто не разговаривал, лишь изредка можно было услышать тихие наставления сенсеев. У каждого из подростков был тяжёлый взгляд, полный боли и ненависти. Митсу поёжилась. Этот взгляд был ей знаком: она часто видела такой у Какаши, когда он расправлялся с врагами на миссиях. Хладнокровный взгляд убийцы.

Внезапно раздавшийся инструктаж из громкоговорителя оборвал её мысли.

— Все претенденты на звание чунина подходят к стартовым вратам! Внимание, правила: на огороженной территории находятся десять красных флагов! Ваша задача: найти хотя бы один и добраться с ним до финиша за два часа! Путь будет пролегать через лесополосу! Финиш — на вершине горы! Использовать можно всё, что угодно! Единственное, что запрещено — это покидать пределы огороженной территории! Стартуете сразу же после открытия врат! Приготовиться!

Дослушав, Митсу выдохнула.

— Погодите… — задумчиво произнесла она. — Это не командная борьба. — Она нахмурилась и посмотрела на учеников. — Каждый сам за себя.

Менма и Маки переглянулись, но затем, будто что-то одновременно решив, кивнули друг другу и снова посмотрели на Митсу. Их глаза светились решимостью — слова были излишни. Вздохнув, девушка покачала головой и сказала:

— Ладно. У вас всё получится. Старайтесь не вступать в бессмысленные бои и вообще лучше обходить других шиноби стороной.

Менма и Маки синхронно кивнули. Кайто нахмурился, продолжая рыскать взглядом по генинам Киригакуре.

— Идите последними, — вдруг едва слышно произнёс он, не глядя на учеников.

— Почему, Сатоши-сенсей? — шёпотом поинтересовалась Маки.

Кайто наконец посмотрел на неё, наклонился чуть ближе к ней и Менме и зашептал:

— Они не настроены на обычные гонки. Это будет бойня. Если вы выйдете последними, у вас будет шанс уйти незамеченными и останется больше пространства для манёвра.

Менма и Маки слушали с нескрываемым напряжением, но, обдумав его слова буквально за минуту, тут же вновь решительно кивнули. Послышался противный скрип — металлические ворота начали открываться. Митсу тут же положила ладони на плечи Менмы и Маки.

— Что бы не случилось, помните: неважно, если вы не сдадите экзамен и не станете чунинами, — шептала она им на уши, чтобы не слышал никто, кроме них. — Защищайте друг друга, помогайте друг другу, не подставляйтесь, а главное — выживете.

— Всё будет хорошо, Сачико-сенсей, — так же тихо зашептал Менма, но его голос так и сквозил уверенностью, которой он, по всей видимости, хотел заразить и своего учителя.

Митсу выпрямилась и кивнула им. Маки широко улыбнулась и подмигнула, и они с Менмой направились к воротам. Следуя совету Кайто, они подождали пару минут пока все выбегут наружу, а затем быстро нырнули следом. Стоило им покинуть просторный зал, и ворота тут же начали со скрипом закрываться.

Митсу резко отвернулась, чувствуя, как участилось сердцебиение. Она сжала зубы, мысленно ругая себя, а затем посмотрела на Кайто. Он уставился на что-то в зале, прищурившись, но стоило ему почувствовать взгляд Митсу на себе, тут же повернул к ней голову и смягчился.

— Я тоже переживаю, — тихо сказал он без улыбки, но его голос был насквозь пропитан каким-то необъяснимым теплом.

Кончики её губ едва дрогнули, но улыбаться не получалось. Кайто приблизился, вставая вплотную, снова повернул голову в другую сторону и прошептал, почти не открывая рта:

— Смотри.

Едва заметный, для любого другого неуловимый, тон беспокойства в его голосе Митсу за эти годы научилась определять без труда. Она сразу же напряглась. Но чтобы не вызывать подозрений, кинула на Кайто быстрый взгляд, чтобы определить, куда он смотрит, и спокойно развернулась в ту сторону. Однако уставилась при этом в пустое пространство перед ней, претворяясь, что о чём-то задумалась. Затем медленно заскользила взглядом по комнате и вскоре наткнулась на то, о чём говорил Кайто.

Мужчина стоял в одиночестве в другом конце зала, скрестив руки на груди и с презрением оглядывая находящихся неподалёку от него других сенсеев. Форма шиноби и протектор Киригакуре на лбу однозначно давали понять, что он уже давно джонин. По виду он был лет на пять, может, семь старше Митсу. А взгляд совсем не отличался от тех, которые до этого она встречала у претендентов на звание чунина. Но кое-что в нём разительно выделяло его среди прочих. Его волосы. Красные, как у любого Узумаки.

Митсу всматривалась в него, прищурившись. Разглядывала лицо — острое и худое — и шрам не щеке, наверняка оставшийся после какого-нибудь сражения. Стрижка-ёжик, торчащие уши, поджатые тонкие губы и густые хмурые брови — он выглядел как шиноби, прошедший через множество битв, но так и не добившийся ни успеха, ни спокойствия. Внезапно он посмотрел на Митсу. Они встретились взглядами, и она застыла, уставившись в его голубые, но неестественно светлые, словно две полупрозрачные ледышки, глаза.

Она поёжилась. Ей вдруг показалось, что как-то резко похолодало, и она вновь устремила взор на Кайто. А он тут же посмотрел на неё, и уже его глаза — зелёные, яркие, словно мягкая трава — прогнали внезапно налетевший морозец и согрели.

— Давай выйдем, — тихо сказал парень. — Курить хочу.

Митсу молча кивнула, и они направились к выходу. Только оказавшись снаружи, у небольшой двери, и отойдя в сторону, он подкурил.

Митсу же оторвала от него взгляд и посмотрела на Киригакуре. День был необычайно ясным, солнце светило непривычно ярко, но серые строения в деревне всё равно казались какими-то мрачными. Митсу не решалась заводить разговор о странной обстановке в деревне с Кайто — по крайней мере, не здесь и не сейчас, — но высказать свои подозрения хотелось. Как и спросить парня о том, царила ли такая гнетущая атмосфера, когда он в последний раз был здесь.

«Что-то происходит, — напряжённо думала Митсу. — Очень странно… Даже никого нет кроме сенсеев и их учеников. Даже обычных жителей. Другие шиноби только патрулируют деревню, но здесь никого. Все словно… попрятались. Неужели дело и вправду в экзамене?»

И тут же её тело прошибла мелкая дрожь, стоило мыслям снова устремиться к ученикам. Она кинула быстрый взгляд через плечо на дверь, а затем посмотрела в ярко-голубое небо.

Кайто ничего не говорил, а докурив, выбросил окурок в урну и прислонился к стене, скрываясь в тени. Митсу встала рядом, чувствуя, как дрожат руки, поэтому быстро скрестила их на груди, чтобы не выдать волнения. Она уже в полной мере смирилась с тем, что по-настоящему волнуется за Менму и Маки. Наставникам не давали никаких подробностей, не разрешалось даже наблюдать за тем, как проходит первый этап экзамена, поэтому с каждой минутой воображение Митсу рисовало всё более красочные и ужасающие способы умереть в лесу за Киригакуре.

— Попытайся немного расслабиться, — почти шёпотом произнёс Кайто.

Митсу посмотрела на него. Она мысленно восхищалась и вместе с тем до сих пор недоумевала, как просто ему удаётся себя контролировать, но уже не удивлялась, когда он считывал любое её состояние буквально за пару минут или неосторожно брошенных фраз. Она тоже привалилась спиной к стене и прижалась плечом к его плечу, облокачиваясь. Снова вздохнула и выпалила:

— Давай, начинай.

— Чего? — удивлённо спросил Кайто, посмотрев на неё.

— Запускай свою волну беспечности, — недовольно буркнула она, поднимая на него взгляд. — Хочу в ней захлебнуться.

Кайто позволил себе едва заметно улыбнуться, но лишь на миг: обычно не делал этого на людях. Он сделал наигранно сосредоточенное выражение лица, прищурился и вдруг положил ладонь ей на голову, а вторую приставил к своему виску.

— И та-а-ак, — заговорщическим тоном начал он, — волна беспечности, если ты существуешь, призываю тебя, чтобы накрыть мою дорогую разволновавшуюся Сачи. Ом-м-м.

Митсу несколько секунд смотрела на него с недоумением, наблюдая, как он мычит, а затем хихикнула и тихо сказала:

— Дурак.

Кайто убрал руку с её головы и вновь улыбнулся.

— Ну вот. Теперь я начал нервничать.

— А всё, — сказала Митсу, разводя руками. — Ничего не верну.

Они переглянулись, напоследок улыбнувшись друг другу, а затем вновь вернулись в общий зал в ожидании следующих инструкций. Только оказавшись там, Митсу снова ощутила себя ужасно неуютно. Никто на них не смотрел и не обращал внимания, но ей казалось, будто все взгляды направлены на неё. Где-то под рёбрами почувствовался неприятный зуд. В гнетущей тишине слишком отчётливо слышались тиканье часов и собственное сердцебиение.

Они с Кайто не разговаривали, но несколько раз переглядывались, очевидно, каждый желая что-то сказать или о чём-то спросить, но постоянно останавливали себя, понимая, что сейчас нельзя разговаривать. Митсу то и дело поглядывала в сторону красноволосого мужчины, но тот уже не обращал на неё никакого внимания.

Наконец из громкоговорителя раздался голос, заставив Митсу вздрогнуть и призывая всех наставников проследовать за сопровождающим к финишу.

Они бежали по прямой лесной тропе, направляясь прямо к вершине небольшой горы, которую горой назвать у Митсу язык не поворачивался — так, средней высоты холм. Она то и дело кидала взгляды влево: именно там располагалась зона, где её ученики должны были добыть флаг, но ничего видно не было — лишь деревья, мелькающие перед глазами.

Кайто бежал рядом с ней, будто бы совершенно не обращая внимания ни на что происходящее. Митсу мельком взглянула на него и убедилась: он нервничает не меньше неё. Это было заметно по поджатым губам, нахмуренным бровям, по кадыку, который двигался каждый раз, когда парень нервно сглатывал засевший в горле ком, по бледному лицу, от которого отошёл обычный румянец, и по взгляду, который, казалось, не был сфокусирован на чём-то конкретном. Кайто всегда старался скрывать свои эмоции, но за годы, проведённые под одной крышей с ним, Митсу немного приноровилась и теперь ей иногда удавалось определять, когда он недоволен или наоборот рад, когда он злится или переживает.

Путь на вершину занял минут пятнадцать. Все наставники рассредоточились возле финиша, которым служили высокие деревянные столбики. Митсу и Кайто встали сбоку, чуть дальше остальных. Мужчина, который их провожал, встал прямо возле одного из столбиков, держа в руках список претендентов на звание чунина.

Она вглядывалась в лес, простирающийся под ногами, но не могла уловить ни единого движения — казалось, природа замерла. И эти мгновение растянулись на несколько минут, то и дело заставляя Митсу нервно прикусывать губу. Она высматривала в густых зарослях две знакомые фигуры, но не видела ничего.

Счёт времени она потеряла, но поняла, что два часа, видимо, скоро истекут, когда провожатый начал нервно подёргивать ногой. Но ни через минуту, ни через десять, ни через двадцать никто не появлялся. Митсу всматривалась, не отрывая взгляд, и вдруг заметила, как вдалеке промелькнуло что-то красное. Спустя уже минуту из-за деревьев выбежал юноша лет четырнадцати, держа в руке один из флагов. Он стремительно нёсся вперёд и даже не выглядел слишком потрёпанным. Перед финишем он ускорился, и уже через несколько секунд пересёк черту.

Провожатый что-то чиркнул на листке бумаги — скорее всего, отметил время, — а юноша остановился возле одного из наставников и без слов взглянул на него. Мужчина средних лет и неприметной наружности одарил его суровым взглядом, но также молчал, наблюдая за учеником, который хоть и дышал неровно, сбивчиво, громко, но на ногах стоял уверенно.

Митсу тут же обернулась к финишу, только услышав в той стороне звук стремительных шагов. Там уже стояла молодая куноичи лет пятнадцати и устало вытирала с лица пот, грязь и кровь. Она отшвырнула флаг в сторону и тоже направилась в толпу сенсеев. Митсу даже не стала провожать её взглядом, продолжая всматриваться в лес.

Спустя пару минут среди деревьев замаячила фигура, и девушка тут же опознала её — это Менма со всех ног бежал к тропе. Он выпрыгнул из-за деревьев, крепко сжимая в руке флажок. Дыхание Митсу перехватило на мгновение: на его серой кофте отчётливо виднелись кровавые следы приличных размеров.

Когда Менма пересёк финишную черту, Митсу тут же помахала ему рукой, подзывая к себе. Мальчишка, увидев её, покорно подошёл. Он выглядел измотанным и усталым, лицо было покрыто ссадинами и пятнами крови, но, как догадалась Митсу, чужой: открытых ран на лице она не видела. Волосы мальчишки были взлохмачены, тут и там виднелись мелкие обломки веточек и листочки — следы недавней битвы. Менма вытер кровь со щеки, выкинул флаг на землю и посмотрел на своих учителей. Во взгляде его уже не отражались прежние решимость и уверенность в собственных силах.

— Ты ранен? — тихо спросила Митсу, подойдя почти вплотную

Мальчишка отрицательно помотал головой, всё ещё восстанавливая дыхание. Он кинул быстрый взгляд на Кайто, а затем повернул голову в ту сторону, откуда совсем недавно прибежал. За последние две минуты финиш пересекли ещё двое генинов, но Маки среди них не было.

— Мы разделились, — вяло пробормотал Менма, снова поворачиваясь к Митсу. — Простите, Сачико-сенсей. Я не знаю, где Маки.

Он снова опустил взгляд, и Митсу, совершенно не думая, что делает, притянула его в объятия. Ей захотелось заплакать. Всего лишь два часа прошло, а Менма изменился до неузнаваемости. И дело было не только и не столько в его потрёпанном виде, в пятнах крови на одежде и в дрожащих ладонях. Больше всего её подкосил потухший взгляд ученика и его голос — тихий, безжизненный, совершенно отрешённый, почти такой же, как и в первую их встречу.

Менма опешил и замер, никак не ожидая подобного, и даже не смог собраться с мыслями, чтобы обнять в ответ, но Митсу это и не нужно было. Она отпустила его, ещё раз осмотрела его лицо и, взяв его за плечи, уверенно сказала:

— Ты ни в чём не виноват. Этого следовало ожидать — не всегда всё проходит гладко. — И, опустив взгляд, с печалью добавила: — А если честно, то почти никогда. Ты справился и выжил — это самое главное, — шёпотом произнесла она у самого его уха.

Менма неуверенно кивнул и попытался выдавить из себя улыбку, но вышло очень нервозно и неестественно, поэтому он просто встал рядом со своими сенсеями, и все вместе принялись снова прожигать взглядами несчастный финиш. Ещё несколько генинов пересекли линию за следующие пять минут. А затем показался совсем уж юный мальчик, лет девяти-десяти, и Митсу с удивлением и даже неким раздражением заметила в его руке два красных флажка.

«Это вообще по правилам? — недовольно подумала она, но тут же осеклась: — Ах, ну да, о чём это я. Никаких правил ведь нет».

Она сжала зубы, но надеялась хотя бы на то, что Маки просто выжила, а на то, сдаст она этот чёртов экзамен или нет, ей по большому счёту было наплевать. Но вот впереди замаячил знакомый силуэт. Маки неслась к финишу, слегка прихрамывая, но всё равно довольно-таки быстро. И в руке у неё покоился красный флажок. У Митсу отлегло от сердца, стоило только ей увидеть ученицу, и она неосознанно улыбнулась, но только поймав себя на этом, быстро стёрла улыбку с лица.

Маки была последней из претендентов. Она остановилась и замерла, когда преодолела финиш, уставившись в пустоту и продолжая сжимать в руке флаг. Митсу, Кайто и Менма тут же поспешили к ней, но даже когда они приблизились, Маки по-прежнему стояла неподвижно.

— Маки, ты как? — осторожно спросил Кайто, кладя ладонь ей на плечо.

Она медленно подняла на него взгляд. В её глазах стояли слёзы, которые ей удавалось сдерживать. На щеке виднелся большой порез, из которого всё ещё текла кровь — совсем свежий.

— Время вышло! — объявил мужчина, не давая Маки ответить на вопрос. Все взгляды устремились к нему. — Через два дня начнётся второй и заключительный этап экзамена. Все генины и их наставники должны будут собраться в семь утра там же, где начинался первый этап. Все подробности в день экзамена. Свободны!