«Сузуне, нам нужно поговорить. Срочно. Встретимся лично».

Сердце пропускает удар.

Неужели и вправду в «Палетте» они обсуждали задание? Неужели для него в кои-то веки понадобилась я?

Если так, я полностью готова к использованию.

И это меня пугает.

Впрочем, нечего париться. Хотела полноценно с ним пообщаться — вот тебе повод, щедро поданный на блюдечке.

«Ясно, приходи ко мне», — коротко отвечаю.

Нечего париться? Ха. Мой организм считает иначе.

И хорошо, что по бездушным буквам СМС не узнать, как пальцы с трудом попадали на кнопки. Я абсолютно невозмутима, но только по ту сторону сотовой связи.

Устройство, с которого отправили сообщение, располагается в зоне поломки нервной системы…

Сердцебиение учащается, тело пробирает мелкая дрожь от предвкушения встречи.

«Типичная влюбленная девочка» — так называется опухоль в сердце Хорикиты Сузуне.

Успокойся, он идет к тебе с абсолютно холодным рассудком, ведь ты снова понадобилась для его стратегии. Или же?..

Если «или», я в полном дерьме.

Подготовить план спасения? А может, не забивать себе голову пугающими предчувствиями?

Первым делом — подойди к зеркалу. Убедиться, что лицо не выглядит потрепанным. Расчесать волосы, придав прическе парадный вид.

Зачем? Ему ведь наплевать на то, как ты сейчас выглядишь.

Слыша стук в дверь, я не спеша открываю, перед этим сказав себе пару усмиряющих.

Киётака разувается, входит, но не спешит садиться.

— Хочешь чай или кофе? — безразлично спрашиваю, внимательно следя за своей интонацией и выражением лица.

Его — тоже.

Он не выглядит дружелюбным.

— Хочу, чтоб ты перестала за мной следить.

Он говорит не «за нами».

Я вздрагиваю. О да, в случае с ним «плохое» равно «наиболее вероятное».

— Я? Следить? — изображаю недоумение. — Ты идиот?

Идиотка здесь только ты.

— Повторюсь: перестань это делать, — цедит ледяным голосом. — Я давно запретил тебе вмешиваться в мою жизнь.

Меткий выстрел по болевой.

Паршивец. С моими чувствами так обращаться нельзя, даже если ты не знаешь о них.

Я молча отворачиваюсь и включаю чайник — если сейчас продолжу говорить, голос будет дрожать. Вдох-выдох. Тихо, чтоб он не услышал. Самоконтроль наполовину приходит в норму.

Что делать дальше? Гнуть свою линию? Бессмысленно. Если Киётака что-то заметил, его не разубедить.

Он молча ждет, и я, успокоившись, отвечаю:

— Если ты и решил, что я пытаюсь вмешаться, то какого черта я должна это прекращать? Помнишь, что ты сказал мне перед экзаменом на острове? «Я помогу достичь тебе класса «А», но не пытайся залезть мне в душу». И где, спрашивается, твоя помощь? Ты перестал выполнять свои условия договора, значит я могу не выполнять свои.

Остается надеяться, что моя гордость (или же вредность) сыграет мне на руку.

— Тогда вот тебе новые условия: ты перестаешь за мной следить, а я не буду от тебя избавляться.

Вот же нахал.

Мозг — в состоянии шока, все известные маты блокируются на уровне мыслей. Затем — пробирает сильнейшая злость.

— Что за отвратительные условия?! — в моем возмущении отражается лишь малая часть накатившего гнева.

Но Кукловоду только на руку, если я начну действовать на эмоциях.

Выкуси, гений-стратег.

Нужно собраться (сколько раз за сегодня себе повторяю?). Подумать логически. Пихаю эмоции подальше, меняя ход мыслей с «Да как он посмел?!» на «Почему он предложил именно это?»

Ведь просто запугивать — совсем не в его стиле. По крайней мере, не ту, кого он еще не закончил использовать.

— Я предупредил тебя, Хорикита, — небрежно кидает Киётака, повернувшись к выходу. — Продолжишь — пожалеешь.

Хорикита.

Он блефует. Безусловно блефует. Ведь в «правде» отсутствует логика, которой придерживается Кукловод. И просто сдавшись, я не узнаю, чья комбинация на самом деле сильнее.

Я пожалею, если НЕ продолжу. Поэтому нельзя допустить, чтобы наша личная встреча была настолько короткой.

— Ты действительно пытаешься меня запугать? — провоцирую насмешливо и громко, направляясь в его сторону. — Такой весь расчетливый, но делаешь феерически глупый ход! Я знаю, что ты пытаешься сделать и что я играю в твоих планах очень важную роль.

Я тоже блефую. Пытаюсь выдать обрывки информации, которыми владею, за полную картину. И это вроде бы помогает. Он разворачивается, идя мне навстречу. Я быстро схватываю атмосферу, делаю шаг назад, спиной упираясь в стену.

Покерфейс-кун выражает злость. Настолько, что впечатывает кулак в стену рядом с моим виском. Взглядом — в упор на меня.

Твою ж мать.

— Ты ни-че-го обо мне не знаешь! — проговаривает по слогам, как для дурочки, ха, я знала, что ты это скажешь. — Считаешь себя охренеть какой незаменимой? Если будешь мешать, я избавлюсь от тебя и воспользуюсь запасным вариантом!

Киётака едва не срывается на крик. Пытается, наверно, морально нагнуть: да вот только для меня это значит — дал слабину, приоткрыв свою темную сторону. Так держать, Кукловод. Твои действия будоражат — аж ноги подкашиваются. Под этим требовательным взглядом. Под крепким мужским телом, нависающим надо мной. Сердце колотится — конечно же, не из-за страха. Непроизвольно делаю нервный вздох.

Если глаза — зеркало души, то мои — определенно горят.

Я не останусь в долгу, раз получила прекрасный повод поддаться своим отвратительным желаниям. Хватаю его за предплечье руки, что упирается в стену, сильно сжимаю, выказывая ответную злость. Не отвожу взгляд, пытаясь держаться уверенно.

Ключевое — «пытаясь».

Господи, Киётака так близко… Впервые.

Здравый смысл шлет кричащие «SOS», а я — шлю его на другие три буквы. Это мое личное безумство храбрых.

— Какой «оригинальный» способ запугать! — упрямо продолжаю язвить, ведь стратегия подколов срабатывает на удивление хорошо. — Ты сотрудничаешь с моим братом и пытаешься затащить меня в студсовет, — злорадно констатирую факт. — Конечно, ты можешь вывести меня из игры, но стоит ли оно того? Твой запасной план настолько хорош, что предпочтешь лишиться ценного оружия в моем лице?

Давай же, гений-стратег, смотри, как ты просчитался. Будь я в здравом уме, сразу бы подчинилась, я противница неоправданных рисков. Но ты совершил роковую ошибку, решив, что я в здравом уме.

Влюбив меня, ты освободил ту ненормальную часть, которую я отвергала. Ты не заметил ее. Твоя проницательность несовершенна.

Киётака вдруг становится спокойней, убирает руку со стены, заставляя меня его отпустить, выпрямляется.

Не надо так быстро, я ведь еще не успела…

— А ты нечто, Сузуне, — получаю неожиданный комплимент, отчего глаза непроизвольно округляются. — Я даже горжусь тем, какой тебя воспитал.

Мне остается только фыркнуть, а радость — оставить при себе.

— Предлагай условия, — уже более дружелюбно произносит он. Расшифровка не требуется.

И как мне теперь выкручиваться?

Я выпрямляю спину, делаю шаг вперед, чтоб вновь оказаться близко. Смотрю снизу вверх, но лишь потому, что он выше ростом.

Крохотное расстояние между нами — дурной тон с моей стороны, но я сознательно нарушаю личные границы, как делал он минуту назад. Сколько бы ни прикидывался дурачком, Киётака все равно считает, что ему позволено больше. Может и так, да вот только не больше, чем мне.

— Условия? — спрашиваю, наверно, себя саму. Что мне от него нужно из того, на что он согласится?

Киётака не торопит, не отвлекается, сосредоточив свое внимание лишь на мне. Я тоже могу не спешить. Могу продолжить разглядывать его красивое лицо. Холод, тепло, спокойствие, злость выражает одно и то же загадочное «ничего». Малейшее изменение — игра света, а различить оттенки его эмоций возможно лишь с помощью бездоказательной интуиции.

Чем это «ничего» всех чарует? Чем, черт подери, оно чарует меня?

Условия? Вот дьявол. Слишком гадкие мысли лезут в голову. И мое лицо навряд ли скрывает их так же хорошо. Какие условия, когда я едва держусь на ногах и вот-вот снова впечатаюсь в стену? Я не могу думать. Не хочу думать.

Обхватываю его плечи, сжимая, чтоб успокоить дрожь в руках.

— Условия, — отчетливо повторяю, чтоб все еще оставаться в реальности. Глаза — отвожу. Не хочу, чтоб видел, насколько я сейчас уязвима.

Гранату нельзя кидать рядом с собой, а ему — говорить сейчас что-то неосторожное. Иначе я за себя не ручаюсь.

— Я не знаю, — выдыхаю. Нет, не сдаюсь. Просто это единственный ответ, имеющий смысл. — Не знаю, понял? — повторяю, вновь подняв на него глаза, затем, усиливая голос, добавляю: — Мне ничего не нужно из того, на что ты согласишься!

Почему моя злость звучит как отчаяние?

— Отстань со своими условиями и прекрати диктовать, чего мне нельзя, — самое искреннее, что говорю ему за сегодня. — Мои действия не причиняют тебе вреда. Отвали, понял. Я буду делать, что хочу.

И в доказательство своего «отвали» отталкиваю его руками. Как нелогично, когда хочется прижаться вплотную. Хотя нет. Нелогично — мое желание. Я не должна этого хотеть, не должна, не с тем, кто обходителен с другой, а со мной — непозволительно груб.

С очередным выкриком «Отвали» я бью его в крепкую грудь. Затем — еще и еще… Накопившиеся чувства выплескиваются, не давая остановиться. Удары теряют прицел и смысл, но их скорость все выше и выше…

Терпение Киётаки заканчивается.

Он вдруг хватает мое предплечье, блокируя следующий удар. Затем — резко прижимает к стене, нависает — действуя куда нахальней, чем в прошлый раз.

Я замираю. Все. Control disabled. Делай, что хочешь — сопротивляться не буду.

Подчиняться — тоже.

Ч-черт… Я совсем не должна испытывать кайф, когда он сжимает мою руку до боли.

— Сузуне, — произносит четко, смотря в глаза. Дыхание перехватывает. — Сузуне, успокойся.

Да как я успокоюсь, если ты зовешь меня по имени, еще и при таком тесном контакте?

— Не могу.

Затем:

— Не хочу.

— И чего же ты сейчас хочешь?

«Тебя», — мигом прорывается, слава богу, не вслух, но одна эта мысль смущает меня донельзя.

И он не может не заметить.

Господи, что же делать, я дьявольски растеряна.

Я бы хотела отвергнуть эту неправильную, сумасшедшую мысль, но предательский организм не даст себя обмануть.

Моя воля — единственное, что остается со мной, пока тело каждой клеточкой чувствует чужую власть в этой настойчивой хватке, в позе, ставящей мое эго в постыдную стойку, в бессовестном лице, которое зачем-то тянется к моему. И я четко вижу в глазах напротив: «Я не намерен тебя подчинять, ты уже».

Кожу обжигает его дыхание в районе щеки.

Моя воля — единственное, что остается со мной, но лишь для того, чтобы я сказала «да» самой себе и избавилась от препятствий, мешающих окунуться в эйфорию.

Если я его прогоню, он уйдет, оставив меня в покое, а назавтра не скажет ни слова, будто ничего между нами и не было.

Я не хочу, чтобы все так закончилось.