— Бредология, — Хизер устало потерла глаза. — Слушай, может, прервемся? У меня мозг вскипел, — пожаловалась она наставнику. Наставник только угукнул, занятый получившимся пазлом. — Ты меня даже не слушал, — не спросила, а констатировала девушка. Снова угуканье. — Все. Я пас! — Хизер поднялась с пола.

Документы лежали в нужном порядке, и теперь на расстоянии был полностью различим образ «Роджера». Нужное расположение было найдено, а вот шифр — нет. Прошлая схема не дала результатов.

— Коннор, я есть хочу, — Хизер виновато шмыгнула, когда ее желудок издал звучную трель.

— Так иди и сделай, — отмахнулся ассасин, сминая и забрасывая исписанный лист в угол комнаты, где уже и без того скопилась немалая куча использованной бумаги.

— Слушай, прекрати уже, зрение посадишь. Мы пятый час бьемся головами о пол. А с утра мужики придут, — напомнила девушка.

— Ничего, подождут. Это что, только мне, что ли, надо?! — вызверился Коннор. — Вроде как ты собиралась помереть в скором времени без этой... — он обвел рукой «поле боя» и замолк, подыскивая слово. Оно, будто издеваясь, еще дальше забилось в закоулки сознания. Видимо, сказывалась усталость.

— Спасибо, что напомнил, а то я уж было успокоилась, — едко ответила на выпад ученица. — Но жрать и спать люди тоже должны.

— Тогда иди. Жри и спи. А я работаю, изволь не мешать! — Коннор свирепо уставился в глаза девушки. — Никто не держит.

— Теперь — да, — процедила Хизер. — Мне насовсем уйти или позволят завтра возвратиться?

— Да куда ты уйдешь? В сортир? По дороге шею не сверни. — Радунхагейду снова уставился в бумаги.

А вот это было обидно. Хизер задохнулась от возмущения. Каждый день ее гоняют как сивую кобылу, нагрузки сродни олимпийским, а результат, которого она уже достигла таким трудом, ни во что не ставят. От слов Коннора в мозгу возникла обидная аналогия с мебелью: стоит, никуда не денется...

— Думаю, ты несколько ошибаешься, — прошипела послушница. Душа жаждала отмщенья, а лучше — извинений.

— В чем? Кстати, в будке, под потолком, паук. И не лезь в лес — там и часа не протянешь, — насмешливо сообщил индеец.

— Спасибо за заботу! — почти выплюнула Хизер и, грохнув дверью, потопала вниз.

Злость и обида мутили разум. Горячее желание доказать, что она чего-то да стоит, сорвало последний якорь.

Внизу, в гостиной, схватив со стола перо и бумагу, Хизер быстро написала пару фраз. Подхватив походный рюкзачок, девушка выскользнула во двор, быстро его пересекла и сбежала вниз по склону. На глаза наворачивались слезы. Последний раз оглянувшись на светящееся окно поместья, Хизер углубилась в лес, желая доказать что-то не только себе, но и проклятому ассасину.

В лесу было темно, но глаза быстро привыкли к яркому свету луны. Слегка поежившись, девушка перешла на быстрый шаг, внимательно вслушиваясь в звуки ночного леса. Направление она выбрала сразу, памятуя, где вел ее Коннор в первый день их знакомства, и припомнив карты, вечно валявшиеся на столе.

Мимо пронеслась тень — небольшой олень испуганно умчался, от греха подальше.

С этим рюкзаком учитель и ученица ходили на охоту, и в нем было все необходимое: отравленные дротики и дротики на веревке, ловушки, огниво, соль, нож, пули и запасной пистолет — все было в оперативном доступе. А еще был скрытый клинок, которым Хизер теперь уже неплохо умела пользоваться. Пара галет дополняла этот замечательный набор.

Взобравшись на невысокий булыжник, Хизер напрягла слух: вдалеке шумела бурная речка.

— Самое время для рыбалки, — хмыкнула девушка. — Ну что, покажем ему, почем фунт лосося!

***

Через полчаса отсутствия послушницы Коннор поднял голову от бумаг и, сердито фыркнув, пошел выяснять, где же носит любительницу ночных перекусов. В конце концов, он уже и сам был не прочь перехватить хоть чего-нибудь.

Во дворе было тихо, в сортире — пусто, в кухне — темно и холодно, в комнате девушки — никого, в гостиной...

— Да ты сдурела! — охнул Коннор, читая послание. По спине пробежал неприятный холодок.

«Ушла в лес. Протяну неделю — с тебя извинения и трехразовое питание. Посмотрим, какой ты учитель».

— Какой-какой... Никакой! — Коннор скомкал в руке записку. — Твое право.

На душе стало на редкость паршиво, а язык захотелось прибить гвоздем к небу — самое ему там место.