Нацистская Германия приоткрыл глаза, услышав приближающиеся шаги. Тело было совсем тяжёлым, даже дышать было трудно, приступ вытянул все силы и временно утих, так что было не пошевелиться. Парень сухо сглотнул, снова зажмурился. Он напряжённо вслушался, стараясь угадать, кто идёт, но звук был слишком неразборчивым, в ушах стучала кровь. «СССР? Скорее всего он. Давно его тут не было, я ждал, что он скоро появится», — нацист поморщился. Сложно было оценить, какой урон его телу будет нанесён в этот раз, но он надеялся, что достаточный, чтобы это стало их последней встречей. — «Если я начну просить убить меня, сработает ли это? Я уже пытался провоцировать его, но ещё никогда не умолял».

Он тихо вздохнул. Пожалуй от суицида его уберегло только чувство самосохранения. Сколько раз он собирался закончить всё это, оставить кровоточащие раны и медленно умереть от потери крови, даже вредить себе, но в итоге всё равно судорожно перевязывал ранения старыми тряпками и останавливался в последний момент, прежде, чем нанесёт себе травму. Не получалось. Ему не хватало силы воли, а душащий страх пораниться, приобретённый за это время, ещё сильнее мешал собственноручно довести дело до конца. Причинённая другими боль без того была слишком сильной, сжирала немца изнутри, мысль о том, чтобы попытаться навредить себе самостоятельно, ввергала его в тихий ужас, с которым было сложно справиться. В какой-то момент стало поздно. Больше он не был способен даже встать, теперь смерть стала тем, о чём он мог только грезить, даже при всём желании не в силах попытаться что-то сделать. Последним выходом было спровоцировать на убийство своего мучителя, но после того раза в бункере, когда едва не задушил до смерти, Союз больше не срывался, только смотрел с ядовитым омерзением, въедливым презрительным взглядом, будто вот-вот стошнит.

Раны снова болели, после недавнего были потревожены даже те, что едва подзажили, так что сил на сопротивление или ругань не осталось. Дверь с протяжным лязгом открылась. Рейх поднял веки, устало посмотрел перед собой, ожидая увидеть мужчину, замер, поняв, что низенькая женская фигура в военной форме совсем не напоминает коммуниста.

— ЯИ?..

Он не верил своим глазам. Девушка ненадолго замерла в дверном проёме, рассматривая замок, чтобы понять, выйдет ли отпереть его изнутри, если язычок защёлкнется. «Я снова брежу?..» — возникла первая мысль. — «Появилась как раз тогда, когда я нуждался в этом больше всего. Странно…»

Она ничего не сказала, подошла совсем близко, присела рядом с арийцем, положив у ног сумку.

— Я же обещала вернуться. Прости, пока лучшее, что я могу сделать — обработать твои раны. Плохо выглядишь, как ты?

— Нет-нет, не стоит… — нерешительно возразил парень, всё ещё не до конца уверенный в реальности происходящего, попытался оттолкнуть протянутую руку, но тёплые пальцы только стиснули его ладонь, осторожно ощупали, пытаясь обнаружить возможные травмы. Тёплая и мягкая, прикосновения мгновенно ввели его в ступор, заставив притихнуть.

— Какой горячий… У тебя жар, раны тоже заметно воспалены. Что-нибудь беспокоит особенно сильно?

Волосы защекотали грудную клетку, когда она склонилась над ним, чтобы дотянуться до предплечья с противоположной от неё стороны. Теперь он был уверен, что она и правда пришла, это не видения, в отличие от полубредовых успокаивающих иллюзий, все обычные ощущения были на месте.

— П… постой…

— Всё будет хорошо. Потерпи немного, тебе должно полегчать в скором времени.

— Нет… Дело не в этом… — нацист замер, не зная, как поступить. Прежде, чем он успел поспорить, она уже начала обрабатывать раны. Он вздрогнул, зашипел от боли, судорожно сжавшись. — Н… не нужно… Что если СССР заметит? Он придёт сюда рано или поздно…

— Тогда честно скажешь, что это сделала я, настояла на этом, заставила. Скажи ему, что я считаю, что срываться на сломленном, больном, истощённом и израненном противнике это признак слабости и если ему так хочется, пусть разбирается со мной, а не с тобой. Я знаю, что он ненавидит тебя до потери пульса, но такие слова даже его не оставят равнодушным, он не станет трогать тебя, по крайней мере по этому поводу.

— Я не буду так говорить, — вполголоса заспорил немец, вздрогнул, чувствуя её прохладные прикосновения к грудной клетке. Она ещё не начала, но он уже переживал, в тревожном ожидании пощипывания от лекарства. Длинный порез отозвался новой волной боли.

— Будешь. Иначе твоё тело не выдержит. Новые травмы могут стать точкой невозврата. Ты и без того так сильно истощён, что я вижу каждую кость, — она протянула руку, осторожно провела по торчащим рёбрам, погладила торс. Кожа немца была горячей и немного влажной от холодного пота, грудь тяжело вздымалась из-за затруднённого дыхания, было видно, что ему очень плохо уже некоторое время. Он невольно спрятал взгляд, испытывая внезапную неловкость. Уверенное, но ласковое прикосновение союзницы отдалось мурашками по всему телу, так что когда через пару секунд она отпустила, ему захотелось взмолиться, чтобы она не отстранялась. Тем не менее он сдержал этот внезапный порыв, чувствуя, что и без того очень эмоционально заряжен от одного только её присутствия. Его захлёстывали сильные эмоции, а показывать ещё бо́льшую слабость, чем уже из себя представлял, он отчаянно не хотел. Заметив реакцию его тела, девушка подсела ближе, осторожно устроила его голову на своих коленях, как уже делала до этого, не обращая внимания на невнятные бормотания с нотками протеста, принялась обрабатывать его раны на груди. — Плохо выглядит. Сильно болело? Воспалено, похоже, уже давно. А это?.. Ожоги?.. В полутьме плохо видно. Как ты всё ещё жив с такими ранами, ещё немного и начал бы заживо гнить.

— Знаю, — слабым голосом выдохнул он, посмотрел в глаза с тихой тоской и обречённостью.

— И всё равно не хочешь, чтобы я лечила?

— Не хочу. Я заперт тут, чтобы медленно умереть в мучениях, как и многие из тех, кого я замучил. Не думаю, что он смирится с тем, что мне помогли…

Немец снова перешёл на шёпот, что-то невнятно забормотал. Похоже, разговоры с собой вошли у него в привычку. Девушка озабоченно нахмурилась, длинные порезы рассекали несколькими бордовыми полосками его грудную клетку, гематомы и царапины покрывали почти всю видимую поверхность кожи, как и уродливые следы ожогов самых разных форм и размеров. Она потянулась, с некоторым трудом принялась разматывать старую засохшую повязку. Травма под ней выглядела ужасающе, сложно было сказать, каким образом возможно так сильно содрать кожу. Стоило потревожить рану, она начала кровоточить, капли свежей крови побежали по засохшей сукровице, парень шумно вдохнул сквозь сжатые зубы, мелко вздрогнул, ему снова стало больно. Японка привычными движениями быстро нанесла лекарство, принялась торопливо бинтовать, она привыкла к виду травм, но всё равно занервничала. Когда очередь дошла до следующей повязки, Рейх уже притих, с усилием дышал. На его лбу выступила испарина, всё тело била мелкая дрожь, схватывающая мышцы короткими спазмами. Растревоженные раны быстро отняли все силы, бодрость, которую он проявлял первые минуты, уступила болезненной слабости.

— Потерпи ещё немного. Я собиралась впопыхах и взяла только самое необходимое, забыв об обезболивающем, ужасный просчёт… Как только перебинтую, станет немного легче, чистые бинты куда лучше старых тряпок, — он протяжно выдохнул, невольно прогнувшись в спине, она почувствовала, как он сильнее упёрся в её бёдра затылком, прикусила губу, не зная, как облегчить его боль. — Может быть… Ты сможешь подождать меня? Если я схожу за обезболивающим и быстро вернусь, всё должно быть в порядке.

— Нет, стой… — немец дрогнул, протянув руку, судорожно схватил её за запястье, стараясь удержать. Содранные ногти закровоточили от того, как сильно он стиснул. — Не стоит, не уходи. Я справлюсь.

Услышав в его голосе умоляющие нотки, она замерла, сдержав долгий вздох, вернулась к ране, больше не поднимая эту тему. Разве могла она оставить его в одиночестве даже на несколько минут, после того, как услышала эту просьбу? Рейх сейчас был растерян, беззащитен и страдал от боли, находясь в полубредовом состоянии, мучился от травм и холода, поэтому она собиралась остаться с ним так долго, как только сможет. Его раны выглядели очень плохо, многие из них сильно воспалились, сочились кровью, ей не хотелось думать о том, как он их получил и как справлялся с этим до сих пор. Ариец старался не показывать того, что ему больно, но подрагивание и напряжение мышц выдавали его, стоны рвались из груди, как бы сильно он ни старался их сдержать. Японка осторожно дотронулась ваткой с лекарством до продолговатого ожога, почувствовала, как ариец на секунду даже перестал дышать, напрягся, стараясь сдержать протяжный крик.

— Не терпи, если больно, — тихо сказала она, погладила его лицо. Кожа была влажной, волосы липли ко лбу. Рейх не сразу понял, что она сказала, шумно выдохнул. — Можешь кричать, так станет легче.

— Мх… Всё в порядке…

Он сильно вздрогнул от следующего прикосновения, только теперь из него вырвалось скомканное поскуливание, сорвавшееся в хрип. Она взяла его за руку, стиснула пальцы, стараясь поддержать, продолжила наносить лекарство. Нацистская Германия не выдержал долго, её слова будто сняли запрет, на глазах выступили невольные слёзы. Он протяжно всхлипнул, цепляясь за её ладонь.

— Вот так. Если перестанешь держать в себе, станет легче, — мягко сказала Империя. Появилось острое желание утешить, обычно всегда безразличная к чужой боли, она даже не заметила того, как начала ужасно волноваться за союзника, это вышло само собой, но было так непривычно. — Скоро всё пройдёт, всё будет хорошо.

Он не ответил, тихо захныкал, повернув голову на бок и уткнувшись в неё носом, стараясь спрятать лицо. Ему тяжело было выносить собственную слабость. ЯИ завязала аккуратный узел, вынув больше чистой ваты, принялась счищать грязь с продолговатой раны на торсе. Рука коснулась трепещущего, горячего от воспаления тела, немец снова протяжно застонал, всхлипнул, до побеления сжав её пальцы.

— Всё хорошо, мой милый, скоро всё пройдёт… — невнятно зашептала она, поглаживая его ладонь, пытаясь отыскать в памяти как можно больше нежных слов утешения. Она была не очень в этом хороша, но стоило попытаться облегчить его боль хотя бы так. — Я рядом, теперь тебе будет лучше… Всё будет в порядке, твои раны быстро затянутся… Всё хорошо, можешь не сдерживать себя, от слёз станет легче.

Парень вздрогнул, сильнее сжав её ладонь, горько заплакал, уткнувшись в её ноги. Его всхлипы были задушенными и грудными, от безутешного плача его сдерживала только боль от резких вдохов, заставляя понемногу набирать в грудь воздух и долго рыдать на выдохе. Девушка закончила ещё повязку, отрезала бинты для следующей. Сейчас почти весь корпус арийца был туго обмотан, на его теле не было живого места. Кое-где бинты уже пропитались свежей кровью, потревоженным ранам нужно было немного времени снова прийти в норму. Осторожно сделав последнюю повязку, она приподнялась, взяв его за дрожащие плечи, помогла сесть, обняла, прижав к себе. Рейх всё ещё подрагивал, из его глаз сочились слёзы, собираясь в капли на подбородке и оставляя мокрые следы на её одежде. Он зажмурился, неуверенно приобняв здоровой рукой в ответ, уткнулся лицом в её плечо, с трепетной преданностью прижавшись. «Слишком лёгкий…», — подумала девушка, чувствуя вес его тела на себе, погладила плечи, лопатки, зарылась пальцами в волосы, сильнее прижав к себе, ласково коснувшись макушки губами. — «Его боль как будто передаётся мне, не могу спокойно реагировать… Глаза слезятся… Хорошо, что он нормально воспринимает прикосновения, я волновалась, что он станет держать дистанцию. Похоже, то, что до него дотрагиваюсь я, не вызывает негативной реакции. Кажется, что если сдавлю сильнее, что-нибудь сломаю, стоит быть осторожнее. Что я могу сказать, чтобы облегчить его боль? Сложно терпеть, как будто если не утешу, самой тоже будет больно».

— ЯИ, можно я сейчас усну и больше не проснусь? — с дрожью в голосе зашептал Рейх, полной грудью вдыхая приятный и такой знакомый запах её кожи. Он устал. До смерти устал от всего этого. Она вздрогнула, когда он коснулся губами её шеи, прижался, стараясь спрятать лицо.

— Нельзя. Позволить тебе умереть я не могу, не сейчас, когда наконец способна хоть чем-то помочь. Знаешь, скоро мне нужно будет уйти… Мне жаль, но тебе придётся побыть тут ещё какое-то время, — азиатка поджала губы, не зная, как лучше сказать ему о том, что не знает когда сможет вернуться. Нацист тихо вздохнул, чувствуя, как её ладонь почти замерла, начала поглаживать медленнее. Японка задумалась. — Рано или поздно это закончится, я найду способ вытащить тебя. Я придумаю, на что тебя обменять, поэтому просто подожди немного. Я обещаю, чего бы мне это ни стоило.

— Хорошо, ЯИ, — он попытался улыбнуться, в горле снова собрался ком, а глаза намокли. Из-за температуры было ещё сложнее справляться с эмоциями, у него не осталось сил на контролирование своего состояния. Хотя Империя клятвенно обещала, он прекрасно понимал, что это невыполнимая, непосильная для неё задача, и, тем не менее, он очень хотел ей поверить. — Если ты говоришь мне так, я буду ждать.

— Ты сильный, ты справишься, я знаю. Вспомни, уже бывали тяжёлые времена, прорвёмся.

— Угу… — он приоткрыл глаза, сильнее прильнул, прижался, ощущая тепло её кожи под тканью одежды. От температуры немного морозило, хотелось согреться. В груди заскреблось новое сильное чувство. Нацистской Германии было больно за неё, больно за то, что ей приходится испытывать из-за него, на какие жертвы идти. — Прости меня…

Она заметила, как его плечи снова задрожали, наклонившись мягко коснулась губами его виска, щеки, переносицы, не совсем уверенная, насколько приемлем такой способ показать заботу. Парень зажмурился от поцелуя, притих, стараясь утереть влажные глаза, это немного успокоило его, привело в чувство. Боль от ран всё ещё отзывалась по телу острой резью, но он быстро привыкал, да и поддержка союзницы приносила облегчение.

— Точно, чуть не забыла. У меня с собой немного еды.

Стоило учуять запах, желудок свело с такой силой, что он согнулся от спазма, подавился обильно выделившейся слюной. Японка мягко придержала его за плечи, поднесла ко рту бутылку с водой.

— Прежде чем есть, попей немного, так будет легче. Я взяла только лёгкую пищу, чтобы ты точно смог её переварить, не знаю, хватит ли этого, чтобы наесться… — пить было тяжело, он делал небольшие глоточки, чувствуя всё нарастающую жадность. — Вот, ещё новая одежда, тебе не холодно?

— Сейчас нет, благодаря твоему теплу я не мёрзну…

Ариец соврал, объятий было недостаточно, чтобы согреться, но не собирался об этом говорить. Она отпустила, немного отстранилась, чтобы вынуть вещи из сумки. Рейх сам попытался взять бутылку, начал жадно пить. Почувствовав голод он уже не мог успокоиться, боль и дурнота были слишком сильными, чтобы просто стерпеть.