В первой неделе ноября 1969 года Уильяму на почту пришло письмо прямиком из Токервилла. Писал старый знакомый Афтона — Джек, с которым он не виделся с времён выпускного. Оказалось, что он хотел предложить им с совладельцем выгодное сотрудничество в сфере бизнеса. Посовещавшись с Генри, они пришли в выводу, что это неплохая возможность. Чтобы уладить формальности, им пришлось ехать в другой город на встречу. Встретились они в положенное время около достаточно дорого ресторана XXX, особенно для такого маленького городка.

— Ну вот и все, — проговаривал Джек, делая роспись, — завтра напишем вексельПисьменное обязательство уплатить кому-либо определённую сумму денег в определённый срок, совершим закладнуюДокумент, который подтверждает переход объекта недвижимости в залог банку в обмен на выдачу кредита для покупки , и вы получите деньги. Значит, по рукам?

— Я буду рад, — улыбнулся Генри, и они пожали руки. — Эй, ты почему такой кислый, Феликс?

— Ничего страшного, — в своей обычной манере ответил он. — Просто…не хочу вас загружать своими проблемами, но раз уж ты спросил… Жена у меня ушла к какому-то… нехорошему человеку и бросила меня с годовалым ребенком!

— А как звали твою жену? — осторожно спросил Уильям, подбирая слова.

— Линда, мать её за ногу. Как можно было так поступить? Ладно я, но ребенок то, его за что? Как ей без матери жить?

— Понятно, — Афтон отвел взгляд и подпер голову рукой, а Эмили тихо усмехнулся.

Домой они вернулись только через три дня. Их компания со своей стороны должна была поставить аниматроников, которых еще предстояло собрать. Зато их внешний вид был известен. Но работать у Уильяма никак не получалось. Отчего то все валилось из рук, и дело было не только в том, что сегодня он многое узнал о своей жене: в октябре ещё одного сотрудника едва не расплющило в костюме. Как только он снял последний элемент, тугие пружины захлопнулись. Хорошо, что все отделались испугом.

И та странная кукла-робот, что по идеи должна выдавать мороженое, а на деле настоящая машина для убийств… Когда он пытался настраивать её клешню, она чуть не прошила его насквозь. Ужасное чувство, когда твоя смерть была так близко, и только тогда понимаешь, что выражение «вся жизнь пронеслась перед глазами» не просто красивый фразеологизм. Уильям задумался ненадолго и едва не проткнул себе руку отвёрткой, после чего, чертыхаясь, отбросил её в сторону стиральных машинок. Лампочка замигала, грозясь отключиться, но потом загорела ровным холодным сиянием. Понимая, что сегодня поработать ему уже не удастся, Уильям выключил свет и поднялся наверх.

День клонился к вечеру: солнце садилось, небо разрезал багряной полосой такой непривычный закат для здешних мест. Уильям сидел на темной кухне, окна которой выходили на восток, и едва мог насладиться красотой золотого часаПериод дня перед закатом. Он по привычке затянул сигарету, блаженно откидываясь на стуле. Столько событий наваливалось разом, что во всем безумии Афтону нужно было просто расслабиться — душевно и физически… Ну, хотя бы с помощью табачного дыма он успокоит расшалившиеся нервы, а об остальном он мог только мечтать.

Иногда он думал, а стоит ли так геройствовать, чтобы пытаться переделать себя? Сколько бы он не старался, истинная сущность и прежняя любовь все равно полыхали в его сердце. Наверное, это неизлечимо. Теперь Афтон начинал жалеть о своем выборе. «Идиот», — настойчиво шептал голос в голове, переходя все на более изощренные ругательства. Такой тоненький и противный, он появлялся каждый раз, когда Уильям испытывал сильные негативные чувства, ругая и призывая к радикальным действиям. Но голоса не появлялись примерно с тех пор, когда они познакомились с Эмили и стали тесно дружить. И вот он снова возвращается… Афтон нервно закурил еще одну сигарету, стараясь вдохнуть дым поглубже, словно пытаясь сжечь переживания. Из мрачных мыслей Уильяма вывела пришедшая на кухню Линда:

— Не кури на кухне! — громко сказала она, грозно тряхнув металлическими бигудями, и открыла холодильник. — Я же сколько тебе раз говорила, что для этого есть улица, ну или кури в окно, как я! Что на ужин делать?

— Что хочешь, — поморщившись, ответил Уильям и затушил бычок, выбросив его в открытое окошко.

Он скучал по беззаботной Саре и веселым посиделкам с ней. Но Линда тоже неплохо справлялась с домом и детьми. Если бы только она бесконечно не капала на мозги и не сообщала неожиданно о своей беременности, то цены бы ей не было. Вредная женщина, просто ужасно, но собеседник хороший и умом не обделена. Афтона вообще раздражал глупый флирт, нарочитая глупость или слабость. Если нравится человек, то нужно с самого начала показать себя таким, какой есть. Иначе может так получиться, что «на словах ты Лев Толстой, а на деле…»

— Объясни, ты зачем бычки на улицу кидаешь?! — вновь завелась Линда, доставая из шкафчика чугунную сковородку, и включила газ. — Иди теперь и поднимай!

— Какая ты глазастая и, главное, всегда оказываешься рядом в самый неподходящий момент. Ни покуришь у тебя в доме, ни помусоришь, — на выдохе усмехнулся Уильям, поднимаясь со стула.

Линда грозно зыкнула на него и принялась интенсивней чистить серебристую рыбу, как бы говоря мужу: «О сексе сегодня можешь даже не мечтать, мерзавец». Едва ли она догадывалась, что это не столь важно для Уильяма.

Следующий день был выходным, и он выдался настолько теплым, безветренным и сухим, что сразу после церковной службы Линда решила выгулять детей и мужа. Уильям, чтобы не скучать, позвал друга, а за ним увязалась и его жена с ребенком. Так что в итоге к озеру они пришли огромной толпой. Оно находилось в небольшом перелеске за их домом, если немного отойти от дороги, которая ведет напрямик к местной школе. Озеро было черным, покрытым слоем опавшей листвы, и из него то тут, то там торчали, словно зубы хищника, острые коряги и покрытые зеленым илом валуны. Место красивое, живописное, однако дно никуда не годится: там только стекла, грязь и острые камни.

Пока взрослые сидели на самодельной лавочке, старшие дети, хватаясь за ветви ивы, бегали в стороне около озера, то и дело свешиваясь над водой. Только и мелькали среди пожухлой листвы рыжие хвостики Элизабет. Уильям обратил внимание, насколько забитой была Хлоя. Та сидела на самом краешке, как неприкаяннаяне находящий себе места, в то время как Генри чувствовал себя совершенно расслабленно и собирался рассказывать какую-то историю.

— В общем это я еще не рассказывал, — начал Эмили, закидывая ногу на ногу. — Когда я еще учился в классе этак в шестом, моим одноклассником был один шутник. Почему-то он совершенно невзлюбил меня, а точнее мой цвет волос. В один день мы должны были делать проекты на свободную тему. Кто-то рассказывал про актрис, кто-то — про птиц. Ну а, — Генри наморщился, будто пытаясь вспомнить какую-то вещь, — назовём его Джоном, рассказывал о рыжих.

Уильям и Линда усмехнулись, но Хлоя даже не подняла взгляд. Порыв ветра взметнул её тонкие волосы на лицо, и она отвернулась, закрывая нос краем цветастого шарфа. Афтон время от времени бросал беглый взгляд на детей, чтобы те не упали в воду. А Генри, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Ну, сначала он сказал, что рыжее население Америки составляет порядка сорока процентов, а затем про то, что рыжие не могут выходить на солнце, словно вампиры, — на этих словах Уилл и его жена начали откровенно смеяться, на что миссис Эмили не обратила ни малейшего внимания. К ним, наконец, подбежали запыхавшиеся Майк и Элизабет. Наперебой они начали трясти сумку Линды в поисках воды:

— Так, прочь ручонки! — женщина грубо выхватила вещь. — Я сама найду.

— Спасибо, тетя Линда! — крикнула Элиза, отпив воды из бутылки, и убежала вслед за братом, на что женщина болезненно поморщилась.

— Вряд ли они будут называть меня мамой, — тихо сказала Линда, словно в пустоту. Генри пожал плечами на её слова и вновь заговорил:

— Короче, после этого бреда я встал и сказал: «Что за ересь, я рыжий и могу выходить на солнце!», — Эмили повернулся к слушателям. — А знаете, что он мне ответил? Не догадаетесь! «Терпение: я сейчас уже перехожу к твоему случаю. Есть рыжие, у которых нет веснушек. Таких называют светоходящие».

— А исходя из твоего характера, ты точно захотел сделать опровержение? — насмешливо спросил Уильям.

— Именно так, — Генри кивнул. — Правда, потом учитель сказала, что доклад был научен и суховат, но это не столь важно. Где-то в конце моего рассказа тот шутник встал и громко, чтобы слышал весь класс, сказал: «Ладно, вы можете верить во всё, что захотите, да хоть в полезность женщин. Но когда вы будете засыпать, помните — рыжие придут за вами и вашими душами!»

После этих слов Линда очень странно на него посмотрела, сощурив глаза:

— Мне кажется, это какой-то бред, — заявила она. — Ты это придумал.

— А что, по-твоему женщины полезные? — он мило улыбнулся, а Линда возмущено вздохнула. — Вот как ты считаешь, Уильям?

— Я… — Афтон замялся, не зная, что сказать. С одной стороны — любимый друг, с другой — вероятность остаться одному с четырьмя детьми. — Думаю, что…

— Ой ладно, можешь не отвечать! — раздражено проговорила Линда, но Уильям был ей как никогда благодарен. — Всё уже! Эй Хлоя, ты уснула?

— Нет, — она ответила не сразу и повернулась к ним как-то замедленно. В свете яркого солнца её взгляд казался неживым. Уильям дал себе слово поговорить с ней, как только представится возможность.

Пока взрослые разговаривали, Майк и Элизабет нашли дело интересней. У берега оказалась пришвартованная полусгнившая лодка с пробитым дном. Они пытались сначала затащить её, но та оказалась слишком тяжелой, а Элизабет разодрала руку об гвоздь и начала хныкать.

— Да не ной ты! — Майк наотмашь ударил её по затылку.

— У меня кровь течёт, — пожаловалась девочка, потирая голову. — Мне больно вообще-то

— Это потому, что ты слабачка, — Майк подтащил сопротивляющуюся сестру ближе к воде. — Вот я тебя утоплю, и никто искать не будет.

— Ты всё равно только рядом со мной такой сильный, а Уильям всё равно тебя всегда бьёт! — закричала Элизабет, стараясь вырваться. — Сделал бы лучше что-нибудь по-настоящему крутое!

— А я могу! — он так резко отпустил сестру, что она упала на мокрую землю. — Смотри!

Майк отошел назад, разбежался и прыгнул прямо в лодку. Та наклонилась на побитый бок, и внутрь неё активней начала хлестать мутная вода. Он закачался, расставив руки, но удержал равновесие, и теперь с гордостью смотрел на сестру, которая вытирала ладошки, испачканные в крови и грязи, о зеленый свитер.

— Майк, ты чего? Ты же утонешь! — быстро заговорила она, протягивая к нему руки. Тот постоял на уходящем под воду судне ещё немного для вида, и прыгнул на берег, споткнувшись о высокую гнилую траву.

— Слабачка, — повторил Майк гордо. — Вот ты бы так точно не смогла.

Когда они пришли домой, Элизабет выглядела понурой. «Я тоже хочу сделать что-нибудь такое, чтобы Майк завидовал!», — крутилось у неё в мыслях, пока она вяло ковырялась вилкой в желтоватой каше. Но, не придумав ничего вразумительного, она так и забыла о том случае до поры до времени.

***

И снова потянулись рутинные будни, наполненные руганью, любимой работой, но все это так давно осточертело. Суббота — совсем иное дело. Уильям снова выпил в любимом баре, а после зашел к Генри. Тот молча впустил его, и вместе они проиграли в карты до полуночи, пока Эмили внезапно не предложил:

— Сыграем на желание?

Хорошее настроение и алкоголь в крови не давали рассуждать здраво, так что Афтон легко согласился. Он подряд вытянул две карты из колоды и ухмыльнулся, увидев тузы:

— Ходи, — кивнул он Эмили, ощущая, как мир плывет перед глазами. — Только смотри не жалей о награде.

Тот, не говоря ни слова, выкинул трефовую даму и козырного короля. Азартная игра шла полным ходом, и слишком поздно Уильям понял, что отчаянно проигрывает.

— Как ты смог выиграть? — Афтон разочарованно откинулся на спинку дивана, но Эмили лишь загадочно улыбнулся. — Ладно, что загадывать будешь?

— Знаешь, ты, наверное, так давно не чувствовал себя расслабленным… — он выждал паузу.

— Нет, давай не так, — Уильям понимал, к чему он клонит.

— Я сегодня в хорошем настроении, поэтому можешь расслабиться. Обещаю, я не сделаю тебе больно, если ты будешь слушаться, — он мягко улыбнулся, отодвигая карты и бумаги в сторону. — Садись на стол.

Уильям послушно подчинился. Сердце стучало, словно от сильного страха, когда друг с силой сжал его ногу у колена. От нахлынувших эмоций и дурманящего разум алкоголя Афтон задыхался, однако все равно чувствовал, что ещё не готов. «Мы не должны», — отчаянно билась мысль в голове, но слова застревали в горле. «Осознаешь, что игра в карты была лишь предлогом?», — твердил ехидный голос, пока Генри обхватил его лицо руками и целовал мучительно долго, обжигая горячим дыханием шею и ключицы.

— Ты такой забавный, когда борешься с собой, — хохотнул Генри, проводя рукой по его промежности.

Уильям беспомощно оборачивался по сторонам, когда Эмили жестом показал ему раздвинуть ноги шире. Он притянул его ближе за волосы и прикусил его губу, решив, что теперь можно всё. Но Афтон успел заметить силуэт, мелькнувший около лестницы, что сильно его напугало. Он попытался отстраниться, но пьяное тело плохо слушалось, и Генри крепко держал его запястья. Наконец, он отпустил, и Уильям откинулся назад. Пока руки ласкали его, со страхом и стыдом он осознал, что это Хлоя смотрела на них из-за угла. Всё, после такого он точно не сможет подойти к ней, расспросить о причине её перманентной грусти.

— Генри, всё… твоя жена там, за углом, она заметила нас, — тихо простонал он, но, не добившись никакой реакции, добавил. — Обещаю, я дамся позже, клянусь, только пусти.

— Она бы всё равно ничего не сказала, — Эмили нехотя отпустил его, понимая, что удовольствие обломано.

— Я домой, наверное, пойду, — Уильям встал и, пошатываясь, пошёл к выходу.

— Ладно. Кстати, вскоре грядёт кое-что очень интересное! Смотри, не опаздывай на работу! — поморщился Генри, провожая его. От этих слов Афтона передернуло, словно от сильного холода.

С тех пор прошло целых два месяца, но тот случай прочно засел в голове Уильяма. Они по-прежнему общались с Эмили, но что-то словно изменилось. Ему стало словно страшно находиться рядом с другом, и в этом Афтон винил исключительно себя. «Ты виноват», — как заевшая пластинка, повторял первый голос. «Идиот», — твердил второй. Мужчина даже не знал, у кого можно спросить совета. Была бы здесь Сара, то она бы точно все правильно поняла и поддержала, а так… не к Линде же идти?

Оставалось довериться мнению голосов, что иногда звучали в его голове. Их было уже два — первый жалел и успокаивал, а второй бесконечно ругал, утверждая, что все равно любит его. Иногда он так заслушивался, что словно выпадал из реальности. И, все же, они вместе пришли к выводу, что Уильям идиот, раз испугался Генри, и стоило бы попросить у него прощения. «Как только ты наберешься силы для этого», — успокаивал первый голос.

День четвёртого февраля 1970 года не задался с самого утра. На улице стоял ужасный мороз (минус десять ненормально для здешних мест), и пурга мела так, что не было видно ни зги. Но Элизабет, у которой занятия в школе отменили, просто светилась от счастья и переполняющей её энергии. Уильям уже успел за утро спасти её от драки с Майком и наказать последнего, что, впрочем, происходило достаточно часто. Девочка словно не замечала боли и синяков, продолжая доводить более сильного брата.

Открывать заведение сегодня не имело смысла, но Генри все равно просил прийти на работу чуть позже, обещая показать какой-то проект, а Афтон и не спорил. Но пока что Линда попросила присмотреть за детьми, в то время как она, наконец, сможет помыться. Уильям расположился на втором этаже в комнате Майка и Элизабет. Положив спящих близнецов на одну из кроватей, он сам лег рядом и прикрыл глаза. Мысли в голове шумели, как ветер за окном. В комнату, громко хлопнув дверью, вбежала Элиза, держа в одной руке расческу, а во второй красную ленточку.

— Дядя Уильям, сделай мне хвостик, — шепотом попросила она, увидев спящих детей.

— Господи… — Афтон со вздохом поднялся. — Давай, иди сюда. Думаешь, я умею?

— Не знаю, — беззаботно ответила девочка, болтая ногами в разношенных шерстяных носках. — Но я есть хочу, а мне волосы в рот лезут. Они такие длинные! Когда я вырасту, я точно их отрежу, а сейчас тетя Линда не разрешает. Говорит, что это очень красиво и нужно их ценить.

Уильям, у которого тоже волосы были далеко не короткие, лишь тихо усмехнулся. Резинки-то накручивать он худо-бедно научился, но в доме, кроме его личной, отчего-то они не водились: что Линда, что Элиза использовали сеточки, шпильки и ленты. Завязать последнюю оказалось настоящим испытанием из-за отсутствия третьей руки, благо, он быстро нашел решение: взяв рыжие волосы зубами, он поддел их снизу атласной лентой и обмотал в несколько слоев. Девочка болезненно ойкнула, когда Уильям завязывал тугой узелок, но вроде крепко получилось. В комнату громко вбежал Майк, кажется, собираясь что-то сказать, но Элиза перебила его:

— Тише! Иначе эти проснуться, — она болезненно нахмурила тонкие бровки.

— А чего они вообще на моей кровати лежат? Убери, — он повернулся к Уильяму, сложив руки на груди.

— Идите отсюда, — подтолкнул их обоих к выходу Афтон. — Я уже устал от тебя, Майк.

— А я устал от этой хуеплётки и… — он толкнул сестру плечом, но договорить не успел. Уильям отвесил ему сильную пощёчину, и Майк притих, держась за покрасневшее лицо.

— Рот закрой, — сухо сказал Афтон. — Ты просто невыносимый. Я говорил тебе много раз, чтобы ты сестру не обзывал. Когда-нибудь я выгоню тебя на улицу…

— Ну и выгоняй, всё равно я маму больше люблю, чем тебя, — обижено буркнул Майк, но поспешил как можно скорее скрыться, чтобы не получить ещё раз. Элизабет убежала вслед за ними.

Уже ближе к вечеру Афтон вышел из дома. Уже смеркалось, снежные хлопья, словно обезумевший рой пчел, летел по улицам. Ледяной ветер продувал тонкую одежду насквозь. Уильям с трудом брёл по улице. Наконец, из белой занавесы выплыл силуэт здания. Задняя дверь была уже открыта, и он легко зашел на кухню, вдыхая теплый воздух, пропитанный запахом половой тряпки, жженым маслом и луком. В здании не был включен свет, и лишь одинокая лампочка мерцала в одном из подсобных помещений. Там Уильям нашел друга, одного из аниматоров и костюм Фредбера.

— Наконец-то ты пришел, а то мы с Филом уже тебя заждались, — улыбнулся Генри, подкручивая левую руку аниматроника. — Не хотелось проводить опыт без тебя. Я немного усовершенствовал пружины костюма, так что теперь его использование будет безопасней.

— Что? — переспросил сотрудник, который всё это время молча наблюдал.

— Нет, ну не то, чтобы тебе и раньше что-то грозило… Здесь всё по технике безопасности, иначе бы мы просто не смогли открыться! Боже, на эту тему уже надо кассету записать…

— А мистера Афтона вы позвали для того, чтобы, в случае чего, было кому вызвать скорую?

— Глупости! — добродушно рассмеялся Генри, который был сейчас каким-то слишком весёлым. — Я просто хочу потом показать ему новую технологию, как только ты продемонстрируешь держатели.

Сотрудник равнодушно пожал плечами и привычным движением снял голову медведя, демонстративно отсоединил поочередно правую и левую ноги, разжал пружины в области ключиц и просунулся в торс костюма.

— Знаешь, в чем заключалась суть распятия? — неожиданно спросил Генри, покидывая отвертку в руке.

— Вы к чему это? — тяжело дыша, спросил парень, надевая голову.

— Да так, никак не мог понять, почему люди поклоняются орудию пытки, — Эмили похлопал Фила по плечу. — Это довольно увлекательно, если вдуматься: человек умирал вовсе не от кровопотери, а от удушья. Кроме того, гвоздями часто пробивали нервные узлы на руках. Само по себе прикосновение к нерву — это страшная боль, а здесь они пробиты… Забавное совпадение, что в этих же местах у твоего костюма находятся пружины, не находишь?

— У меня сейчас колени подкосятся, — парень нервно засмеялся, дослушав монолог Генри. — У вас такой юмор, что я… я…

Парень замер, прислушиваясь к звукам. В наступившей тишине Уильям услышал, как медленно скрипят механизмы, словно пища переваривается в желудке огромного волка. Уильям, что всё это время был в ступоре, быстро снял с него маску. Лицо парня побелело, и Эмили стал выглядеть более сосредоточенным.

— Я чувствую, что мне острый край прямо между позвонков входит, — тихо прошептал он, боясь пошевелиться, — и под коленом мышцу сейчас проткнёт… Что мне делать?

— Так, спокойно, — Афтон начал именно с этой фразы, потому что она сейчас не помешала бы им обоим. Мысли в его голове просто путались, — сейчас разожмём на руке костюм, и…

Но договорить он не успел. Тело человека затрясло в конвульсиях, и он рухнул навзничь. Уильям отступил, обхватывая голову руками, понимая, что уже не сможет помочь — это уже не человек, а кусок мяса, груда переломанных костей, куча органов, содержимого желудка и много вытекшей крови. Пожалуй, не хватает только мультяшных глаз-крестиков, символа мучительной насильственной смерти. Однако человек ещё двигался, стараясь вздохнуть как можно глубже.

— Генри, ты это ведь специально сделал? — тихо спросил он, оседая на пол. Всё было в точности тем кошмаром, которого Уильям так отчаянно хотел избежать.

— Поверь, я не садист. Мне не доставляет удовольствия мучения других. Всё это исключительно наука. Был бы другой способ, я бы его использовал. Подожди меня сейчас, я принесу пакет.

Генри обошел его сзади и присел перед человеком. Он достал из своей постоянной сумки черную склянку, заливая немного содержимого внутрь рта, что-то тихо шепча. После он встал и вышел прочь, осторожно прикрыв скрипучую дверь. Уильям тихо присел рядом: из мехового рта, испачканного вязкой черной слизью, доносился тихий хрип задыхающегося человека.

Пожалуй, сейчас самым милосердным решением было размозжить ему голову монтировкой в углу, только Уильям не был уверен, что сможет её сейчас поднять. «Просто представь себя на его месте: ты в замкнутом пространстве и со всех сторон пружины, нет возможности увернуться от смерти, ибо тебя прочно держит костюм», — снова голос.

Афтон не понял, когда пришел Эмили и мягко приподнял друга за плечи, прижимая к себе лицом. Генри чувствовал, как волна дрожи прокатилась по спине и плечам, желая успокоить его, легко, словно подросток, коснулся его губ своими.

— Надо вытащить тело до рассвета, — прошептал Генри. — Я принес ножовку. Главное распилить бедренную кость и позвоночник. Думаю, вытащить ребра и выдавить внутренности не составит труда. Ты ведь в деле?

Неожиданно Уильям выдернулся из объятий, тяжело дыша. Он хмуро посмотрел на друга и, ничего не говоря, схватил ножовку. Решительно он приблизился к полуживому человеку и с остервенением принялся за работу.

— Главное решиться… Здесь ничего сложного… Они совершенно правы, — упрямо бормотал он.

— Да ты погоди что ли, я же еще перчатки принёс… Ну вообще, как хочешь, — Генри пожал плечами и брезгливо ткнул ботинком лужу крови. — Нам ещё это вывести надо и костюм оттереть. Я вернусь сюда позже, надо ещё закончить эксперимент… Смотри-ка! Он пальчик выкинул.

— Генри, эта шутка не вовремя, — Афтон брезгливо отбросил часть тела в пакет.

***

Домой Уильям вернулся только к девяти вечера. Он сильно устал, замёрз, и на душе было ужасно противно, словно тонкая чёрная змея впилась. Невозможно было сосредоточиться, всё время возникало странное беспокойство, как у верующего, отлученного от церкви. Из водоворота собственных мыслей и подступающего сна его выдернула прибежавшая Элизабет. В руках девочка держала тонкую книгу в потрепанном переплёте.

— Почитай мне, пожалуйста! — попросила она, тряся рыжими волосами, и запрыгнула на кровать, заворачиваясь в синий плед.

Уильям даже не вдумывался в текст, что видел перед собой. Глаза мучительно и медленно слипались, текст расплывался, и последние строки Афтон уже додумывал на ходу:

— Из-за леса выплывали эскадрильи кораблей с алыми парусами…

— Дядя Уильям, какие корабли? Ты же «Гретель и Гензель» читаешь! — недовольно запищала девочка, оттягивая хвостики в стороны. — Ты, наверное, уже спишь и ничего не видишь! Я пошла к себе.

С этими словами она ушла, громко хлопнув дверью. Где-то в глубине дома закричали дети, и Линда стала ругать девочку, однако к тому моменту Уильям уже спал.

Целую неделю он мучался от мнимого чувства вины. Правда, Генри, что теперь практически жил в той пиццерии, уверял, что всё должно пройти гладко. Метель в тот день была такая, что поверить в то, что человек заблудился и не дошел до места назначения, не составляло труда. Но разгулявшаяся паранойя Афтона видела злобный умысел во всём.

Четырнадцатого февраля они открыли уже третью пиццерию, только уже в другом городе. Их сеть становилась всё больше, и лично объяснять новым сотрудникам правила становилось трудно. Поэтому Афтон решил записать кассеты для новичков и не только, хотя причин было гораздо больше. Выбрав подходящий день, он приступил к делу. Это было достаточно долго и однообразно, но теперь он чувствовал облегчение на совести.

Предпоследняя кассета «Обучение для официантов»: «Если вы слушаете эту запись, поздравляю! Вы приняты на работу. Перед началом первой смены настоятельно рекомендуется ознакомиться с данной записью. Добро пожаловать в пиццерию Freddy Fazbear's Pizza — волшебное место для детей и взрослых, где фантазии и веселое оживление. Помните, теперь ваша роль в пиццерии — обслуживать клиентов наилучшим образом. От идеальной чистоты зала до счастливой улыбки.

В ваши обязанности теперь входит: вовремя приходить на рабочую смену, отмечаться перед началом и после конца каждой смены, поддерживать в ресторане порядок, соблюдать санитарные нормы. Готовьтесь подавать блюда в соответствии со стандартами компании! Запрещается подходить к маскотам пиццерии без наблюдения механиков — помните, они занимают особое место в сердцах детей. Невыполнение требований грозит вам штрафными санкциями. Счастливого рабочего дня!»

Психологически труднее всего было записать кассету об эксплуатации пружинных костюмов. В памяти всё ещё свежи были воспоминания о выпотрошенном теле. Афтон говорил отстраненно, когда зачитывал стандартное приветствие и банальные правила. «…если пружинный костюм заклинило, выйдите из зала, обратитесь к любому механику и найдите укромное место, где вам окажут помощь. Не пугайте посетителей криками, видом крови, не зовите на помощь слишком громко. Помните, что вы — лицо компании в любой ситуации. Невыполнение требований грозит вам штрафными санкциями. Счастливого рабочего дня!»

Уильям, наконец, положил кассету к стопке других и откинулся на спину. Он не испытывал счастья, но теперь он ощущал себя лучше. Совесть, как лист бумаги: однажды ты проведешь по нему карандашом, а затем захочешь стереть линию, но след всё равно навсегда останется. Он ощутил, как трясётся подбородок и сжимается горло, и Уильям тихо, практически беззвучно, заплакал.