PovШэньЦинцю

— Язык или конечности? — Звучит вопрос от ублюдка, как снег на голову летом в опаляющую жару.

Неизвестно сколько дней, а то и недель, всё было похоже на круговорот одного и того же дня: умывание, завтрак, прогулка, обед, отдых от него, ужин и сон. Но сегодня он пришёл без завтрака в руках и вместо пожеланий доброго утра, выдал это. Начинаю думать, что я просто ещё не проснулся до конца, потому и померещилось. Увы, поставив поднос на стол, ублюдок смотрит на меня, выжидая ответ. Если он всерьёз, то мне всё равно. Какая разница, что он вернёт мне сейчас, если в любой момент может снова лишить? Для меня – никакой.

— Учителю всё равно? Тогда выберет этот ученик. Как насчёт языка? Так вы сможете говорить с этим учеником напрямую. — Киваю головой на его слова, лишь бы отстал. Ублюдок всё же приучил меня к этому. — Вот и славно. Тогда не сочтите за грубость.

Так как я всё это время лежал на спине, ублюдок быстро устраивается надо мной. Присев на то, что осталось от ног, он удерживает моё тело собственными ногами, прижав моё туловище коленями. Прежде чем схватить меня за подбородок, зверёныш достаёт из своих верхних одежд тканевый свёрток с непонятным куском не то мяса, не то ещё чего. Не сразу признаю в этом человеческий язык. Непозволительно долго рассматриваю объект, размышляя о серьёзности намерений своего мучителя. Пользуясь моим замешательством, он быстро раскрывает мой рот и выдёргивает то, что у меня осталось от своего родного языка. Крик застревает внутри, а после так же резко выходит из горла. Это так же больно, как и его обрубание, если не сильнее. Не в силах сдержать чувства, кусаю пальцы ублюдка. Остатки языка успевают отлететь куда-то прочь, мне не видно. Да и не до этого. Всё тело бьётся в конвульсиях от боли. А этот ублюдок и не думает останавливаться, пробует протолкнуть новый язык на место предыдущего. Если бы я мог кричать слова, то молил бы о пощаде, ибо приращивать язык – это ещё больнее глаза.

Настолько невыносимо больно жжёт, что мельком обращаю внимание на то, какие у ублюдка обезумевшие глаза. Он в предвкушении. Он доволен тем, что творит сейчас со мной. Метка на его лбу загорается алым, пока он направляет смешанную ци в место скрепления языка и ротовой полости, она же и становиться последним, что успеваю запомнить перед потерей сознания.

***

Сон, слишком мирный и тихий. Такие давно не посещали меня. К моему удивлению, я в одеждах, какие носил будучи горным лордом пика Цинцзин. Верхние одеяния цвета цин, а под ним – белые. Лёгкий ветерок задевает листву бамбука, почти незаметно проходится и по одежде. Подставляю ему своё лицо, наслаждаясь теплым дуновением. Даже веером не скрываю лицо. Волосы с лентой куда-то уносятся, слегка щекоча лицо. Давно я не был столь умиротворённым. Отчего-то даже появляется ощущение, что все, кто был в это время на пике, всё ещё живы и вот-вот выйдут, потревожат мой покой. Радуюсь этой мысли, как самый настоящий дурак. Знаю ведь, что уже никого из них нет.

— Учитель! — Всё спокойствие, которое успел ощутить, как рукой сняло от этого детского выкрика. Ждал кого угодно, но не его.

Я слишком хорошо помню, кому принадлежит этот голос из прошлого. Мне не нужно смотреть вдаль тропы, чтобы убедиться в своей правоте. Пусть в этом сне тело цело, у меня совершенно нет желания с ним говорить. Сделав пару шагов назад, разворачиваюсь, чтобы уйти прочь, спрятаться среди бамбука, но снова натыкаюсь на юнца, который теперь стоит впритык, а не где-то на горизонте. Хоть на лице и играет добродушная улыбка, во мне она не вызывает ничего, кроме страха. Разворачиваюсь снова, повторяя попытку уйти прочь, в этот раз в сторону подножья горы, но детские ручки крепко цепляются за меня, почти обнимая. Спиной чувствую, как мальчишка утыкается лицом в одежду. Осторожно повернув лицо, натыкаюсь сначала на его макушку. Стоит мальчишке поднять голову, как я снова ужасаюсь. Больше нет той лживой улыбки. Только некое разочарование с презрением, будто я предал его.

— Разве у учителя есть кто-то ещё, к кому можно вот так ринуться бегством? — Голос более не детско-юношеский. Это его нынешний из реальности. Вопрос звучит холодно и ровно, тогда как в его потемневших глазах нет ни намёка на проблеск адекватности.

— Твоими стараниями – все мертвы. И я тоже был! — Хотел лишь мысленно возмутиться, но мой голос звучит так, как если бы я говорил, хотя рот закрыт. Для достоверности даже прикрываю губы рукой, и убеждаюсь в том, что они плотно сжаты.

— А теперь живы. И тоже благодаря моим стараниям. Жаль, что учитель так ни разу и не поблагодарил этого ученика. — Хоть лицо его снова скрыто в зелёных одеждах, страх никуда не ушёл.

— Ты не мой ученик. И учителем тебе давно не являюсь. — Пока пропускаю его речи об отсутствии благодарностей с моей стороны. Более не смотрю на него. Так не проще и не легче, и даже не чувствую себя увереннее. Это скорее инстинкт. Раз не вижу, значит и угрозы нет. Самообман в чистом виде.

— Учитель Шень, я ведь только вернул вам язык, а уже острите.

— Разве я просил тебя об этом? — Стараюсь, но у меня плохо получается контролировать дрожь.

— Тогда чего хочет учитель? — Чувствую, как небольшие руки разрастаются в руки взрослого. Тело юнца тоже вытягивается и в рост, и вширь до тех пор, пока зверёныш не принимает форму нынешнего тела.

— Покоя от тебя. — Тараторю, будто он может перебить меня. За все годы моих пыток, он оставил меня в покое лишь один раз, и этому поспособствовала моя кончина.

— Покоя хочешь… — Почти у уха слышу чужую насмешку. — Чтож, наслаждайся сном, учитель, ведь он будет недолгим.

Как неожиданно появился, так неожиданно и исчезает. На этот раз никуда не бегу. Ноги не держат, потому и падаю на трясущиеся коленки. Во сне не больно. Обняв себя руками, даже не замечаю, как и куда веер выпал с рук. Я должен проснуться, пока зверёныш не решил превратить этот сон в сущий кошмар, как делал это раньше.

Проснись.

Проснись!

ПРОСНИСЬ, МАТЬ ТВОЮ!!!

***

В себя прихожу совсем ненадолго несколько раз, прежде чем окончательно обрести ясность ума и окончательно открыть глаза. Благо зверёныш больше не влезал в мои сновидения и не портил их. Как я и просил, он дал мне побыть одному.

Поздно понимаю, что во рту есть что-то лишнее. Решив проверить, зубами тут же натыкаюсь на то, чего долго не было – на язык. Слегка даже прикусываю с непривычки, удостоверяюсь, что он действительно снова со мной. Как же мало мне потребовалось времени, чтобы позабыть, отвыкнуть от мягкого органа и привыкнуть к пустоте, к его отсутствию, будто всегда был без него. По ощущениям, новый язык вросся, как родной, хоть всё ещё и непривычно.

Шевелю им в разные стороны, прохожусь по ряду зубов и высовываю его наружу. Хоть и удостоверился в том, что новая часть работает хорошо, а всё равно не решаюсь произнести хоть что-то вслух. Про себя могу думать, что захочу, но что можно говорить вслух? Где гарантии того, что в следующий раз он не вернёт меня к жизни снова, когда вздумается? Если хочу умереть, то должен сначала покинуть его, уйти так далеко, чтобы не нашёл, не смог вернуть в этот ад обратно, и только после тихо умереть, никого не побеспокоив.

— Очнулись, учитель? — Занятый размышлениями, совершенно не заметил, что в комнате нахожусь не один. — Это хорошо. Ваше уставшее тело не выдержало нагрузки, вот вы и потеряли сознание. Предполагаю, что это из-за того, что ваше ядро плохо восстановилось после возвращения с того света. Как себя чувствуете, учитель? Понравился ли вам сон? — Нежно, всё так же лживо, чужая рука убирает волосы с моего лица. Храню молчание, ибо я не понимаю, какие мои слова будут безопасными, какие не вызовут подозрения. — Я жду от вас ответа.

А этому всё невтерпёж. Благо больше не торопит. Смотрю на него, а в голове судорожно подбираю подходящие слова. Послать его не могу, добрых слов от меня он не заслужил, стукнуть не смог бы, даже если бы руки были на месте.

— Не спрашивай так, как будто тебя это взаправду беспокоит, зверёныш. — Стараюсь произнести слова уверенно, но, увы, годы мучений и потерь дают о себе знать.

— Учитель так говорит лишь потому, что его конечности ещё не возвращены. Но не волнуйтесь. Как только я посчитаю, что ваше тело достаточно восстановилось – мы продолжим. А сейчас, — развернувшись ко мне спиной, ублюдок быстро поворачивается обратно, держа в руках поднос с едой, — этот ученик должен покормить учителя. Вы почти двое суток ничего не ели.

Посмотрев за его спину, никого не вижу. Только прикроватная тумба. Неужели еда всё это время стояла там? Как я мог не почувствовать её аромата? Только если, это не что-то пресное.

— Язык болит. Пока не буду. — Вру про боль. Язык на удивление хорошо прижился. Так как лгу ему, совесть не беспокоит.

— Болит? Мне казалось, что я сделал всё правильно.

— Ты всегда плохо осваивал материал. В этом не изменился. — Укор делаю без порицания в голосе. Мне нужно прощупать границы дозволенного.

— Учитель тоже не изменился. Всё так же видит во мне одни недостатки и ничего хорошего. Но, хоть вы и упрямитесь, а поесть всё же должны. Этот ученик лично приготовил куриный бульон специально для вас. Для сегодняшней вашей трапезы зарезал чёрного петуха. В народе говорят, что он куда полезнее обычного.

— Только зазря птицу умертвил.

После моих слов зверёныш выглядит удивлённым, а после начинает смеяться на всю спальню, словно умалишённый. Прикрыв свой рот рукой, он впивается в меня взглядом. Не выдержав, опускаю голову вниз. Этот ублюдок явно задумал нечто такое, что мне выйдет боком.

— Кажется, я понял, чего добивается учитель. Можешь не стараться. А если так сильно хочется, то я уже сейчас могу продемонстрировать, что новый язык годен не только на колкости. — Даже думать боюсь о том, что он там запланировал. Даже не осознаю, что начинаю отрицательно мотать головой. — Тогда ешь то, что даю.

Не получив моего ответа, мучитель уже проталкивает ложку к моим губам, пачкая их бульоном. Грубо приподняв за подбородок, зверёныш резко раскрывает мой рот, нажав пальцами на челюсть. Так же резко он закрывает, оставляя содержимое супа внутри.

— Жуй и глотай, пока я не начал кормить тебя из собственного рта. — Звучит, как приказ, за неисполнение которого четвертуют или снесут голову с плеч. Ещё и кровяные паразиты начали свой бег, благо, пока без причинения боли, просто дают о себе знать. Ничего не остаётся, кроме как послушаться его. Жую, глотаю, и совершенно не чувствую вкуса еды. — Временами учитель и впрямь напоминает ребёнка. Капризный и упёртый.

Не спорю, продолжаю жевать проклятый суп. Раз уж решил выжить любой ценой, дабы умереть подальше от него, то должен постараться. Даже если станет от самого себя противно. Даже есть будет тошно и невыносимо. Даже если это будет за пределами моих ценностей и возможностей.

Нужно просто потерпеть.