Запрыгнув на лошадь, Линч, окрылённый радостью, будто за считаные минуты, а на деле за полчаса примчался в родную деревню. Она встретила его привычным холодом средь обжигающе жаркого дня, привычным игнорированием жителями Егора, исключая редкие косые взгляды, внезапно удивлённые его возвращению, привычным кряхтением трудящихся взрослых и весёлыми криками пока что свободных детей, привычным шумом с главной торговой площади, всем тем, что окружало Линча всю его жизнь от рождения до злосчастного дня похищения, и вся эта с роду озлобленная к нему среда вдруг показалась такой родной и любимой, что он готов был хоть сжечь все свои книги, обрёкши себя на вечную скуку, но только оставаться здесь, среди всех этих почти идентичных друг другу домов и проходящих будто сквозь него людей, лишь бы не где-то ещё, лишь бы не в том ужасном старинном замке. Лошадь глухо протопала по пыльной тропинке, ловко огибаемая прохожими, до одинокого заросшего домика в дали от остальных, покорно остановилась возле скрипящего даже от дуновения ветра крыльца и ничуть не шелохнулась, когда Егор резво соскочил с неё, будто делая вид перед кем-то невидимым, что у него ничего не болит и всё вообще отлично. Поднеся ладонь к дверной ручке, он на мгновение замялся, почему-то вдруг засомневавшийся в принятом решении, но после всё же выдохнул и зашёл. От удивления у Линча отвисла челюсть, глаза округлились, словно от испуга, а брови подскочили аж на середину лба, тело застыло, не способное пошевелиться, и он смог лишь кое-как выдавить из груди пару слов:

 — Ты… кто?

 — Мой вопрос, вообще-то! — возразил не менее удивлённый мальчишка лет двенадцати, раскачивающийся на стуле и как-то подозрительно щурящийся, хотя в комнате было достаточно светло и при этом свет не бил ему в глаза.

 — Что ты делаешь в моём доме? — Егор задал вопрос с другой стороны, основной сути по-прежнему не меняя.

 — Живу, — чрезмерно прямо ответил мальчишка, перестав раскачиваться и наконец опустив несчастный скрипящий стул на все четыре ножки. — В своём доме, между прочим.  

 — Что? Да… — Линч уже хотел выругаться, наорать на бессовестного наглеца, но вовремя одёрнул себя. Ему ни в коем случае нельзя лишаться места в деревне, по крайней мере на ближайшие пару дней, пока боль не поутихнет, и он не сможет отправится в путь до ближайшего поселения, где вампир не должен будет его найти, если он, конечно, остался жив. — И как давно ты тут живёшь?

 — Пару дней. Как пропал прошлый изгой, так тут и живу. — Мальчишка стал нелепо, по-детски раскачивать ноги, не достающие до пола, внутренне, кажется, забавляясь этому занятию.

 — Прошлый изгой? А ты его… не знаешь? — искренне удивился Егор. Ему всегда казалось, что все жители деревни просто обязаны знать его в лицо, чтобы, очевидно, знать, кого сторониться, с кем не заводить разговоров и на чью болтовню не отвечать. Все, от детей до стариков, по правилам должны знать изгоев, ведь только так их можно избегать, разве нет?

 — Только по описанию. Волосы черны, как ночь, глаза — два большущих поля на рассвете, прямо как у настоящей ведьмы, а одежда, для прикрытия, всегда светлая, хотя душа у него мрачна, и в голове какие-то нечистые задумки. Так мне о нём говорили. Ты, кстати, похож на него. — Мальчишка ухмыльнулся, хихикнув, будто сказал или увидел что-то забавное, хотя ничего весёлого в его словах не было. «Жители деревни правда видят меня таким?» — с тоской подметил Линч про себя, опустив внезапно потухший взгляд. Они все считают его монстром, чудовищем наравне с вампирами, наравне с кем-то вроде Джона, в действительности даже понятия не имея, кто является настоящей опасностью и кого надо бояться на самом деле. Не дав себе окончательно утонуть в океане собственных беспокойных мыслей, Егор с силой сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, надеясь хоть так вернуть себе трезвое мышление, и поспешил сменить тему:

 — Слушай, пацан, а где твои родители?

 Мальчишка вдруг замер, округлив глаза то ли в удивлении, то ли в каком-то страхе, помялся чутка, а потом всё же неуверенно ответил:

 — Их нет. Мама умерла.

 Странное чувство вины кольнуло прямо в сердце, хотя Линч не мог знать, что тема неподходящая, и его ошибки в этом никакой не было. Своих родителей он не знал никогда и не имел ни малейшего понятия о том, где они находились, живы ли они, здоровы, и кто они вообще такие, но горе утраты ему было очень даже знакомо, он всегда будет помнить, с каким трудом ему давалось сдерживать слёзы, когда мудрец — единственная из всей деревни, кто не отвернулся от него, — погибла. Егор тоже замялся, пытаясь понять, как он умудрился завести разговор в такое русло и как его перевести в другое, более нейтральное и при этом, желательно, по делу, но никаких идей в голову упорно не приходило, так что он просто продолжил болезненную для мальчишки тему, решив, что так он поможет ему стать сильнее и возможно даст шанс выговориться:

 — А… Папа? Где твой папа?

 — Не знаю. Я его никогда не видел, и мама ничего не хотела говорить о нём.

 — Подожди… То есть ты один?

 — Теперь да. Раньше я жил у маминого приемника, он тоже мудрец. Только глупый какой-то, мама, конечно, была умнее. И из-за этого её не любили и боялись, но делать с ней ничего не хотели, поэтому решили со мной. Когда она умерла, он так и сказал мне: «Как умрёт нынешний изгой, ты станешь следующим, дитя чудовища». Я разозлился на него, потому что какое право он имеет называть мою маму чудовищем?! Поэтому, наверное, даже рад, что теперь я живу здесь один.

 — Так, стоп! — перебил Линч, выставив ладонь перед лицом, остановив нескончаемый поток еле разборчивых слов. Мальчишка тараторил с невероятной скоростью, бесстрашно раскачиваясь на стуле, и его рассказ кое-как походил на что-то цельное, так что Егор попросил его остановится, просто не в силах поспеть за бегущими мыслями и языком мальчишки. Он постарался выделить самое главное из услышанного:

 — Ты… То есть… Ты сын женщины-мудреца?

 — Ну да, — мальчишка просто пожал плечами, будто бы ничего удивительного в этом не было. Линч знал только одну женщину-мудреца, только ту, что заботилась о нём, когда он стал изгоем, ту, что научила почти всему, что он умеет сейчас, ту, что стала ему как мать или старшая сестра. Неужели мир так тесен? Неужели где-то в деревне всё это время бродил её сын, о котором она почему-то никогда не рассказывала, с которым Егор либо ещё ни разу не пересекался, либо всё это время попросту не замечал? До чего же удивительны бывают случайности… Собравшись с мыслями, Линч выделил второй немало важный момент, услышанный из всего, что протараторил мальчишка:

 — И ты, выходит, изгой? Сын великого мудреца, написавшего, по мнению жителей деревни, «Священный текст» — изгой?

 — С тех пор, как пропал предыдущий, — да. Вообще, ему очень повезло, что он решил уйти. Новый мудрец говорил, что он уже слишком долго засиживается на месте отверженных, и слишком у него весёлый вид для того, кто должен быть несчастен. И что от меня ему уже поскорее хочется избавиться, говорил… И как-то я услышал случайно, что он собирался в скором времени этого изгоя убить. Так что да, ему очень повезло, что он решил пропасть именно сейчас, иначе бы уже был мёртвый.

 Повисла напряжённая тишина. Шокированный, Егор едва ли не свалился, всё же удержавшись на ногах за счёт дверного косяка, к которому он привалился плечом. Его хотели убить?! Убить?! Лишить жизни?! Даже Джон, чудовище, монстр, вампир, жестокая бесчеловечная нечисть, не хотел этого, только припугнул Линча разок, но никогда и не думал убивать, а этот мудрец захотел?! Просто чтобы избавиться от мальчишки, избавиться от сына предыдущего мудреца?! Выходит, не одни жители деревни не понимают, кто есть настоящее зло, а и сам Егор всё это время ошибался. Не вампир — зло, не нечисть — зло, не изгои — зло, а добро — зло, мудрец, что должен нести свои знания во благо обществу, во благо деревни, готов был лишить человека жизни только из собственной прихоти и чтобы избавиться от беззащитного ребёнка. Вот где всё это время крылись настоящие чудовища, они всегда были намного ближе, чем все предполагали, они всегда были не в Тёмном лесу, как принято считать, не под покровом ночи и в тени от деревьев, а прямо рядом, совсем вплотную, всё это время они были в самих людях. Егор шумно сглотнул осевший в горле ком, кое-как собрал разбившиеся подобно зеркалу, в которое он кинул свечу, мысли по кусочкам, по осколочкам, соединив их в одно целое, неровное, потрескавшееся, в то, что уже никогда не станет идеально новым и цельным, и сказал:

 — То есть его места здесь уже совсем нет?

 — Что? Вы имеете в виду, что если он вернётся, то ему лучше будет сразу уходить? — уточнил, однако, очень догадливый, смышлёный мальчишка. Совсем не детское мышление, не по годам разумное, и оно понятно, ведь перед Линчем сидел родной сын очень умной женщины, ставшей мудрецом и подарившей деревне много невероятных знаний. Ребёнок такого человека просто не может быть глупым, просто не способен быть обычных зевакой из деревни, работающим руками и мускулами, а не головой. Этот мальчишка определённо со всем справится, как когда-то справился Егор.

 — Ау? — переспросил он, вытягивая Линча из вновь окутавших мыслей. Ну что за дурацкая привычка? Надо от неё избавляться, надо!

 — А… Да! Да, это я и имел в виду. Есть ли ему смысл возвращаться?

 — Нет. Мудрец, как он сказал, «принципиально» сжёг все его вещи, еду выбросил, которую тот выращивал или добывал, удочку сломал. Так что мне придётся как-то начинать всё с начала.

 Мальчишка понуро опустил голову, видимо задумавшись о том, как тяжко ему придётся по крайней мере ближайшие пару недель. Егор выдохнул, тоже погрузившись в неподъёмно тяжёлые раздумья. Ему самому на начале пути изгнанника помогала мудрец, и сам бы он без неё точно не справился, поэтому ему безумно хотелось помочь мальчишке, стать для него тем отцом или страшим братом, какой матерью или старшей сестрой стала для него мудрец, но он был не в состоянии помочь даже самому себе. Потухшие зелёные глаза судорожно оглядели комнату, с неподдельным ужасом сталкиваясь с пустыми полками, когда-то забитыми самыми разными книгами, с пустующими тарелками, когда-то наполненными приготовленной его руками едой, с открытым погребом, из которого веяло только одиноким холодом, не оставляя ни намёка на когда-то хранящуюся там рыбу и овощи. Что же делать? В замке Джона есть книги, намного больше, в разы, чем когда-то были на полках этого домишки, в замке есть гигантская кладовая, от пола до потолка забитая различными продуктами, в замке есть куча лишних огромных комнат, куда можно было бы переселить хоть всю деревню, но ещё в замке есть труп вампира, а может вовсе и не труп, несущий прямую угрозу для Линча. А ведь будь то место заброшено — Егор бы спокойно мог заселиться там с мальчишкой и вообще со всеми изгоями из деревни, даже с теми, кто на очереди или в суде, со всеми, кто нуждается, тем самым обеспечив тем бедолагам, кто должен был быть несчастнее всех, самую богатую и замечательную жизнь. Как бы было здорово, но он не может туда вернуться, просто не может, тем более с кем-то ещё, а насколько далеко от деревни и в какой хоть стороне находится любое другое ближайшее селение — он не имеет ни малейшего понятия. И куда теперь деваться? Куда идти? Как помочь мальчишке, если сам окончательно лишён всякого дома и опоры? Неужели из вариантов только вернуться? Вернуться и терпеть болезненные укусы, падать в обмороки от потери крови, выдерживать… надругательства, но зато жить без забот, окружённым вкуснейшей едой богатеев, засыпающим на гигантской мягчайшей кровати, расслабляющимся в недоступной обычным беднякам ванне, в тёплой регулируемой воде, читающим самые разные шедевральные книги. И, может, стерпев ещё чуть больше боли и страданий, подарить такую же, только без нюансов, прекрасную богатую жизнь мальчишке, сыну мудреца, воспитавшего его самого. Егор бессильно ухватился ладонью за дверной косяк, еле держась на ногах, и устало прислонился к руке лбом, выдохнув. В деревне у него больше места не было, а искать его — идти на верную смерть, других жилищ или укрытий тоже не имелось, хотя в детстве Линч мечтал временами соорудить себе небольшой лагерь где-нибудь в лесу, подальше от всех этих людей, жестоко предавших его, но, к сожалению, мечты так и остались мечтами, в итоге не реализовавшись, поэтому из всех вариантов оставался только чёртов замок. До чего же не хотелось туда возвращаться, не хотелось больше видеть эту мерзкую самодовольную ухмылку вампира, лежать на измазанных в собственной крови, поту и чужой противной белой жидкости простыни, не хотелось заталкивать в себя осточертевшую богатую пищу, убирать осколки самолично разбитого зеркала, не хотелось даже приближаться к этой чёртовой каменной крепости, тюрьме. И, по сути, у Егора был выбор, он мог избежать всего этого, вообще всего, просто бросившись в пасть какому-нибудь дикому проголодавшемуся хищнику или спрыгнув с той высоченной башни, в которой он был заточён, но странное чувство ответственности не давало ему так поступить, необъяснимое волнение за мальчишку перекрикивало всё в голове, выводя себя на первый план, и говорило: «Ты обязан ему помочь! Без тебя он пропадёт! Имей совесть, один этот мальчишка погибнет! Спаси его! Стать ею для него! Принеси пользу хоть кому-то!». И Линч послушался. Отстранился от дверного проёма, отойдя на шаг, по возможности твёрдо встав на ноги, и произнёс:

 — Я постараюсь помочь. Не могу ничего обещать, но сделаю всё, что в моих силах, чтобы вытащить тебя отсюда.

 — Ого… А почему?

 — Я, кажется, знал твою маму. Думаю, это мой долг.

 — Её звали Лили, если это вам о чём-то скажет.

 — Да… Да, тогда я точно её знал. Береги себя… э…

 — Лукас, — мягко улыбнувшись, представился мальчишка.

 — Береги себя, Лукас. Я постараюсь сделать для тебя всё возможное.

 Егор развернулся, едва ли не свалившись в обморок, и на ватных ногах прошагал к лошади. «Что я, мать вашу, делаю?» — задал он сам себе риторический вопрос, но сразу после твёрдо решил, что и вправду сделает всё возможное для Лукаса.

Дрожащая рука нависла над здоровенной, тяжеленной ручкой-гонг, никак не решаясь сжать на ней искусанные пальцы и потянуть. Линч не обязан этого делать, он не обязан помогать мальчишке, никто его об этом не просил, Лили никогда даже не упоминала про своего сына, никогда не рассказывала и тем более не просила для него помощи, но жгучее чувство вины разгоралось в грудной клетке подобно вечернему костру, который устраивали в деревне раз в неделю, чтобы старшее поколение пугало младшее различными страшилками и тем самым учило вовремя ложиться спать, убирать за собой посуду, уважать коллектив и выполнять прочие обязанности. Егор не понимал сам себя, не понимал своих поступков, всё слишком сильно изменилось, мир словно кто-то перевернул с ног на голову, перемешав все мысли в спутанную кучу разноцветных ниток, среди которых за всю жизнь не разберёшься. Он правда так рискует ради какого-то мальца? А точно ли дело в нём? Может Линч опять смотрит не в ту сторону, как это было с чудовищами? Громыхание открывающихся ворот вынудило поднять уткнувшиеся в землю зелёные глаза, ссутулившийся Егор с удивлением уставился снизу вверх на появившегося на пороге Джона. На его шее красовалось кровавое пятно, но от глубоко всаженного осколка зеркала не осталось ни следа, а тёмно-голубые глаза вновь сияли алым цветом, взгляд не выражал ничего, лишая Линча возможности хотя бы представить, что его ждёт в следующие пару секунд. Он рвано выдохнул, ссутулившись ещё сильнее, когда обычно звонкий подростковый голос вдруг непривычно понизился, захрипев как у какого-то прокуренного барина с трубкой в губах:

 — Сам пришёл? А я уже собирался идти за тобой.

 Джон отошёл от прохода, впуская Егора внутрь, ставя перед фактом, не оставляя другого выбора, которого и так, в общем-то, не было. Линч несмело прошёл в замок, мельком оглядев уже знакомый зал в поисках каких-нибудь изменений, подсказок, которые могли бы ему помочь, но всякие полезные мысли словно удерживали ситечком, пропускающим лишь несвязный бесполезный бред. Всё тело колотило, как от какого-то землетрясения, Егор не мог выдавить и слова, любого, не говоря уже о том, что он понятия не имел, как начать разговор о мальчишке, как к этому всему отнесётся сам вампир и что делать в случае провала. Пока он упорно пытался собрать остатки самообладания в кучу, Джон заговорил вместо него:

 — Раз ты сам пришёл, думаю, в цепи нет никакого смысла, да? Теперь же не сбежишь? Понял ведь наконец? Да?

 Холодная рука мягко опустилась на когда-то укушенное плечо. В мгновение вдруг будто озверевший, Линч, не осознающий своих действий, резким движением скинул с себя чужую конечность, отшатнувшись на непослушных ногах, и громко рухнул на пол, не отрывая бешеного, переполненного животным ужасом взгляда от шокированного вампира пытаясь отползать и вставать одновременно. Слова сами собой вырвались из груди, раздавшись звонким еле разборчивым лепетом по всему залу:

 — Нет! Нет! Это была ошибка! Ошибка! Нет!

 Наконец, удачно зацепившись пальцами, он смог подняться и со всех ног ринулся в свою комнату, на вершину башни, теперь являющуюся его единственным домом, ночлегом и защитой.

 — Эй! Стой! Стой! — донеслось вдогонку, но преследующего топота Егор не услышал, громко захлопнув за собой дверь, ведущую в башню, и бесстрашно умчался вверх по лестнице.

Замок у двери был только на ключе и только снаружи, с входной стороны, поэтому Линч подпёр её креслом, до этого стоящим возле книжного шкафа, и уселся на постель, обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком. На фоне страха боль совсем утихла, даже и не думая напоминать о себе ещё ближайший час точно, что не могло не радовать, но вместе с ним появилась странная тяжесть в груди, не пропускающая весь воздух, не позволяющая нормально дышать, вынуждающая сердце стучать раза в два быстрее, не дающая мыслям спокойно улечься по полочкам и проясниться. Но со временем ужас постепенно отступал, а боль плавно возвращалась, и Егор вынужденно поднялся на ноги с такой тяжестью, будто ему на плечи водрузили целую телегу ослов и сказали, усмехнувшись: «Тащи, давай!», при этом прекрасно зная, что ему не под силу унести и одного осла. Несмотря на невыносимую жару за окном, изнутри распространялся необъяснимый холод, мороз, лёд, покрывающий кожу с внутренней стороны, вынудивший Линча обхватить себя за плечи в тщетной, не имеющей смысла попытке согреться, и он размашисто, криво зашагал по комнате, изучая каждый её миллиметр, чтобы хоть как-то отвлечься от прогрызающих мозг мыслей. Егор в целом не понимал, что с ним происходит, не мог объяснить никаких своих поступков, мотивов, выборов и решений, хотя раньше только этим и занимался, анализировал всё и вся вокруг себя и самого себя, изучал, исследовал, и был уверен, что может объяснить всё на свете, пока не столкнулся с миром вне деревни. Да, он и вправду мог объяснить практически всё, как и любой мудрец из их поселения, но в том-то и была проблема, что все его знания ограничивались одним местом, его собственным домом, в котором он изучил уже всё вдоль и поперёк. Может, все эти поступки — какое-то внутреннее желание исследовать мир, двигаться дальше, а не топтаться на месте, желание жертвовать собой ради изучения чего-то нового? Линч застыл на мгновение, заинтересованно уткнувшись куда-то в пол, на деле смотря прямо себе в черепную коробку и думая, думая, думая. В какой-то момент от жары и непосильной нагрузки у него разболелась голова, и он принял возможно единственное правильное и понятное за последнее время решение: отвлечься, дать вскипячённому мозгу отдохнуть, и направился к зеркалу, чтобы занять себя уборкой осколков. Но, стоило посмотреть в нужном направлении, как Егор ничего не обнаружил. Пустой пыльный угол с остатками разорванной паутины и никаких следов зеркала, оставшихся от него осколков и свечи, которая чуть позже нашлась на своём законном месте, на прикроватной тумбе. Неужели Джон всё убрал? Линч подошёл к теперь пустующему углу, вгляделся в него с интересом, словно надеясь, что там вот-вот вновь появится зеркало, постоял несколько минут, переводя взгляд с серых пушистых комков пыли на полу на чуть колышущиеся белые ниточки разорванной паутины, удивляясь про себя, как он так забыл убраться за зеркалом, и, наконец, отошёл. Прошагал к тумбе, покрутил в руках свечу, зачем-то пытаясь выискать на ней какие-нибудь следы от удара, отколовшийся кусочек воска например, или трещину, но ничего не нашлось, свеча никак не пострадала. Поставил её на место, сделал ещё пару нечётких размытых шагов, не имеющих точной цели, и перепуганно вздрогнул, стоило раздастся звонкому на фоне тишины стуку в дверь. Страх накатил с новой силой, перекрутив все органы внутри, пережав, передавив, вывернув, и Егор как-то инстинктивно попятился к окну, испуганно таращась на дверь, и закричал:

 — Уходи!

 С той стороны слегка закопошились, дверная ручка задёргалась, громко затрещав.

 — Открой дверь, — тихо, спокойно, без всякой агрессии приказал Джон, но от такого непринуждённого тона ужас охватывал лишь сильнее.

 — Нет! Проваливай! Не лезь ко мне!

 Нагревшаяся на солнце оконная рама упёрлась в поясницу, сквозь тонкую ткань лёгенькой рубашки прожигая кожу, прогревая сразу до органов, до живота. Отступать было больше некуда.

 — Да не собираюсь я к тебе лезть, просто поесть принёс! Ты же с самого утра голодаешь, а уже полдень!

 — Ты врёшь! Обмануть пытаешься? Не выйдет! Не на того напал!

 — Открой дверь! Я лишь должен убедиться, что ты всё съешь, а не выкинешь поднос, как в прошлый раз. — Джон старательно удерживал спокойствие за хвост, но было чётко видно и слышно, что его руки с каждым мигом всё сильнее потели, проскальзывая по гладкой чешуе.

 — Мне ничего от тебя не надо!

 — Открой сраную дверь… — прорычал вампир, безжалостно теряющий самоконтроль.

 — Нет!

 — Так, человек! Либо ты сейчас же открываешь мне дверь и как миленький съедаешь всё, что на подносе, либо я к чертям её выбиваю и силком толкаю тебе всё это в рот! — Щёлкнул спусковой крючок, чешуйчатый хвост спокойствия ловко выскользнул из потных ледяных рук вампира.

 — Не угрожай мне! Просто уйди!

 — Что ж, я предупреждал…

 Приглушённый стук где-то на полу — Джон поставил поднос на ступени, секундная тишина, и грохот, шум, треск ломающегося дерева, скрип прогибающихся досок, маленькие ножки громоздкого кресла опасно затрещали, ломаясь, дверь стала выгибаться под чужим напором. Не зная, куда себя деть, куда бежать, Линч в отчаянии запрыгнул на подоконник, опасно нависнув над пропастью, держась дрожащими руками за оконную раму по бокам. Кресло с ещё большим грохотом свалилось, всё же сломавшись, дверь открылась с такой скоростью, что несчастный предмет мебели отлетел в сторону, и на пороге показался потрёпанный, взлохмаченный, потный, запыхавшийся Джон. Бледные руки дрожали от напряжения, губы кривились в разъярённом оскале, демонстрируя острые хищные клыки, глаза, с яростью таращащиеся исподлобья, сверкали ярко-алым, знаменующим опасность.

 — Не подходи! — завопил в край запуганный Егор, уже начавший задумываться о том, что смерть от падения с башни может быть намного лучше того, что с ним сделает вампир, как только подойдёт. — Не приближайся!

 — Слезь и подойди сам! Почему я должен возиться с тобой, как с маленьким ребёнком?! Всё, что я от тебе требую, это, мать его, поесть! Просто сожри то, что лежит на подносе! — Джон махнул рукой куда-то за спину, вероятно показывая на поднос, стоящий где-то на лестнице, о котором он и говорил.

 — Не хочу я есть! Доволен?! Всё, проваливай! — Линч опасно покачнулся, наклонившись вперёд и тут же отстранившись обратно, отчего потные пальцы чуть не соскользнули с рамы.

 — Ладно… Не хочешь по-хорошему, будет как я предупреждал!

 Джон развернулся, наклонился, быстро подобрав что-то с подноса, и уверенно двинулся в сторону Егора уже с яблоком в руке.

 — Не подходи, или я убью себя! — Линч, загнанный в тупик, принялся за угрозы. В подтверждение своим словам он свесил одну ногу, ещё чуть сильнее наклонившись над пропастью. Джон мгновенно остепенился, замер, не рискуя сделать и шага, красные глаза вернули прежний человеческий цвет, на лице застыла гримаса ужаса, перемешанная с удивлением. Егор попал прямо в точку, метко стрельнул в ниточку, удерживающую вампира над пропастью, и схватился за неё сам, получив полную власть над Джоном. Он начал добивать, разжимать по пальцу, ловко играя на чужих нервишках:

 — Я спрыгну! Слышишь? Спрыгну! Убью себя, правда убью! Только шаг сделай, я полечу вниз!

 — Эй, стой! Стой, ладно… Слушай, человек… Линч…

 — Ого! Имя моё помнишь? — Егор не упустил возможности съязвить.

 — Да, да, Линч. Егор Линч, конечно! Слушай, это было… неправильно. То, что я сделал — это ужасно и, поверь, не намеренно. Не совсем. Я не хотел причинять тебе вред, просто всё как-то странно. Я вообще не общался с людьми около века, не считая… Кхм… Только с Нечистью, с которой у меня тут постоянные стычки за власть и территорию, но общением это, как понимаешь, не назовёшь. И одно дело просто поговорить, это всё можно банально повторить за каким-нибудь человеком, а другое — сказать или сделать что-то самому. Ты какой-то другой, не такой, как все люди, и рядом с тобой во мне что-то меняется, и тогда я просто… Не знаю. Не сдержался? Это был порыв, который я не мог контролировать! И… В общем… Мне жаль. Я хочу извиниться за тот поступок. Он был ужасный и непростительный. Так что будь добр, поешь, наберись сил, они тебе сейчас очень нужны.

 Повисла напряжённая тишина, ощущающаяся особо тяжело после длительного монолога обычно молчаливого, немногословного вампира. Линч, шокированный, аккуратно опустился на пол, чуть отойдя от окна, и широко открытыми глазами уставился на Джона, виновато опустившего голову подобно провинившемуся щенку и нервно крутящему в руках яблоко. Это что, искреннее извинение, проявление подлинной человечности у Нечисти, у самого настоящего многовекового вампира? Такое вообще возможно, это не сон? Егор аккуратно, по возможности незаметно больно ущипнул себя за руку, но это не помогло проснуться, а боль была самая настоящая. Выходит, он не спит, и всё это происходит на самом деле. Чудеса… Линч мотнул головой, стараясь привести себя в чувства, и, вспомнив, зачем он вообще здесь, воспользовался удачно подвернувшимся шансом:

 — Ладно… Знаешь, что? Давай так: я слушаю тебя. Слушаюсь. Но взамен здесь, в этом замке, будет жить один паренёк из моей деревни, и ты его никак не трогаешь. Договор? — Егор несмело подошёл к Джону и протянул руку для рукопожатия. Вампир удивлённо уставился сначала на протянутую конечность, потом на лицо Линча, затем снова на конечность и, наконец, пожал руку, неуверенно, чрезмерно аккуратно, нежно, едва ли касаясь её, чтобы ненароком не навредить. Неужели извинения были даже правдивыми?

 — Договор, — подтвердил он, слабо кивнув, и быстро убрал руку. Постоял ещё пару секунд, положил яблоко на прикроватную тумбу, возле свечи, и двинулся к выходу. Поднос с лестницы тоже убрал, переставив опять же на тумбу, вновь застыл, на этот раз в проходе, и вдруг спросил:

 — А этот паренёк… твой сын?

 — Что? Нет! Нет, он не… Какая разница, кто он? Важно, что договор в силе, верно?

 — Ну, да. Я тогда… это… за ним схожу, а ты…

 — Нет, я схожу. Прихвачу… — Егор забегал глазами по подносу, ища что-нибудь, что можно перекусить в дороге, и остановился на несчастном яблоке. — Прихвачу яблоко в дорогу, заберу паренька и здесь уже вместе поужинаем.

 — Ладно, — Джон слегка нервно кивнул и поспешно закрыл дверь с той стороны.

Раньше тишина была верным и самым частым спутником Линча, на пару с Луной ставшая чуть ли не роднее погибшей Лили, но теперь от неё пробирали ледяные мурашки, а пальцы непроизвольно начинали постукивать по окружающим предметам, в отчаянии пытаясь заполнить пространство хоть какими-то звуками. Громадный, длинный стол, способный вместить с несколько десятков гостей, давал опору всего трём трапезничающим: Егору, Джону и Лукасу. Вампир ковырялся в своей тарелке лишь из приличия, на деле совершенно не нуждаясь в её содержимом, и не спешил только по той причине, что ждал ответов от людей на вопросы по поводу заселения мальчишки, ждал какие-то, может, указания, правила, прихоти, ждал, что его новоиспечённой добротой и жалостью бессовестно воспользуются. Лукас вроде как клевал что-то, но совсем мало и почти незаметно, видимо боясь привлечь к себе излишнее внимание каким-нибудь шумом наподобие стука вилки о тарелку или чавканья. А Линч чуть ли не умирал с голоду, живот жутко крутило, переворачивало, выворачивало, и почти всё в его организме не упускало возможности напомнить о том, что он с самого утра ничего так и не ел, исключая яблоко, которое, в общем-то, только разожгло аппетит и никак не насытило, но и он не торопился приступить к пище, лениво размазывая её, спрессованную и перемешанную в одну густую массу, вилкой по всей тарелке и изредка поднимая скучающий взгляд на сидящего напротив Джона. И каждый чёртов раз, стоило ему посмотреть в синеву вампирских глаз, в любой момент способных вспыхнуть, словно пламя, ярко-алым, в голову нещадно лезли воспоминания о надругательстве, тело ошпаривало необъяснимым жаром, будто к коже прислоняли нагретый на костре котёл, и в горле застревал ком тошноты, не позволяющий засунуть в рот и кусочка такой необходимой пищи. Не выдержав, Егор решительно выдохнул и поспешил закончить эту пытку, о которой, вероятно, был в курсе только он сам:

 — Так… — негромко начал он, разорвав звон тишины и моментально обратив на себя внимание всех присутствующих. — Где можно разместить Лукаса?

 — В любой комнате, кроме твоей и моей, — просто ответил Джон, не удосужившись перед этим прожевать и проглотить свой стейк.

 — У тебя есть комната? — изумился Линч, пока что отложив вилку и полностью сосредоточившись на разговоре.

 — Ну не в коридоре же мне спать.

 — Разве тебе нужен сон?

 — Нет, но это неплохой способ убить время. — Джон потянулся за очередным кусочком, кажется вообще не осведомлённый о правилах приличия или не желающий их соблюдать, и, уже жуя, продолжил:

 — Вообще, признаться, последние лет пятьдесят я спал часов по двадцать в сутки, остальное же время тратил в основном на охоту и сражения.

 — Ясно… А… А какая комната самая ближняя к моей?

 — Спальня напротив уборной, где ты меня убил, — немного подумав, спокойно, обыденным, будничным тоном ответил Джон, говоря буквально о своей смерти настолько легко и непринуждённо, что, не вдумываясь в слова, какого-либо подвоха можно и не заметить. Егор шумно сглотнул, ненадолго замолчав, чтобы привести мысли в порядок и дать вспыхнувшему воспоминанию мирно улечься на свою полочку в голове, перевёл взгляд на Лукаса, зажавшегося и запуганного, наверняка шокированного тем фактом, что из деревни он переехал жить в замок к вампиру, и, наконец, сказал:

 — Хорошо. Там он и поселится.

 — Наконец-то разобрались! Ещё что-то нужно? — взвыл Джон, вовсе не скрывающий, что он жутко устал от этих будничных разговоров с выяснением чересчур простых вещей, за столько лет отвыкший от подобного, не привыкший давать волю, выбор и возможность решать кому-то кроме себя.

 — Пока нет, но, если что, где тебя можно найти? — Линчу тоже всё это не нравилось, и он тоже искренне желал поскорее со всем этим закончить, но попросту не мог оставить всё на полпути и бросить на середине, чуть больше всё же хотел довести всё до конца.

 — Идёшь по коридору от кухни, третья дверь справа, — ясно, чётко и ёмко пояснил Джон, быстро доел остатки пищи в тарелке и незамедлительно скрылся как раз в указанном направлении. Лукас шумно, облегчённо выдохнул, облокотившись на спинку стула, и с каким-то отчаянием спросил:

 — Он правда вампир?

 — Да, приятель, правда. Но можешь не беспокоиться, тебя он никогда и ни за что не тронет, — уверил мальчишку Егор, про себя на самом деле добавив: «Я надеюсь».