Утреннее ласковое солнце застало уставших любовников спящими. Люмин открыла глаза и улыбнулась, увидев, как умиротворенно спал рядом Аякс. Грусть мелькнула на её полусонном лице, когда она натягивала платье, перепачканное его багряной запёкшейся кровью. Она не стала будить его от сладкого сна, от которого улыбка играла на его губах, а в золотых лучах плясали рыжие густые ресницы. Он показался ей таким красивым, что, залюбовавшись, она споткнулась о выбившуюся дощечку и чуть не растянулась на деревянном полу. Аякс не проснулся от шума, лишь поморщился, засопел и повернулся на бок.

Люмин накрыла своего случайного (такого неправильного, но, как оказалось, такого желанного) любовника его серым пиджаком и тихонько выскользнула на улицу, прикрыв за собой дверь. Она боялась остаться с ним, боялась взглянуть в его глаза при свете дня. Не успела решить, как ко всему этому относится. Не знала, чего хотела, но и опасалась узнать ответ от него. Не хотелось думать, что для Аякса эта ночь и она сама была лишь одной из многих. Почему-то эта мысль глухо отозвалась где-то в коленках, заставив Люмин ускорить шаг. Но также её тяготила и мысль о том, что он может захотеть чего-то большего (ах, каким взглядом он смотрел на неё вчера!), захотеть привязать её к себе, на что она была не готова. По крайней мере, пока не отыскала брата. Люмин шла к своей цели и не могла позволить себе утонуть во внезапном счастье (а признаться себе в том, что она испытала именно счастье, проснувшись на плече у Аякса, было неловко, но необходимо), будь оно долгим или краткосрочным. Поэтому она сбежала.

Люмин вернулась на постоялый двор «Ваншу», где Паймон ждала её, как и договаривались. Был уже полдень, и прежде, чем отчитывать Путешественницу за долгое отсутствие и неподобающий вид (это что, кровь?!), её маленькая летающая спутница-обжорка села набивать живот заказанным обедом из трёх блюд. Люмин была обессилена и страшно голодна, и потому не стала препираться, а просто села рядом за стол. Она рассказала Паймон ровно столько, сколько той нужно было знать из произошедшего вчера, и отправилась в душ и прачечную.

Как же хотелось после всех этих событий привести в порядок голову и тело. Но стоя под тёплыми, обволакивающими струями воды, Люмин то и дело ощущала на коже волнующие прикосновения требовательных рук, возвращалась в прошлую ночь, когда его пальцы… О, что делали его эти чёртовы пальцы!

Собраться с мыслями оказалось не так-то просто. Забыть про Аякса пока ещё казалось безнадёжной затеей. Путешественница решила заняться текущими поручениями, чтобы «выбить из головы эту дурь».

— С этим я тоже как-нибудь разберусь, — твёрдо сказала себе Люмин. Прошлой ночью, отдаваясь эйфории случайного секса, она не думала, насколько важным он окажется для неё на утро.

Паймон летала из стороны в сторону по большому открытому балкону, больше похожему на смотровую площадку, с которой открывался изумительный вид на Ли Юэ. За стойкой регистрации, как и всегда, стояла Верр Голдет, деловитая, но приветливая молодая женщина, и заполняла какие-то бесчисленные бумаги. Увидев Путешественницу, хозяйка постоялого двора улыбнулась, справилась о её здоровье и протянула небольшую записку. Отойдя в сторонку, стараясь, чтобы Паймон не заметила её раньше времени, Люмин развернула листок и прочла написанные быстрым почерком слова:

«Спасибо тебе за всё, дорогая. Буду чрезвычайно благодарен, если ты уделишь мне ещё немного своего времени. Завтра после заката в деревне Миньюнь.»

Спрятав записку поглубже в рукав своей длинной перчатки, Люмин вышла на веранду, снедаемая вопросами.

Паймон была вне себя от переживаний и согласилась отложить поиски Чжун Ли, чтобы сперва навестить бабулю Жо Синь и расспросить её о злосчастном артефакте.

Всю дорогу до деревни Цинцэ Люмин напевала — всё, что только могла вспомнить. Паймон даже поинтересовалась, по какому поводу её подруга в таком приподнятом настроении. А подруга, на самом деле, была вся, как на иголках, и пела, только чтобы отвлечься от вороха жужжащих в голове мыслей.

«Может, не стоило оставлять его? Что он скажет? Какая же я дура… А, может, он просто отшутится и всё станет, как прежде. Разве теперь может быть, как прежде?..»

Тем не менее, мурлыканье себе под нос возымело свой эффект. Люмин встрепенулась, подняла голову и энергично зашагала вперёд, так, что Паймон еле-еле успевала за ней лететь.

***

Бабуля Жо Синь, по обыкновению, бродила из стороны в сторону по открытой веранде своего дома, раздумывая о вчерашнем нападении. Разве могло быть что-то важнее благополучия её любимой деревушки? Люди жили в спокойствии, и ничто не должно было его нарушать. Они нуждались в защите — старики, чьи дети давно разъехались по свету в поисках лучшей, яркой, насыщенной жизни. Старейшина, обязанная их оберегать, подвергала их риску с того самого дня тридцать лет назад, когда, проснувшись утром от странного, весьма реалистичного сна, обнаружила небольшой бархатный свёрток с предметом, напоминавшим золочённые часы.

До сих пор бабуля Жо Синь помнила тот сон, хотя и старалась не вспоминать о нём. Ей снился жаркий летний вечер. Молодая и прекрасная актриса, она блистала на сцене, купалась в овациях и цветах. Когда представление закончилось, ей захотелось поправить макияж, чтобы и дальше ослеплять своей красотой посетителей. Пробираясь по коридорам чайного дома, девушка заметила, как кто-то маленький пролетел недалеко от неё в темноте и скрылся за углом. Любопытствуя, что же это было за летающее существо и не показалось ли ей, госпожа Жо Синь последовала за ним. Существо словно завлекало её куда-то, зависало в воздухе и снова исчезало, стоило к нему немного приблизиться. Сгорая от нетерпения, девушка выбежала на улицу, и в темноте ночи побежала за теперь уже никуда не прячущимся хитрецом. Когда она, наконец, смогла догнать своего проводника, то увидела, что это вовсе не существо, а миловидная миниатюрная девочка, парящая над землёй, словно по волшебству. Она была похожа на фею, хотя не имела ни крыльев, ни эфемерного свечения. Девчушка посмеялась и подмигнула своей избраннице, а потом вложила ей в руки что-то, завёрнутое в бархатистую ткань и перевязанное лентами. Госпожу Жо Синь окутало облако густого тумана, а тонкий детский голосок, который, казалось, исходил ниоткуда и отовсюду одновременно, стал громко напевать, постепенно переходя на весьма пугающий тон:

«Ты беги, беги, беги,

И вещицу сохрани.

Ты о ней не вспоминай,

А поглубже закопай!

Ты беги, беги, беги,

Всех вокруг ты прогони.

Часики тик-так, тик-так!

Кто вернётся к нам во снах?

Будет монстр их искать

И заглянет под кровать!

Ты себя побереги

И беги, беги, беги!..»

Женщина соскочила с софы, на которую прилегла отдохнуть, в холодном поту, к ощущению испуга от безобидной детской песенки добавилось удивление и подлинный ужас, когда она обнаружила в своей ледяной руке уже знакомый свёрток, каким-то волшебным образом возникший из ниоткуда. Потянув за ленты, она откинула мягкую ткань и увидела небольшой предмет, напоминающий старинные золотые карманные часы, испещрённые рунами и испускающие неестественное свечение. Воровато оглядевшись по сторонам (будто в её спальне за ней могли подглядывать), девушка наспех замотала артефакт обратно в ткань, вернула на место ленты и, сломя голову, понеслась к водопадам. Она нашла укромное, тихое местечко, убедилась, что вокруг не было ни души, и закопала свою странную находку так глубоко, как только смогла. Позже она вернулась на это место, чтобы убедиться в сохранности сокровища, лишь однажды, когда, спустя пару месяцев после случившегося, снова увидела во сне ту странную фею, которая одобрительно улыбнулась ей и невинно подмигнула, растворяясь в воздухе.

Беды обходили деревню на горе Цинцэ стороной, и счастье, что до сих пор за артефактом никто так и не пришёл. Теперь же, когда его местоположение стало каким-то образом известно Ордену Бездны, оставлять его в деревне было, конечно же, безрассудно. Только кому же довериться? Кому передать это опасное сокровище?

Искательницы приключений со словами: «Мы разберёмся!» возникли перед пожилой женщиной как раз в тот момент, когда она уже намеревалась выбросить вещицу в реку и надеяться, что судьба распорядится ею во благо. А судьба уже успела распорядиться иначе. Бабуля Жо Синь не раздумывая отдала Люмин бархатный свёрток и не пожелала знать, в чьи руки теперь он попадёт. Так было безопаснее. Ей предстояло восстановить несколько домов и успокоить перепуганных жителей — и мирная жизнь обещала снова войти в привычное русло.

***

Перебирая пальцами потрёпанный листок бумаги, Путешественница переминалась с ноги на ногу и не решалась продолжить свой путь. Она уже почти добралась до заброшенных шахт, что располагались к востоку от деревни Миньюнь, и теперь остановилась в растерянности, не зная, нужно ли ей вообще идти дальше. Неизвестность свербела в нервно напряжённых мышцах, а память с каждой новой минутой подкидывала всё больше ярких, неугасающих, живых картинок, заставлявших щёки пламенеть, несмотря на сумеречную прохладу.

Люмин не задумываясь вступила бы в жестокую схватку с драконом (что, собственно, уже делала) или с целым отрядом Фатуи (что было для неё привычным делом), но простой разговор с мужчиной сейчас пугал её до оцепенения. Она разворачивала и сминала записку, перечитывала её уже в тысячный раз, стараясь найти хоть какой-то намёк на скрытые смыслы, которые Чайлд вложил в неё (ведь они же правда были?), пытаясь понять, чего ждать и к чему быть готовой — но ничего не получалось. Внутри всё трепетало, и Люмин убеждала себя, что эта дрожь в теле, на самом деле — от пронизывающего ветра, а не от всплывающих воспоминаний о глазах, глядящих со смесью трепета и неистового желания, об обжигающих прикосновениях и о снова и снова проникающем в неё… Ох, как же всё это некстати! Такой робкой она себя ещё не чувствовала никогда. Разозлившись на себя за эту пугливую девчонку, вдруг появившуюся из ниоткуда, Люмин втянула носом холодный воздух и зашагала вперёд.

Поначалу она его не узнала. Зайдя в давно оставленную людьми деревню, девушка заметила высокую фигуру, закутанную в длинный черный плащ, сидевшую спиной к ней на разбитых ступенях одной из небольших деревянных хижин. Она уже хотела скрыться в темноте и незаметно подкрасться к неизвестному с другой стороны, когда он развернулся, и из-под тени накинутого капюшона вынырнула огненно-рыжая голова, увенчанная алой смеющейся маской.

Снова почувствовав надвигающееся оцепенение, Люмин открыла рот, чтобы что-нибудь сказать, но так и не нашла нужных слов. Она хлопала ресницами и не знала, что делать, потому что Чайлд медленно поднялся со своего места и шагнул навстречу к ней.

— Ты сбежала.

Синие глаза сверкнули в темноте, а голос был наполнен металлическими нотками — это заставило девушку залиться краской — снова — и потупить взгляд.

— Ты сбежала, Люмин, — повторил голос из темноты, отчеканивая каждое слово и неумолимо приближаясь к ней.

— Аякс, я…

— Зачем, Люмин? Зачем ты сбежала от меня? — Он прошептал это, склонившись к её шее, так проникновенно и нежно, от резкого звона в голосе не было и следа. Аякс снова заставил её почувствовать своё дыхание на коже и запах, от которого кружилась голова, почувствовать искушение и сумасшедшее желание протянуть руки и касаться, касаться, касаться…

Люмин робко взглянула на него из-под опущенных ресниц и, неожиданно для себя, увидела на его губах улыбку, светлую и приветливую. Идя сюда, она представляла, что Аякс будет зол или равнодушен, или станет отшучиваться, но она и предположить не могла, что этот отчаянный гордец после подобной выходки встретит её так… тепло? Ледяная глыба, что лежала у неё на душе, тут же начала таять и рушиться, и Люмин бросилась ему на шею, скрывая в объятиях своё счастливое лицо.

— Прости, — тихо попросила она, укладывая голову ему на плечо. — Прости меня.

Аякс сплёл свои пальцы с её и ладонью второй руки дотронулся до её пылающей щеки.

— Люмин, ты должна меня выслушать.

Он умолк, едва начав. Смотреть в распахнутые, сверкающие в темноте глаза и говорить то, что он собирался сказать, было труднее, чем вести дипломатические переговоры. Ему потребовалось собрать всю свою волю в кулак, чтобы заставить язык слушаться, а голос — не дрожать:

— Я собираюсь сказать что-то очень важное. Знай, что я готовился и подбирал слова, но сейчас они бессовестно покинули меня, и я волнуюсь, словно Тевкр перед Одноглазиком.

Девушка нервно хихикнула в ответ на откровение, и Аякс продолжил:

— Никогда раньше я не испытывал ничего подобного, ты открыла во мне какую-то потайную дверь. Ты знаешь, я люблю свою семью, но это единственная любовь, на которую было способно моё чёрствое сердце. Я и друзьями-то считал лишь тех, с кем мог сразиться, а других у меня не завелось. Помнишь, как мы впервые встретились? Там, в Золотой Палате, ты поразила меня. Сосредоточенность, мощь элементов в твоих руках, ловкость, скорость — ты, определенно, затмила всех моих прошлых противников. С того дня я больше не мог не вспоминать об искательнице приключений, такой хрупкой и нежной с виду и такой сильной внутри. Каждый раз, когда твой образ всплывал в моем сознании, я всё сильнее хотел встретиться снова. И вчера, увидев тебя, я почувствовал необходимость продлить нашу встречу, потому что хотел — мне просто нужно было разобраться в этих чувствах, что ты во мне вызываешь. Этой ночью, прикасаясь к моему телу, ты разбудила что-то, чего, как я думал, не существовало вовсе. И теперь мне хочется предложить тебе… — Он выдохнул и закрыл глаза, прежде чем продолжить. — То, что случилось с нами, значит для меня так много… Так неожиданно много! Люмин, я хочу, чтобы это не осталось простым воспоминанием для нас обоих. Тебе больше не нужно убегать. Если ты позовёшь, я приду. Я всегда буду ждать нашей следующей встречи. И тебе не нужно бояться, что я стану удерживать тебя рядом, хотя теперь больше всего на свете мне бы хотелось каждую ночь наблюдать, как волнение играет на этих длинных ресницах, и просыпаясь утром, видеть тебя. Но… и, может быть, я безумец, — но если ты сама захочешь остаться со мной хотя бы ненадолго, то я буду бесконечно счастлив.

Волшебство. Сверкающее, обволакивающее волшебство разливалось по телу с каждым произнесённым словом, с каждым лёгким прикосновением рук, с невесомым дыханием на замерзающей в ветреной ночи коже. Аякс и Люмин тонули в глазах друг друга, боясь пошевелиться, боясь спугнуть это искреннее, светлое мгновение. Сердца колотились, вырываясь навстречу друг другу, в висках и животе пульсировал бешеный, нарастающий ритм, взор постепенно застилала пелена. Губы сами собой слились в оглушающем, таком необходимом поцелуе, непослушные, замёрзшие пальцы запутывались в волосах, воздуха катастрофически не хватало, но оторваться друг от друга, остановиться в этот момент — было подобно падению. Аякс подхватил девушку на руки и прислонил к ближайшей стене. Свежие раны на теле саднили от её яростных, надрывных объятий, но ему было всё равно. Люмин стало вдруг так необходимо слиться с ним, снова ощутить его жар, увидеть всю тёмную глубину бездны в его глазах, что она перестала себя контролировать. Она не могла ни о чем думать, его слова звучали в голове, развеивая её опасения, давая все нужные ответы, успокаивая внутренний голос, что истошно кричал: «Беги и не оглядывайся!». Она никогда не стремилась найти то, что вдруг выскочило прямо перед ней, словно геовишап из-под земли.

Люмин теперь разобралась и уже знала решение. Аякс будет ждать её. А она вернётся к нему, а затем вернётся снова и снова, и снова. Она будет странствовать. Когда-нибудь она вернёт своего заблудшего брата, и тогда, возможно, сможет остаться в этих бесконечно нежных, окутывающих, страстных, волнующих, и в то же время безопасных объятиях.

***

На самой границе с Монштадтом, там, где два утёса изо всех сил тянутся друг к другу, укрытый тенью изумрудной пихты на блестящей от утренней росы траве сидел высокий худощавый мужчина. Его длинные темные волосы, забранные в низкий хвост, отливали жёлтым в лучах восходящего солнца. Глаза его были прикрыты, а пальцы перекатывали в ладони гладкие камни.

Дыхание Моракса сливалось с дыханием природы, и он ощущал внутренний покой. Его человеческому телу было приятно щекотание прохладного ветра; щебет птиц и тихий плеск прибоя наполняли красками его уединение. Здесь его никто не смог бы отыскать…

— Чжун Ли! Вот ты где! Паймон так устала, пока искала тебя, Паймон надо отдохнуть! — Белая летающая консерва нарушила благодатную тишину тоненьким детским голоском, бесцеремонно плюхнулась на траву и вытянула свои маленькие ножки. Только она позволяла себе в такой непочтительной манере общаться с господином консультантом, хотя и прекрасно знала, кто он такой на самом деле. Что и говорить: Паймон — это Паймон.

Следом за ней на берег опустилась Путешественница, сложила свой небесный планер и поприветствовала Чжун Ли.

Дело, ради которого искательницы приключений так долго выслеживали его, было улажено за пять минут. «Почти три дня изнурительных поисков ради нескольких закорючек — немыслимо!» — подумала Люмин, укладывая документы в свой вместительный рюкзак. Ху Тао будет должна за это много, много своих фирменных «Призрачных маршей».

Пересказывая события последних дней, она отметила про себя, как непривычно стал выглядеть Чжун Ли. Его лицо, обычно выражавшее спокойствие, хмурилось, словно предгрозовое небо, а на худощавом теле, педантично обтянутом узким фраком, стали виднеться напряжённые мускулы. Он принял протянутый ему свёрток и заверил Путешественницу, что отныне никому не придётся страдать из-за этого неизвестно откуда взявшегося артефакта. Он разберётся.

***

Люмин, Паймон и Чжун Ли вместе вернулись на постоялый двор Ваншу. Госпожа Верр Голдет была чрезвычайно рада снова видеть таких дорогих гостей и поручила накрыть для них богатый стол.

Паймон так радовалась ароматным, аппетитным блюдам, что забыла обо всём на свете и чуть не съела все угощения сама. Разобравшись с десертом, малышка откинулась на спинку стула, любовно поглаживая набитый живот. Разве может быть что-то лучше вкусного, горячего (и бесплатного) обеда в компании дорогих друзей? Скоро наступит новый день, а затем ещё один, и ещё. Чжун Ли снова исчезнет, забравшись в какое-нибудь заброшенное ущелье, а они с Путешественницей снова пустятся в дальний путь, полный приключений, монстров и занимательных тайн. Девочка прикрыла глаза, и время вокруг словно загустело и остановилось, унося её в далёкий мир снов высоко-высоко в небе, в то место, куда так отчаянно всматривалась Люмин, когда думала, что Паймон не видит…