— Я рад, что ты доверяешь мне достаточно, чтобы говорить о таком напрямую. Ты — моя ценная союзница, Японская Империя, поэтому не говори ничего о вине и обременительности, я поступаю так потому, что ты особенная для меня, не такая, как цепляющиеся за меня олухи. Ты равная мне, поэтому я не нянчился с тобой, я оказал необходимую поддержку пострадавшему союзнику. И рассчитываю, что ты поступишь так же, если что-то случится со мной. — она ничего не ответила, прижала руки к груди, чувствуя, как снова заходится сердце. Даже несмотря на её резкие слова, он продолжал говорить всё так же пьяняще ласково и спокойно, без намёка на ответную агрессию. Казалось, что если не стать холоднее, она не выдержит, поддастся его нежности, не в силах больше сопротивляться сладким словам о признании. Он, похоже, даже не догадывался о том, какой эффект оказывает, пытаясь вернуть её расположение ещё бо́льшими стараниями. — Если тебя всё ещё беспокоит это, я готов пообещать, что никто не узнает даже о том, что ты оставалась у меня всё это время, они не посмеют упрекнуть тебя в беспомощности.

— Мне действительно стало немного спокойнее…

— Я рад, если смог развеять твои опасения. И ещё… — он ненадолго засомневался, не справившись с любопытством всё-таки спросил: — Можно я задам один неудобный вопрос?..

— Неудобный… вопрос? — она вздрогнула, вспомнив, что в прошлый раз после этих слов он начал спрашивать про соулмейта. — Нет. Нельзя.

— Хорошо, я понял тебя. Я не буду настаивать, если ты не хочешь говорить. — «Чёрт… Не удержался, поторопился и всё испортил, она ведь только-только настроилась на более близкое общение. Как жалко, но ничего не поделаешь, уже спугнул». — Отдохни как следует, последний день тут всё-таки. Больше не буду тебя беспокоить.

Она кивнула, так и не посмотрев ему в лицо даже после того, как он попрощался. «Можно ли теперь считать, что я отстояла свою честь?.. Я чётко обозначила свою позицию, даже несмотря на то, что я сама признала свои ошибки, он не попытался надавить на мою слабость. Как же я устала… Совсем не понимаю, что происходит, фюрер всегда был безжалостным и не прощал просчётов, так почему же со мной он так мягок?.. Соблазнительно понимающий и заботливый, но даже так, я не могу понять, что сейчас у него в голове, почему вдруг произошла такая резкая перемена. Похоже на какую-то западню, он ждёт, пока я ослаблю бдительность? Он перестал ворчать на меня после недавнего разговора, когда узнал, что я ничего не сказала даже под пытками. Так или иначе этот урод всё равно собирался измучить меня, вне зависимости от того, сказала бы я хоть что-то или нет. И всё равно, он стал очень нежным после этого… Но…», — она украдкой оглянулась на тихо закрывшуюся дверь. — «Всё-таки мы очень разные. Почему у меня всё внутри так сжимается, когда он рядом? Уверена, что раньше такого не было. Это потому, что он заботится обо мне?.. Раны болят уже куда меньше, нужно уходить. Не знаю, сколько ещё продлится его доброжелательность, я совсем не понимаю намерения этого европейца. Если слишком расслаблюсь, потом будет поздно горько жалеть. Пока я не могу довериться ему, лучше быть осторожнее, чтобы не пострадать от наивного желания открыться кому-то. Подобное не может хорошо кончиться».

***

ЯИ приоткрыла глаза, несколько секунд приходила в себя, смотря в потолок. Судя по бледно-сероватому освещению комнаты, сейчас было раннее утро. Лёгкий сквозняк колыхал занавески. «Хорошо, что проснулась так рано, получится тихо уйти незамеченной. Не хотелось бы встретиться с ним, не люблю долгих прощаний. Тем более, уверена, что если встречусь с ним сейчас, не захочу уходить… Даже если я не наивная дурочка, верящая, что обо мне позаботятся просто потому, что заметили как мне плохо, его забота всё-таки соблазнила меня. Сама того не заметив, я привыкла к ласке, настолько, что теперь будет больно возвращаться к прежней сдержанной вежливости. Тяжело в груди…», — она медленно встала, придержалась за стену. Ноги всё ещё немного подкашивались, слабость не прошла до конца, затрудняя движения. — «Лучше не думать об этом, по крайней мере не сейчас. Я пережила слишком много потрясений за последнее время, как только я восстановлюсь полностью, должна пройти и эта душевная слабость. А до тех пор, мне следует лучше контролировать себя, я начала слишком легко поддаваться эмоциям. Надеяться на утешение слишком ненадёжно в моём положении, я даже открыться ему не могу, если проявлю слабость, испорчу его обо мне мнение. Жалко, мы могли бы стать с ним даже близкими друзьями, но всё упирается в мои качества союзника, стоит просто смириться. Таков он, мой фюрер, взаимоотношения в принципе мало его интересуют. К сожалению, слабые ему не нужны, поэтому оставлю свои чувства не для чужих глаз, я хороша как боец, не составит труда вернуть себе его прежнее уважение».

Медленно надавив на ручку, девушка выбралась в коридор, стараясь не издавать лишних звуков, направилась прямо ко входной двери. Её обувь стояла где-то в прихожей, там, где её поставил Рейх ещё когда помогал разуться после последней попытки побега. От воспоминания о том, что её как маленькую несли на руках, дрожащую и плачущую, вдруг стало невероятно стыдно. Империя не задумывалась об этой ситуации ещё ни разу, только сейчас вдруг вспомнила.

«Не кажусь ли я ему ребёнком после такого?.. Даже если так, он не имеет права принижать меня за это, если он вспомнит, буду делать вид, что этого никогда не происходило. Правильно ли я поступила, доверившись ему в тот раз?.. Стыдно, но вместе с этим мне стало немного лучше, я почувствовала, что не одна должна справляться со всем. Он утешал меня… Может, и правда хотел, чтобы мне стало легче», — уже схватившись за ручку, она замерла, неуверенно оглянулась. — «Интересно, он ещё спит? Как он отреагирует, заметив, что я ушла? Какая бы ни была причина, он спас меня тогда. Даже если хотел использовать это как повод для манипуляции, сблизиться, чтобы втереться в доверие или оставить за мной должок, всё это время он заботился обо мне. Глупо, но мне бы хотелось, чтобы он поступил так именно из желания помочь мне, даже если только потому, что мы союзники, не испытывая личной симпатии. Прежде чем уйти, хочу совсем недолго посмотреть на него… Взгляну и сразу уйду, просто из любопытства».

Немец лежал на диване, где и ночевал с момента, как она оказалась в его доме. Японка замерла у порога, некоторое время рассматривала его издалека, не решаясь войти. Это был первый раз, когда она видела его спящим, волосы были взлохмачены, наполовину сползшее одеяло едва прикрывало грудную клетку, похоже, что ему всё-таки было тесновато тут. Одна рука свесилась к полу, почти доставала до него кончиками пальцев. Сейчас нацист выглядел совсем умиротворённым, создавал по-домашнему уютную атмосферу, так, что захотелось просто прилечь рядом и остаться. Поддавшись смутному желанию, она крадучись вошла в комнату, приблизившись на расстояние чуть меньше шага, неподвижно замерла, всматриваясь в выражение его лица. Немного поколебавшись, протянула руку, но остановилась, так и не донеся её, не решившись дотронуться. Хотелось зарыться пальцами в его волосы, прижаться к груди, стиснуть в объятиях, в надежде снова почувствовать близость с кем-то.

Сердце снова забилось быстро, настолько громко, что, казалось, слышно даже в соседней комнате. Она поднесла руку так близко, что чувствовала на пальцах тёплое дуновение его мерного дыхания. Странное тепло в груди снова появилось, хотя она была уверена, что этого не произойдёт, так как парень спокойно спит и не оказывает никакого влияния на её состояние. Он вдруг пошевелился, перевернулся на бок, прячась от света из окна. Девушка немного отошла от испуга, только когда поняла, что он вряд ли что-то заметил, сдержала долгий вздох, попятилась к выходу. Честно говоря, она сама от своих мыслей была в некотором удивлении, но ничего не могла с этим поделать. Такие странные желания возникали у неё впервые. У неё уже были некоторые догадки о том, что происходит, но Империя не решалась признаться даже сама себе, что после того, как те события её встряхнули и вывернули наизнанку, нежность и поддержка, так вовремя полученные от арийца, затронули что-то глубоко в её сердце. С этим сложно было справиться, забота, хоть и настойчиво, но мягко оказанная ей за это время, поначалу вызывавшая недоверие и испуг, в какой-то момент стала просто немного неловкой и волнующей. Она не была уверена, когда произошло это изменение, азиатка просто очнулась в момент, когда это уже стало так.

На этот раз она не колеблясь надавила на ручку, открыла входную дверь. Немного запоздало осознала, что одета в его рубашку сейчас, поэтому довольно нелепо выглядит со стороны. Нервно поправила закатанные рукава, коротко оглядевшись по сторонам. На улице было совершенно пусто, пока что можно было не опасаться лишних глаз. Решив, что не раздеваться же теперь, в самом деле, без сомнений пружинящей трусцой побежала вперёд, вскоре скрывшись за поворотом.