Конец мая 1964 года был плохим временем для того, чтобы учиться или работать. Бедные во всех смыслах этого слова студенты-инженеры изнывали от жары в душных аудиториях, мечтая лишь о конце всех экзаменов и вечерней прохладе улиц их маленького городка. Уильям Афтон просиживал штаны за последней скамьёй класса. Там же сидела вся «элита» их группы: крашенная блондинка, явно непонимающая, что она здесь забыла; черноглазый парнишка с умными глазами, но пустой головой; и усердно корпящий и пыхтящий от умственного напряжения парень, который к последнему курсу так и не узнал, в чём разница между плоскогубцами и болторезом.

Положив голову на руки, он практически не вслушивался в слова преподавателя, изнывая от духоты и скуки. По неизвестной ему причине его лучший друг — Генри Эмили — не пришёл сегодня на занятия, так что выносить этот день становилось намного сложнее. Улица становилась настолько заманчивее, насколько тошнее было Афтону находится среди глупых однокурсников, задающих преподавателю глупые и, на самом деле, весьма наивные вопросы. К слову, эту тему и многие другие Афтон знал, как свои пять пальцев. Разбуди его ночью, и он без запинки по памяти расскажет абсолютно всё. Уилл был упертым и любил учиться, хотя и не являлся отличником. Своё свободное время он предпочитал тратить на более полезные дела. Так что, позволяя себе расслабиться, Уильям сквозь прищуренные веки наблюдал, как солнечные лучи играются отблесками в стеклянном графине с водой, стоящем на окне. Внезапно на улице промелькнула тень, а затем в стекло со всего размаху врезалась птица, оставив кровавое пятно и упав вниз. Чирканье ручек вмиг прекратилось, и студенты повернули свои головы в сторону окна. Это событие немного взбудоражило сонную аудиторию, и даже Уильям приподнял голову. Сидевший впереди Джек, разминая шею, повернулся к Афтону, тихо и задумчиво проговорив:

— Видел, что это было? — парень хрустнул фалангами пальцев.

— Птица какая-то, — равнодушно ответил Уильям, поворачиваясь в сторону собеседника. — Жарко сегодня, даже очень, вот и падают с неба.

— Ты опять не спал? — словно невзначай спросил Джек, заметив мутный расфокусированный взгляд Афтона.

— Возможно, — пожал плечами Уилл, разминая большим пальцем мешки под глазами.

Джек повернулся обратно, продолжая записывать конспект. Иногда он нервно вздрагивал, от чего вздрагивали и его кудри. Под монотонный гул студентов дверь аудитории распахнулась, и на пороге появился парень в очках. Преподаватель упорно не замечал этого, продолжая бубнить заученную наизусть за годы работы лекцию. Возможно, студент бы тихо пробрался до своего места, если бы его не выдали смешки одногруппников:

— Здравствуйте, молодой человек! — лектор обратил на него внимание, строго глядя из-под очков на присмиревшего парня, постукивая пальцем по доске.

— А… Я на занятия пришёл, — парень заметно нервничал, от чего его лицо горело.

— Представьтесь, пожалуйста, я не могу вас вспомнить, — преподаватель отошёл к столу, пролистывая журнал.

— Феликс. Феликс Кранкен, — лицо парня раскраснелось ещё больше.

— Ладно, проходите. Вы пришли к концу занятия. Пожалуйста, садитесь на место. Продолжаем лекцию! — лектор, тяжело вздохнув, обратился уже к аудитории. — Таким образом мы пришли к пониманию того, что механизмы…

Феликс прошёл на место к Уильяму странной походкой и практически свалился на скамью. Он сжимал голову руками, морщась от боли. Таким уж был человеком Феликс — либо вчера, либо уже сегодня с самого утра он вновь выпил напиток, гораздо крепче кефира:

— Ты опять? И по какому поводу? — Джек резко развернулся, словно соскочившая пружина, однако стараясь выдерживать ровный тон в голосе. — Мы же договаривались…

— Ой, давай позже! — еле проговорил заплетающимся языком Феликс. — Дай мне послушать лекцию!

Джек тихо прошипел некое ругательство и вернулся к своему занятию. Однако было прекрасно видно, что он не может сосредоточиться и больше крутит ручку в руках, чем пишет. То и дело он тяжело вздыхал, вновь морально готовясь к тяжёлому разговору. Джек уже долгое время как мог помогал своему другу, подтягивая его по учёбе и выливая в раковину найденные заначки, но проблема так никуда и не исчезала. Силы воли у Кранкена не хватало, как бы ни бился с ним Джек. Феликс через некоторое время разогнулся, опустил голову и вновь повернулся к откровенно скучающему Афтону:

— Я тебе кстати… Точнее, я сегодня встретил Генри на улице…

— Где? — Уильям быстро повернулся и встретился с тоскливым взглядом Феликса.

— Генри просил передать, что ждёт тебя сегодня на улице N. Точнее, на крыше того высокого дома, который зелёный, — Феликс усмехнулся, наблюдая, как заблестели глаза Уильяма, но ничего не сказав на этот счёт.

Теперь этот день уже не казался таким бесполезным.

***

Как только занятие подошло к концу, Джек быстро встал и, ухватив за рукав Феликса, вышел в коридор. Уильям и не думал засиживаться в аудитории, так что он поспешил выйти на улицу. Яркое весеннее солнце освещало косыми лучами дорогу, кроны деревьев и молодую траву. Прохладный ветер трепал длинные волосы молодого и счастливого Уильяма, который то шёл, то бежал на другой конец города. Уильям сам не мог вспомнить, почему влюбился в Генри. Может быть за то, что с ним можно было поговорить обо всём на свете: от бытовых проблем, до теорий о тайне мироздания. Возможно, за его мягкий покладистый характер: Генри никогда не прогонял Уильяма, чем бы не занимался. Он всегда мягко улыбался, да так, что внутри становилось тепло и спокойно, и хотелось упасть в объятия Эмили, прижаться к нему, чтобы только эта улыбка была подольше на его лице. Также Генри можно было рассказать все свои проблемы. Он мог договориться с любым человеком и убедить его в чём угодно. Вполне вероятно, что Афтона очаровывал голос Генри: говорил он с бархатистой хрипотцой, тихо и выразительно, но так, что всё было отчётливо слышно. И даже в крике его голос оставался мелодичным. Уильям мог бы назвать ещё множество причин, за что он так любит Эмили, но… К чему всё это? Когда в твоей жизни есть любимый человек, то, если уж души не чаешь в нём, то за всё и сразу. Ну, а если такового нет, то и объяснять бесполезно…

Нужная улица находилась под сенью высоких деревьев. Здесь было так тихо, что только гулко раздавались шаги и шумела молодая листва. Казалось, что даже если без особых усилий крикнуть, то звук будет такой силы, что дома разрушатся, как карточные домики. Растрёпанный Уильям зашёл в подъезд. После яркого света глаза не сразу привыкли к темноте, так что пару минут виднелись зелёные и розовые круги. Афтон поднялся на последний этаж дома, а потом ещё выше, подходя к ржавой лестнице. Он толкнул деревянный люк и вылез на крышу. Оттуда открывался чудесный вид на город, захваченный весной. Генри сидел в углу, перелистывая некую синюю тетрадку. Периодически он вздыхал и чиркал по бумаге карандашом. Налетевший порыв ветра всколыхнул страницы и рыжие волосы Эмили, отчего те золотом заблестели на солнце. Что ж, внешность Генри была словно противопоставлена внешности Уильяма: тёплые рыжие волосы с бронзовым отливом, переходящие в короткую щетину бакенбард; кожа кремового оттенка, почти смуглая на руках, словно только они загорали на солнце. Большие глаза, высокие брови и чуть изогнутые губы, из-за чего всегда казалось, будто он приветливо улыбается. Сердце Уильяма ёкнуло от радости, когда Генри с той самой улыбкой посмотрел на него:

— Очень хорошо, что ты пришёл раньше, Уильям, — Генри поднялся, подходя к парню совсем близко.

— Я старался как мог, — усмехнулся Афтон и указал на тетрадку. — Что это?

— Пытался сделать для тебя сюрприз, но так и не смог, — честно признался Генри. — Значит, будем делать это как обычно.

— В каком смысле? — Уильям глупо улыбнулся, вопросительно глядя на друга.

Генри загадочно подмигнул, открывая тетрадь на середине. Вырвав листок, он принялся его складывать, пока не получил бумажный самолет.

— Честно сказать, я хотел придумать нечто особенное, однако обычный бумажный самолет будет лететь ничуть не хуже. Ведь так?

— Ты серьёзно позвал меня на другой край города, чтобы мы запускали самолётики? — Уильям громко беззлобно засмеялся.

— Ну, а почему нет? Я знаю, что ты не умеешь этого делать, вот и решил тебя научить. Подойди сюда.

Они подошли так близко к краю крыши, что носки ботинок Уильяма висели в воздухе. Генри приобнял его сзади, касаясь левой рукой груди, а правой обхватывая руку Афтона. Он вкрадчивым голосом говорил что-то, чего Уильям не слышал. Афтону было приятно, когда Генри нежно обнимал его — тогда он чувствовал тепло. Незабываемое тепло. Афтон, как завороженный, следил за движениями своих рук, которыми двигал Генри. От мыслей, что сейчас он словно марионетка в руках кукловода, по спине побежали мурашки. Уильяму было приятно осознавать, что он в объятиях любимого человека. Эмили вложил в его ладоши самолетик и, отведя руку, подкинул его. Ветер подхватил бумажного странника, унося далеко ввысь, а парни остались стоять у залитого ярким солнцем края крыши.

— Скажи, Уильям, — Генри сжал его руки сильнее. — На сколько сильно ты мне доверяешь?

— Полностью, — Уильям не понимал, к чему клонит его приятель.

— Тогда мы это сейчас проверим. Хорошо?

Уильям не успел ничего ответить, так как Генри резко развернул его к себе лицом и толкнул, удерживая за рукава над пропастью. Лететь, в случае чего, достаточно долго — метров пятнадцать точно. Ткань белой рубахи жалобно затрещала. От резкого выброса адреналина тело онемело, так что парень еле смог произнести:

— Ты что делаешь?! — севшим от ужаса голосом спросил Уильям, боясь даже шелохнуться, замечая краем глаза силуэты на улице.

— Это проверка, Уильям. Ты же сам сказал мне, что доверяешь, — Эмили внимательно вглядывался в лицо парня, улыбаясь всё той же тёплой улыбкой.

— Не надо! Пожалуйста, не надо больше! Отпусти! — Уильям устремлял испуганный взгляд то вниз, то на Генри. Сейчас он ужасно боялся сказать что-то не то.

— Отпустить? Чтобы ты полетел вниз и твоя голова разлетелась на множество осколков? Хорошо, я не против… — с улыбкой проговорил он.

— Нет! Я не это имел в виду…

Словно насмехаясь, Генри резко отпустил руки Афтона, но тут же схватил. Налюбовавшись испугом жертвы, он затащил Уильяма обратно на крышу. Тот так и осел на колени и ошалелыми глазами смотрел в пустоту. Он качался из стороны в сторону, переживая страшный момент. Генри как ни в чём не бывало присел рядом и обнял дрожащее тело, шепча нечто успокаивающее на ухо, пока Афтон не обнял его в ответ. Затем Эмили замолчал, и они с полминуты сидели в тишине. Уильям уткнулся в плечо Генри, не желая отпускать его. Только листва на улице продолжала шуметь, и ветер тихо шелестел страницами забытой тетради. Молчание нарушили слова Генри, сказанные будто в пустоту:

— Ты ведь доверяешь мне? — Эмили отстранился, чтобы видеть эмоции в глазах собеседника.

Уильям вновь растерянно кивнул, не решаясь взглянуть на Эмили. Он всё ещё чувствовал, как быстро колотится сердце, точно пойманная в клетку птица, когда Генри аккуратно провёл по краю его губ указательным пальцем. Эмили крепче взял за плечи Афтона и медленно поцеловал его своими мягкими губами. Очередной порыв ветра сбросил волосы Уилла ему на лицо.

— Убери волосы, — шёпотом проговорил Эмили, удерживая подушечками пальцев подбородок Афтона, — мешают…

Уилл со вздохом забрал рукой прядь чёрных волос, скрутил и заправил её за ворот рубашки. Генри в ответ кивнул, и в его глазах появился азарт, что заставило Уильяма испытывать беспокойство.

— Поцелуй меня. Сам, — с придыханием сказал Эмили.

Уильям растерянно взглянул на Генри. Конечно, будучи подростком, ему приходилось целовать и расфуфыренных девчонок, и стеснительных. Однако он ничего не чувствовал к ним. Но Эмили? От подобных мыслей голова закружилась, и тело начало гореть от возбуждения или от красных ярких лучей заходящего солнца. Уильям приблизился к лицу парня, заметив, как тот прикрыл глаза, и неловко клюнул его в щёку. Это стало триггером для Генри: он повалил парня на пол, покрывая лицо и шею Уильяма горячими поцелуями. Руки сжали волосы Афтона, не давая ему отстраниться.

— Подожди, Генри, — прошептал Уильям, когда чужие руки оглаживали его впалый живот, — Давай не сейчас.

— Ты ведь доверяешь мне? — это прозвучало не как вопрос, а утверждение с лёгкой подачи Эмили.

Он заставил Уилла приоткрыть рот указательным пальцем, оглаживая ряд зубов. Афтон, поняв намек, обхватил палец губами, целуя его подушечку. Руки были прижаты коленями Эмили, а голова — за волосы рукой. Так что Уильям вновь чувствовал себя беззащитным. Точнее, физически они были равны по силе, и Афтон мог бы дать отпор не только ему, но и любому другому человеку, но… Каждый чёртов раз, когда появлялся этот парень, он не хотел сопротивляться. Эмили с лёгкостью обезоруживал его, и, если бы захотел, то с лёгкостью мог бы убить, а Уильям не смог бы сопротивляться. Генри мог убить без оружия. Наконец, Эмили отстранился и встал, поправляя волосы и рубашку. Второй поднялся следом, отряхиваясь от пыли и мелкого мусора. Откуда-то из дома стало слышно грохотание расстроенного рояля. Он затихал, когда быстрые порывы ветра уносили вдаль его звуки. Уильяму казалось, что всё произошедшее было сном… Или кошмаром. Однако несмотря ни на что, в этом кошмаре он чувствовал себя счастливым, предвкушая его продолжение.

***

Генри стал единственным человеком в жизни Уильяма, который по-настоящему его любил, по крайней мере, так думал сам Афтон. Конечно, Генри иногда заставлял его делать то, что ему не нравилось, но тот полностью доверял своему лучшему другу. Уильям так и сказал ему, когда они сидели на мосту в глухом заброшенном парке. Дело было летом, когда всё живое пряталось от испепеляющих лучей солнца. В парке росли высокие вековые сосны и дубы. Лучи освещали лишь их макушки, где качались облака. Внизу, у заиленной речки, царила прохлада и тьма. Счастливые парни, недавно окончившие институт, теперь были совершенно свободны. Оставался лишь выпускной, и они смогут взмыть в воздух, как птицы.

— Знаешь, Генри, — задумчиво начал Уильям, поглаживая ржавые перила моста, — ты — единственный человек в моей жизни, кто меня так любит.

— Да ну? А как же твоя семья? — Эмили поднял голову. — В смысле, у тебя же ведь есть мама или отец?

— Есть, но, к сожалению, она вряд ли сейчас даже имя своё помнит, что уж говорить обо мне… — Уильям горько усмехнулся, продолжая рассказ: — Родила она меня уже в достаточно почтенном возрасте. Как говорили соседи, мужа — любовь всей её жизни — она потеряла на войне, после чего, — Афтон вздохнул, вылавливая из мутной речки лист клёна, — она начала сходить с ума. Мне… правда больно это вспоминать. То, в каком состоянии она была… Как я приходил из школы, а она за это время успевала размазывать всякое по стене… В то время, как другие родители кормили своих детей ужином и расспрашивали, как прошел их день, я был вынужден мыть стены. А по ночам она любила долго выть…

Повисла неловкая тишина. Только ветер шумел и скрипели подпорки, от чего голос Генри прозвучал громко и отчётливо:

— Это ведь всё было до переезда в этот город? — Уильям кивнул, кидая обратно в воду измусоленный лист. — И ты только что рассказал мне о том, что так терзало твою душу? Запомни, ты можешь говорить мне все!

— Я знаю, правда. Ты ведь мой лучший друг, — Уильям одарил друга слабой улыбкой, — просто это мерзко. Понимаешь? Шизофрения — это мерзко…

Не сговариваясь, они пошли по хрустящему ковру из иголок и шишек в сторону высокой водонапорной башни. Воздух наполнял легкие запахом смолы и свежести. Башня была давно заброшена, как и всё это подобие парка. За продолжительное время вода и воздух заставили металл покрыться коррозией. Двое парней вышли на смотровую площадку. Ограждения на ней где-то отсутствовали, а где-то — отламывались. Стоило бы Уиллу легонько пнуть одно, как оно, ударяясь о стену башни, полетело бы вниз. Генри явно чувствовал раскрепощение от лесного воздуха и духа свободы. Так что он остановился, уселся на деревянный ящик рядом с Уильямом, устремив взгляд вперед.

— Так или иначе, печальное прошлое предвещает светлое будущее, — Генри неожиданно встал на ноги, расхаживая по качающемуся краю башни, явно увлечённый своими мыслями. — Знаешь, я уже давно думал о том, чтобы создать собственный бизнес. В одиночку такое дело, конечно, не поднять.

— Это к чему ты ведёшь?

— К тому, Уильям, что я хочу предложить тебе стать моим деловым партнёром.

— Генри, я даже не знаю, как реагировать! Выглядит так, будто ты сделал мне предложение руки и сердца! — Уильям рассмеялся.

— Ты прекрасно разбираешься в робототехнике, к тому же, я тебе доверяю, как и ты мне. И ты прекрасно знаешь, как я ценю это. Я вовсе не шучу.

— Ей богу, это так неожиданно! Признаться, я ещё совершенно не думал о том, чем буду заниматься в жизни.

Уильям боязливо попятился от края, когда к нему подошёл Генри. Воспоминания о прошлом инциденте никак не давали ему покоя. Он настолько любил и доверял Эмили, что не мог дать отпор или даже разозлиться на него, и ему очень не нравилось, когда он этим пользовался.

— Давай спустимся вниз. Кажется, я начал бояться высоты, — быстро проговорил Афтон и вернулся к лестнице, стараясь быстрее спуститься на землю. — Так вот, я не против. Просто это было неожиданно.

Уильяма, заметившего нехороший огонёк в глазах молчащего Генри, передёрнуло. Привычным движением вытирая руки от ржавчины и сосновой смолы, он добавил тихо, практически беззвучно:

— Пожалуйста, не смотри на меня… так…

— Правильный выбор, Уильям, — голосом, не терпящим возражений, сказал Эмили, не услышав или делая вид, что не услышал, слов друга, продолжая прожигать его взглядом мерцающих голубых глаз.

***

Генри и Уильям не жили в общежитии, а вместе снимали тесную однокомнатную квартирку около места учёбы. Штукатурка медленно облуплялась, а лампочки светили настолько тускло, что иногда вечером с трудом можно было писать. Что бы они с проводкой ни делали — всё было без толку: как горел бледно-зелёный свет, так и продолжал. В квартире вообще не только по ночам царил мрак: окна на улицу выходили таким образом, что даже днём в углах были тени. На их этаже две остальные квартиры пустовали, так что тишина была просто гробовая, несмотря на то, что жили они практически в центре города.

Вернулись друзья в тот день из леса уже под вечер, когда потухла заря. На ощупь Эмили дотянулся до выключателя, и стало чуть светлее.

— Действительно, мог и не включать, — ответил на немой вопрос Генри, уходя в сторону спальни.

— Ты пойдёшь в душ? — крикнул ему в след Уильям.

— После тебя, когда ты смоешь всех тараканов.

Тараканы были еще одной проблемой этого места. Предпочитали ютиться они в сливных отверстиях в ванне и на кухне. Прежде, чем залезать в облупленную чугунную ванну, надо было включить воду и дождаться, когда полчища рыжих насекомых разбежится в разные стороны. Уильям не боялся тараканов. Вода из душа обычно была либо холодной, либо слегка тепловатой, и сегодня как раз первый случай. Тело вмиг замёрзло от воды. Прижавшись к тёплой плитке по сравнению с холодной рукой, Уильям провёл руками по волосам. Холодный душ бодрил и освежал разгорячённое тело. Мысли в голове в то время были не самыми радужными. Они проросли в разуме давно, горькие, словно полынь, и обжигающие, точно полдень. Сегодня ему нужно было поговорить с Генри. То, что между ними происходит — ошибка бурной молодости. Они парни и не могут быть вместе. В скором времени Уильям найдёт жену, как и положено, и Генри тоже, но… Почему тогда сердце сжимается, когда Уильям представляет парня с кем-то другим? По щекам потекли слёзы, смешиваясь с холодными струями воды. В обычное время он бы не позволил себе плакать, но здесь никто не увидит его позора. Это последняя их ночь с Генри — Уильям так решил. Больше этого не повторится.

Уилл выключил воду и поспешил вылезти из ванны. В одних штанах и с голым торсом он прошёл в комнату к Генри. Тот повернул голову к вошедшему, окидывая оценивающим взглядом. В тусклом свете чужие глаза казались бездонными и неживыми.

— Садись сюда, — Эмили, сидевший на краю кровати, расставил ноги в стороны.

Афтон послушно устроился между коленями и скользнул руками по его ширинке, едва нажимая кончиками пальцев, раззадоривая тело. Замечая, как натянулась ткань, он расстегнул молнию. Уилл медлил, прежде чем взять член в рот, так что Генри накручивал его мокрые волосы на кулак и подталкивал вперёд. Афтон безропотно заглатывал ствол полностью, расслабляя горло. Тот держал его так пару минут, наблюдая, как на ресницах выступили слёзы, и наконец отпустил. Уильям усмехнулся и поцеловал головку, зажимая её губами и, давясь, начал вновь глубоко заглатывать, как любил это Генри.

— Мне нравится, — томно сказал Эмили, до боли натягивая волосы.

Уильям промычал, посылая вибрации по всей длине. Наконец Генри отпустил его. Афтон тяжело дышал, облизывая с припухших губ смазку и стекающие капли воды. Генри усадил его на кровать. Уильям чувствовал, как давит ткань брюк, пока второй трясущимися руками стягивал их. Афтон ластился к нему, извиваясь от горячих поцелуев.

— Тебе ведь и вправду невтерпеж! — грубо прорычал Эмили и подхватил его под бёдра, поднимая и сразу вставляя член, растягивая податливые мышцы.

Тот хотел было сказать нечто ехидное в адрес парня, но вместо этого застонал, падая на локти. Эмили вообще не очень любил всякие нежности и просто грубо втрахивал Афтона в скрипучую постель. Он сжимал бёдра друга, оставляя новые синяки поверх предыдущих. Уильям податливо прогибался под толчки, стараясь получить максимум от их последней ночи вместе. Пара резких толчков — и он излился внутрь, скрывая свой стон утробным рыком, после чего завалился на бок. Уильям несколько раз провёл рукой и откинулся на постель. Пытаясь сесть, он тихо шипел, чувствуя боль.

— Ты каждый раз меня будто раскалённой чугунной ручкой сковородки имеешь, — шутливо пожаловался Афтон, прижимая руку к промежности, на что друг лишь хмыкнул.

***

По обыкновению они вместе вышли курить на балкон. Уильям всё ещё морщился от боли, потушил бычок и затянулся ещё одной сигаретой. Он напряжённо сморщил брови и посмотрел в сторону тёмного города. Эмили спокойно облокотился на перила, молча втягивая никотин. Курить он начал недавно, так что периодически кашлял от чрезмерных затяжек и захлёбывался дымом. Уильям выбросил дотлевшую сигарету и проговорил быстро, нервно усмехаясь и глядя на ночное небо:

— Звёзды сегодня так ярко мерцают. Вон, смотри, — он указал пальцем вдаль, следом закуривая ещё, — та, что ярче всех то потухнет, то погаснет.

— Уильям, ты ведь не об этом сейчас думаешь и не это хочешь сказать, — Генри с облегчением потушил бычок и сбросил его вниз.

— Да, ты прав. Но почему ты вечно читаешь меня, как открытую книгу? — с грустной улыбкой проговорил Афтон.

— Наверное, потому что у тебя на лице всегда написано, что ты хочешь сказать, — рассмеялся в ответ.

— В любом случае, Генри, — Уильям повернулся и серьёзно посмотрел на друга, — думаю, нам необходимо перестать маяться глупостью и закончить всё сегодня.

— Вот как, — Генри посмотрел другу в глаза.

— Не пойми меня неправильно, просто… Посмотри правде в глаза — это порочный круг. Мы встречаемся, трахаемся, курим и так по новой, — сердце Уильяма сжималось от душевной боли, а голос дрожал. — Такие отношения ни к чему хорошему привести не смогут. Однажды нам придётся жениться, завести детей и жить счастливо. Как все нормальные люди.

Уильям отвернулся и поднял голову, чувствуя, как горло сжимают тиски. Он быстро моргал, чтобы слезы не посмели выступить на его глазах.

— Так вот ты решил, да? Что ж, я тебя не держу, — сказал Эмили, закатив глаза.

— Пожалуйста, пойми меня, — Уильям отвернулся от друга, не найдя в себе сил посмотреть на него.

— Ты не сможешь уйти, даже если захочешь, — тихо прошипел парень, уходя в темноту дома.

***

Эмили ушёл на кухню. Спустя минуту оттуда стало слышно, как гремят тарелки и шумит вода. Из включённой автомагнитолы надрывалась писклявая певица. Уильям беспокойно мерил комнату шагами, не находя себе места. Всё осточертело. А обиднее всего было от того факта, что Генри так спокойно отреагировал на всё сказанное Уильямом. Не в силах больше оставаться в тесной квартире, Уильям оделся и вышел в темноту подъезда, не закрыв входную дверь за собой.

Все дороги для разбитых сердец, поломанных душ и ночных бабочек ведут к одному пристанищу — ночному бару. Кто-то однажды сказал Уильяму, что алкоголь делает некрасивых девушек — красивыми, а красивых — доступными. Однако даже после пятой рюмки белых виски новомодного напитка из бывшей империи1970-е стали временем триумфа водки в США. За один только 1975 год в Штатах было продано 303 миллиона литров страшненькие прыщавые дамочки в откровенных нарядах не становились прекрасными лебедями. Парня начинало мутить от душного помещения, провонявшего дешёвым парфюмом, сигаретным дымом и алкоголем. Подавляя рвотные позывы, он с силой заставлял себя смотреть на трясущиеся, как тесто, обвисшие груди женщин, прыгающих на танцполе, в надежде на то, что ему понравится. Однако, как бы он ни старался, молодой бармен, который в то время флиртовал с пухлой особой, привлекал его гораздо больше.

— Налей ещё! — заплетающимся языком крикнул Уильям, чувствуя, как разрывается голова от громкой музыки.

— Бросил кто? — участливо спросил молодой бармен, выполняя заказ.

— Вот скажи, — затуманенный разум Афтона потянуло на откровение, — что тебе нравится в бабах?

— Ну… как же, — похабно улыбаясь, начал бармен, протирая белым полотенцем очередной стакан, — мне вот нравится, чтобы женщина была «в теле», к чёрту талию. У пухленьких и сиськи побольше, и за попку подержаться можно, и губы у них, как подушки. Видишь вон ту? Красотка, правда?

Бармен пальцем указал на женщину с широкими бедрами и крашеными рыжими волосами. Платье её больше показывало, чем закрывало. Благодарно кивнув, Уильям встал и шатающейся походкой пошел через весь зал к женщине, криво уворачиваясь от танцующих пар. Девушка явно была навеселе и с удовольствием согласилась на предложение уединиться. Афтон завёл дамочку в грязный сортир, воняющий нечистотами и канализацией, и завалился вместе с ней в последнюю кабинку. Здесь музыку было едва слышно. Только вода методично капала из ржавого крана, и грязь хлюпала под ногами. Женщина тяжело встала на колени перед парнем и принялась расстёгивать его ширинку. Не медля, она игриво взяла член в рот, принявшись двигать головой. Оставшуюся часть она обхватила руками. Красная помада размазалась по губам. Посмотрев в глаза Уильяму, насколько это было возможно в её состоянии, она потянула за верхнюю часть платья, выпустив наружу мягкие груди с затвердевшими от холода сосками. Слюни вытекали наружу и капали с подбородка, падая на неё. Мокрые пряди волос липли к впалым щекам и лезли в рот. В глотке у неё похабно хлюпнуло, когда она вытащила член, продолжая водить по нему вялыми руками. Афтон пробормотал нечто нечленораздельное и приподнял её за плечи:

— Загибайся и поднимай юбку, — скомандовал он.

Женщина наклонилась, держась руками за холодный бочёк унитаза и повиливая рыхлыми ягодицами в нетерпении, отчего ее груди качались из стороны в сторону. Чувствуя, что ещё чуть-чуть и его стошнит, парень вошёл в неё. С каждым разом он входил глубже, а дамочка наигранно стонала при каждом его движении. Ощущая скорую разрядку, парень ускорился. Почувствовав внутри пульсацию, дама попыталась отстраниться, повернувшись к парню и мотая головой, но было поздно. Сперма залила её внутренности. Закончив, Уильям вытер член о конец платья женщины и принялся одеваться. Та, не говоря ни слова, осела на испачканную крышку унитаза, и её тут же вырвало прямо на пол. Пара капель попала на штанину Афтону, отчего он брезгливо поморщился и вышел из уборной. За выпивку было заплачено, так что можно было уходить домой.

Идя по улице, запинаясь при каждом шаге, Афтон вяло думал, что женщины ему всё ещё не нравятся. Возможно, дело было в количестве? Уильям присел на скамейку. По его телу пробежали мурашки от утренней сырой прохлады. Мир плыл перед глазами, норовил выбросить парня, а единственным центром сейчас казалась эта лавка. Уильям чувствовал себя грязным: хотелось смыть с себя прикосновения той женщины вместе с кожей. Однако решено было сейчас не мучать себя дурными мыслями и сначала хотя бы дойти до дома. Уильям сам не понял, почему так сильно полюбил Генри той самой чистой любовью, которую люди воспевали веками. Было и грустно, и смешно думать о том, что они никогда больше не будут вместе, как хотелось бы Уильяму.

Когда Афтон завалился в квартиру, то сразу натолкнулся на Эмили. Тот стоял в проходе, бледный, неживой, как мертвец, а руки его были измазаны чернилами.

— Генри, что с тобой? — проговорил Уильям, пятясь назад.