— Что такое стриптиз? — Коннор поудобнее устроил руку на спинке дивана, наблюдая, как Хизер ожесточенно пытается что-то связать. Видимо, это должно было стать носком.

— Ну и вопросы, — фыркнула девушка, теряя петлю. — Вот тля! — и раздраженно ткнула спицей в беглянку. — Это такой вид развлечения: танец с раздеванием, обычно с помощью шеста, на котором танцор болтается.

— Жуткая, должно быть, картина, — хмыкнул индеец, — хуже твоего вязания.

— Не видел — не говори! — отбросила проклятое рукоделие девушка. — Это посложнее всех твоих тренировок будет!

— Ну уж выдумала, — улыбаясь, Радунхагейду закинул ногу на ногу.

— Спорим? Станцуй, а потом уже говори! Ты вообще танцевать-то умеешь?! — Хизер ткнула мужа указательным пальцем в грудь, заставив охнуть.

— Смотря что, — уклончиво ответил ассасин. — В племени вроде даже некоторым нравилось, — и потер ладонью ткнутое место.

— Да хоть что. Вот попробуй, может, вечером тебе что и перепадет, — Хизер злорадно сощурилась. — Сокращу срок лишения, так сказать.

— Ох, да подумаешь, не предупредил, тоже мне трагедия, — отмахнулся Коннор. — Никуда бы я не делся.

— Ах, подумаешь?! Два дня ни слуху ни духу, я уж думала, что все, хана: похороны, вдовство, одиночный разбой и пиратство! — снова завелась ассасинка. — Язык бы не отсох сообщить, что с Фолкнером на ремонт "Аквилы" шлялся!

— Вечно напридумываешь, — морща нос, Коннор притянул жену к себе. — Женщины.

Мысль крепко запала в голову индейца. Не то чтобы он сомневался, что от жены ему "перепадет" — уговаривать даже не придется, — но вот просто намекнуть, что ему может быть что-то недоступно... Это было выше его сил, не убедить Хизер в обратном.

Она сказала танец, и вот тут пришлось призадуматься. Танец подразумевает музыку, да где ж ее взять? Не приглашать же церковный хор или ребят с корабля? Подобного поведения своего капитана они, скорее всего, не оценят. А выдать Хизер гитару... Нет. Безусловно, он любил ее пение и странные песни будущего, но стоило представить ее лицо при этом... Такого глумления даже ассасин не выдержит.

Задумавшись, он гладил задремавшую жену по волосам и смотрел на огонь, пляшущий в камине. На скуластом лице медленно появилась хитрая улыбка.

Проснувшись, женщина сонно заморгала, приходя в себя ото сна. Муж, запрокинув голову, тихо посапывал, изредка всхрапывая.

— Эй, пошли на боковую, — затормошила его Хизер, — что как дикари какие-то...

— А? Ах да, дикари... — Коннор сонно потер переносицу пальцами. — Стоп. Какое спать? А ну, пошли, — дернулся он, пытаясь слезть с дивана.

— Куда это на ночь глядя? — Хизер покрутила пальцем у виска. — Не проснулся еще, что ли?

— Я тебе стриптиз обещал, — индеец широко зевнул и с хрустом потянулся, — пойдем на берег: не хочу, чтобы кто-то это видел.

— Да я тоже как-то не в восторге. Мне надо спать ложиться, — нахмурилась жена.

— Ну уж нет! Хотела — получи! — Радунхагейду все же встал и за руку стянул супругу с дивана.

— Ох, чую, будет номер... — с подозрением протянула она в ответ. — Это хоть безопасно?

— А вот это далеко не факт, — фирменная улыбка в тридцать два зуба подтвердила самые худшие опасения Хизер.

Ворча, она накинула плащ ассасина и, поежившись, вышла следом за супругом. Тихо переговариваясь, они тенями скользили в ночной тиши в направлении быстрой реки, помнившей их первые совместные заплывы и ссоры, примирения и буйное веселье.

Быстро собрав хворост, Радунхагейду разжег огонь в обложенном камнями кострище. Это было их любимое место, где они всегда могли отдохнуть от трудного дня и просто побыть вдвоем.

— Держи, — Коннор отдал Хизер гитару. — Ну что, споешь?

— Что петь-то? — девушка пробежала пальцами по струнам. — Ты мне лучше скажи, на кой ты припер с собой весь арсенал? Будешь приманивать зверье шаманскими танцами и резать зверюшек сотнями? — она все еще хмурилась, недовольная ночной вылазкой.

— Отнюдь, — индеец улыбался, глядя на небо. Из-за туч пробивался слабый свет луны. — Может, что-то страшное? Ну, про штиль, например?

— О боги. Ты меня пугать решил или соблазнять?! — подавилась воздухом Хизер.

Ответа не последовало. Сердито морща нос, она за пару минут настроила инструмент и откашлялась.

Вот они, знакомые аккорды. Гитара была подарком на день рождения в этом году: Коннор знал, как сильно жена скучала по песням своего века, и очень обрадовался, узнав, что она знакома с этим вроде бы несложным инструментом. Вот тут-то индейцу пришлось выслушать многое: и припоминание аккордов, и ругань в моменты ошибок, и задорный мат по поводу забытых слов и мелодий. Но в скором времени Хизер откровенно плавилась от счастья под звуки своего инструмента.

Выйдя на падающий от костра свет, Коннор шутливо поклонился. Вот пальцы тронули струны, и полилась теперь уже знакомая ему мелодия, от которой вся команда дружно заходилась в экстазе.

Штиль, ветер молчит...

Вот тут Хизер едва сдержалась, чтобы не подавиться и не перестать петь: Коннор танцевать умел. Умел, мерзавец! Да так, что Цискаридзе, в слепой зависти, укусил бы себя за яйца.

А по идее, ничего сложного в танце не было: просто медленная отработка ударов и приемов, блоков и уклонений.

Упал белой чайкой на дно...

Радунхагейду мягко ушел из-под чьего-то удара, выводя вперед руку с зазубренным клинком.

Штиль, наш корабль забыт,

Один в мире, скованном сном...

Ассасин плавно повернулся и замер в позиции, предназначенной для блока снизу. С удивительной грацией, словно дикая рысь, Коннор превращал тренировку в танец.

Между всех времен, без имен и лиц,

Мы уже не ждем, что проснется бриз!

Серия ударов по невидимому противнику вышла на пик звука. Взметнувшись вверх, сабля рухнула на песок, выпущенная умелой рукой.

Штиль, сходим с ума,

Жара пахнет черной смолой!

Подхвачен томагавк — и стиль танца-боя молниеносно изменился: теперь он стал рваный, но в то же время удивительно пластичный, настолько, что захватило дух. Со свистом рассекая воздух, оружие рисовало серебряно-кровавые окружности вокруг бойца.

Смерть одного лишь нужна,

И мы, мы вернемся домой!

Серебряный — в свете костра — росчерк приблизился к девушке на предельно допустимую дистанцию.

Его плоть и кровь вновь насытят нас,

А за смерть ему, может, Бог воздаст!

Просвистев, томагавк вонзился в дерево.

Что нас ждет - море хранит молчанье,

Жажда жить сушит сердца до дна!

Одеяние ассасина легко слетело с плеч, служа отвлекающим врага плащом. В руке сверкнул скрытый клинок, продолжая бой своих предшественников.

Только жизнь здесь ничего не стоит,

Жизнь других, но не твоя!

Плащ упал на песок, уже не нужный в этом бою с тенью.

Нет, гром не грянул с небес,

Когда пили кровь, как зверье!

Резкий рывок — и пуговицы отлетели в стороны, и вот ассасин, уже в распахнутой рубахе, скользит над песком, словно охотясь на горного льва.

Но нестерпимым стал блеск

Креста, что мы Южным зовем!

Выпал нож из протянутых к небу пальцев.

И в последний миг поднялась волна,

И раздался крик — впереди земля!

Рубашка полетела в Хизер, но, слава богу, не долетела, иначе девушка бы сбилась: и без того было сложно не плюнуть на чертов инструмент и не изнасиловать артиста в ближайшем кустике.

Что нас ждет — море хранит молчанье,

Жажда жить сушит сердца до дна!

Только жизнь здесь ничего не стоит,

Жизнь других, но не твоя!

Кажется, в Конноре взыграла кровь индейских предков. За ножом последовал шенбяо, свистевший в воздухе, будто пули. Дротик, удерживаемый веревкой, скользил вокруг тела мужчины в опасной близости от смуглой кожи.

Что нас ждет — море хранит молчанье...

В многострадальное дерево вонзился дротик.

Жажда жить сушит сердца до дна!

Полетел в сторону сапог.

Только жизнь здесь ничего не стоит...

Туда же со свистом ушел второй.

Жизнь других, но не твоя!*

Печально тренькнула брошенная на землю гитара.

— Штаны мои! — Хизер сшибла мужа с ног, подбив под колени. Кубарем прокатившись по песку, Коннор сдался, прижатый женой к земле.

- Эй! Я еще не зако...

— Заткнись и делай ребенка.