В кабинете было тихо, только из-за двери доносились приглушённые голоса проходящих мимо стран. Рейх осторожно записывал цифры в полупустом бланке, придерживая руку, в которой держал карандаш, другой рукой. Пальцы подрагивали, но он не сдавался, продолжая аккуратно выводить ровные линии. Что-то с тихим стуком капнуло на листок. Замерев на несколько секунд, он мысленно взмолился, чтобы ему показалось, убрал ладони. На бумаге алело кровавое пятнышко. Кап. Рядом с первой каплей упала вторая покрупнее, в стороны разлетелись мелкие брызги, белоснежная бумага тут же жадно их впитала, красные пятна расползлись. Кап. Нацистская Германия прорычал ругательство сквозь сжатые зубы, посмотрел на руку. Вчера вечером он случайно порезался обо что-то в районе большого пальца, какого же было его удивление, когда придя на работу сегодня он обнаружил прорастающий из ранки росток. Нежные зелёные листья туго обхватывали крошечный угольно-черный бутончик, тоненький стебель, казалось, обломится от одного только прикосновения.

Разумеется побег он выдернул. Это оказалось на удивление болезненно, но стебелёк поддался сразу, вышел очень легко. Тут же обильно полилась кровь, порез расширился и всё никак не хотел подсыхать. Нацист скомкал третий по счёту окровавленный бланк, швырнул к прошлым двум. Стоило ему подумать, что кровь больше не идёт, она снова просачивалась между пальцами, портила документы.

— Я так никогда работу не закончу… — проворчал невнятно, поднял руку к глазам. Рана заметно расширилась, стоило перестать её зажимать, тут же закровоточила обильнее. Прищурившись, он заметил краешек нового стебля, в расстроенных чувствах полез пальцами, чтобы выдернуть снова, но вдруг остановился, тяжело выдохнул. — Нет, так дела не делаются. Надо обработать, иначе хуже сделаю.

Он вышел из кабинета, прикрывая руку полой пиджака, ненадолго остановившись, направился к Австрии. Если кто-то и мог помочь, то она, обратиться к медику было бы разумнее всего. На стук ответили сразу же, стоило девушке показаться в щели между дверью и стеной, он оттолкнул дверь плечом и вошёл. Врач неуверенно замерла, явно забеспокоившись из-за его внезапного визита.

— Мне нужно чтобы ты сделала что-нибудь с этой раной. — объяснил парень, вытянул руку. Девушка быстро метнулась запереть дверь, едва ощутимо коснулась его кисти. Её движения были осторожными, лёгкими, будто она боялась даже совсем легонько сдавить. Быстро промакнув порез ваткой с лекарством вздрогнула, невольно выпустила его руку. — Что не так?

— М-мой фюрер… — её голос задрожал, Австрия испуганно прижала руки к груди. — У вас… просто… Из раны растёт…

— Это я и сам вижу. Можно его как-нибудь вытащить? — спросил он, начиная раздражаться. Она кивнула, потянулась за чем-то в ящичек, руки дрожали, она пару раз выронила мелкие предметы. — Хорошо, тогда вытаскивай. У меня нет на это времени.

— Простите… — она не осмелилась поднять глаза, заговорила вполголоса, сидя напротив него с пинцетом в руках и примеряясь как лучше подцепить росток. — Я обязана спросить, был ли у вас кашель с кровью и цветами?..

— Был. — подтвердил Рейх, угрожающе спросил: — Тебе хочется узнать побольше?

Она вздрогнула, почти выронила пинцет, быстро заговорила, стараясь исправить ситуацию:

— Нет-нет, что вы, я просто делаю свою работу. Я бы никому… Боже… — она вытащила побег, начала быстро бинтовать. Немец заметил, как она стремительно стала впадать в истерику. Губы девушки задрожали, она задушенно всхлипнула. — Если… если у вас начали расти цветы из ран, значит вы уже тяжело больны… Если ничего не сделать… Боже мой… Неужели нашлась посмевшая отказать вам?..

— Не лезь не в своё дело.

— Мой фюрер, пожалуйста, у вас осталось не так много времени… — она не начала плакать, но дрожала как осиновый лист. Страх перед тираном близким к концу жизни был сильнее того, что она испытывала до этого. — Можно вас осмотреть?..

— Если хочешь. — он пожал плечами, послушно обнажил грудную клетку. Холодный металл стетоскопа коснулся теплой кожи, врач притихла, слушая его дыхание. Он вдруг заметил, что не чувствует тепла от её прикосновений. Эта мысль показалась ему странной. Всегда до этого стоило ЯИ прикоснуться или даже просто достаточно приблизиться, появлялось это чувство, но сейчас он ничего не ощущал. Немного подумав, немец схватил Австрию за руку. Она сильно вздрогнула, подняла голову. — Всё, хватит. Думаю, и так уже всё ясно.

— Простите… — пробормотала невнятно, попыталась высвободить запястье. Соприкасаясь с чужим телом напрямую, он заметил её температуру, но рука была теплой сама по себе, не вызывая тепло у него. Ощущения отличались. — Пожалуйста, выслушайте меня… Если ничего не сделать…

— Сколько мне осталось? — перебил он.

— Месяц-полтора, не больше. Если симптомы обострятся ещё сильнее, боюсь скоро вам будет трудно даже ходить… Пожалуйста, как можно скорее убедите её любым способом, иначе…

— Молчать. — огрызнулся Рейх, локтем оттолкнул её в сторону, снова установив дистанцию. «Раз у меня так мало времени, нужно чаще видеться с ней. До самого конца я хочу быть рядом столько, сколько смогу. Может даже признаюсь, всё равно терять уже нечего, даже если она отвергнет меня, я скоро умру», — страх смерти или тоска пока не ощущались, чувства были притуплены, возможно, от эмоционально шока. — «Как она будет без меня?.. Сможет ли вылечиться?.. Не стоит думать в таком ключе… Депрессивные мысли только усугубят моё состояние, я не хочу обхаркать тут всё кровью». Он подошёл к двери, отпер её, прежде чем уйти, бросил напоследок: — Твоё дело молча выполнять свою работу и не встревать когда не просят.

Дверь вдруг распахнулась, немец вздрогнул от того, что кто-то ударился об его грудную клетку. Ещё не различив черт выбежавшего, он понял, что это ЯИ, внутри мгновенно появилось то самое ощущение и тепло. Девушка вздрогнула, отпрянула, в её глазах блестело беспокойство на грани со страхом. Узнав союзника, она коротко кивнула, протиснувшись мимо подбежала к Австрии, с беспокойством заговорила о чём-то вполголоса. Парень так и остановился у двери, пытаясь разобрать её слова. Дверь резко открылась ещё раз, нацист с раздражением почувствовал, как кто-то снова на него налетел. Италия не сразу сообразил что произошло, только подняв глаза вздрогнул, попятился обратно в коридор. Прежде чем тот попытался удрать, Нацистская Германия схватил его за шиворот, вытащил за собой. Осознав, что он пойман, фашист сдался и обвис как пойманная за шкирку собачка, подшаркивая и волоча ноги.

— Итак, рассказывай, что тут происходит. — требовательно обратился к нему фюрер, убедившись, что вокруг никого нет. — Что это была за беготня?

— Ах, дело в том, что я хотел догнать её, чтобы больше узнать, если вдруг дело серьёзное, то лучше как можно быстрее разобраться и не ждать пока вы обо всём узнаете. — затараторил парнишка, закивал, как бы подтверждая свои слова.

— Давай конкретнее.

— А… М… Я просто встретил её когда шёл из архива, Японская Империя спрашивала, не видел ли я Австрию. Ну я и сказал, что видел, что она у себя должна сейчас быть, как раз недавно ходил взять бинты. Она ничего не сказала и вдруг как побежит, а я за ней, вдруг что-то серьёзное случилось… Ну и не догнал.

— Понятно… — ариец устало потёр переносицу, выпустил Королевство. Тот звонко щёлкнул каблуками о пол, коротко попрощавшись, бегом помчался прочь, пока ему не придумали работу или не послали по какому-нибудь поручению. Рейх приоткрыл дверь, тихо вернулся в кабинет, вполголоса оповестив: — Я вхожу.

Австрия продолжила осторожно вытаскивать пинцетом тонкий росток, азиатка вздрогнула, обернулась на него. Он замер, рассматривая руки союзницы. Теперь ему стала понятна причина беспокойства, раны на её теле почти прошли, но на паре пальцев, в местах, где кровавая корка ещё не сменилась новой кожей, выглядывали светло-салатовые листочки, совсем крохотные, крепящиеся на тонких стебельках. Поняв, что пытаться прятать что-то уже поздно, Империя поникла, с крайне взволнованным видом как-то сжалась, невольно начав постукивать по полу носком сапога. Эта молчаливая сцена продлилась ещё пару минут, закончив бинтовать последний палец, врач поднялась, пошла раскладывать вещи по своим местам. Она прервала неловкое молчание:

— Мне жаль о таком говорить, но если болезнь усугубится, будет невозможно остановить рост цветов. Лекарства, которые я выдавала, уже вряд ли помогут, их действие слишком слабое. Приступы станут усиливаться с каждым разом. Если ничего не сделать, в течение максимум полутора месяцев откажут жизненно важные органы. — Австрия посмотрела в глаза Нацистской Германии, обращаясь в первую очередь к нему, но тот не обратил на это внимания, с нежностью и какой-то тоской смотря на сжавшуюся фигурку Японской Империи. — Постарайтесь сохранять душевное равновесие, насколько это возможно, меньше нервничать и как можно быстрее разрешить эту проблему любым способом. У вас не так много времени. Ханахаки во многом зависит от психологического состояния, если не получится убедить того, из-за кого заболели, попытайтесь наладить отношения с кем-нибудь ещё…

— Хватит. — немец поморщился с каким-то отвращением, подошёл к союзнице, протянув ей руку. Та неуверенно взялась за него, всё ещё подавленная, не решаясь поднять глаза. — Твои советы сейчас сделают только хуже. Идём, я провожу тебя. — обратился к Империи, повёл её, мягко приобняв за плечи. — Как ты?

— Нормально… Прости… Я не хотела причинять неудобства…

— Ничего, всё в порядке. Как давно из ран начали расти побеги?

— Только сегодня… Я… Прости, я всё ещё не в себе…

Он почувствовал, как задрожали её плечи. Похоже, новость о том, что остался всего месяц, сильно её шокировала. Осознав острое желание утешить, парень притянул её ближе к себе, почувствовал, как она наваливается на него, будто едва держась на ногах. «Скорость течения наших болезней совпадает… Жаль, мне было бы спокойнее, если бы она страдала меньше, чем я. Ужасное ощущение. Я мог бы мучиться куда меньше, если бы знал, что всё будет хорошо по крайней мере с ней», — к горлу подкатил ком. Немец понял что задыхается только через несколько секунд, дрогнул. — «Нет, нет, нет, нет… Только не сейчас!».