Уилбур, кажется, ничего не желал. Дом и родители, ценности и любовь. Кажется, у него было всё, о чем только можно помыслить.

В его нутре зрела горячка, жар, идущий из лёгких, из сердца, из самой души. Юный бунтарь, Уилбур Сут получал от жизни всё, не считаясь с потерями. Он не скрывал импульсивных желаний.

«Хочу быть музыкантом!» — объявил он отцу, а через месяц уже тренировался брать аккорды на новенькой гитаре, занимаясь по древнему самоучителю под гордым взглядом довольного предка.

«Хочу свободы!» — обратился с молитвой к богине-матери, и та, с горем в бессмертном сердце, уговорила Филзу отпустить сына своим путём.

Певец, музыкант и почти что актёр, Уилбур был одинок что в тяжёлые, что в радостные моменты. Покинув дом, семью и невесту, наплевав на мнение близких людей, он был свободен и счастлив, зная, что владеет всем миром. Отказываясь от золотой ложки во рту, Уилбур Сут насмешливо усмехался. Ему было абсолютно плевать на последствия.

Отстранённый отец, мать, которой, возможно, не было… Уилбур знал, каково это — быть одному.

«Хочу мальчишку себе» — так он подумал однажды, разглядывая золотистые волосы и на диво наивные глаза пойманного на краже оборванца. Через месяц, тот ходил за «любимым старшим братцем» навязчивым хвостиком, грязно ругаясь и чуть ли не в драку бросаясь на тех, кто посмеет заставить Уилла смотреть на что угодно, кроме него самого.

Мальчик был громким и наглым. Стоило только отмыть — и оказался довольно красивым. Солнце ореолом сверкало в его выгоревших волосах, а непрошибаемая харизма создавала почти идеального человека для его планов. Внимание от подобного чуда ему даже льстило. Такое полное, абсолютное, неприкрытое обожание паренька можно было принять за любовь сына к отцу или брата к брату.

Не то, чтобы Уилл не любил в ответ. Вовсе нет. Возмужав, он был всё так же привязан к родителям, искренне заботился о Томми и втором приблудыше — Таббо, к которому Томас привязался ничуть не меньше, чем к нему самому. Как бы то ни было, Уилбур ценил своих юных попутчиков.

Называя их друзьями, мужчина немного лукавил. Дети не были ими, кроме как на словах. Воспитанники и последователи, отвлекающий манёвр в бою… Детям было приятно, когда он называл их своими близкими, а Уилл не скупился, обращаясь так к «клинджи дуо».

Уилбур Сут говорил им о дружбе, пробуя себя в роли наставника. И всё же, считал он, друзьями нельзя считать тех, кто зависит от твоей поддержки, участия и добра. Друзья — это самостоятельные личности, с которыми можно подискутировать обо всём подряд, не сойтись во мнениях, даже подраться, что сам Уилл нередко проделывал со Шлаттом. Друзья — считал он — это те, кто сохраняет друг другу верность. В какой-то степени, друг — это враг, который настроен к тебе нейтрально-положительно.

Томми и Таббо… Далеко не друзья для него, скорее последователи — но Уилл не сказал бы этого вслух. Дети тоже имеют гордость. У самого слепого восхищения найдутся границы, через которые не стоит переступать.

Уилбур и не пытался. Его комфорту в приятной компании не мешало ничто — даже необходимость, временами, засыпать полуголодным без крыши над головой.

Уилбура устраивал детский сад в роли группы поддержки, вдохновляли путешествия с места на место, нравилось доставать гитару в сумерках и играть у костра мелодии, для которых всегда находился очередной восторженный поклонник.

Ему нравилось восхищение в глазах зрителей, нравились их внимание и подарки, нравилось даже разбивать слушателям сердца.

Иногда, если они снимали лагерь слишком быстро, его даже провожали до ближайшей деревеньки. В основном, это делали молодые люди, которым надоела оседлая, неизменная жизнь, надоело, что их с детства готовят для одной цели — занять место своей семьи. Они шли за звуками его гитары, словно за дудочкой Гамельнского Крысолова. Слушали песни в поисках чего-то особенного. Они находили, порой, что искали.

Уилбуру это нравилось. Ему нравилась хаотичность происходящего. Он любил свою жизнь. От неё щекотало в груди, теплело в сердце приливом яркого восторга. Щенячья нежность пузырилась на кончике языка игристым вином. Уилбур считал, что он счастлив, пока…

Однажды, в маленьком городке, где даже коммуникатор работал с перебоями, как в диких, ничейных землях, Томми, его Томми, окликнул человек в потрёпанном зелёном плаще. Когда Иннит махнул рукой, прощаясь, сердце Уилбура ухнуло в пустоту, сгорая в безжалостной звёздной плазме. Он впервые ощутил, как теряет нечто важное.

Теряет контроль.

***

— Уилл, что это? — подал голос Таббо, почёсывая затылок. Мальчишка удерживал в руке корзинку, которую откопал незнамо где.

Томми ушёл. Временно, как он сказал. За Дримом, к которому Уилл успел заочно проникнуться неприязнью. Впрочем, даже эту ситуацию Уилбур сумел обратить на пользу.

Без своего дружка Таббо оказался настоящим кладезем секретов. Не вполне ему доверяя, наедине, тот сумел пересилить себя, попросив старшего товарища помочь с волосами.

Уилбура с самого начала удивляло, почему, когда у Томми кудряшки от одного лишь движения пятерней долго лежали аккуратными мягкими локонами, у Таббо пряди топорщились во все стороны, как стог сухой соломы к осени. Ответ оказался до смешного простым. Таббо сам показал ему отросшие каштановые корни, попросив их закрасить. В процессе, он нашёл на голове паренька маленькие округлые рожки. Он ничего не сказал, как и козлик (или, всё же, барашек?). Уилл, разве что, вручил мальцу треуголку, которую получил как-то в подарок от дочери старьевщика, сыграв девушке что-то из старых баллад. Отдельным мастерством тогда стало умение игнорировать очарованные взгляды романтичной натуры. Впрочем, Уилбур редко обращал внимание на чувства других. Особенно тех, кто был ему безразличен.

Мальчишка надел шляпу, козырнул ему, широко улыбнувшись, и Уилбур подумал, что было бы здорово достать подобные вещи для всех. Знак отличия, узнавание… Полезно, если ты зарабатываешь, как бард, циркач, и, возможно, разбойник.

— Уилл, он кричит! — запаниковал Таббо, подбегая к нему с давешней корзиной в руках. На лице козлика была написана сущая паника.

В корзинке действительно надрывался ребёнок, чьи торчащие пушистые уши и ходящий из стороны в сторону рыжий хвост не позволяли усомниться в его полной нечеловечности.

— Уилбур, сделай что-нибудь! — Таббо в панике рылся в рюкзаке одной рукой, прижимая вторую к груди. — Сыграй ему, я не знаю! Отвлеки! Этот мерзавец кусается!

Мужчина тут же отдёрнул руку, за которой потянулись и клацнули острые зубы. Уилбур снял очки, потёр переносицу. Ужасно хотелось закурить. Он был, конечно, не прочь пообщаться с детьми, но не с такими же маленькими!

— Ладно… — пробормотал он, и, уже громче, продолжил. — Тоби! Перевяжешь себя — сходи за котелком, попытаемся скормить ему вчерашнюю рыбу. Потом оставим где-нибудь в деревеньке, если жители не откажутся принять нелюдя. Кому вообще, интересно мне знать, пришла в голову идея подкинуть артистам ребёнка?

— Может, посчитали нас цирком и решили подбросить урода? — хмыкнул Таббо, тщательно бинтуя пострадавшую конечность.

— По этой логике, ты к ним тоже относишься, мальчишка, — нахмурился Уилбур.

— Мамулиными стараниями, — без тени смущения отозвался тот.

Он только покачал головой, разглядывая переливчатую материю одеяльца и блестящие радужные чешуйки, среди которых валялся подкидыш.

Лисёнок жадно вгрызся в варёную рыбу, пискнул, протянув к нему крошечные когтистые ручонки.

Чешуя. Влажный шёлк одеяльца. Лёгкая корзинка, которую сплели из осоки и речного тростника, украсив водорослью и нитями жемчуга.

Уилбур вздохнул, поднимая малыша на руки. С неприязнью покосился на близкую реку, подозревая, кто обеспечил его этим счастьем. Игнорируя его недовольство, весело журчала вода, принося в лагерь прохладу. Игривый ветерок погнал волну, обдав певца флёром прохладных брызг.

Он был раньше с Салли, девой из волшебного народца. Разделив глухую ночь на двоих, благословлённые Богиней Смерти, они пытались любить друг друга — одни, в окружении глухой тьмы и мерцающего звёздного света.

Малыш угукнул, сверкнул её глазами. Под руководством Таббо, Уилбур подхватил ребёнка правильно, посмеялся, ощущая на шее теплую щекотку его дыхания. Ребёнок чуть прикусил его шею, уткнулся мокрым носом чуть выше, как будто бы извиняясь. Он покачал головой, стараясь не разжать пальцы.

Уилбур никогда не был отцом. Не держал на руках чего-то настолько маленького. Руки подрагивали, лишь убаюкивая драгоценную ношу. Пытаясь унять тремор, певец понимал одно.

Ты можешь забыть обо всём. Притвориться, что всё в порядке — пока не придут последствия. А они, уж поверь, не забудут и не оставят. Последствия входят в законы мира. Они всегда выше людей.

От прошлого не сбежать. Уилбур пытался.

***

Томми Иннит, уходя, обещал им вернуться, и даже сдержал обещание. Какой бы подозрительной не была компания проводника: безликого, улыбчивого чудовища, снискавшего себе в их с Таббо компании самую дурную славу, мальчишка вернулся с новых земель — сытый, довольный, до неприличия счастливый, взахлёб рассказывая о чужих диковинках, о звёздах, которыми они любовались, о травах, морях и лесах. Не забывал мальчик и о друзьях попутчика, которого называл Дримом. Джордж и Сапнап, БэдБойХэло и Каллахан, Сэм, Понк с лимонными деревьями, преданная Востейкену Алисса… Эти имена не говорили Уилбуру ни о чём, но, слушая Томми, он чувствовал, что мальчик делит их на врагов и друзей.

Он прижимал к груди подросшего лисёнка, слушая бодрый рассказ. Мать не дала тому имени, хоть Таббо и поддразнивал малыша кличкой «Фанди».

Томми Иннит рассказывал о собственных планах на будущее, которых никогда не строил, опасаясь расстаться с ним, оставшись в опостылевшем одиночестве. Томми боялся стать сорняком на обочине, но сейчас...

«Знаешь, Уилл, я бы жил там всегда» — застенчиво сказал Томми. Слушая его, музыкант сжал зубы до боли в челюсти. Он осознал одну вещь.

В планах мальчика его будто и не было.

Осознав это, на бесконечно долгую секунду он ощутил, как сердце остановилось, а после застучало, как безумное, гоняя по жилам дурную кровь. Найдёныш, чувствуя его настроение, ощерился и злобно тявкнул, а Том всё говорил, с гордостью закончив речь обещанием, что его друзьям на новых землях будут только рады. Таббо даже захлопал в ладоши, когда друг завершил рассказ, настолько тот умело сыграл словами. Уилбур бы назвал себя параноиком, однако…

Речь Томмса звучала так, будто его подготовили. Научили правильно говорить, чему едва ли мешали маты. Брань, как ни странно, добавляла речи экспрессии и свободы. Естественности.

Томми не умел подобного раньше. Безродный сирота, по большей части он орал или отмалчивался в больших компаниях. Постоянно хмурился, не умея толком читать и писать. Уилбур хотел научить его всему, когда придёт время. Мальчишка не умел так говорить, правда ведь?..

Он бы заметил. Он всегда замечал.

— Уилл? — Таббо тронул его за плечо, поглядывая на товарища сияющими глазами. Он только выдохнул, натянув на лицо улыбку.

Дети глупы. Их легко смутить простейшим обманом. Наивны, о да… Как и сам Уилбур Сут.

Это он отпустил мальчишку в неизвестность со скрытным незнакомцем, пусть тот и внушал доверие непроизвольными жестами, оттенками голоса, поставленной речью и явно небедным обвесом. Дрим не выглядел, как похититель детей, скорее как удачливый авантюрист. Дрим казался погодкой Томми, знакомо держался, мычал, задумываясь, и подпирал рукой бок, демонстрируя превосходство. Дрим казался таким похожим на Томми, будто был ему братом. Уилл предпочёл не заметить явных странностей в его предложении, скорее радуясь, что группу покинет лишний голодный рот. И вот, Томми вернулся с чужих земель. Томми был в полном восторге, и думать забыв о нём, своём благодетеле.

Уилбур выдохнул Томми в макушку, притянул его в объятия свободной рукой — и тот, как и раньше, заворчал, явно наслаждаясь проявлением внимания. Ребёнок между ними недовольно завозился, куснул незнакомца частоколом острых, похожих на рыбьи, зубов.

Уилбур хмыкнул, перебирая пальцами светлые прядки, и только охнул, когда Таббо врезался мелкими рожками в его бок, став частью редкого момента почти семейного единения.

Обнимая, Уилбур делился теплом и дарил детям ласку. Он знал: отпускать от себя Томми Иннита было ошибкой. Он сам виноват в том, что её допустил.

Уилл не привык заниматься самообманом, оставляя в стороне нечто важное. В груди, несмотря на тепло и принятие, зрела тяжёлая, давящая неприязнь и ядовитая, горько-сладкая ревность.

Он мог бы заставить детишек забыть обо всём. На языке накопилось достаточно острых слов, чтобы очернить в глазах друзей любого доброжелателя. И всё-таки, певец решил посмотреть на земли, которые его драгоценный брат так усердно расхваливал.

Став для Томми Иннита подобием семьи, ему сделал больно хозяин этих земель, это чудовище в улыбчивый маске, этот мечтатель. Уилбур хотел увидеть его. Хотел заглянуть в скрытые, полные лжи, глаза.

Теряя своё, желал ли он справедливости?

Нет.

С улыбкой, опасной и каверзной, Уилбур Сут жаждал мести.

***

Рассказав им о Дрим СМП, Томми не врал, на что он втайне надеялся. Впрочем, этот мальчишка не умел лгать. Мог недоговаривать, умел перевести тему, но так неловко, что это было заметно даже по скованной позе и виновато-нахмуренному выражению лица. Потому Том и был ближайшим его сподвижником: душа компании, тот знал удивительно мало о чести и совести; различал лишь врагов и друзей, слепо деля мир по граням чёрно-белого градиента.

Уилбур действительно обожал эту искренность, переходящую в глупость. Он действительно любил Томми, таким, какой тот есть.

Земли Дрима были действительно хороши. Даже прекрасны, хотя скромностью местный лидер явно не страдал, а самовлюблённостью, определённо, наслаждался. Поведение хозяина жизни, манеры свойского парня, а уж этот полубезумный хохот, который преследовал чокнутую троицу Дрим Тим, когда те устраивали то, что называли подготовкой к мэнханту…

За прошедшую декаду, Уилл видел Дрима всего один раз. Тот пожал ему руку по прибытии — и определённо сумел занять место главного объекта для ненависти в его сердце.

Не то чтобы Уилбур мог возненавидеть первого встречного с первого же взгляда — но местный лидер умудрился за единственную встречу выбесить его буквально всем. Ох, как тот держался, как говорил, как естественно носил почти бесценный доспех, как раздражала эта закрытая маска!

Томми уже потом, когда крипер, чьего имени он не потрудился запомнить, выделил им место для сна в Общем Доме и выдал немного ресурсов, рассказал, что сам общался с Дримом очень мало, что без закрытой одежды того вне Общего Дома не видел никто, а без маски не узнали бы даже ближайшие сторонники.

Томми сказал и о том, что Дрим редко появляется на людях без своей команды, о том, как «несправедливо» тот принудил мальчика к общественным работам за воровство… Он ворчал о том, как подруга этого самого Дрима, Алисса, ценит того. О вражде, которая случилась по этой причине.

Уилбур не смог бы сказать, когда в его голову пришла мысль о том, что они сделают позже. Мужчина не планировал вредить Дриму сам, он не задумывал чего-то заурядного, вроде того, чтобы подмешать отраву в вино, или ударить ножом в спину — Дрим был крайне бдителен и редко оставался с кем-то наедине дольше необходимого. Такие глупости, лишённые изящества, не были тем, что Уилбур планировал. Однако…

Тем, кто носит маски — так уж сложилось в ходе развития разумной цивилизации — редко кто доверял. Занятная особенность человеческой психики — то, чего ты не видишь, кажется хоть и интересным, но, определённо, ужасающим. Поэтому люди и боятся так сильно докторов, шаманов и палачей, боятся заразных, которые скрывают гниющую плоть, и машин, сделанных по подобию человека. Люди боятся тех, кто не похож на них. Этот страх порождает ненависть.

Уилбур не планировал делать со своим знанием ничего серьёзного — лишь хотел надеть маску прекрасного лидера сам. Рассчитывал получить власть, совместив её с желаемой местью.

Примеряя новенькую, синюю с золотом униформу, Уилбур задумывал чуть расширить суверенную территорию своего фургончика. Образ офицера, который он видел в зеркале, так и подбивал его совершить переворот. Флаг новой страны лежал перед ним, предваряя маленький контролируемый раскол на дружеских землях Дрима.

Со дня своего прибытия он успел заметить, какие смущённые, влюблённые даже взгляды кидала на него одна из местных жительниц, Ники. Пришла она сюда, как и Уилбур, недавно, знала его всего ничего, но уже прониклась доверием и любого бы оставила в его пользу. Девчушка даже помогла ему снять точные мерки и сшила флаг, пока Уилл кроил яркую ткань по её лекалам.

Он усмехнулся, поправил парочку прядей, повесил на пояс меч, завершая желаемый образ. Что же, сторонников здесь найти будет очень и очень легко, если все здесь так добры и великодушны, как его доблестная помощница.

Ники. Наивная, милая Ники.

***

— Фанди, хватит яшкаться с этим зелёным чортом¹! — вопил Томми снаружи. Уилбуру не пришлось делать многого, чтобы лишить мальчишку веры в человечество — по крайней мере, в конкретного его представителя.

Он выглянул в окно. Томмс, который в последнее время вытянулся ещё сильнее (просить Ники перешить тому форму, несмотря на все уверения, что ей только в радость, было уже решительно неудобно), держал его сына за шкирку. Со своим вполне человеческим лицом и достаточно быстрым развитием, лисёнок не выглядел на свой год или два. Не зная точно, ребёнку можно было дать семь, а то и все десять лет. Уилбур предпочитал думать, что мальчику пять. Пять лет, не больше, прошло с тех пор, как он оставил позади Салли.

Салли была из подопечных его матери. Лосось, который превратился в бессмертного дракона… Кристин, если верить смутным ощущениям, которые оставались после молитвы, надеялась, что, разделив с волшебным народцем судьбу, он перестанет быть смертным.

Глупая надежда. Ему куда дороже было путешествие и простые человеческие радости, чем бессмертие рядом с той, кого он не любит.

Нет, Салли была чудесной девушкой, прекрасной, честной и справедливой. Её огненные волосы с редкими белыми прядями плыли за владелицей непослушной копной, колыхались на неощутимом ветру, как и полупрозрачные ткани одеяний. На скуластом лице сияла добротой мягкая улыбка, скрывая ряд бритвенно острых зубов. По её плечам, рукам и лодыжкам импровизированными веснушками рассыпались радужные чешуйки.

Да, Салли была чудесной девушкой, потому для него не стало откровением признание, что она, кроме благодарности, к нему ничего не испытывает. Салли была обязана его матери. Салли была обязана… А он не хотел никого неволить.

Рассказав сыну о Салли, Уилбур вполне осознавал, что похожи они примерно ничем. Огненные волосы и белые пряди, чистые светлые глаза, не испорченные суровым миром… Всё же, он говорил о схожести. Он лгал, ведь мальцу нравилось слушать сказки о собственной матери.

— Дрими, я люблю тебя! — восхищённый писк Фанди отвлёк его вернее, чем все вопли Томми.

Уилбур выглянул из фургончика, застав удивительную картину. Дрим, которого в Л'Манбурге уже объявили врагом, ничуть не напрягаясь, держал мальчика на руках. Держал правильно и уверенно, будто обращаться с детьми было для него делом вполне привычным. Лисёнок, не теряя времени, успел сдвинул чужую маску в сторону, полез под капюшон маленькими пухлыми ладошками. Обнял пришельца за шею. Пока малыш не расхрабрился достаточно, чтобы поцеловать гостя в щёку, Уилбур рассмотрел россыпь веснушек на чужой бледной коже. В глаза Дриму лезли волосы цвета зимней пшеницы, а под ними залегли явные признаки недосыпа. Тот быстро отвернулся, возвращая на место пластинку маски и плотную зелёную ткань. — Дрими! Когда я вырасту — точно возьму тебя замуж! Вот увидишь!

Масочник посмеялся, потрепав лисёнка по голове. Ворчание Томми оба успешно проигнорировали. Пожав плечами, Уилбур вернулся к бумагам. Поджал губы, хмурясь из-за увиденного. Мальчик позорил их форму, их флаг и идею. Может, стоило больше возиться с ним?

Он никогда не думал, что дети могут вызвать такие эмоции, но, когда сын запрыгнул ему на колени, вернувшись домой, Уилл отстранился от объятий, уводя в сторону ручки, увенчанные крепкими коготками, и задумчиво потрепал Фанди по щеке, чувствуя непонятную ревность.

***

Дрим был хорошим администратором. Не допускал конфликтов, неплохо держался в драках, справедливо делил добычу и настаивал на соизмеримых с проступком наказаниях. Определив чёткие, ёмкие правила, он успешно контролировал недовольных. К словам масочника прислушивались, решения — уважали, не гнушались обратиться за помощью и советом в случае ссоры, зная, что он обязательно докопается до истины и восстановит справедливость, в своём понимании. Не то, чтобы это мешало администратору провоцировать ссоры самостоятельно.

Уилбур до сих пор не мог понять, что же такого особенного нашли Дрим и Томми друг в друге, но, используя диски как предлог, большую часть разрушений местной инфраструктуре причиняли именно они, играя в чёртовы кошки-мышки. И всё ради Кэт и Мэллохай. Ох уж эти Кэт и Мэллохай! Легче было бы разучить мелодию, имея возможность сыграть её под настроение, чем заморачиваться с физическим носителем. Для Томми, впрочем, личная собственность была важна, так что Уилл не лез в дела приёмного брата.

Дрим был неплохим человеком. Сам Уилбур бы подтвердил, что да — неплохим, но слишком закрытым. Лично Уилбуру тот казался жестоким и грубым, глава Дрим Тим СМП редко появлялся на людях безоружным, откидывал ветви мира и жесты доверия — с тех самых пор, как был создан Л'Манбург. И даже близкие друзья — о, конечно же он следил за людьми своего соперника! — даже те не могли похвастать тем, что понимают собственного предводителя.

С тех пор, как Томми избавился от Алиссы, с тех пор, как члены Дрим Тим отстранились от признанного лидера, а Панз окончательно перевёл их союз в деловой вариант, никто не мог похвастать хоть какой-то близостью с Востейкеном. Все обладали лишь той мерой близости, которую хозяин этих земель, опасаясь снова обжечься, чётко разграничил. Что уж тут говорить: даже Джордж Нотфаунд, которого Дрим обожал, никогда не звал Дрима по имени. А Томми мог. Томми мог!

Отстранённость стоило бы назвать силой Дрима, тот думал убедить всех в том, что она была силой. Уилбур видел — утраченное доверие было сильнейшей слабостью Востейкена. Это было даже смешно.

ИксДи свидетель², как он смеялся, понимая, насколько легко будет уничтожить врага! Колосс на глиняных ногах — вот кем был создатель этого места. Дутое уважение, основанная на страхе любовь. Вот всё, что Уилл видел, когда смотрел на его добродушную маску.

Легко понять, чего жаждет такой человек.

Восхищения.

Преклонения.

Любви.

Этому факту не нужны были особые доказательства.

Дрим настолько нуждался в тёплых чувствах, так горячечно мечтал о доверии, что решился оставить на землях СМП Томаса — поперёк своих же законов, не допускающих воровства и обмана. Он оставил пацана потому, что Томми уделял ему своё драгоценное время. Мальчишка обращал на него внимание, игнорировал выпущенные иголки, помогал забыть о ненавистном одиночестве, и Уилбур прекрасно его понимал.

Дрим и Томми терпеть друг друга не могли — и всё же, были настолько близки, что Дрим привык к раздражающему подростку. Томми был ярким, заметным, живым — и Дрим, конечно же, к нему привязался.

Диск Дуо были столь близки, что Томми сам предлагал Дриму дружбу. Какое же счастье, что оба не поняли: Дрим искренне сказал «Да :)» в ответ!

Уилбур прошёл длинный путь, прежде чем понял, на что ему стоит надеяться. Он знал теперь, чего хочет добиться от этих земель, что хочет отнять у этих людей.

Уилбур подарит местным свободу, которой они не были лишены. Уилбур добьётся независимости для этой, воистину, земли обетованной.

Он лишит Дрима самого дорогого, о чём только мыслил враг — это чудовище в улыбчивый маске, этот мечтатель. Сегодня Дрим лишится уверенности в близких людях и нелюдях. Дрим потеряет то, что может привязать друг к другу людские сердца.

Надежды? Привязанности? Сокровища и друзья?

Нет. Дрим вырвал из сердца подобные слабости. А потому, назвав тираном и посмеявшись в лицо…

Уилбур Сут лишит его власти.