Кристабель показалось, что весь мир содрогнулся. Поднялся страшный ветер, послышались голоса, переливающиеся в загробных песнопениях, выли трубы. Ей казалось, её мозг дробили в этом невыносимом шуме.

— Алькор, — прикрикнула она. — Выведи архонтов к людям.

Она не видит, но знает: её услышали. Она складывает руки в молитвенном жесте и прикладывает их к губам. Ветер, мотавший её учениц из стороны в сторону, поменял своё направление и устремился им в спины. Совсем скоро они скрылись за последними небесами, ближними к земле, и винама почувствовала облегчение. Шестое чувство шептало ей: всё с ними в порядке.

— Михаэль! — прогремело совсем рядом.

Она обернулась. Йоэль, чьи одежды давно пропитались кровью, сжимал в руках цепи. Другой конец цепей цеплялся за основание крыльев Михаэль – такой же грязной и страшной. Медь её волос обратилась в жирную ржавчину, белки её глаз сияли алым огнём. Рот перекосился в гневе.

Она хватается за цепи. Кожа на её ладонях шипит, пахнет горелой плотью. Но она не отступает. Она грубо тянет Йоэля на себя.

Ему навстречу устремилось множество крыльев, покрытые пламенем серафа и глазами с чётко очерченными жилками. Её чудесный голос исказился в жуткой оде, от которой у Кристабель сжался желудок. Она не пела. Выла исступлённо, срывая горло. Её ярость, даже издали, пронизывала до самых кончиков перьев. Она билась не для того, чтобы спасать. Она билась, чтобы убивать.

Йоэля она не видела.

Зато слышала, как по небу прошёлся грохот. Он перекатывался басом синего кита, и Кристабель знала наверняка – это хор пришёл.

Семеро сверкающих серафим очертили круг. Они обладали самым ярким и тёплым пламенем – таким, что она даже с земли чувствовала, как горит её кожа. Она знала их поимённо, и каждое имя вызывало у неё трепет благоговения и глубокого уважения.

Габриэль, Его утешение. Базиэль, радость, дарованная Создателем. Иегудиэль, воздаяние Господне. Варахиэль, Божественное терпение. Иеремиэль, воля, направляющая Его ближних. Рафаэль, исцеление Божье.

И во главе их – Камаэль, верность, с которой Он защищает их от отступниц.

Михаэль взмывает в небо.

Трещат чужие кости, переламываются в труху. Она слышит, как вопит Йоэль. Не величественный Бог, на которого она молится, агнец, застрявший в когтях беркута. Она чувствует, как Он бьётся, но она крепко в него вцепилась. Не отпускает. Ломает и рвёт до последней жилы.

«Она сошла с ума!» — пронеслось в голове Кристабель.

Хор наступает. Они молчат, понимая подруга подругу без слов. Говорят, они слышат чужие мысли. Они действуют как единый механизм, бесперебойно.

От Михаэль, или то, что с ней сталось – уродливое человеческому глазу месиво из перьев и глаз – исходит жар. Даже будучи глубоко в небесах она опаляет Райские земли и заставляет кровь Кристабель кипеть.

Небо дрожит.

Её пламя искрится. От неё отлетают молнии. Хор лавирует между ними. Их голоса звучат благозвучно, но тревожно. Их песнь не вызывает любви. Она посылает лишь мороз по коже.

Сверкает. Звезда падает.

Осознание ударяет Кристабель. То падает живой ангел. Она беспомощно трепыхается в воздухе и тянет руки вверх, к тем, кого называет сёстрами. Но обагрённые нежно-голубые крылья тянут вниз. Чуть поодаль Кристабель замечает, что следом несётся ещё что-то. Она вздыхает.

Той вырвало третью пару крыл.

Она устремляется к ней, чтобы поймать, но та ускользает из-под её пальцев и падает в озеро. Его воды с громким всплеском принимают её. Они смыкаются над её головой.

Кристабель ныряет.

Лицо Иеремиэль на мгновение наполняется покоем. Он холоден, как воды этого озера, настолько, что обжигает сердобольную душу Кристабель. Ей становится всё равно. Её косички растрепались, расплывались в толще вод, глаза – два основных и несколько усеянных по плечам и скулам – закатывались. Но стоило Кристабель схватить её за руку, как она встрепенулась. Она принялась лихорадочно грести вверх и вытянула себя вместе с винамой.

— Кх... Кх... — она откашливается.

— Ты как?

— Уже лучше, — Иеремиэль пытается улыбнуться, но Кристабель видит – она чуть ли не кривится от боли и паники.

Поют горны.

На мгновение в Райские сады приходит абсолютная чернота. Они замирают, сбитые с толку. В мир словно является беззвёздная и безлунная ночь. В ней они чувствуют себя раздетыми, голыми. Совершенно потерявшимися.

А потом, когда приходят в сознание, осознают: Михаэль пала. И те, кто последовали за ней, тоже.

— Ты в порядке?

К ним подлетает Базиэль. Её вороные волосы пропитались холодным потом, а боевое облачение потрепалось. Зелёный хитон, скрывающий сталь лат, изорвался.

— Я думала, что умру, — призналась Иеремиэль. — Как самый настоящий человек, в бою. Или утону.

— Не говори глупостей, — Базиэль обхватила руками щёки Иеремиэль и смачно поцеловала её в макушку. — Поняла?

А потом перевела взгляд на Кристабель.

— Крис, что ты тут делаешь? — она нахмурилась. — Тут опасно. Было. Очень опасно, — она старалась не срываться, но её изумрудные глаза зло сверкали. — Ты могла сгореть.

— Что сталось с Йоэлем?

Базиэль переглянулась с Иеремиэль. Последняя растерянно кивнула.

— С Ним всё нормально. Он и запечатал Михаэль. Полнейшее безрассудство подбираться к разъярённому серафиму настолько близко.

— Так она всю жизнь херувимой была...

— Похоже, что нет. Или она кого-то поглотила, — Иеремиэль мрачно усмехнулась.

— Пойдём, — Базиэль подхватила её под руки.

Кровь соратницы заляпала её одежды. Она позеленела, потом побледнела. Её губы растянулись в тонкую линию. Больно ли Базиэль, страшно или противно – остаётся только гадать. Однако она молчала. А потом и вовсе начала напевать знакомые каждому ангелу мотивы:

— Солнца лу-уч разгонит твои страхи-и, и Бо-оже будет с тобой ря-ядом...

— Спасибо, не стоит. Со мной всё в порядке.

Звёзды зажигаются на небе, одна за другой. Серп луны мерцает совсем рядом, где ему и положено быть. Небеса остывают быстро – как по велению Господи, – и на них опускается живительная прохлада. А потом и вовсе приходит Йоэль. Он, немного растрёпанный, улыбается по-домашнему тепло.

Раны Его и переломы уже стянулись и срослись. Воистину прекрасна сила Его!

— Кристабель, Мне жаль, что тебе пришлось созерцать подобное. Серафимы Мои повидали многое, а вот ты... У тебя всё в порядке?

Она бросается в Его руки. Хватается за одежды и всхлипывает, как перепуганный ребёнок. Она и есть – ей страшно. Страшно грустно и больно осознавать, что произошло. Ей не следовало здесь оставаться. А она, глупая, поддалась страху. И любопытству. Страшному любопытству, при котором поджилки тряслись, а она упрямо стояла и смотрела до конца, свято уверенная – она должна быть рядом. Она отрада Его, первая ученица. Иного ей не дано.

Он гладит её тёмные волосы уже чистой ладонью.

— Пойдём домой, Кристабель. Всем нам нужно отдохнуть.