Хлою пугали изменения её тела. И без того худая, она была изнеможена настолько, что выпирали ребра и косточки таза. Её живот в красных растяжках сильно раздулся; маленькие груди разбухли — иногда она со слезами разглядывала себя перед зеркалом. Хлоя никогда не была очень красивой, и она это понимала, но сейчас…

Такой ласковый и обходительный Генри сразу после свадьбы практически потерял к ней интерес. Создавалось ощущение, что она нужна ему, чтобы только готовила и иногда в неё можно было слить — именно так, грубо. Во время секса все, на что она имела право, это подвигаться под ним, занимая более удобную позицию. Возможно, дело было в том, что её тело испортилось, но разве она виновата, что забеременела? Вероятно, Эмили было противно от нее, когда её в очередной раз буквально выворачивало: такой жуткий токсикоз у неё был. Только вот ей самой было плохо от этого, она же не специально. Но самой страшной пыткой была, пожалуй, бесконечная жажда. Хлоя готова была выпить целое море, но нельзя. И чем дольше это продолжалось, тем ей становилось хуже.

Вечером, шестого сентября 1968 года, Хлоя стояла около открытого окна, поглаживая живот, и наблюдала, как медленно осыпаются резные листья акации на улице, усыпая дороги тихого города мнимым золотом. Прохладный ветер трепал её нечёсаные волосы и мятую сорочку. С каждым днем становилось прохладней, и мир медленно засыпал, готовясь встретить зиму, пусть и не такую холодную, как в её детстве. Когда солнце практически опустилось за горизонт, Хлоя прикрыла окно и спустилась на кухню. Мужа еще не было дома — он вообще часто в последнее время пропадал на работе, так что она была совершенно одна. Даже котика, чтобы скрасить её одиночество, он не разрешал завести. Хлоя села за стол, достала перьевую ручку и тетрадный лист. Письмо сестре она писала достаточно долго, потому что постоянно начинала плакать так, что слезы застилали обзор и капали на бумагу. Наконец, она закончила и упаковала в самодельный конверт письмо с таким содержанием:

«Дорогая Линда,

Кажется, что мы не виделись уже целую вечность. Я была так рада вновь получить от тебя весточку! Мне очень тебя не хватает. Здесь так тихо и пусто, что я слышу биение своего сердца.

Ты писала мне, что дела твои с Феликсом совсем плохи. Если можешь, то беги от него поскорее и приезжай в Харрикейн. Я очень переживаю, что однажды он так напьется, что причинит тебе боль. Почему ты так изводишь себя? Тебя ведь ничего там не держит и *слова зачеркнуты*

Еще ты спрашивала обо мне. Здоровье мое не очень. У меня нет сил, я уже даже не выхожу из дома. Скоро рожу ребеночка, но не чувствую от этого радости. Я думала, что Генри будет этому рад, однако мне кажется, что это не так *слезы пропитали бумагу в этом месте*. Он постоянно уходит из дома и возвращается поздно. Наверное, Генри просто очень много работает. Я слышала, что их компания заключила (или только собирается) контракт с другой, более мелкой. Эти роботы просто *ручка протекла в этом месте: слова невозможно разобрать*. Надеюсь, с рождением ребенка все изменится. Была бы ты здесь, погадала бы, кто родится: мальчик или девочка? Извини, я очень скучаю по тебе.

Люблю тебя,

Хлоя»

Эмили горько всхлипнула, прижимая письмо к груди. С Линдой они действительно давно не виделись. Раньше сестры могли долго обсуждать прочитанные романы, гуляя вместе, ходить в их любимую церковь… Линда была набожной женщиной, хотя верила в приметы и была большой любительницей погадать — то на кофейной гуще, то на руке, а после старательно замаливала грех, чтобы позже сделать тоже самое. Всегда очень строгая, она так «пилила» Хлою, что та буквально сбежала в другой город. Линда некоторое время сокрушалась, но все же решила, что «остается только молиться за нерадивую сестру», и оставила её в покое.

Несмотря на это они так же продолжали поддерживать общение через письма и телеграммы, а иногда даже через посылки. Общение на расстоянии было эмоционально легче для Эмили, однако дело было не только в строгости сестры: Линда проявляла нездоровый интерес к Хлое еще с ранних лет. Ей было неприятно это вспоминать, так что она всячески пыталась это игнорировать, делая вид, что все нормально. Хлоя очень любила Линду, но все же неприятные воспоминания буквально душили её. За эту её черту постоянно зацикливаться на одном моменте, сестра часто дразнила её с раннего детства кисейной барышней (или она имела в виду кисельной?), демонстративно вручая платочек — слезки утирать.

На следующий день Генри молча забрал письмо и как всегда отнес его на почту, а вечером вернулся домой ужасно злой. Хлоя с искренней любовью и жалостью взглянула на него, но тот смерил её презрительным взглядом. Эмили поспешила скрыться в комнате, но он быстро нагнал её, а после так грубо с ней обошелся, что Хлоя упала с высока прямо на живот. Это было так больно, словно в неё выстрелили из дробовика. Потом приехали врачи и увезли Хлою в больницу. Там ей что-то вкололи — и она задремала. Приятно покалывало в голове, и было хорошо от мысли, что скоро все пройдет.

Однако вскоре боль вернулась, с каждой минутой становясь все более нестерпимой, но врача так и не было рядом. В конце концов, она смогла принять наиболее удобное положение, согнув ноги и прижав их к себе, при этом лежа на спине. Вскоре Хлоя, едва осознающая реальность, почувствовала, как тёплый комок выскользнул из нее. Она приподнялась на локтях и смогла увидеть красненького ребенка, похожего на куклу. Он не шевелился и молчал: голова его, обвитая тоненькими венками, неестественно была вывернута набок. Хлоя было протянула к нему руку, но тут в комнату вбежала врач с ведром. Она ловко отрезала пуповину и, тихо матерясь, окунула младенца в воду. Хлоя не сразу поняла её действия. Может, надо так? Ребенка ведь нужно помыть? Но… что делает врач?!

— Нет, стойте, — прошептала Хлоя, протягивая руки. — Он же еще живой…

— Все уже, — грубо отрезала злая женщина, унося ведро с ребенком за дверь, — не жилец он больше.

Эмили обессиленно откинулась на жесткую поверхность. Так непривычно чувствовать пустоту внутри себя, словно её выпотрошили. Нестерпимо было жаль ребеночка — её единственную отраду: она так хотела назвать его Верона, если девочка, или Модести, если мальчик — как героев романа, прочитанного ей на днях. А ведь у него могли быть такие же глаза, как у Генри…

***

О случившемся сестре она так и не смогла рассказать в новом письме. Все порывалась, но так и не нашла в себе сил. А потом Линда сказала, что она, наконец, решила уйти от Феликса, и, возможно, скоро приедет. Тогда Эмили была уже вновь беременна. Она хотела сказать об этом Генри еще раньше, но в тот день её так потрясла ужасная смерть Сары, что она и думать забыла об этом. Афтон была неплохой женщиной, хотя и вела себя иногда так, будто сильно пьяна — слишком вульгарно, нескромно.

Потом внезапно оказалось, что сестра уже давно в городе и каким-то образом успела вновь выскочить замуж, но уже за друга Генри Уильяма, что было очень неожиданно. И Хлоя как всегда узнала об этом в последний момент. Она-то все почти сразу рассказывала Линде в первую очередь, а та ей — нет.

Только в феврале они, наконец, смогли встретиться. Когда Генри не было дома, в дверь постучали. Хлоя тихо подкралась в прихожую и приоткрыла.

— Линда! — воскликнула она и кинулась в объятия сестры, босыми ногами наступая в скользкую холодную грязь. — Я так скучала!

Та приобняла её, прижимая к груди. Наконец, они зашли дом. Эмили, радостно восклицая и рассказывая что-то несвязанное, помогала ей снять тонкую бежевую куртку. Линда была в длинной юбке грязно-розового цвета, выцветшей желтой тунике, покрытой шевырюшками на локтях, и с бусами из дешевого жемчуга на шее. Пока они пили чай на кухне, по вкусу напоминающий больше веник, Линда внимательно слушала болтовню Хлои. Наконец, она спросила:

— Так как ты ребенка назвала? — она вытащила из кружки волос и отбросила его на пол.

— Я… так и не смогла сказать тебе… дело в том, что он погиб, — тихо ответила Хлоя и, прикрыв рукой глаза, заплакала.

— Вот как, — Линда наклонила голову, правой рукой перебирая волосы сестры. — Не реви, пожалуйста, я этого не люблю. Хотя, знаешь, я тоже должна тебе рассказать. Вот ты, наверное, думала, почему я не могу просто взять и уехать от мужа? Дело в том, что я оставила там дочку. Феликс ни в какую не хотел её мне отдавать.

— Ну как же так? — бормотала Эмили, удерживая руку Линды у виска. — Так ведь нельзя! Как маленькая девочка будет жить с алкоголиком?

— Моё здоровье мне все же важнее, — пожала она плечами, вставая из-за стола. Сестра последовала за ней.

— Линда, знаешь, а я ведь опять беременна, — улыбаясь сквозь слезы, сказала Хлоя, присаживая рядом с ней на один из диванов в гостиной, что стоял горизонтально окну.

— Я тоже, — подмигнула она, — только вот, скорее всего, не от моего нынешнего мужа. Я не скажу об этом Уильяму — пусть думает, что это его. Я, кстати так, на вскидку у себя оценила ребенка и считаю, что это девочка.

Хлоя решила уже ничего не говорить по этому поводу. Она прижалась к её плечу, вдыхая запах завалявшейся одежды и лаванды, рукой перебирая белые бусинки ожерелья сестры. Линда крепче обхватила её руками. Губами она нежно поцеловала чужую шею, пока руки оглаживали впалый живот Хлои. Ей это не очень нравилось, и Эмили попыталась отстраниться, но Линда держала крепко. Руками она уже опускалась к ягодицам.

— Пожалуйста, не надо, — Хлою немного трясло. Линда, наконец, вздохнув, отпустила её, отвернувшись в сторону.

Очень быстро после этого сестра ушла домой, а Эмили никак не могла успокоиться. Такое и даже хуже происходило с ней уже много раз. Раньше Линда утверждала, что все сестры так делают, закрывая на ключ дверь в комнату, и Хлоя ей верила. Когда они подросли, она стала понимать, что что-то здесь неправильно. Хлоя стала всячески избегать навязчивых ласк сестры, и однажды та разозлилась… Эмили не всегда была настолько робкой, но после того случая нечто внутри неё сломалось. Добрая Хлоя уже давно простила Линду, решив оставить все в прошлом, но раны на душе так и не затянулись.

Шли месяцы, однако каждый день был похож на предыдущий. Иногда к Хлое заглядывала Линда, но случалось такое очень редко: у той было не то двое, не то четверо детей неродных, да ещё одного она носила под сердцем.

Видимо, бизнес Генри очень даже процветал, так как в июне он установил дома телефон. Звонить было особо некому, но сам факт грел сердце. Эмили часто сердился, кричал на неё и надолго запирался в своем кабинете, но настолько грубо с ней больше не обращался. Иногда Хлое казалось, что он хочет видеть вместо неё кого-то другого и будто пытается выбить из неё этот образ, а когда ничего не получается — злится. От этого факта сердце обливалось кровью, но менять что-то уже было поздно.

Жарким днем восьмого июля 1969 года, когда яркое солнце уже клонилось к закату, а луна еще даже и не думала вставать, к Хлое в гости вновь пришла сестра. Как обычно, они сидели на нагретом полу в темной комнате и листали книгу, пока Линда вдруг не сказала:

— Хочешь погадаю, кто у тебя родится?

— Ты опять за свое? — засмеялась Хлоя. — Ну, давай.

— Снимай ночнушку, — кивнула сестра. Эмили, морщась, подчинилась.

Она отразилась в резном зеркале с осыпающейся позолотой. Живот Хлои был слишком большим по сравнению с первой беременностью. Он словно стекал на костлявые ноги. Видеть себя в таком виде было неприятно, поэтому она старалась лишний раз не смотреть в зеркало. Линда прислонилась ухом к правому боку, что-то тихо шепча и рукой рисуя крест в воздухе.

— Мальчик и девочка. Двойня, — наконец, заключила она.

Посмотрев на сестру еще раз, Линда облизала сухие губы. Взгляд её был странным, затуманенным, словно она возбуждена происходящим. Два одинаковых на вид лица отражались в зеркале — растерянное Хлои и расслабленное Линды. Теплый ветер из приоткрытого окна приятно обдувал обнаженное тело Эмили, пока сестра откровенно пялилась на неё.

— Мы сейчас так похожи, — прохрипела Линда, подходя ближе, и приобняла её. — Один лик, одна фигура… Господи, как же я грешна…

С этими словами она наклонилась ближе и нежно поцеловала сестру. Та едва нашла в себе силы, чтобы оттолкнуть её. Хлоя прижалась к противоположной стене, испуганно глядя на Линду.

— Вот, значит, как? — прошипела она и, развернувшись, быстро, насколько это возможно в её положении, пошла прочь.

Хлоя не спешила её догонять. Лишь когда хлопнула входная дверь, она бегом спустилась вниз на первый этаж, пытаясь нагнать сестру. Но дотянуться до ручки Эмили не смогла, так как её скрутила внезапная резкая боль, и она осела, обхватив живот руками. Хлоя лежала у двери, дергаясь при схватках, и уже не могла думать ни о чем.

За несколько часов на её крики так никто и не пришел: дом находился в самом конце тихой улицы. Когда солнце садилось, заливая прихожую красными лучами, Хлоя была настолько вымучена, что когда почувствовала, что ребенок опускается ниже, обрадовалась. Спустя еще половину часа мучительных потуг, кости таза начали раздвигаться, пропуская младенца. От боли она едва не потеряла сознание, и мир словно окрасился в красный:

— Линда! — захлебываясь, кричала она, конвульсивно дергаясь и в кровь стирая пятки о пол. — Помоги мне! Помоги!

Сделав над собой усилие, Хлоя смогла вытолкнуть первого ребенка. Она замолчала ненадолго, переводя дыхание, но тут же вновь закричала во весь голос. Второй младенец проталкивался вперед, раздалбливая своим твёрдым телом кости таза. Эмили рыдала и била ногами об пол, в крошку стирая зубы.

Через час все было конечно. Обессиленная, едва живая, она лежала на полу в луже крови, не в силах пошевелиться, а под ней копошилось двое детей, издавая то ли мяуканье, то ли кряхтенье. Между ног красовалась огромная дыра, и теплый ветерок залетал прямо туда, холодя внутренности.

В таком состоянии её нашел Уильям, который, видимо, пришел к Генри. Он так резко открыл дверь, что едва не ударил её по голове. Наконец, Афтон осторожно зашел в дом и, чуть не поскользнувшись на крови, уставился на лежащую Хлою. Произошедшее до него дошло не сразу:

— Твою мать… — только и смог он сказать севшим голосом.

***

Несмотря ни на что, Хлоя была счастлива. Такие муки она вытерпела не просто так — теперь у неё было двое прекрасных детей: Чарли и Сэмми. С блаженным видом Эмили кормила их обоих грудью, то и дело поглядывая на мужа, который, наконец, выглядел довольным. Только вот Сэмми повезло чуть меньше, чем его сестре. Видимо, при самостоятельных родах что-то пошло не так, и он родился слишком слабеньким. Того и гляди умрет прямо на руках. Поэтому решено было крестить их как можно скорее. Генри весьма равнодушно отнеся к этой идеи, сказав: «Делай, что хочешь, только пол потом сама оттирать будешь.»

Линда пришла через месяц, а Хлоя впустила её. Та хмуро поздоровалась и присела рядом с детской кроваткой, наблюдая, как близнецы спят, смешно морща носы. Неловкий разговор постепенно стал обычной беседой:

— Я могу быть крёстной для них, — улыбаясь, сообщила Линда, перебирая различные механические детальки, лежавшие в этом доме буквально повсюду.

— Спасибо! — шепотом воскликнула Хлоя и хотела было обнять сестру, но та мягко отстранилась.

— Извини, пожалуйста, за произошедшее. Я тогда сама не своя была, — веки Линды задрожали, словно она собирается плакать.

— Я уже простила тебя. Не могу по-другому, ты же мой самый родной человек! — горячо заговорила Хлоя, сжимая руки сестры.

— Сестренка… ты просто святая… — едва проговорила Линда.

Она отвернулась, и из глаз её потекли горькие слёзы. Вскоре Линда почувствовала, как её обнимают тонкие руки Хлои. Эмили не хотела отпускать плечи сестры, а та не вставала и не пыталась отвернуться. В комнате стало совсем тихо, и только случайно залетевшая мохнатая бабочка все билась об оконное стекло, билась…

День крещения был какой-то мрачный: не по-летнему прохладный, пасмурный и темный. В той же церкви, где Хлоя шла к алтарю, теперь было решено крестить Чарли и Сэмми. Генри с женой остались ждать на улице. Она неловко переминалась с ноги на ногу, ковыряя грязным ботинком землю, пока Эмили поглядывал то на вход, то на часы. И вот, наконец, из церкви с трудом вышла Линда, удерживая в руках два свертка в шерстяной шали, кружевные уголки которой закрывали детям лица. Хлоя бросилась ей навстречу, помогая облегчить ношу:

— Тяжело мне уже ходить, — весело сказала Афтон подошедшему Генри. — Но я донесла. Вот ваши Самюэль и Шарлотта…

— Что? — переспросил Эмили, который до этого никакой заинтересованности в происходящем не проявлял. — Ты, наверное, путаешь что-то. Это ведь должны быть Самюэль и Чарльз.

— Нет, все верно, — ничего не понимая, пожала плечами Линда, поправляя бинты, которыми был завернут ребенок. — Это мальчик и девочка, а что?

— Ясно, — коротко сказал Эмили.

Когда он отошел, Линда тихо спросила у Хлои:

— Что это с ним?

— Сама не знаю, — честно призналась она. — Я ему вообще ничего не говорила, думала, он в курсе.

— Перебесится, — весело ответила Линда и, не удержавшись, шлепнула сестру чуть ниже спины.

Первого сентября 1969 года Сэмми умер. Случилось это во сне, и поэтому холодный трупик Хлоя нашла только ранним утром. Когда Эмили подошла к кроватке, Чарли призывно плакала и протягивала вверх розовые ручки с маленькими пальчиками, а её брат тихо лежал рядом на животе. Сначала Хлоя подумала, что он спит, но когда перевернула Сэмми, то увидела, что тело его одеревенело, глаза закатились, а из рта полилась вонючая желтая жидкость. И Эмили зарыдала ещё громче, чем дочь, оседая на пол. На шум пришел Генри, который еще не успел уйти на работу:

— Генри! Ребёнок умер! — причитала женщина, размазывая слезы.

— Кто? Чарли? — Эмили склонился над мертвецом, закрыв ему глаза ладонью.

— Нет! Сэмми! Сыночек!

— Ну, убери его пока из кровати и замотай в пакет. Позже я скажу, что делать дальше, — с досадой сказал Эмили, вытирая руки о ближайшую тряпку. — Что ж теперь поделаешь, судьба бывает неотвратима.

Сэмми похоронили в самой серединке заросшего кладбища, на котором также покоилась и Сара, под сенью высоких деревьев и густых папоротников. Погост был большим, древним и единственным на всю округу. Иногда там можно было даже встретить могилы людей, похороненных несколько веков назад. Когда все было закончено, у Хлои уже не было сил плакать. Она притихла по-детски, сжимая худые плечи.

Рядом мельтешили трое детей Линды и сама она, уже с огромным животом, старалась утешить сестру. Сквозь густую листву, словно через призму, пробивались лучи солнца, освещая синие цветочки на маленькой могилке. Серые птички щебетали, прыгая с одного куста на другой. Жизнь продолжала идти своим чередом, но в тот день Хлоя умерла изнутри.

***

Линда родила третьего октября 1969 года, когда наступила самая прекрасная пора осени, но вопреки её прогнозам это была не одна девочка, а близнецы.

— Ничего не понимаю, — растерянно говорила Линда, когда Хлоя пришла к ней в гости. — Я же точно была уверенна, что чувствую всего одну душу внутри. Впервые за столько лет не совпало!

— Так, может, у них одна душа на двоих? — смеясь, спрашивала Эмили, заплетая вырывающейся Элизабет косичку. — Девочку ты хотела Мартой назвать, я знаю, а мальчика как назвала?

— Я недавно читала роман новый, «Сорок оттенков черного», — зашептала Линда, когда дочка убежала. Она огляделась по сторонам и тихо добавила: — скажу по секрету: он про геев. Там у всех такие красивые имена были! Но мне больше всего понравился главный герой — он был очень недоступным, холодным! Но ведь него было трудное детство, я могу его понять.

— Так как его звали? — мечтательно вздохнув, спросила Хлоя.

— Джозеф или, кратко, Джоуи. Красиво, правда? — Линда задумалась. — Надеюсь, они будут дружить, как мы с тобой.

— Или даже лучше, — добавила Хлоя, обнимая сестру.

Жизнь снова тянулась своим чередом. Всегда один и тот же вид из окна, посиделки с Линдой, жизнь которой была куда интересней с таким то количеством детей, рутинный секс — организм её так и не восстановился, так что она ходила, всегда широко расставляя ноги. Хлоя много раз просила его дать время на восстановление, но тот никогда её не слушал. Интересным за прошедший год был, пожалуй, всего один случай.

Однажды ночью Хлоя никак не могла уснуть. Наверное потому, что Генри не спал рядом: он с его другом срочно должен был доделать какие-то документы до утра, а засыпать, когда Эмили куда-то отходил было… опасно. Иногда она просыпалась от того, что муж пользовался ей, а поэтому сон её стал очень чутким. Она ворочалась с боку на бок и в итоге решила, что ей сегодня не получится поспать. И стараться даже не стоит: лучше выпить чаю на кухне. Хлоя приоткрыла дверь и, скользя по прохладному полу, пошла к лестнице.

Её внимание привлек яркий свет внизу в гостиной — разве документы пишут в гостиной, а не в кабинете? Хлоя осторожно выглянула и резко рванулась обратно в тень. Действительно, муж с его другом сидели там, и документы лежали рядом, аккуратно запакованные в папочке. Только вот Генри держал в руке вовсе не ручку… Хлоя прикрыла лицо трясущимися руками и ужасно покраснела, когда поняла, что только что увидела. Она сползла вниз по стене и вновь посмотрела из-за угла.

Уильям сидел к ней спиной на деревянном столике, бесстыдно раскинув ноги. Рубашка его была расстёгнута; пальцами он сжимал деревянные края. Одной рукой он зажимал рот, но сиплые, надрывные стоны все равно вырывались наружу. А Эмили смотрел на него с любовью и похотью во взгляде, проводя рукой между его ног. Хлоя, больше не смея показываться и опасаясь, что её могут заметить, вся ушла во слух.

Руками она сжимала грудь, прислушиваясь к возбуждающим тихим и сладким стонам из комнаты. Она никогда не замечала за собой подобных тенденций… Руки Хлои невольно опустились к разгоряченной промежности, делая поступательные движения, пока в другой комнате её муж ласкал его друга. С ней так нежно Эмили поступал лишь в первые месяцы знакомства, и сейчас тело, долгое время лишенное любви, требовало своего. Сердце её заколотилось чаще, когда Генри хрипло сказал Уильяму:

— Тише, пожалуйста… Нас могут услышать.

От этих слов дыхание Хлои перехватило. Она представляла там на столе себя, как её ласкают, сильнее упираясь лопатками в стену. Женщина медленно двигала рукой, пока от накатывающей нежности плавилось тело. Ноги ныли от неудобной позы, и самые их кончики покалывало от возбуждения. Стало слышно, как часто задышал Уильям и как он повторял «Генри… все… Генри…» и Хлою приятно затрясло от сладкой пытки.

Голоса внизу стали более спокойные и, понимая, что её могут увидеть, она на ватных ногах поспешила уйти обратно в комнату. Как только голова коснулась подушки, Хлоя крепко заснула. И пусть все произошедшее было лишь странным поведением Генри и её собственными фантазиями, пускай завтра она будет стыдливо жалеть об этом — сейчас это вовсе не имело значения. Такие маленькие моменты счастья немного скрашивали её серую, жалкую реальность, позволяя почувствовать себя любимой женщиной, что уже вряд ли когда-либо произойдет с ней наяву. Внутренняя боль Хлои никогда не станет сном.

***

О том случае Хлоя предпочитала больше не вспоминать. Восьмого июля 1970 года они скромно отпраздновали день рожденья Чарли и жарким летним вечером вместе с дочкой сидела в гостиной. Девочка, ползая по коврику, перебирала крышечки от бутылок и металлические гайки, выстраивая из них пирамидки, пока Хлоя разбирала вещи из шкафа, что стоял в углу.

Тогда Генри вернулся домой очень серьезным. Он все это время сидел на кухне, затачивая ножи о точильный камень и тихо бормотал что-то под нос. Хлою пугали эти действия: она беспокойно ходила из одного конца дома в другой, то пытаясь начать убираться, то начать читать новую книгу, но все сыпалось из рук. Эмили хотела даже взять дочку и уйти к своей сестре, но передумала. У неё там и так полный дом народу, куда они ещё приткнутся?

Солнце село, Чарли мирно спала в своей кроватке, однако ничего страшного так и не произошло. Уже начиная расслабляться, Хлоя сидела внизу и читала. Все окна были наглухо закрыты и зашторены — странная черта мужа, к которой он приучил и её. Увлеклась она так, что засиделась до полуночи. Хлоя уже собиралась идти спать, когда подошел Генри.

— Пойдем. Мне надо тебе кое-что показать, — отчеканил он.

Чувствуя волнение, Хлоя последовала за ним. Генри завел её в ванную, из которой были вынесены все вещи и, закрыл за собой дверь, а после развернулся к жене.

— Я просто хочу попробовать новую практику. Не бойся, это не опасно, — мягко улыбнулся он, отбрасывая сумку в сторону.

Из кармана Генри достал складной нож-бабочку, и тогда Хлоя все поняла. Кричать бесполезно. Она дрожала, как овечка на закланье, пока убийца надевал длинные перчатки и выкладывал на полочку, где раньше стояли шампуни, огромный шприц и нож с черной ручкой. Вся жизнь её пролетела перед глазами.

Почему так несправедливо? Она же столько всего еще хотела сделать: прочитать новый роман, который советовала Линда, сшить куколку доченьке, наконец научиться вязать, подобрать подарок на день рожденье сестренке… Это что, получается её конец? Господи, как страшно! Как жить-то хочется! Бедная Чарли, и почему она так ничего и не подарила ей, чтобы она могла вспомнить её?!

Мысли беспорядочно крутились в голове Хлои, когда Эмили приблизился к ней с ножом. Нервы женщины не выдержали, и она, выйдя из ступора, рванулась к двери, но тот мягко оттащил её за волосы назад.

— Ты не понимаешь, — шептал он. — Это не опасно! Да, путь к моей великой цели, что превыше всех земных благ, может быть необычным, но это вовсе не повод мешать мне! То ли ещё будет! Радуйся, что я слишком брезгливый!

Хлоя билась в его руках, выдирая спутанные волосы, пока тот не ударил её об стену спиной так, что позвоночник по всей длине стрельнуло болью, и женщина, перестав чувствовать конечности, свалилась на голубую плитку. Пока Генри вещал о новом мире и размахивал ножом, Хлоя думала, что, возможно, вот сейчас вот, как в книге, дверь откроется и спаситель придет к ней на помощь. Так всегда в рассказе случается с главными героями — они никогда не умирают: что-то милосердное их спасает. В своей жизни она ведь главный герой? Или нет?

Эмили закончил говорить и склонился к ней низко-низко, в руках его была ложка. Придерживая веко, он мягко надавил, проталкивая металл внутрь. Всё произошло так быстро, что Хлоя не успела даже испугаться. Только ослепляюще-резкая боль — и её глаз уже смотрит на неё со стороны. Покрутив перед ней склизкое яблоко, Генри убрал его в приготовленный пакет. После он встал и начал расстёгивать ширинку. Эмили сел ей на грудь и начал откровенно надрачивать себе, любуясь лицом женщины, искаженным в агонии.

Минута, и его член встал, упираясь головкой, истекающей смазкой, прямо в её окровавленный нос. Эмили похлопал едва живую Хлою по щеке и приставил ствол к зияющему отверстию глазницы и вошёл. Он медленно двигался в твердой дырке; кровь хлюпала и заливала лицо женщины. «Лучше бы он меня зарезал!», — мелькнула мысль у Хлои, пока её тело сотрясали конвульсии. Мышцы скрутило, и она отключилась. Видимо, Генри подумал, что она умерла, а поэтому без проблем перевернул её на спину, предварительно освежевав ей бок, и воткнул толстую иглу ей глубоко внутрь спины, забирая мутную жидкость. Но Хлоя все еще видела и чувствовала. Она была жива.

Довольно цокнув, Генри принялся что-то записывать в черной книге. Женщине казалось, что внутри неё разливается странное тепло, словно кровь из лопнувших вен. Она пригрелась и сама не заметила, как уснула. Почти навсегда.