Pov: Йохи

Это была последняя ночь в моей жизни, не очень спокойная, учитывая истерики от Оливера, и не очень комфортная, учитывая жесткость кроватей в камере по сравнению с мягкостью кроватей в доме семьи Роуз, но вот ночь и закончена… давно уже закончена, ведь сейчас, как сказали охранники, которые пришли забрать нас на нашу с Оливером казнь, уже было 3 часа дня. Сейчас мы смиренно шли по коридорам этой темницы, оглядываясь на другие запертые двери… Я спокойно шел, умело скрывая страх, а Оливер тихо всхлипывал, не в силах быть чуть более храбрым перед лицом смерти, он был ужасно напуган.

— Мальчики… — раздался нежный, так полюбившийся мне женский голос неподалеку. Это была Свит Энн, она осторожно подошла к нам с Оливером и охранники чуть отступили. Наши с Оливером руки были связаны, поэтому мы представляли мало опасности.

— Энн… — тихо проговорил я, стыдливо поднимая голову на женщину. Она подошла к нам с Оливером и встала перед нами, смотря с грустью, жалостью и какой-то неуместной добротой, — Я… Мне вчера не удалось с вами поговорить, могу я сейчас?

Энн посмотрела на меня с заинтересованностью, после чего спокойно кивнула и охранники отступили еще чуть дальше от нас твоих, позволяя поговорить немного более откровенно.

— Мне жаль что все так… я… я знаю, что вы, вероятно, считаете меня ужасным человеком, мне жаль, искренне, хотя я не думаю, что вы можете поверить такому, как я. — заговорил я, опуская голову и стараясь не смотреть на женщину, — Я… я вижу, что вы явно в чем-то себя вините здесь, но… тут только мы виноваты и мы заслужили этого, хотя я и не хочу, чтобы Оливера наказывали.

— Йохи, я… на самом деле… — желая что-то сказать, начала Энн, но я перебил ее:

— Не надо. — твердо сказал я, поднимая свою голову, — Я просто хочу сказать… я хочу… хочу поблагодарить Вас. Вы с Алом сделали для нас очень много и я надеюсь, что вы и дальше будете помогать нуждающимся, несмотря на то, что плохой опыт в этом все продолжается… — продолжил я, чуть дрожа. Я никогда не благодарил кого-то настолько искренне, — Спасибо Вам, Свит Энн… Вы сделали больше, чем моя родная мама и я хоть на время почувствовал себя ребенком, которого хотели, хотя знаю, что вы и не воспринимаете меня так. Спасибо Вам… простите нас.

Я закончил и на некоторое время все звуки пропали из помещения. Тишина сдавила меня, но позже Энн расколола ее своим тихим всхлипом, после чего убежала от нас прочь, не позволив даже Оливеру попрощаться с ней. Я не хотел доводить ее до слез, но что уж поделать…? Я переборщил с откровениями, но уже поздно об этом думать…

Получив от охранников взбучку по поводу того, что я довел Энн до слез, они продолжили вести нас вперед. Через какое-то время мы оказались на свежем воздухе, вокруг было много горожан, знакомых и незнакомых для меня. Они болтали, кричали, смеялись, попутно посматривая на нас с Оливером и перешептываясь с лисьими улыбками. Отвратительно… я был посмешищем для них.

Ведомые охранниками через толпу, мы шли, как на казнь, что и было не далеко от истины. Грубый толчок в спину заставлял нас идти быстрее, несмотря на страх, который леденящим холодом разливался по телу. Вокруг шумели голоса горожан… их взгляды, наполненные любопытством, осуждением, жалостью, а иногда злорадным торжеством заставляли мои глаза слезиться, но я не позволял себе плакать. Оливер, напуганный, прижался ко мне боком, я хотел его обнять, успокоить, но мои руки были связаны крепко и надежно.

Мой взгляд скользнул по лицам в толпе, но я быстро опустил его вниз, стараясь не встречаться глазами с теми, кто пришел посмотреть на нас. Ненависть, разочарование, равнодушие — такие эмоции были направлены на нас двоих. Оливер всхлипывал рядом, его слезы были тяжелым бременем на моем сердце. Каждый его всхлип напоминал мне о том, что я привел нас сюда, что я стал причиной его страданий. Я не люблю, когда дети страдают… а тем более Оливер — мой маленький брат…

Вдали, на площади, возвышались две виселицы, мрачные и неумолимые. Оливер замер, увидев их, и его всхлипы перешли в тихий плач. Я почувствовал, как в моем горле образовался комок. Охранник, заметив нашу остановку, снова толкнул меня в спину, но я, в отчаянном порыве, обернулся и попытался оттолкнуть его.

— Не трогайте его! Оливер еще слишком мал, он может измениться! — кричал я, но мои слова вызвали лишь холодный смех некоторых зрителей, — Не смейте, звери вы! Не трогайте его! Бессердечные! А потом еще добрыми себя зовете!

Охранник схватил меня и толкнул вперед, приложив что-то острое к моей спине, вероятно, это была алебарда или что-то похожее на нее. Борьба была бесполезна.

С каждым шагом к виселицам мое отчаяние росло. Оливер тяжело дышал рядом, его глаза еле открывались от слез, губы дрожали, он весь был заплаканным и красным.

— Прости меня, Оливер, я не могу ничего сделать. Я бесполезней, чем любой другой человек… — прошептал я, ощущая вину за то, что Оливер никогда не исполнит своих заветных, и не очень, желаний.

Мы остановились у подножия виселиц, оглядывая площадь, полную людей, пришедших увидеть наши последние минуты жизни, наши слезы и мольбы. В этот момент я понял, что все кончено, и в моей власти было лишь сохранить хоть каплю достоинства перед лицом неизбежного, но, забравшись по лестнице на небольшую «сцену» на которой и стояли две виселицы, я понял, что сохранять самообладание не выйдет. Я видел на себе так много взглядов осуждение, но самыми ужасными были взгляды уже почти родных мне людей — Ала, Энн и Руби, моих друзей — Дексом и Дайной, и, конечно, моей любимой и ненаглядной Майкой. Она смотрела на меня с самым большим разочарованием, заставляя меня ненавидеть себя… я был виноват во всем и я не заслуживаю столь прекрасной девушки, как Майка. Когда мы с ней пересеклись взглядами, ее настойчивое осуждение резко сменилось на жалость, после чего, отпустив руку Декса, который ее поддерживал, в слезах бросилась прочь. Ее родители, стоящей за ней все это время бросились за ней, как и Декс, а Дайна осталась, сбитая с толку столь резким побегом.

(Иллюстрация: https://i.postimg.cc/k4LzgrYC/23-1.png )

У Оливера все тоже было не очень хорошо… я видел, как он, заливаясь слезами, смотрел на своего друга и, как я понял, возлюбленного — Фукасе, стыдливо и тихо извиняясь. Фукасе смотрел на него с жалостью, а ребята рядом кричали, что так и надо ему, поделом.

Охранники вновь толкнули нас, после чего нацепили на наши шеи виселицы. Мы встали прямо напротив толпы, и тогда Ал вышел из толпы и встал позади нас… наступила тишина. Его присутствие вызывало уважение, и даже самые шумные голоса в толпе замерли, ожидая его слов. Он окинул взглядом собравшихся, и его глаза на мгновение остановились на каждом из нас, прежде чем он начал говорить.

— Граждане нашего городка. — начал он, его голос звучал уверенно и твердо, — Мы собрались здесь, чтобы свидетельствовать справедливое наказание за деяния, которые подорвали основы нашего общества. — он сделал паузу, взглянув на меня с строгим осуждением, — Йохи обвиняется в лжи, введении в заблуждение наших граждан, заработке на лжи и сплетнях, а также в сеянии раздора среди нас. Его действия, направленные на утешение собственного самолюбия, подрывают доверие и единство нашего сообщества.

Толпа встретила его слова шепотом и негодованием, взгляды наполненные осуждением устремились ко мне. Я опустил голову, не в силах встретиться глазами с кем-либо из них.

Затем Ал повернулся к Оливеру и вновь заговорил:

— Оливер обвиняется в распространении личных данных, искажении информации и коверкании фактов, намеренном или случайном — решать уже каждому для себя, а также в сеянии раздора. Его действия, как и действия Йохи, были продиктованы желанием развлечь себя за счет других.

В ответ на эти слова Оливер, с огромным усилием подняв голову, воскликнул:

— Мне жаль! Я обещаю, что больше никогда так не поступлю! Пожалуйста, дайте мне шанс измениться! Прошу, прошу вас, пожалуйста!

Его слова были перебиты грубым смехом толпы, не желающей принимать его извинения и воспринимать их всерьез.

Я стоял молча, чувствуя взгляд Свит Энн на себе, полный разочарования и осуждения, что было хуже любых слов. Из моего левого глаза, несмотря на всю мою волю, медленно выступила слеза, которую я, чуть пошевелив головой, прикрыл челкой. Я ощущал стыд, разочарование в себе и осознания того, что я причинил боль тем, кого полюбил. А также, конечно, я, как и Оливер, боялся смерти.

Ал завершил свою речь моралью о важности честности, доверия и ответственности каждого за судьбу общества:

— Мы должны помнить, что каждое наше действие, каждое слово имеет последствия. И сегодня мы стали свидетелями того, к чему приводит подобное наплевательское отношение к будущему и последствиям… мы должны сохранять наш город в гармонии и если есть те, кто целенаправленно сеет раздор — этого человека нужно наказать.

Его слова эхом отражались в моем сердце, усиливая ощущение невыносимой вины и печали. Он был прав… мы оба заслужили это, кто-то в меньшей, кто-то в большей степени… и сегодня, наконец, мы получим свое наказания, как бы мы не желали, чтобы его не было. Уже слишком поздно… это конец…

Мое тело дрожало от страха, как никогда раньше. Чувство страха было таким ощутимым, что каждая клетка моего тела кричала о желании бежать, но мои ноги были как будто прибиты гвоздями к полу. Страх перед неизбежным концом, перед этой виселицей, накрыл меня полностью. Веревка на моей шее медленно затягивалась, и я чувствовал, как она натягивается, давя на горло. Слеза, которую я сдерживал все это время около своего глаза, пробежала по моей щеке, оставляя на коже мокрый след.

Я зажмурился, готовясь к худшему, сердце бешено колотилось в моей груди, словно пытаясь вырваться наружу, но внезапно чувство затянутости исчезло, на смену ему пришло ощущение влажности и холода. Словно кто-то облил меня холодной водой, да еще и с какими-то ошметками. Я все еще не открывал глаза, дрожа от легкого холода и сильнейшего страха, когда из тишины, наполненной ожиданием, вдруг раздался громкий, заразительный смех, заставивший меня взглянуть в толпу.

И вот мы, Оливер и я, стоим перед всей площадью, облитые водой с ошметками овощей и фруктов, покрытые грязью. В ушах моих звучит громкий, заразительный смех толпы, смех, который кажется смеется не только над моим внешним видом, но и над моей душой, моими ошибками, моей беспомощностью перед лицом общественного осуждения.

Оливер смотрит на меня, его глаза полны унижения и стыда, такие же, как и мои. Мы оба мокрые, грязные, покрытые следами нашего «наказания». Он выглядит так, как будто часть его внутреннего мира была разрушена этим действом, так же как и моя. Мы оба стоим перед жителями этого города пристыженные, словно обнаженные…

Я чувствую себя абсолютно униженным. Все, что было во мне хорошего, кажется, было вымыто этой холодной и грязной водой. Я стал посмешищем, объектом для насмешек и развлечений. Таким же, каким выставлял других… я был посмешищем. Моя душа была прогнившей и внешность моя уже не спасала, ведь сейчас я предстал перед всеми уродливее некуда: грязный, мокрый и напуганный. Я был унижен… я был посмешищем…

— Ха… ха… — случайно вырвалось из меня, после чего на лице моем скривилась улыбка, явно не радостная, а скорее отчаянная.

Словно плотина лопнула внутри меня, и я больше не мог сдерживать вихрь эмоций, захлестнувших меня. Мой смех, прерываемый всхлипами и слезами, очень выделялся на фоне смеха толпы.

— Ха-ха, Оливер, Оли-Оли, посмотри! Ха-ха, ты только посмотри…! Смешная шутка, правда? Это же шутка? Смешная шутка…! Им весело, мне так весело, мы такие жалкие! — мои слова перерастали в громкие, безудержные всплески смеха, смешанные с рыданиями. Я смеялся и плакал одновременно, над собой, над Оливером, над всем этим абсурдом, что нас окружал, над всеми ошибками, что совершил.

Оливер смотрел на меня с непониманием и страхом, молча, его глаза были полны тревоги. Он не понимал, что со мной происходит, не понимал, как мне помочь, как остановить этот внезапный приступ безумия.

Мой смех становился все громче и безудержнее, слезы лились рекой по моим щекам, смывая последние остатки моего достоинства. В конце концов я упал на пол, все еще смеясь и рыдая, мой смех перешел в истерику, не несущую уже никакого смысла, лишь голый страх и отчаяние.

И вот, лежа на грязном полу, окруженный глумлением, смехом, а теперь еще и беспокойством некоторых, я продолжал истерить, пока вся моя сила не иссякла, и я не потерял сознание, уносимый в мир тишины и темноты, далекий от этого кошмара…

(Иллюстрация: https://i.postimg.cc/qBCWZRgv/23-2.png )

***

Очнувшись в темноте, я на мгновение не мог понять, где нахожусь. Вокруг было тихо и спокойно, так непривычно после того хаоса эмоций, что я пережил. Сердце еще долго билось в унисон с воспоминаниями о том, как меня обливали водой с овощными ошметками, как толпа смеялась и насмехалась надо мной, как я начал смеяться и рыдать, убивая остатки моего достоинства… Но теперь я лежал в своей кровати, в доме семьи Роуз, рядом со мной почти в обнимку спал Оливер. Ночь была глубокая, и в доме царило молчание.

Понимание моего положения пришло медленно, мне понадобилось пару минут раздумий и рассуждений, но в итоге я встал с кровати, стараясь не шуметь, и подошел к шкафу. Надев случайную рубашку и штаны, я обнаружил с удивлением, что мое тело было чистым, словно меня аккуратно помыли, удалив все следы наказания. Взяв ботинки в руки, я решил одеть их уже на улице, чтобы не разбудить никого в доме топотом.

Оглянувшись на Оливера, я задумался на мгновение о возможности забрать его с собой, но сердце мое сжалось от понимания, что Оливер еще слишком мал, его могут простить, он может измениться. Он милый и искренний, а от меня не осталось ничего… Я испорчен внутри, а моя внешняя красота уже не может этого скрыть. Я осторожно, едва касаясь, чтобы не разбудить мальчишку, поцеловал его в лоб, словно родного брата, а затем, отстранившись, тихо вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Ступая по темному коридору, я ощущал, как каждый мой шаг отдается в моем сердце. Я понимал, что уходя, я оставляю за собой не только дом семьи Роуз, но и часть своей души, связанной с Оливером, Энн, Алом и Руби, с теми маленькими моментами счастья, что были мне дарованы здесь.

Выйдя на улицу, я медленно одел ботинки, чувствуя на щеках прохладный ветерок, который словно пробудил меня от долгого сна. Со мной оставалась лишь пустота и осознание того, что впереди меня ждет неизвестность. Но я был готов к ней, ведь другого выбора у меня уже не оставалось. Мне нечего делать в этом доме, в этом городе…

Когда я вышел за ворота дома семьи Роуз, мои ноги сами повели меня по широким улочкам города, по которым я так часто бродил раньше. Теперь же каждый шаг напоминал мне о том, что я покидаю не только город, но и бросаю часть своей жизни, кусочек своего сердца, который я так неосторожно прикрепил к этому месту и его жителям. Нигде я не получал столько любви, как здесь… и я потерял это все из-за своей глупости. До этого момента я мечтал, что смогу начать все сначала, забыть прошлые ошибки и проступки. Но теперь, казалось, все мосты сожжены, моя дорога в этом городе окончена. Я был никем, бесполезным и никчемным, как когда-то говорили мои родители, но теперь моя красота уже ничего не значила. Столько бы я за собой теперь не ухаживал, столько бы времени не уделял лечению каждого гадкого изъяна — все без толку…

Продолжая идти, я вдруг услышал за собой шаги. Быстрые, суетливые шаги. Повернувшись, я не успел ничего сделать, как почувствовал, как крепкая, твердая рука схватила меня за руку. Это был Ал.

— Куда ты собрался, Йохи? — его голос звучал строго, но в нем чувствовалась не только решимость, но и забота.

Я попытался вырваться, но его хватка была слишком крепкой, а я был слишком слабым.

— Пустите меня, Ал… я должен уйти. Мне здесь больше не место. — с трудом выдавил я из себя, чувствуя, как горло сжимается от страха и отчаяния.

— И чего ты этим добиться хочешь? Чему это тебя научит? Уйдешь ты, хорошо, и что? Думаешь, не повторишь то, что сделал даже после того, как тебя чуть не убили в твоем родном городке? — Ал не отпускал мою руку, его взгляд пронзал меня насквозь, — Тебе не надо уходить… город наш хороший, он примет и тебя и Оливера, если вы хорошо извинитесь и постараетесь не совершать больше подобных глупостей. Это все было не для наказания, а для поучения вас. Если то, что вам пришлось бежать в прошлый раз на вас не повлияло, ведь вы просто убежали, то в этот раз у вас, может, щелкнет что-то наконец…

Я опустил голову, не в силах смотреть в его добрые, выражают искреннюю заботу глаза.

— Нет… я посмешище… — голос мой дрожал, как и руки, — Я ни на что не годен, кроме того, чтобы сплетничать. Я бестолочь, я ничего не умею… я только и могу, что унижать других, пытаясь хоть как-то стать важным, стать кем-то в глазах людей, хоть и тем, кто будет рушить их жизни… я не исправлюсь… я не смогу. Я потеряю все! Все внимание, в котором так нуждаюсь! Никому я не интересен до тех пор, пока я не открываю рот и начинаю убедительно говорить разные мерзости! Всем станет плевать на меня… я никому не буду нужен просто потому, что я… красивый. Я всегда был красивым и даже с этим я никому не был нужен до тех пор, как не стал сплетником… я бесполезен…

Я закрыл глаза рукавом, не в силах сдержать слезы.

— Йохи, посмотри на меня… — Ал убрал мои руки и поднял мою голову, заставив встретиться с его взглядом, уже более серьезным, — Ты говоришь полный бред! Хватит! Тот, кто сказал тебе, что ты никчемен — полнейший кретин! В тебе есть много всего, просто ты не видишь этого! Например, ты никак не можешь быть никчемным, ты отличный актер! Может, стоит найти себя, попробовать что-то новое? Может, ты запутан из-за того, что тебе сказали ранее нечто такое? Из-за того, что твоим талантам и умениям не уделяли внимания, а все интересовались лишь грязью других? Йохи, мы, хоть и проучили вас обоих, готовы принять и тебя и Оливера! Мы готовы помочь вам исправиться и мы готовы дать вам внимание, которое вы, видимо, оба так жаждите…! Разве Энн буквально не относилась к вам, как к своим детям? А Майка? Разве она любила и любит тебя за то, что ты красивый и за то, что сплетничаешь? Йохи… разве ты хочешь уходить от нас?

Я молчал, проглотив ком в горле. Он прочел меня открытую книгу. Биг Ал, вероятно, видел много детей с поломанной судьбой, с родителями, что их не любили, поэтому так просто все раскрыл.

Ал, разжав свою руку и отпустив меня, продолжил:

— Неужели то, что ты сказал Энн про то, что она для тебя сделала больше, чем твоя мама, было очередной ложью? Ты легко сбежал из города, где живет твоя родная мама, которая, видимо, совсем не радовала тебя, и так просто сбежишь от того, что делал тебя счастливым?

Я сжал свои губы, пытаясь сдержать всхлип, но слезы потекли из моих глаз с невероятной силой, после чего я не смог больше сдерживаться и разрыдался вновь, упав на колени. Я запутался в том, кто я такой… от меня не осталось ничего, но эти люди готовы принять меня, чуть ли не взяв на себя роль родителей… как так…? Почему?

— Не плачь… Хио… пойдем домой? — предложил Ал, присаживаясь и протягивая мне руку, — Оливер разбудил и Энн, обнаружив твою пропажу, так что они волнуются… пойдем домой…

Я, вновь громко всхлипнув, кинулся к Алу и крепко обнял его, желая сейчас лишь одного — поддержки, тепла и понимания. Бил Ал обнял меня в ответ, прижимая мою голову к своей крепкой груди. Стук его сердца был глубоким, хотя и очень быстрым, словно его и самого переполняло волнение и беспокойство, которое он умело скрывал.

(Иллюстрация: https://i.postimg.cc/9FdKCnd3/23-3.png )

— Все хорошо, все хорошо… — проговорил он, осторожно целуя меня в макушку, — Ты справишься, а мы поможем. Пойдем домой… после того, как мы тебя помыли — твои волосы все еще мокрые, простудишься еще…

Он спокойно и осторожно поднялся на ноги, поднимая меня за собой. Я отстранился и мужчина вытер рукавом своей ночнушки мои мокрые, красные глаза. Затем, когда мои ноги чуть окрепли, мы пошли обратно… домой. А он все продолжал держать меня за руку и в таком положении мы зашли на территорию дома, а позже попали в прихожую. На пороге нас уже ожидали Оливер, Свит Энн и Руби. Руби стояла несколько в стороне, с явным недовольством в глазах, явно не простившая меня за то, что я случайно наплел о ее любимой Гуми. Но Энн и Оливер не стали терять времени на упреки. Свит Энн, с трудом сдерживая слезы, обняла меня, как только мы подошли ближе. Оливер тоже тут же прижался ко мне, его маленькие руки крепко обхватили мою талию.

— Пожалуйста, не уходи, Йохи… — прошептала Энн, ее голос дрожал от эмоций, — Ты… ты часть нашей семьи. Мы найдем выход из этой ситуации вместе.

Оливер, глядя на меня своими мокрыми глазами, тихо просил:

— Не оставляй меня, пожалуйста. Йохи, не оставляй меня…

В этот момент Руби, видимо, увидев серьезность эмоций матери, осторожно обняла ее со спины, стараясь утешить, а Ал подошел к нам и своими крепкими руками охватил нас всех, обнимая. Энн прижала меня к себе еще крепче, словно боясь, что я вновь попытаюсь убежать.

— Мы вместе переживем это, Йохи. Мы поможем тебе… — произнесла Энн, а голос ее был полон решимости и заботы. Она прижала меня к своей груди, словно заставляя слушать стук ее сердца, заставляя почувствовать искренность ее эмоций и слов.

Ответным жестом я обнял ее и моего братца, чувствуя, как по моим щекам снова начинают стекать слезы, но на этот раз они были слезами облегчения, слезами понимания, что я нашел людей, которые меня не отвергают. Я закрыл глаза, впитывая в себя тепло и любовь, которые исходили от Энн, Ала и Оливера. В этот момент я осознал, что несмотря на мои ошибки и недостатки, я нашел людей, которые видят во мне что-то больше. Я не знал, смогу ли я измениться, но теперь я был уверен, что не хочу терять эту семью, не хочу терять любовь и поддержку, которые они мне дарили. Не хочу уходить…