PovЛоБингэ

До того, как попасть в тот мир, где есть добрый учитель, я страдал галлюцинациями о том, что мой жив в моём мире: надменно смотрит на меня, будто это он тут властелин Трёх миров, а не я; горделивая походка и ровная спина, будто я и не истязал его вовсе; а главное – ни единого намёка на страх предо мной. Казалось, протяни руку и я схвачу его, свободно дышащего полной грудью. Но нет. Иллюзия самообмана рассеивалась, стоило коснуться её. Мне только и оставались его насмешки на мои успехи, эхом гудящие в голове да бурчать раз за разом слово «прочь».

Этот старый упрямец не давал мне покоя даже во снах. Бамбуковая роща, неизменно зелёная, встречала меня таковой лишь в начале сна, под конец превращаясь в пепелище. В центре всего этого всегда я и Шень Цинцю. Только если я никак не изменяюсь, находясь всё в той же своей нынешней форме, то учителя разносит ветром, отрывая от него куски тела в виде того же пепла. И сколько бы я не рвался к нему, сколько бы раз не пытался собрать всё воедино, итог один. Я просыпаюсь с последним куском пепла от него, когда в одиночестве, когда в окружении жён, но всегда с тяжёлым сердцем и чувством, что у нас с учителем всё должно было быть иначе. Лишь однажды сон с ним был иным и то, я умудрился снова рвать его на части, как будто потеря конечностей ослабит его и заставит остаться подле меня, нуждаться во мне. Именно этот сон заставил меня одуматься, посмотреть со стороны на все свои действия к учителю. Мысль, к которой я пришёл, отнюдь не обрадовала меня.

Я всегда подсознательно хотел, чтобы он был на моей стороне. Всем сердцем желаю сделать его своим и по сей день, даже против его воли и наперекор смерти.

И для этого я сделал достаточно, как мне казалось: все мои первые жёны – это девушки, на которых упал хотя бы мимолётный взгляд учителя, как на представительниц прекрасного пола, чтобы у него не было из кого выбирать себе возможную спутницу жизни; уничтожил все двенадцать пиков, дабы ему некуда было возвращаться; убил их лордов, чтобы не к кому было обратиться за помощью, и преследую последователей школ, дабы они не создали новые. Юэ Цинъюаня убил с особой жестокостью, дабы доказать своё превосходство, чтобы учитель наконец-то заметил меня. Но в душе Цинцю по-прежнему не было мне места. Только раньше он хотя бы реагировал на меня, пусть и немного, как на нашкодившего пса с подворотни; взгляд, полный ненависти и презрения, был мне ответом на любой мой поступок. Только в последние свои дни он был будто отрешён от этого мира: смотрел в никуда, что-то не то напевал себе под нос, не то звал кого-то, да так тихо, что не услышишь толком, пока не прислушаешься, прижимая к себе послушное тело. Хоть у него и не было языка, но я уверен, он звал своего товарища, будь он проклят.

Я окончательно сломал разум учителя, но так и не добился желаемого. Что бы я не вытворял после, Шень Цинцю было абсолютно безразлично. Даже к потере своих конечностей он отнёсся хладнокровно. Лишь убийство мастера Юэ его сломало. Только я хотел не такой реакции. Я хотел, чтобы он наконец-то посмотрел на меня без презрения, признал меня! Наконец посчитал равным себе! Достойным учеником!

Увы, понял это слишком поздно, когда уже не к кому обращать свои чувства.

Шутка судьбы надо мной или же случайность, но искомое я получил отнюдь не в своём мире. Стоило мне туда попасть, то первое, что меня удивило (не считая появления своего двойника) – это нежность другого учителя ко мне, трепетная забота и искреннее беспокойство. Как будто я и впрямь некто дорогой ему, а не просто случайный ученик из множества других, не его мучитель.

В его руках я нашёл искомое.

Конечно, дальнейшее знакомство с тем миром немало-немного потрясло моё мировоззрение. Но мне это было нужно. Я окончательно понял, какого учителя требовала моя душа, что было в моём подсознании. Хоть и воротит от того, что я увидел, но… я испытал больше зависти к другому себе, нежели чем презрение. И за какие такие достижения он получил такого хорошего и заботливого учителя? Почему он, а не я? Я был тем, кто объединил Три мира! Кто покорил небожителей и сделал каждого демона своим верным псом. А что сделал он? Ничего из этого.

Естественно "другой" Шэнь не ушёл со мной. Он излишне верен "другому" мне. Это служит ещё одной причиной моей зависти.

И раз этого не забрать, то остаётся только одно – сделать своего таким же.

Абсолютная власть балует. Получив всё в свои руки, легко возжелать ещё большего. В моём мире некому меня остановить, а потому я забираю всё, на что упадёт мой интерес. И раз я решил вернуть человека к жизни, то так тому и быть.

Священный мавзолей сразу отпадал, как вариант, ведь для его использования требовалось целое тело, или хотя бы без трупных признаков. Учитывая, в каком состоянии было тело моего учителя в последний раз, сегодня оно должно выглядеть в разы хуже. Если от него вообще хоть что-то осталось. Тело из цветка росы луны и солнца – один из подходящих вариантов, но с большой оговоркой – человек должен быть живым, должен вложить свой биологический материал и свою духовную энергию, хотя бы на первых порах. Этот вариант был отложен до лучших времён.

Спустя долгих три года искомый вариант нашёлся моими подчинёнными. Трактат о том, как вернуть человеческому телу, совместно с его же полным восстановлением, жизнь нашёлся на одной из полок мавзолея. На перевод с древнего демонического ушёл ещё год. На подготовку – пару дней. И вот, наконец-то, труды дают свои плоды.

Вытаскивая тело Шэнь Цинцю из мешка с землёй, я снова вижу прекрасное лицо учителя, а не голый череп. Он расслаблен, будто крепко уснул. Только слабое дыхание и говорит о том, что он снова жив. Жаль, что восстановился он ровно так же, каким умер: без конечностей, без языка и одного глаза. Судя по бледноте кожи, крови в его венах так же немного. Всё это необходимо исправить.

— Теперь всё будет иначе, учитель. Теперь ваше клетка будет в разы комфортнее. Надеюсь, она вам понравится больше предыдущей.

Омовение тела от земляной грязи никому не доверяю, предпочитая сделать всё самостоятельно. Боюсь, некоторые мои жёны питают неприязнь к этому человеку, и, учитывая размах моих действий, не удивлюсь, если найду подосланного слугу. Не хотелось бы, чтобы мои труды пошли насмарку. Не для этого я так долго искал путь к его возвращению.

Тщательно вымываю каждый волосинок, каждый участок его тела. Не смотря на то, что он провёл столько лет в заточении, подвергаясь всевозможным пыткам, а после пребывал в мире мёртвых, он по-прежнему красив, когда лицо не обуревает маска гнева или презрения. Таким он мне нравился в юные годы, ученические. Воспоминаниям предаюсь недолго, стоит только вспомнить свой первый день на пике. Кипяток от чая и горечь разочарования никогда не забудутся.

— Может, не возвращать вам язык? Так приятно не слышать от вас колкости. — Бормочу себе под нос, прекрасно понимая, что вернуть придётся.

Теперь, когда дело остаётся за малым, лишь вопрос времени когда мы вместе сможем посадить цветок росы луны и солнца. Возможно, сделаю это даже раньше, чем он очнётся.

***

Спать с ним рядом – прекрасно. Пусть от него и не пахнет тушью и бамбуком, как ранее, запах масел и мыла тоже приятны. Из нас двоих я просыпаюсь первым. Сон учителя неспокоен, его брови нахмурены. Стараюсь не тревожить его беспокойный сон: аккуратно выпутываю его тело из своей хватки, тихо встаю с постели, не забыв укрыть учителя одеялом; и так же незаметно стараюсь уйти из спальни. Внутри меня всё трепещет от того, что учитель снова рядом со мной.

— Надо бы заняться завтраком. — Радостно бурчу себе под нос, направляясь к кухне.

О сохранности учителя не беспокоюсь. Во-первых, мои кровяные паразиты дадут знать, что с его телом что-то не так в случае получения травмы, даже самой незначительной. Во-вторых, будет неплохо демонстративно наказать кого-нибудь, будь то слуги или жёны, дабы пресечь на корню все последующие попытки нападения. В-третьих, здесь совсем недалеко отстроена небольшая кухня, на которой появляюсь только я и те из слуг, кто пополняет запасы продуктов. В случае чего поймать наглеца будет проще простого.

Так как язык ещё не вернул, приготовил учителю рисовую кашу с овощами и мелко порезанным говяжьим мясом. Так ему будет проще жевать и глотать, а желудку переваривать. Чай, обязательно с добавлением имбиря, не слишком горячий, но и не холодный. Как и в юные годы, я стараюсь ради учителя. С таким набором и возвращаюсь в спальню учителя.

К моему удивлению, он уже не спит. Непривычно видеть его глаза разными в цвете, но мой неожиданно хорошо прижился, пусть и не без помощи кровяных паразитов. Лицо повёрнуто к приоткрытому окну. Такое чувство, что он не замечает моего появления, настолько он занят наблюдением за щебечущими птицами на ветках деревьев в саду. Либо мастерски делает вид.

— Доброе утро, учитель. Хорошо спалось? — В ответ уже привычная тишина, которая встречала меня в подземной темнице. Неужели ему что-то не нравится здесь? Может, постель недостаточно мягкая? Или не верит в происходящее? — Хотя бы кивните для приличия. А то создаётся впечатление, что сам с собой говорю.

Поставив поднос с едой на стол, подхожу к постели. Глаза учителя продолжают смотреть в окно, лицо спокойное, я бы даже назвал его умиротворённым. Увы, такой он лишь до тех пор, пока не понимает, что перед ним – я. Глаза, наполненные страхом, мигом распахиваются шире, губы прикусываются, хорошо что не до крови. Будь его воля, и конечности, то уже отполз бы от меня подальше. Не скажу, что такое поведение меня не обижает. Почему только я один продолжаю стараться? Но вместо претензий я надеваю миролюбивую маску, с улыбкой до ушей:

— Завтрак готов. Этот ученик поможет вам умыться и поесть. — Учитель пугается моих протянутых рук, поэтому я всё равно что насильно поднимаю его с постели, чтобы помочь с утренней рутиной.

Воду для умывания приготовил ещё ночью. Отнеся учителя в соседнюю комнату, служащей ванной, тут же усаживаю учителя на небольшой табурет. Благо он не сопротивляется хотя бы сейчас. Послушно сидит, когда умываю его лицо, когда расчёсываю его волосы и собираю их в причёску, похожую на ту, что он носил в годы своего преподавания. Единственное, что не так в его причёске сейчас – отсутствие шпилек. Вместо них использую шёлковые ленты и тоненькие верёвочки, чтобы лучше держалось. Из одежды выбираю только нижние белые одеяния и один верхний халат из чёрной ткани. Самая простая одежда, без изысков, без вышивки или же украшений. Предпочитаю пока оградить Шэнь Цинцю от возможной угрозы, в том числе и в таких пустяках. Да и вот так сразу осыпать его дарами будет подозрительно с моей стороны. Правда, я не учёл того, как нелепо будут выглядеть рукава с низом одеяния, пока он не с целым телом. Но и что-то делать с этим не собираюсь.

Обратно в спальню возвращаемся так же тихо и, благо, спокойно. Одно только расстраивает – Шэнь Цинцю смотрит куда угодно, но не на меня. Его взгляд то и дело блуждает то тут, то там.

К сожалению, кормление проходит куда хуже. Почерпнув кашу, подношу к его закрытому рту. Учитель с недоумением смотрит на меня, чуть отворачивая голову.

— Хотите начать с чая? — Увы, на это мне тоже никак не отвечают. — Быть может, учитель думает, что еда отравлена? Тогда этот ученик съест первую ложку.

Так как учитель так и не смотрит на меня, приходиться силой заставлять это делать. Крепко удерживая за челюсть, демонстративно ем еду и так же напоказ, проглотив еду, показываю пустой рот. Увы, мнение учителя не изменилось. Он будто сомневается в том, что я могу кормить его достойной едой.

— Учитель, я не травил вашу еду. Кушайте спокойно. — Делаю вторую попытку покормить учителя, но его зубы по-прежнему крепко сжаты.

Хорошо. Он сам решил выбрать путь сопротивления. Посильнее сжав чужую челюсть так, чтобы она наконец раскрылась, я быстро кладу еду в свой рот и передаю её. Жалею, что у учителя нет языка. Так я бы мог насладиться его мягкостью. Только и остаётся, что проталкивать еду в глотку своим языком, довольствуясь малым. Такой способ кормления я бы назвал птичьим. Закончив, с большой неохотой отрываюсь от губ учителя. Шэнь Цинцю тут же отворачивается, слегка кашляя. Слежу за тем, чтобы он не срыгнул еду.

— На каждый ваш отказ от еды я буду реагировать именно так.

К сожалению, или к радости, но на учителя действуют эти слова. Один резкий рывок, и у меня получается вернуть его голову на место, раскрыв при этом чужую челюсть. Учитель смотрит с презрением, но уже не сопротивляется. Не самым мягким способом вкладываю еду в его рот, тут же закрывая. Рукой продолжаю удерживать, дабы не выплюнул и, пока еда не окажется проглоченной, не уменьшаю хватку.

— Сразу бы так.

Четвёртая ложка, как и все последующие, пошли куда проще. Лишь когда в тарелке осталось совсем немного, учитель снова отворачивается. Видимо, наелся. Утерев остатки еды с его губ, задумался, чем же таким можно заняться с учителем, чтобы день пролетел незаметно. Невольно вспоминаю с каким интересом он смотрел в окно.

— Учитель, хотели бы вы прогуляться во дворе? — На мой вопрос учитель слегка кивает головой. — Отлично.

Не заботясь о посуде, сразу же несу учителя во двор. Птицы вовсю поют свои утренние песни. Усевшись с ним на скамью, продолжаю держать учителя на своих коленях. По весу он напоминает ребёнка, так что мне не тяжело. Цинцю же всё с тем же вниманием рассматривать окружение, словно видит впервые и никогда больше не увидит. Особое внимание он уделяет птицам, сидящим на ветках.

Пусть учитель пока не говорит, но мне очень нравится факт того, что он не плюётся словестным ядом в мой адрес. Настолько силько наслаждаюсь этим, что готов снова лишить учителя языка, если тот будет продолжать острить в мой адрес. Некое подобие перемирия умиротворяет. Прижав тело Шэнь Цинцю к себе плотнее, наслаждаюсь нашим времяпровождением в уединении от всех остальных. Как же мало мне нужно, чтобы на душе становилось спокойнее.

Будет просто замечательно, если именно такие моменты станут привычными в нашей дальнейшей совместной жизни.