PovШэньЦинцю

Дни снова тянутся бесконечно долго, повторяя самих себя. Единственное, что изменилось – он требует говорить с ним, поддерживать беседы. Благо пока не требует, чтобы разговор начинал я; сам проявляет инициативу. Мне не сложно бросить ему пару слов, но боюсь, что зверёныш не будет долго этим довольствоваться. Вторая вещь, которая появилась в моём "необычном" быту – я с опаской жду дня, когда этот ублюдок снова захочет испробовать на мне демонические знания по восстановлению тела.

И он наступает. Неожиданно, не предвещая своё наступление. Понимаю это лишь по тому, насколько реалистично ощущаю себя во сне и по его долготе, будто кто-то извне не даёт мне проснуться.

В этот раз я в своей хижине, в ней всё по-старому и до боли привычно. Снаружи доносятся звуки жизни, и стоит мне раздвинуть входные двери, как пред глазами предстают безликие ученики, неспеша идущие поодаль от моей хижины. Они не замечают меня, я не даю о себе знать. Шелест листвы бамбука всё равно что материнская колыбельная для моих ушей и уставшей души. Солнце мягко греет лицо, я готов покляться, что чувствую это слишком живо. В груди щемящее чувство, требующее остаться здесь подольше.

Ударяю себя по лицу, гоня прочь накатившееся чувство безопасности и спокойствия. Это всё иллюзия ублюдка. Этого места больше нет, оно стёрто с лица земли. Я не имею права забываться.

Пройдя в глубь хижины, устраиваюсь у постели на полу в позу для медитаций и делаю то же, что и в прошлый раз. Силой заставляю себя проснуться. Только в прошлый раз я делал это исходя из паники, теперь же делаю осознанно. Сев в позу лотоса, проигрываю в голове одну единственную команду "проснись".

У меня получается, пусть и не с первого раза. Только стоит мне открыть глаза, как сразу же начинаю жалеть об этом.

Ублюдку точно неизвестно такое средство, как обезболивающее. Либо он всё ещё продолжает свою месть, причиняя мне боль раз за разом. Иначе как ещё объяснить то, что он в который раз делает всё наживую?

Оторвав свой кудрявый волос, он вдевает его у игольное ушко. Его ладонь кровоточит, и в этот крови он обмакивает своеобразную нить. Лишь после этого он продолжает пришивать левую руку к моему телу: соединяя нерв с нервом, мышцу к мышце. Чувствую, как слажено работают кровяные паразиты, помогая своему хозяину. Дышать становится тяжелее с каждой секундой. Но дух выбивает вовсе не это. А человек, всё равно, что мой близнец, лежащий прямо на полу. Мёртвые глаза смотрят и на меня, и в пустоту одновременно. И у него нет левой руки. Уж не её ли пришивают мне? Едва сдерживаю крик, хрипя во всю глотку. Холодный пот прошибает всё тело.

— Хм? Учитель, вы снова вышли из сна? — Зверёныш замечает моё пробуждение, но от своего дела не отвлекается. — Разве он был вам не приятен? Я думал, вам понравится ваша хижина.

— Сукин сын! Тебе всё мало моих мучений? Когда же ты остановишься? — Выходит совсем измученно.

Замерев буквально на секунду, ублюдок всё же поворачивает голову в мою сторону. Пока одна рука продолжает придерживать не до конца пришитую конечность, второй он накрывает мои глаза. Темнота укутывает не только физически. Мучитель снова применяет свои демонические силы, насильно возвращая обратно. Кровавое сияние пробивается сквозь пальцы. — Думается этому ученику, что его учителю сейчас лучше не быть в сознании. Учитель, мой вам совет, насладитесь сном. Не вырывайтесь из него на этот раз, иначе будете в сознании всю оставшуюся процедуру. Как уже учитель мог понять, она не из приятных. Увы, по-другому никак. Надеюсь, этот учитель внемлет словам своего ученика.

Чем больше говорит ублюдок, тем меньше доходит до моего разума, уходящего обратно в сон. Я снова в своей хижине, в той же позе, что и был, словно и не уходил никуда. Наслаждаться сном? Да это ещё одна издёвка! Всё равно, что дразнить бродящую собаку мясом, но так ей и не отдать! Так и я знаю… Это не то место, которое я хотел защитить даже ценою своей жизнью… Это ложь. Обман. Здесь нет никого и ничего живого.

Насладиться сном всё равно не получится. Но и угроза оставить меня в сознании, если я попытаюсь выйти – работает. Боль до сих пор пульсацией отдаётся в руке, пусть и утихающей с каждой секундой всё сильнее. С удовольствием бы порушил тут окружение, но мне известно, что всякое разрушение напрямую отразится и на сохранности моего изначального духа. Позволять этому ублюдку пользоваться неосознанным мной? Уж лучше сразу сдохнуть. И что мне остаётся?

Ничем не лучше ребёнка, я укутываюсь в тонкое одеяло, и ухожу под кровать. У меня там всегда было чисто, потому и не удивлён, что и во сне так же. Пугает только то, что это известно и ему. Не желая более ни секунды думать об ублюдке, начинаю перечислять всех, кто умер по моей вине, кого не успел спасти, кого подвёл, даже не замечая, как дневной свет тускнеет. Я должен напоминать себе, что у меня нет права на их прощение.

— Учитель, вам там удобно? Неужели то немногое время, проведённое в камере, так сильно поменяло ваши привычки?

Резко открыв глаза, вижу, что и ублюдок лежит на полу перед кроватью, наблюдая за мной оттуда своими тёмными глазами. Когда я закрывал глаза, то, хоть и темнело, но было светло, теперь же всё вокруг не то покрылось пылью, не то так мерещится из-за темноты. А может это и вовсе пепел, оставленный после уничтожения пиков. В темноте непонятно. Из последнего, что могу предположить – это отражение моего внутреннего состояния, но откидываю этот вариант. В этой среде властвует дьявольское отродье Ло Бинхэ, никак не я.

— Не трогай меня! — Выкрикиваю прежде, чем его рука успевает вытянутся в мою сторону. На удивление, он замер. Глазами бегаю то к его лицу, то к его так и не убранной руке.

— Учитель, вам пора просыпаться. Этот ученик закончил с вашими конечностями. — Он всё же притянул свою руку обратно к себе. Не позволяю себе выдох облегчения.

— Кто это был? — Дни, приведённые с ним за разговорами, позволяют мне вот так фривольно говорить с ним, или я успел осмелеть за это короткое время, а может и вовсе всё дело в моём дерьмовом характере, не вышибаемом даже смертью.

— Вы про то тело? — Киваю на его вопрос, и получаю нежеланный ответ. — Оно ваше. И не ваше одновременно. Позвольте этому ученику пока оставить это в секрете. А сейчас нам следует всё проверить в реальности.

Чужая рука снова тянется ко мне, медленно, но верно, желая не то просто прикоснуться, не то вытащить из моего укрытия. Прежде, чем он достигает своей цели, спрашиваю, неожиданно даже для себя странный вопрос:

— Будет больно?

— Возможно. — Мой вопрос и его удивляет, но отвечает. — Впервые делаю нечто подобное. Учитель, неужели вам страшно? — Ничего не отвечаю. Он и так уже это понял. Стараюсь не смотреть ему в лицо. — Не нужно. Вы хорошо себя вели, потому я в добром расположении духа. Выбирайтесь. — Упорно продолжаю лежать на нагретом месте, не желая выходить. — Я так старался над этим местом, а вы даже не прошлись по местности. — Он всё же тянет наружу, ухватившись за мои одежды. Так же медленно, без резких движений. Его пальцы слегка трясутся. Видимо, он и правда устал, пока хозяйничал над моим телом.

— Там больше никого нет в живых… Без них и мне нет места… То, что ты делаешь – бесполезно. — Упираюсь, что есть силы, упёршись руками и ногами в ножки кровати.

— Вы правы, говоря, что там более никого нет. Потому нечего этому учителю думать о тех, кого уже не вернуть. Лучше подумайте об этом ученике! — Резким рывком ублюдок вытаскивает из-под кровати. Глаза всё же заалели, как и его метка. Так же резко он поднимается на ноги сам и поднимает меня.

— Чего же тогда сам не следуешь своему совету? Вон аж до чего довёл себя и меня, а мог бы давно резвиться со своими жёнами да детей воспитывать! Но нет. Вместо этого ты тратишь своё время на меня, живого мертвеца. — Язвлю в ответ, не отводя собственного взгляда, совершенно позабыв о нормах приличия.

— Этому ученику ещё много предстоит выяснить с этим живым учителем. — Слова звучат, всё равно что угроза. Я уже умер, а он делает акцент на том, что я всё же живой. Ну что за глупости?

— Разве? Я терпеть тебя не могу, ненавижу всею душой. И у тебя это взаимно по отношению ко мне. До сих пор издеваешься и терзаешь меня… Дай мне просто исчезнуть. — Впервые с момента с моего возвращения прошу его о подобном.

— Нет уж. Я столько усилий приложил к вашему возвращению, к восстановлению. Просто так этот учитель не покинет этого ученика. — В голосе слышу некую нотку одержимости. Не моргая, он не сводит с меня глаз.

Миг, и более нет ничего, что бы напоминало хижину. Вся иллюзия вихрем закружилась вокруг нас, превратив цельную картину в какофонию цветов и осколков. А после темнота.

Загрязнённая хижина сменилась на спальню. В нос забивается настойчивый запах крови. Тяжёлая рука ублюдка проверяет моё дыхание. Благодаря свету от огня свечей вижу едва затянувшуюся рану на его ладони. С ужасом понимаю, что лежу полностью голый, как и зверёныш. Тело к телу. Не прикрытые хоть чем-нибудь! Новые руки не слушаются, мне даже поднять их тяжело. Про боль говорить нечего. Она есть, и кровяные паразиты, как бы хорошо сейчас не работали над регенерацией, не справляются со своей задачей в полной мере.

— Наконец-то очнулся. Учитель, как вам руки? А ноги? Вы их чувствуете? — Не дожидаясь от меня ответа, он поочерёдно прощупывает мои новые конечности, вызывая этим незатейливым действием моментальную боль. Болит всё: от кончиков пальцев до соединительной линии. — Чувствуете?

— Чувствую. Больно. — Сдерживаю себя, не стону от боли.

— Должно пройти. Потерпите немного. — К моему удивлению, ублюдок больше не щупает и не проверяет. Лишь устраивается обратно поближе.

— Говоришь так, как будто у меня есть выбор.

— И то верно. — Он не спорит, я тоже не решаюсь продолжать эту тему.

Больше ничего не говорим друг другу. Так и остаёмся лежать нагишом. Зверёныш, схватив меня в подобие объятий, не убирает своих рук. Чувствую, как он вливает в меня свою энергию, направляет их на места соединения. Не противлюсь. Чем дольше он вот так удерживает, тем быстрее уходит чувство боли. В конец расслабившись от накатившейся неги, даже устраиваюсь головой поудобнее. Прикрыв глаза, выпускаю тяжёлый вздох-выдох. В сон не ухожу, скорее, просто дремлю. Зверёныш же, кажется, уснул. Мирное дыхание спокойно, греет мою кожу. Решаю не мешать ему этой ночью.

Мы оба устали.