Сынмин никогда не смотрел на их менеджера так.

В подростковом возрасте его скорее одолевало невероятное восхищение: Гу Гониль был барабанщиком его любимой группы, и когда те объявили о распаде, как фанат, О получил сильный удар. Сравнимо с предательством, наверное. Стоит только представить, что твой любимый артист уходит, больше никогда не споёт на сцене или на экране телевизора для тебя, не появится на ток-шоу... Это больно. Хотя, в Корее The 1984 не особо-то и часто бывали. Они считались американской группой, продвигали рок-культуру там, ещё с начала двухтысячных, на равных с My chemical romance, Fall out boy, Linkin Park. Это было то время, когда американские артисты едва появились на телеэкранах Южной Кореи, о концертах и говорить не стоит. Пусть О и был совсем мальчишкой, но он до сих пор помнит, как бежал к телевизору, стоило ему услышать знакомые аккорды. Названий песен он не знал, слов тоже, да даже самой группы, но точно запомнил выразительное лицо их барабанщика. От таких харизмой веет за километры, и они об этом знают, только Гониль этим не пользовался, но Сынмин познакомится с ним только через шесть лет, когда решит попробовать себя в музыкальном искусстве.

Распад The 1984 был ударом, да, но ещё и толчком начать делать что-то своё — развиваться, не останавливаться и искать свой путь. Подавая заявку в JYP Сынмин ещё не знал, что директор компании — хороший друг Гу Гониля, и вместе они решили создать проект под покровительством самого Гу. Газеты об этом молчали, новостные каналы — тоже. Единственное, о чем трещали СМИ, так это о разводе известного музыканта, о его дочери, оставшейся у жены, и о переезде на родину. Американская звезда вернулась обратно в Южную Корею. Многие ждали сольный дебют, О в том числе, но он же и попал на закрытое прослушивание.

Тогда и началась история Xdinary heroes. А если быть точнее — история депрессии, желания всё бросить и уйти, но Сынмина что-то держало. Наверное, то чувство дежавю, когда на прослушивании он встретился с сомбэнимом взглядами, за секунды забыл свою программу, что оттачивал месяцами, и спел песню, слова которой остались где-то далеко в детстве, на экране старого телевизора. Он исполнил песню без названия, без группы, зато зная — человек, написавший её, сидел прямо перед ним. Помнится, Гониль улыбнулся тогда, а когда стажёр скрылся за дверью, тихо похвалил его. В этот момент все поняли, что из своей команды Гу парнишку никогда не отпустит.

Сынмин никогда не хотел быть инструменталистом, даже не думал оказаться перед клавишами. Он неумело касался их тонкими пальцами, разочарованно сверлил взглядом, а под конец бился головой об бедный синтезатор. Ещё никогда он не считал себя пессимистом, а сдаваться не любил, ведь каждый раз ставил перед собой цель, считая её вызовом. Но сейчас…чем больше он старался, тем сильнее отдалялся от этой самой цели. Ноты, как песок, ускользали сквозь пальцы и не желали выстраиваться в плавные мелодии. Такие, какие играл Чонсу, например, да даже их взбалмошный басист умел играть на клавишах более менее складно. А Сынмин, такой идеальный трейни О Сынмин? Ну, таким он был, когда нужно было танцевать, петь и читать реп, только вот инструмент стал настоящей пыткой. Вместо партий в голове всё ярче закреплялись мысли об уходе. Он уже менял агентство, что мешает сделать это во второй раз? Ничего. Вот именно — ничего. Он просто пойдёт и подпишет документы. Не об этом он мечтал. Не о болящей от звуков фортепиано голове, не о мозолях на пальцах и не о неумении сводить игру на инструменте с вокалом. Всё шло врозь: одно опережало другое, никак не напоминая что-то похожее на музыку. О больше не может терпеть это.

— Я хочу уйти из проекта. Я не способен быть в инструментальной группе. Если нужно, даже из агентства уйду. — он стоял в кабинете Гу-сомбэнима и чувствовал себя таким ничтожным. Он подводил своего старшего, подводил мемберов, но больше не мог пересилить себя и своё нежелание играть в такой группе. Парень чувствовал: он начинает ментально рассыпаться на сотни тревожных мыслей и идей. Когда человек в порядке, он не должен думать так. Сломать палец или изрезать каждый, лишь бы не идти на репетицию, попасть под машину на пути в агентство. Это всё…не в порядке вещей. Сынмину пора закончить собственные истязания, раз он не может. Работать со своим кумиром — мечта, но такая же недостижимая, ведь фортепиано — явно не его.

— Ты хорошо обдумал это, Сынмин? — в голосе Гониля не было ни капли разочарования или злости. Он наоборот как-то смягчился, отвлекаясь от бумажной работы. Работая в индустрии так долго, он видел множество групп, молодых или не очень. С опытом приходит умение понимать, как выглядит человек на грани срыва. Сынмин в глазах менеджера был именно таким.

Гониль не видел перед собой стажёра, не видел музыканта. Перед ним с дрожащими руками стоял разбитый вдребезги мальчишка, что впервые в жизни понял: ему подвластно далеко не всё. — Я слышал, что у тебя проблемы с синтезатором, расскажешь, что конкретно не получается? Может, мы сможем вместе поработать над этим? Я ведь тоже сталкивался со сложностями в самом начале. — голос менеджера звучал так мягко, что всё буйство эмоций и разочарований в груди Сынмина рвалось наружу. Человек перед ним умел разговаривать с отчаявшимися, умел располагать к себе и окутывать своей особой аурой, точно тёплым одеялом. Когда О шёл сюда, он не думал, что разрыдается прямо здесь, и представить не мог, как Гу-сомбэним будет обнимать его с отцовской нежностью и теплотой. В тот момент Сынмин решил не сдаваться, но и не знал, что сам же всё и разрушит.

Как оказалось, именно О Сынмин легче всех поддаётся звёздной болезни, он же слишком падок на красивых девушек, даже если ему контракт говорит “нельзя”. А кто бы отказался, тем более, когда бедра у неё действительно выглядят соблазнительно в этой обтягивающей розовой юбке. Наверное, в ней это запоминалось первым делом — стройные ноги, потом воспоминания скользили вверх по её телу, подчеркивая аккуратную грудь, изящные ключицы, а вот лицо размывалось каждый раз, когда их совместные моменты всплывали в голове Сынмина. И то ли она играла с юным айдолом, то ли он до конца не понимал суть их отношений, но каждая попытка вспомнить хоть один милый момент кончалась картинкой кровати и кружевного белья перед глазами. Как он оказывался между её бёдер, прикусывая мягкую розоватую кожу, а её пальцы с острыми коготками держали его за волосы, чуть натягивая их, стоило выбить хоть один тонкий женский стон.

И была в этой девушке ещё одна загадка, кроме той, что её лицо Сынмин забыл напрочь. Леди любила колоться, и кололась нещадно. Казалось, она не боялась передоза, так ещё и айдолу предлагала за компанию, оглаживая его крепкие плечи. Она, разморенная дозой, была слишком ласкова и податлива, а слова “нет” не знала. Это и пугало, и заводило одновременно. Ей хотелось всего Сынмина и сразу, а он в свою очередь тоже позабыл, что такое отказ.

Хочется повторить, как отказаться, когда на ней из белья лишь прозрачный кружевной лиф без косточек?

Лсд. Первым, что она дала ему, был лсд. И О казалось, что со стороны этот первый раз выглядел романтично, слишком по-киношному. В полутёмной комнате, на чистой постели, она поделилась с ним маркой, подталкивая её языком сквозь поцелуй. Ощущения были такими острыми, что в следующую их встречу любые прикосновения казались недостаточно ощутимыми. Этот “недостаток” близости подбил повторно принять вещество, чтобы вернуть яркие краски момента. Как быстро это превратилось в зависимость? Наверное, Сынмин осознал происходящее, когда на его дёснах остались химические ожоги от токсичных порошков, а руки пришлось прятать за напульсниками. Когда стилист заметил следы от иголок, при чем беспорядочные, будто не могли попасть в вену с первого раза, Сынмин оправдался выписанными ему витаминами. Из-за диет определённых веществ часто не хватает, но обычно их выписывают в таблетках. Что ж, главное — стафф поверил.

Но всё постепенно выходило из под контроля. Худел он стремительно, и, если сначала парня хвалили, то, когда он начал выглядеть болезненно худым, тот самый стилист начал смотреть косо, а Гониль беспокоиться. Меньше всего Гу хотел мучить своих подопечных диетами и голодовками. В тот же день Сынмина отправили на перерыв по состоянию здоровья и дали наказ прекратить все диеты. И если у кого-то возникла мысль, что сильная худоба для айдола — норма, то стоит задуматься о действительно пугающе быстрой потере веса, впалых щеках, желтых следах под глазами и трупном оттенке кожи.

В свой “отпуск” О не мог уйти из общаги, не предупредив, да и до своей девушки дозвониться не мог, пока его вовсе не заблокировали. Что это вообще было? И волновал не столько её уход в закат, сколько потребность в новых веществах. У Сынмина была про запас упаковка таблеток, но толку от неё никакого. Капсулы едва торкали после того, как он перешёл на иглу, а ломка нарастала.

В переломный для группы день, Сынмин закрылся в туалете, ну, как ему казалось, он защелкнул дверь. И больше ничего его не держало от желания просто наглотаться амфетамина до пены изо рта. Он закидывает капсулы горстями и глотает, тут же склоняясь к раковине, чтобы запить всё холодной водой из-под крана. Горло жжёт порошок, а капсулы от воды слипаются и не дают проглотить их окончательно. Это плохая идея, очень, но Сынмин продолжал жадно пить. Мокрые волосы растрепались по лбу, струи заливались даже под ворот футболки, а нос давно начало резать от излишней влаги. Ещё несколько глотков, и О начал закашливаться от боли где-то в носоглотке. Парень еле смог сглотнуть едкий ком и зажал рот руками, лишь бы его не стошнило от мерзкой горечи и ощущения онемения на языке. Искренне считая, что сейчас захлебнётся, Сынмин больше боялся не получить разрядки от дозы веществ, чем просто задохнуться. Это ненормально. Это пиздец как плохо, но ломота сменялась удовлетворением, и, опираясь руками на раковину, О наблюдал, как постепенно его глаза начинали плыть в разные стороны, синяки разглаживаться, а улыбка на лице становилась всё шире. Так он видел себя, но на деле всего через секунду его скрутило. Музыкант болезненно склонился над раковиной — его выворачивало наизнанку, показались и слипшиеся капсулы, и желтоватый желудочный сок, что до изжоги ломал горло, и бледные кровавые подтёки. Он опал головой на край раковины и едва стоял на ногах. Парень был так слаб, что вот-вот упал бы на пол от любого неосторожного движения.

На шум кто-то пришёл и распахнул дверь. Хах, оказывается, не закрыл. Сознание настолько заплыло от ломки, что или выдумало момент закрытия двери, или вовсе пропустило. Но теперь макнэ группы мог созерцать, как его хён ломается на части и чуть ли не бьётся головой о край раковины. У Джуёна слезы хлынули из глаз, а губы изогнулись в немом крике. Он ничего не мог сделать, а вернее не знал, что от него вообще нужно, когда О потерял сознание с пятнами крови на губах. Кажется, мелкий тогда позвал остальных, а уже они — Гониля-сомбэнима. Сынмин помнил это всё с трудом и, в основном, со слов других. Как Джуён закрылся в их с Джунханом комнате и долго сидел в углу, обнимая колени, как сомбэним впервые закурил при своих подопечных, и как Чонсу корил себя за то, что не уследил и был плохим лидером.

Очнулся О под капельницей и чувствовал себя в разы хуже, чем до приёма таблеток: поясницу будто разламывало надвое, колени и руки дрожали от озноба, а желудок слипся от голода и той химии, которой пианист себя пичкал. И лучше бы он глаза не открывал, потому что образ Гониля, стоящего над ним, навсегда остался в памяти. Таким разочарованным он менеджера никогда не видел. И интересно, сколько он заплатил врачу, чтобы тот молчал об инциденте перед СМИ, компанией и полицией. Никого из мемберов в комнате не было, только Чонсу Од едва успел заметить за дверью, но ту через несколько секунд просто закрыли. Гу-сомбэним запер её на щеколду, а сам пододвинул стул к кровати О и долго молчал. Он сложил руки, долго смотрел на них и подбирал слова. С одной стороны, он не любил быть строгим, предпочитая мягкий подход, с другой — как быть мягким с наркоманом в стадии ломки?

— Как давно ты принимаешь?

— Полгода. — нервно сглатывая, О не узнал собственный голос. Надорванный и хриплый. Сам на себя не похож.

— Почему, Сынмин? Зачем ты это делаешь? Тебе плохо? У тебя снова депрессия? Ты мог сказать об этом мне, ты же знаешь, что я никогда не бросаю вас в беде. — Гониль старательно не выдавал раздражение, подходил к теме издалека и всё же пытался быть осторожным, но мысленно он не понимал, за что с ним так поступили? Он зря помогал О во время стажировки? Разбитый мальчик оказался не готов к славе, и Гу выставил самого себя дураком, подталкивая того к дебюту?

— Я… — не успев толком начать, Сынмин подавился словами: о девушке менеджер тоже не знал. — меня подсадили.

— Кто? — в голосе сомбэнима появилась строгость, он точно старался выпытать имя или даже имена, но Од только поджал бледные от интоксикации губы. — Ответь мне, кто это был, и я никому не расскажу. В противном случае, если ты не обрежешь контакт с тем человеком и не завяжешь, лейбл отправит тебя на принудительное лечение. А, зная Джинёна, вообще исключит.

— Ю..на..Её зовут Юна…

— Вы ещё и встречались? — Гонилю не нужен был ответ, он и по одному взгляду О всё понимал. Сынмин и так вдоволь разнервничался, а раскрытые отношения стали бы для него нарушением пункта контракта. Но это менеджер тоже скроет. — Больше не встречаетесь, ясно? И с наркотиками ты завязываешь. Не сможешь сам — отправишься на лечение, и тебе самому потом жить с такой репутацией, понял?

— Понял… — ему едва хватило сил кивнуть на все доводы сомбэнима, а Гониль и не ждал какого-либо ответа, кроме положительного. Комнату он покинул также быстро, как и начал этот тяжёлый разговор. Мистер Гу умел убеждать.

Только отдалившись от мембера, Гониль смог позволить себе показать своё настроение хлопком входной двери. Он зол. Он впервые так зол, что запах раздражения оставался в коридоре даже когда мужчина покинул общежитие. Но один Од был не долго. Чонсу, их лидер и барабанщик, притаился у дверного косяка и на Сынмина смотреть не смел: испытывал полное непонимание и отвращение.

— Если на себя всё равно, то карьеру остальных хотя бы не ломай. Сам прекрасно знаешь индустрию, слухи поползут не только про тебя. Я не хочу терять то, к чему так долго шёл из-за зазвездившегося идиота, ты понял? — ни слова в ответ, но Чонсу перевел это в немое согласие. — Я лично прослежу, потому что не хочу, чтобы Джуён, Джунхан и Гаон потеряли всё из-за тебя.

Чонсу был прав.

Как всегда, он был прав.

По сути, с тяжёлыми наркотиками Од через силу, но завязал. Через расцарапанные ноги и запястья, покусанные губы и изодранные об пол колени и костяшки. Но был один нюанс: он продолжал покуривать траву, по сути, заглушая ей физическую и моральную ломку. Она не оставляла следов, не делала из Сынмина ходячий труп, но именно рассыпанная трава, которую заметили на столе во время трансляции Сынмина, сыграла с героями самую злую шутку.

Если быть честным, никаких доказательств не было, тем более, не так давно парни завели в общежитии хомяка, а ему нужно сено, но верить им уже никто не хотел. По тестам не гоняли, переписки не проверяли, но некий источник анонимно направил в агентство письмо, что вся переписка с О Сынмином может оказаться в руках СМИ, если аноним не получит крупную сумму. В полицию, конечно, никто не доложил, но и иметь дело с группой, где есть настоящий наркоман, JYP больше не хотел. Xdinary heroes официально перестали существовать. У них отобрали имя, отобрали прозвища, оставив лишь музыку. Чонсу, кажется, стал искренне ненавидеть Сынмина, Джуён, как самый младший и мечтавший о сцене, разбился вдребезги сильнее, чем кто-либо другой, Джунхан, видимо, всего этого и ожидал, а Гаон собирал вещички обратно к родителям. Ни одно агентство не примет к себе рок-артистов с клеймом наркоманов.

Это на самом деле ощущалось концом: Джисок иной раз заговаривал о желании найти “обычную нормальную работу”, Джуён собрался в музыкальную академию, Джунхан тоже, а Чонсу, кажется, тихо ненавидел Сынмина за всё то, что с ними произошло. Но О не обижался, ведь Лидер имел на это полное право. Од и сам был готов втоптать своё смазливое лицо в грязь за все тупые ошибки и проступки.

У него был контракт, было простое разделение на "можно" и "нельзя", но именно Сынмину вместе со звёздной болезнью пришло желание послать всё к чертям и оторваться, как настоящая рок-звезда, пусть изначально он этот статус и ненавидел. Наверное, Гу-сомбэним сейчас жалел о том, что когда-то помог мальчишке, решившему бросить всё.

Когда их выселяли из общежития, самые младшие из их группы, Джуён и Хёнджун, никогда особо не проявлявшие негативных эмоций, собирали вещи со слезами на глазах, небрежно утирая носы краем рукавов. Джисок, наверное, вёл себя наиболее отстранённо: собрал вещи, сел на край дивана в гостиной и ждал момента, когда их должны были выпроводить. Он ещё переписывался с кем-то, наверное, с родителями.

Од тоже был спокойным. Лишь на вид. На его лице не мелькали тени сожаления или вины. Усевшись на чемоданы у подоконника, Сынмин впервые в открытую достал перед участниками разбитой вдребезги группы пачку сигарет и зажигалку. Помещение с закрытыми окнами очень быстро наполнил характерный мерзкий запах, а О, прикрывая глаза, с удовольствием травил собственные лёгкие. Теперь грудь горела изнутри не из-за тревог и переживаний, а из-за осевшего в ней дыма с ментоловой отдушкой.

Чонсу выводил Од: его равнодушный взгляд, язык его тела и наглость — закурить прямо в общежитии без стыда перед другими за всё то, что натворил. Агрессия — не стиль Кима, но он иной раз, опираясь на косяк двери плечом, смотрел себе под ноги и думал о том, как бы разбил Сынмину нос, потому что тот испортил всё. Напряжённо поджимая губы, Чонсу тяжёлыми шагами прошёлся по комнате, огибая чемоданы и коробки. Злость сводила его руки до дрожи, и рывком Лидер отобрал у Ода пачку сигарет, крепко сжав их в кулаке.

— За что?! — где-то в подсознании Сынмин прекрасно понимал: он заслужил, но голос подал, толком не успев подумать.

Чонсу не собирался ему отвечать — гордость мешала — и только кинул скомканную упаковку тому в грудь. Грубо так, с пренебрежением.

— Разошлись по углам. — голос Гониля-сомбэнима перепугал всех в комнате. Каждый из парней честно думал, что менеджер постарается как можно быстрее отречься от них и забыть, как страшный сон, лишь бы его имя не ассоциировалось с кучкой наркоманов. Но, кажется, мужчина не спешил уходить, огибая взглядом распавшуюся на куски команду. — Вещи собраны? Отлично, сейчас подъедут машины и вы отправитесь в новое общежитие. — немой вопрос завис в комнате. Какое общежитие? Куда они поедут? Почему менеджер не отрекается от них и не зовёт худшей ошибкой? Что вообще происходит. — Xdinary heroes больше нет. Я не смог выкупить права на товарный знак. — опускаясь на угол дивана, мужчина принял озадаченный вид, будто продумывал план дальнейших действий. А подумать было о чем, только парни в комнате об этом не знали, переглядываясь друг с другом. Сынмин успел подметить лишь то, что менеджер на них не смотрел, а Чонсу решил забыть о существовании самого О. Что ж... — Но это не значит, что команда распадается. Теперь я ваш единоличный директор, у вас будет новые общежитие, студия, стафф и название. Будет тяжело, но я не собираюсь опускать руки, потому что вы мне стали, как сыновья.

***

Смотреть в соц. сети было страшно. Банально открывать твиттер или инстаграм: озлобленные комментарии, тэги об отмене.

#вы_не_герои #долой_экстраординарных_героев #неординарные_наркоманы

В новом общежитии они всё так же жили по двое, и пока Гаон лежал наверху двухъярусной кровати, Сынмин пялился на одинаковые деревянные перегородки, через которые проглядывался рисунок на матраце. Парень подмечал любые детали, цеплялся взглядом за всё вокруг, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. Музыку включить он не мог, хотя пытался: Джисок просыпался от шума и жаловался.

В голове Сынмина воедино сливались ненависть к себе, боль от упущенной карьеры и ломка по веществам. И как же совесть в голове кричала: "Наркотики тебе снова дороже собственной группы. Дороже друзей."

Да, дороже, он готов был это признать прямо сейчас, пока по вискам текли слёзы. Униженный собственными мыслями он мог только признать: доза снова выше второго шанса. Это безысходное положение. Ты не хочешь казаться бездушной тварью, тянуть руку в ту же самую мышеловку, но голову заполняет противный звон. Он напоминает — в портфеле есть заначка на чёрный день.

Сынмин трёт глаза до такой степени, что веки начинают болеть, он ёрзает и кусает запястье до глубоких впадин, но терпеть больше не может. Если выкинуть травку, ему же станет легче, верно? Не будет лишнего соблазна, нужно только выбросить. Понимание того, что вещества так близко, подстрекают сорваться ещё больше, чем номер знакомого дилера в телефоне. Неловким движением О наворачивается с края кровати, тихо шипит и прижимается раскрасневшейся щекой к холодному полу. Кожа горит от слёз, а так становилось немного легче. Совсем чуть-чуть. Медленно поднимаясь на колени, Сынмин потянулся к портфелю, что покоился в углу под столом.

В самом глубоком кармане, под подкладкой, парень достал четыре плотно скрученных косяка. На лице, перекошенном подобием истерики, растянулась не менее косая улыбка. Если бы на Сынмина падал хотя бы малейший луч света, в нём можно было бы разглядеть психа.

Его руки задрожали от локтей до кончиков пальцев, но восприятие Сынмина не замечало ничего, кроме четырёх тонких свёртков. Складывалось ощущение, что никакой Джисок наверху не спал, запреты не стояли, а все тэги в социальных сетях забывались. В мире были только О Сынмин и наркотики.

Но он же обещал их выбросить, верно? Для этого он идёт в ванну — смыть в унитаз, в канализацию, и забыть. Но откуда-то берётся зажигалка, картинка перед глазами покадрово меняется, и вот уже по крохотной ванной комнате расходится характерный запах травы, а парень ложится в ванную, увалив голову на бортик.

Перед глазами муть, и чёрт знает, это дым или приход, но той самой разрядки Сынмин не получает. Одного потухшего окурка на полу ванной ему мало. Его не берёт. Снова начинает ломать рёбра, а мысли бьются в голове роем назойливых пчёл. Нужно ещё. Но ни второй, ни третий косяк не спасают. Парень слишком многое пробовал.

Хах, несколько самокруток после полноценных марафонов всевозможных веществ точно ему погоды не сделают. После лсд и вынюханных порошков, после ожогов слизистой и оголившихся от дёсен зубов. Ничто не сравнится с жжением от кокаина под губой, переданной сквозь поцелуй маркой и долгим спонтанным сексом после. С грубыми толчками, смазанными силуэтами на кровати и минимальным чувством удовольствия.

Юна... Он скучал по ней, но смотреть не мог на свои исколотые вены, на эти белые шрамы. Остатки каких-либо складных мыслей уносились прочь в вентиляцию, вслед за дымом от последнего косяка. И, кажется, ломка наконец отпустила. По мышцам перестали расходиться невыносимые судороги, не хотелось впиваться ногтями в кожу на щеках. Сынмину стало легче. Он медленно сполз по ванной, укладывая голову на её дно. Ноги свисали где-то за бортиком, и таких удобств было достаточно, чтобы уснуть.

Дверь тихо открылась, и ночному гостю предстала не самая приятная картина. Уже потухшая на тот момент сигарета прожгла небольшую дырку в коврике у ванны, а в ней самой развалилось тело: ноги и бедра перекинулись через бортик, руки непонятным узлом скрещивались на лице, прикрывая глаза от лишнего света.

Со стороны фигуры послышался лишь тихий вздох. Она собрала окурки с пола, зарыла глубоко в мусорке и убрала руки с чужого лица. Проверяя, дышит ли Сынмин вообще, незнакомец несколько раз потряс его за плечо, но, не получая ответа, повернул кран. Штаны тут же пропитались ледяной водой, и вот до Сынмина доходит, что произошло. Он раскрывает рот, будто беззвучно вскрикивая, и поднимается на ноги, потянув руку к крану. Ему холодно, он резко протрезвел, и эта трезвость разошлась по вискам колющей болью. Вглядываясь в темноту, О едва мог разглядеть того, кто это сделал.

— У нас собрание утром о новой деятельности. Если не приведёшь себя в порядок, я сдам тебя сомбэниму. Я не намерен терпеть эти выходки, и никто из команды не обязан. Ты понял? — скатываясь по стенке, Сынмин вытирал мокрое лицо рукавами пижамы и молча кивал. Он попался Чонсу. Как стыдно...

Снова тянуло на слезы раскаяния, которые ещё на кровати так быстро сменились слезами от ломки. Но сейчас разум чист, и О в полной мере осознавал, что натворил. Он вновь всех подводил...

— Прости меня, Чонсу.