Уилбур Сут давно понял, что желает от жизни чего-то неправильного. Странного, дикого. Должно быть, даже животного. Может быть, он просто был не в порядке. Если честно, его бы это не удивило.

Уилбур привык быть один. Он с детства был как чумной, сын отстранённого отца и богини-матери. У него не было ни сестёр, ни братьев. Он даже матушку видеть не мог.

Сын отшельника, он мало общался с людьми. Юноша был одинок, но думал, что свободен и счастлив. Уилбур Сут усмехался, убеждая себя, что владеет всем миром. Он быстро поверил в это. Он привык так жить.

Однажды отец, выйдя из своей медитации, сказал что-то о помощи Техноблейлду, затем — просто ушёл из дома. Уилбур сделал то же самое, прихватив гитару и вещи. Что вообще такое стены, если ты всюду чужой?

Уилбур был одинок — до какого-то времени, когда он заметил за собой слежку. На его пустые карманы нацелился мелкий воришка, а Уилбур, вот умора, взял и поймал того на еду. Мальчишка долго тёр предложенное яблоко, будто пытался оттереть золотое покрытие, смешно морщил нос, будто был каким-то нелепым енотом. Это было забавно. Уилбур вдруг ощутил, что кому-то нужен. Он присмотрелся к найдёнышу и оставил мальчишку себе.

Томми был громким и наглым. Уилбур даже не назвал бы его красивым. Нескладное тельце с тощими ножками. По-детски пухлые щёки, при общей болезненной худобе. Сбитые костяшки на тонких, грязных руках с вечно обломанными ногтями. Его коленки, покрытые старыми синяками, были острыми, выглядывая из-под потрёпанных старых шорт. И всё же, солнце ореолом сверкало в золотых волосах, превращая нелепого бродяжку в потерянного собратьями ангела. Глаза казались огромными на его исхудавшем лице. Они лишь усиливали неземное впечатление, отражая глубокое, переливчатое небо. Где-то на дне их скрывался стержень, чуть надломленный непростой судьбой.

Уилл, с недавнего времени — названный брат, часто рассматривал эти омуты, когда Томми подпускал его близко — у костра, к примеру, когда малец садился к нему под бок, слушая сюжеты книг и пересказы историй Фила, как будто то были обычные сказки. Уилбур любовался этой небольшой слабостью, которую помогал подавить.

Томми нравился ему любым — несчастным и счастливым, послушным и диким, как гремлин. Ему нравилось, быть для Томми особенным, когда тот был послушным мелким троллем — только для него одного.

Томми шла униформа. Мальчишка его идеями не горел — полыхал как свеча, зажжённая с обеих сторон. Томми стал бы лидером после него. А мог бы и вместо. Уилбур тогда ещё думал, что со страной быстро справится, а затем — пойдёт дальше. Искать настоящее место, которое назвал бы домом. Не вопреки чужой воле и не ради кого-то. Не используя чужую приязнь, потерянность и любовь.

Уилбур хотел найти место лишь для себя. Казалось простой задачей. Тогда ещё правда казалось.

Родитель, который гордится тобой. Брат, который поверит в тебя. Когда находится тот, кто будет на твоей стороне, можно правда считать, что ты счастлив.

***

Слишком быстро и слишком глупо.

Уилбур был зол на Дрима, это правда. Почти ненавидел Дрима — непреложная истина. Его привлекал Дрим — как и любого, кто любит разгадывать тайны. Уилл думал, тот не позволит другим и секунды инакомыслия. Но вот, где они сейчас.

Музыка и свобода. Наркотики. Революция.

Он и не думал действительно воплощать идеи, которые сгенерировал его творческий мозг. А взамен, сделав это, куда он попал сейчас? В самое пекло войны, зализывать раны после очередной стычки с Дримом!

Он усмехнулся. Сплюнул кровь с прикушенной губы. Как-то беспомощно улыбнулся, поправляя треуголку на ухоженных мелких кудрях.

Карман обжигала неоконченная Декларация Независимости. У стен, когда-то облитых лавой, со смешками перекрикивались Сапнап и Томми. Фанди, уже лет двенадцати на вид, помогал Ники, таская из сада ЭсэмпииУпоминаю этот термин, как дань уважения пользователю с ником Варястелин. Человек его придумал. Можете посмотреть сами. фрукты. Всё было, кажется… Хорошо?

Хоть всё и выглядело неплохо, с ними не было друга, Эрета, а с Дрим Тим — их неизменного лидера.

Слишком быстро и слишком глупо. Вот что он чувствовал пока не мог ни задержать атакующих, ни помочь своим людям. Эрет, который привёл их сюда, скорчился у стены, прикрыв чувствительные глаза ладонями. Туббо держал обломок меча двумя руками, пока Томми пытался прикрыть товарища впалой грудью.

Джордж протянул Сапнапу новую стрелу, ожидая, когда её подожгут. Панз прикрыл Эрета, посматривая за ситуацией. Дрим стоял перед Томми, держал топор и смеялся.

Уилбур прикрыл глаза, в надежде, что хоть детишки додумаются сбежать. Они успеют и выстоят. Правда же?

Зря он надеялся.

Это больно — очнуться в кровати, пока все делают вид, будто ничего не произошло.

Ты вроде как здоров. Карман всё так же жжёт Конституция. Зельеварки попыхивают, а под крышей клубится белёсый дымок. Детишки меняют компресс на твоей голове. Даже Фанди участвует, позаботившись об отце своими маленькими лапками.

Отвратительно. Уилбур чувствовал себя отвратительно. Может, нужно больше красивых слов? Больше вдохновляющих речей, чтобы добавить своим людям решимости?

Может, нужно назвать Дрима монстром? Плевать, что тот защищает своё. Пока тот мешает свободе высоких идеалов Л’Манбурга…

Высокие идеалы наркоторговцев. Хах, кто вообще им поверит?..

Все. Все поверили.

***

Короткий стук по косяку двери. Особый стук, разработанный после предательства Эрета. Не стук даже, а такты одной из его песен. Разбирайся кто в музыке — может и оценил бы.

Люди не разбирались.

Он смотрел сквозь языки пламени, которые бушевали в грубом очаге, сложенном из камней, огранённых бурным речным течением. Комьюнити Хаус стоял на этой реке, а Уилбур смотрел, как Томми падает в воду, со стрелой, пронзившей мальчишескую шею. Он сам считал, сам делал знак не вмешиваться, и сам почти потерял его. Угх. Отвратительно. Он не хотел терять своих и своё.

Его веки норовили сомкнуться. Глаза были полуприкрыты, воспалённые из-за всего пережитого. Уилбур не улыбался, избегая схожести с сыном-предателем, оставшемся в Мэнбурге. Его ленивый взгляд сверкал недобрым огоньком.

— Уилбур? Ты здесь? Я принесла булочек, вдруг ты голоден, — хрустальным крошевом осыпался девичий голос.

— Проходи, располагайся! — расслабленно бросил он, широким жестом очертив скудную обстановку.

— Извини, если отвлекаю, я просто… — девушка говорила так неразборчиво, что он только кивнул в ответ. Могло бы почудиться, что глаза у него — пара тлеющих углей.

У Ники приятный голос. Рост небольшой, нерешительность, чудесный характер… Было бы здорово спеть вместе. Может, больше чем спеть. Будет ли ещё время?

Уилбур вздохнул.

В углу что-то промычал Томми. Перевернулся на спальнике, укрытый его плащом.

Навязчивый мальчик, мечтающий стать его братом, Томми Иннит был для Уилбура единственной приятной компанией. Верный и преданный — не окружающим, но ему самому.

Уилбур однажды помог ему: выстроить ценности, стремления и границы. В этом изгнании они отдалились. Ему приходилось одёргивать мальчишку от всего, что тот когда-либо знал.

Томми всегда был глупым воришкой-енотом. Симпатичным, да. Обаятельным, несомненно. И упрямым — до такой степени, что выглядел до крайности неприятным засранцем. Это были ценные качества, в прежних условиях.

Но сейчас?

Томми не оставил своих воровских привычек: хорошо хоть, воровал у него, не у Техноблейда. Трудно представить, что сделал бы с мальчишкой разъярённый пиглин. Выставил из Погтопии, пожалев дурачка?

А вдруг нет? Пришлось бы сразиться в Яме?

Рассеянным взглядом он упёрся в меч и доспехи, оставленные на манекене у костра. Хмыкнул. Прикрыл глаза. Дёрнул торчащую из рукава нитку, намотав её на палец. Задумка исказила черты его лица, сделав выражение как будто бы лисьим. Мужчина приподнял уголки губ.

Он не был для Томми Иннита ни братом, ни родичем, но привязался к бродяжке по-своему. Он знал — Дрим не станет для парня уроком, уж слишком они похожи. Но Техно… Он бы помог. Научил и направил. Сделал сильнее. Помог бы вырасти над собой, хотя бы избив до полусмерти.

Ребёнок возомнил о себе многое, отрастив мелкие острые зубки. Ради его же блага, Уилбур не стал бы его спасать.

Тишину нарушил сухой кашель.

Полено треснуло особенно громко. Он потушил искру, которая прожгла дырку в одной из карт Л’Манбурга. Ощутил колебание ветра, вспоминая, что не один.

— Господин Президент? — голос Нихачу дрогнул. Напряглись плечи, скрытые безразмерным балахонистым свитером.

— Прости, тебе холодно? — Уилл спохватился, в пару шагов преодолел разделяющее их расстояние. Обеспокоенно глянув соратнице в глаза, коснулся губами взмокшего лба. — Да ты вся горишь!

Девушка отшатнулась. Обняла себя руками, не желая на него полагаться. Уилбур нахмурился, сильно дёрнул рукав. Он не хотел принимать недоверия. Это его угнетало.

Вопреки всем стараниям, фигуру, вместо новенькой униформы, облегало старьё. Протёртое до дыр в путешествии, забытое до поры в фургончике. То, что взял он, блудный сын, поспешно сбегая из дома. То, что оставил позади, повинуясь жадному: «Хочу!»

Дурацкий джемпер цвета сырого желтка, подшитый разноцветными нитками. Рукава — растянутые, один длиннее другого. Красная шапка поверх встрёпанных, неухоженных волос. На колене чёрных джинс и вовсе красовалась пара заплат весёленького зелёного цвета, которые скреплял воедино кривой, но улыбчивый блоб…

— Я заболела, Уилбур, но всё хорошо. Продовольствие заготовлено на недели вперёд. Если нас останется столько же, расширяться не понадобится. Техно, впрочем, посоветовал растить картошку. Думаю, он прав, — будто бы извиняясь, опустила взгляд Ники, отчитываясь практически по-военному. Когда они все научились такому? Уилбур, кажется, не заметил.

Подхватив холодную ладошку, он испачкал руки мукой. Крылья носа расширились, уловив запах хлеба.

Уилбур устроил соратницу на прогретом камне, оставил на тыльной стороне ладони невесомый поцелуй. Налил ей отвара, который притащил Техноблейд — должно быть, из Незера. Травы не особенно походили на лекарства. Он узнал среди них только привкус белых грибов: лёгкую эйфорию от аромата багровых, в горошек, шляпок.

Девушка расслабилась, отставив в сторону грубую миску. Уилбур спросил бы, но без того видел — её лихорадило. В мутных глазах появился странный, болезненный отблеск. Нервно, она облизнулась, прижалась сильнее, пытаясь держаться в рамках.

Лидер и подчинённый, идол и верующий… Оглянувшись на спящего Томми, Ники прислушалась — возможно, в поисках оставшегося на верхних уровнях Техно. Уилбур приподнял брови, когда девушка потянула его за плечи, побуждая склониться к себе.

Хрупкая, миниатюрная… Совсем не похожа на Салли, и всё-таки, очень красивая. Он внезапно подумал об этом, зарываясь носом в крашеные пшеничные прядки, пока ощущал горячее дыхание на шее, и шероховатость потрескавшихся губ, которые оставили россыпь поцелуев от уха до самых ключиц.

Загнанный взгляд светлых глаз напомнил ему об ушедшей Алиссе. Из головы разом вымело пьяный дурман.

— Эй, Нихачу, ты действительно хочешь…? — собственный голос прозвучал неожиданно хрипло, когда он поднёс к губам тонкое запястье, оставив поцелуй поверх бьющейся венки. Её ладонь коснулась небрежно побритой щеки.

Поглаживая, Ники стянула с него шапку, убрала за ухо немытые вихры. Губы опалило жаркое дыхание. Он и сам ощутил подступающий бред. Кровь прилила явно не к той голове, застав его врасплох.

Уилбур думал, что забыл это чувство. Его давно возбуждала лишь власть. Обладание чужой волей — это, впрочем, тоже победа. Ощущение скорого триумфа отравило его, оставшись корицей на языке.

Он склонился к мягким губам, подхватил единомышленницу под бёдра, прошёлся ладонями по спине, пересадив девушку себе на колени. Разум уступил место первобытному, почти животному. Дыхание у обоих сбилось.

— Ники… — шепнул он. — Милая Ники…

Девушка всхлипнула, прикрыла глаза. Горячо выдохнула, и, дразнясь, потёрлась бёдрами о его бёдра. Она зарылась пятернёй в его волосы. Поелозив, ахнула, болезненно оттянув непослушные пряди. Уилбур прикусил нежную шейку, полез руками под тёплый свитер. Оставил губами след, который вскорости станет фиолетовым, в ямочке у плеча.

Ники походила на одержимую, желая подарить что-то соразмерное в ответ на его тепло. Уилбур и сам ощущал жажду, которую не было сил скрывать. Почти забыв о том, что Томми может проснуться, он готов был проигнорировать тонкий слух Техноблейда вполне сознательно. Уилбур выкинул из головы, что в любой момент на базу может заглянуть Таббо, Квакити, Фанди; что Дрим говорил о встрече, в конце-то концов!

Они целовались. Как никогда близкие, они как будто любили друг друга, сходя с ума от восторга. Он так хотел быть ближе к кому-нибудь. Она устала быть сильной.

На раздумья не было времени. Кровь кипела в их жилах. Уилбур Сут улыбался, наслаждаясь тем, что идёт война.

Вдох.

Выдох.

— Уилл!.. — всхлипнула Нихачу, глядя уже не с восторгом, но с паническим страхом. Он отпустил её. Девушка отстранилась, прижала ладонь к полыхающей щеке. Натянула отброшенный свитер. Уилбур сжал и разжал ладонь, с сожалением отнимая ту от разгорячённой кожи. — Уилл, прости, я… Я не могу!

Он промолчал. Погладил незадачливую любовницу по голове, будто маленького ребёнка. Девушка подалась ближе, поелозила на его коленях, задела бугорок в паху. Она покраснела и тихо извинилась, не желая отдаляться.

Ники расплакалась на его груди — прямо напротив сердца, которое отстукивало свой похоронный марш. Он вздохнул, зарылся носом в её волосы, играясь с ними длинными музыкальными пальцами. Член болезненно ныл давящим чувством неудовлетворённости, которое только усилилось, стоило девушке лишний раз двинуться. Умиротворённая, она расслабилась и вскоре тихонько засопела в нос, явно уснув.

Он обнимал её. Прижимал к себе так, будто хотел закрыть от бед всего мира. Глубоко внутри, он готов был взвыть от отчаяния. В груди болезненно кровоточило сердце.

Его снова отвергли. То, что должно быть только его, уходит, раня его раз за разом.

Чего он такого хотел? Он заслужил быть отверженным? Что плохого в жажде уважения, славы, привязанностей?

Это так плохо, жаждать любви?

Уилбур потерял его. Любовь и доверие. Колосс на глиняных ногах, которым он звал Дрима — вот, кем он был. Пережив предательство, он возненавидел собственное детище. Эрет, Квакити, Фанди… Столько людей начали всё вместе с ним, и столько же его предали.

Несмотря на всё, одному человеку он смог бы довериться, в последний, решающий, раз.

Он бы доверился заклятому другу. Тому, чьей болезненной искренности всегда доверял. Тому, кого с первой секунды посчитал врагом. Тому, кто стал для безумца Богом.

Он хмыкнул, глядя в огонь и обнимая приятную тяжесть.

Есть что-то ироничное в том, чтобы быть героем.

Ты получаешь всё — власть, влияние, уважение и любовь. Ты стоишь на самой вершине мира, ведь ты — герой толпы, властитель их сердец. Твоя песня становится мелодией их душ, и они готовы отдать жизни ради твоей прекрасной симфонии, твоего творения, твоего шедевра.

Он обожал это чувство. Людям плевать, кем ты был и чего желал, плевать, кто ты есть и к чему стремишься. Те, кто идёт за тобой, увидят только прекрасный образ. Идею. Не живого человека, отличного от картинки, возникшей в ограниченной всяческими стереотипами голове.

Определённо, есть что-то забавное в том, чтобы быть героем, которым он, к своему удовольствию, стал.

Герой владеет умами и душами, сердцами своих последователей и их верой в судьбу. Помнить следует одну вещь. Пьедестал людских чувств крайне хрупок. Запугай — и люди предадут то, что только недавно любили. Подари эмоцию поярче — они забудут вчерашний источник вдохновения. Будь глупым и приземлённым, смешным — таким же, как они. Только так можно выжить, подсунув жизни краплёные карты.

Мудрецы говорят — «люди меняются». Старые люди призывают не творить себе кумиров. Уилбур сам, как кумир, подтвердил бы, но знал он и обратную сторону. Не стоит верить в тех, кто обожествляет тебя. Толпа изменит тебя. И тебе — изменит.

Боги, как же смешно!

Кажется, только вчера он, поддерживаемый сыном и братом, выкрикивал шутливые угрозы и насмехался, глядя прямо в крохотные чёрные глазки на этой нелепой маске, заменяющей Дриму лицо. Вчера он смеялся. Теперь понимает того, как никого другого. Героем быть глупо и неэффективно. Светоч веры и источник любви никогда ни во что не ставят. Его убирают со сцены и предают, как только тот станет не нужен.

Уилбур узнал непреложную истину. Враг — вот, кто навечно верен герою.

Уилл поделился с людьми своей властью, устав нести в одиночестве это бремя. Президент Уилбур Сут, он позволил людям подумать, будто бы те способны что-то решать. Смешно, однако они поверили, а затем — и решили.

Выборы, вот нелепость. Спустя едва ли месяц после обретения желаемой независимости. Он посчитал это придурью. Эта малость стала началом конца.

Герой войны, Уилбур Сут, изгнан из своей же страны — Шлаттом, который даже не побеждал на выборах! Предательство Квакити обернулось страшным финалом, а Дрим, его главный враг, был вообще ни при чём!…

Шлатт изгнал его, называя тираном, и никто не посмел ни вступиться, ни встать рядом, ни разделить его бремени, кроме дурашливого, глуповатого, донельзя грубого Томми Иннита.

Иронично. Он всегда хотел быть героем. Забавно только, что сам стал врагом.

Рикошетом к нему вернулись злые слова. Нелепо. До жути нелепо.

Он видел ужас в потухших, уставших, откровенно больных глазах тех, кто сейчас оказался с ним. Видел и у других, тех, кто остался со Шлаттом. Там, где раньше плескалось неприкрытое обожание, сейчас застыл липкий страх.

Они боялись его. А ещё больше — смерти, которая замерла за его плечом, готовая собрать свою жатву. Её саван стал его плащом, а плечи онемели от ледяной ласки богини-матери.

***

Уилбур Сут давно понял, что желает от жизни чего-то неправильного. Странного, дикого. Должно быть, даже животного.

Дрим. Уилл хотел Дрима. Он никогда не желал так других людей.

Всё было по-другому, когда он приручал Томми. Он иначе жаждал бессмертной невесты.

Дрим не был тем, кто стал бы объектом его обожания. Этот человек не был ему близок, ни за что не стал бы его любовником. Уилбур просто понял, что Дрим Востейкен был важнее других людей.

Дрим был… Богом. Недосягаемой величиной, которой нельзя коснуться; тем самым идолом, который никогда не снизойдёт, будь ты хоть стократно верующим. Дрим был…

Уилбур выдохнул в нос, когда кожу ожгло краской восторга.

Друг Томми и музыкант, он воевал против Дрима. Президент Л’Манбурга, натравил своих людей на Дрима. Преданный Эретом, он почти ненавидел Дрима. Получить титул тирана, подаренный Дриму, Уилбур не хотел никогда.

Он хохотал. Рухнув на кровать в подобии собственной комнаты, мужчина прикрыл рот руками, рыдая от смеха. Глаза слезились, багровые от недосыпа. Он устал от поволоки рукотворного подземелья, разбавленной неверным мерцанием свечей.

Уилбур наблюдал за врагом слишком часто и слишком долго, чтобы не заметить: Дрим был расколот на части. Тот просто сломался. Сломался и поддался, назвал себя злом. Уилл сотворил это своими руками. Сломал его. Растоптал его. Каким потрясающим было зрелище, каким впечатляющим стал пугающий, смертельно опасный итог!

О себе он не сказал бы того же.

Уилбур расставлял обманные кнопки в запутанных туннелях Погтопии, ощущая подступающее безумие. Страдая от холода, гнева и одиночества, он чувствовал, как срывается в бездну, понимая, что сломался сам.

Певец заглядывался на Дрима, будто любуясь в кривое, разбитое зеркало. Иногда он правда сомневался в том, что Дрим существует.

Гордость лендлорда, таящая пресмыкание.

Стойкость защитника, отравленная агрессией.

Благородство воителя, привыкшего бить в спину.

Дрим, ненавистный всем Дрим, которого все когда-то увидели — это образ, рождённый его подсознанием. Всего лишь последствие, выражение его собственных действий.

Уилбур понимал — ему, по сути, плевать на Дрима. В своей недолгой, но крайне насыщенной жизни, он любил одного человека. Уилбур не любил ни Томми, ни Блэйда, ни Таббо. Он не любил ни мать, ни Салли, ни Фанди. Уилбур не любил своего безразличного отца.

Он любил сам себя, и увидел сейчас себя в этом сломленном образе. Этот образ стоял совсем рядом. Кажется, протяни руку — и сможешь его коснуться.

— Я хочу тебя, Дрим. Всего тебя, — улыбнулся Уилбур. — Хочу узнать твою суть, завязать узелком твои внутренности. Хочу, чтобы ты обо мне думал.

— Много хочешь, — хмыкнул тот.

Администратор не оборачивался к нему. Стоял спиной, укрытый объятиями тяжёлого плаща, которые Уилбур хотел бы заменить своими руками. Смотрел на проблески солнца, которые всё же пробивались в эти пещеры.

Уилл подволакивал ногу, приближаясь к нему. Опять свалился с лестницы в этой богами забытой Погтопии, снова отвлёкся на досужие размышления и поплатился.

Уилбур говорил правду: он хотел Дрима. Болезненно, безумно хотел им обладать. Словно ребёнок, помешавшийся на недоступной игрушке, он любовался Дримом, восхищался Дримом, и смотрел-смотрел-смотрел… Томми звал его безумцем за эти мысли.

— Дрим, я хочу…

— Вернуть Л’Манбург? Образумить своих людей? Уничтожить Шлатта? — мрачный голос исполнился ехидства. — Может, хочешь вернуть восторженные взгляды, которыми осыпали тебя?

Уилбур промолчал.

О да. Он хотел. Хотел до безумия. Мечтал проснуться в прошлом, чтобы всё было, как раньше. Чтобы Томми и Таббо обожали его. Чтобы Ники, очарованная, стеснялась его. Чтобы Квакити, желая странного, молил его о принятии в их гордую нацию. Чтобы Дрим, отвлекаясь от Томми, смотрел только на Уилла.

— Дрим, я хочу попросить тебя об услуге. Мне нужно несколько тонн тротила и отвлекающий манёвр от тебя. Я хочу повторить то, что Дрим Тим однажды сделали. Помнишь, как вы смеялись? Белые флаги на рассвете, которых ты требовал, пожар и лава, заложенный динамит! — улыбка Уилбура стала широкой и нервной.

— Я помню, — размеренно сказал тот. Процедил. — Мои люди уходят из-за тебя. Навсегда, не желая чувствовать ненависть. То, что твой Томми сделал… С чего бы мне помогать тебе, Уилбур Сут?

Он побледнел, вспоминая. Томми и правда… И правда сделал кое-что непростительное.

Союзники Дрима действительно сократились в числе. Умерла девчонка или просто пропала, но Уилбур всё ещё мог вспомнить её имя. Томми был рад от неё избавиться. От наёмницы, которую звали Алисса.

— Дрим, я… Будь моим сюзереном! — не зная, что ещё сказать, он рухнул на колени, глядя на озарённую редкими пятнами света фигуру. Голос его потерял намеки на адекватность, а хохот сам рвался из груди. — Будь моим сюзереном, Дрим. Помоги взорвать это место. До бэдрока.

Уилбур подполз ближе, схватил чужую руку, которая расслабленно лежала на рукояти клинка. Дрим лениво отвёл взгляд от потолка и уставился на него крохотными глазами-точками маски, едва не прожигая взглядом.

Уилл тихо усмехнулся, празднуя победу.

Не враг и не друг ему, Дрим был величественным, прекрасным божеством. И сейчас тот смотрел на него. Дрим снова смотрел на него. Глядя на растущую гору взрывчатки, Уилбур был счастлив, а администратор отвернулся, теряя всяческий интерес к просителю.

Забавно. О бог ты мой, уморительно! Глядя на Дрима, Уилбур думал, что он влюблён.

Дрим был злым, мстительным божеством, скорым на жестокую расправу. Уилбур прекрасно понимал, чего тот хочет. Избавиться от оскомину набившей страны руками её же создателя.

И знаете, что? Он давно был не против, похоронив все сомнения.