Олег

Вован такого прикола не понял, конечно, но я всё равно его вытолкал из-за парты, вручил рюкзак и отправил на галёрку, где ему самое место.

— Да хули ты меня выдворяешь?! — возмутился бедолага, хлопая лишёнными ресниц круглыми глазищами. 

— Всё очень просто, дружище: ты правша. Нормис. Ты заебал со мной рукой пихаться, — выдвигаю я заранее продуманный аргумент.

— За прошлый год это тебе буквально ни разу не мешало! — он разводит руками с вещами в них и едва не сшибает одноклассницу с ног, но совершенно не обращает на это внимания. — Ты мог бы просто поменяться со мной местами!

— Не мог бы, там от окна дует пиздец.

— Ты чё, баба, чтобы на сквозняки жаловаться?

— Слыш, щас по роже въебу, — стирая с лица ухмылку, грожусь я, заставляя приятеля отскочить на несколько шагов: знает, что не шучу. — Я такие слова из твоего гнилого хлебальника чтобы не слышал больше. Не “баба”, а девушка. Повторил. Повторил! — угрожающе подаюсь вперёд, и он дёргается, прикрываясь рюкзаком.

— Ну девушка, девушка! Суть-то не меняется, я вообще про сквозняки…

— Ты чё, еблан, чтобы про сквозняки болтать? Пиздуй на галёрку.

Разговор наконец завершается капитуляцией Вована. Я щурюсь, убеждаюсь, что на одной из пока ещё пустующих с утра задних парт всё так же лежит бумажный журавлик. Довольный, падаю на свой стул и лезу в тикток в ожидании.

Ури прибывает уже минут через пять. По привычке не заглядывает никому в глаза, проходит к своему месту, обнаруживает журавлика. На крыле значится надпись “разверни”. Я внимательно слежу, как он очень аккуратно, стараясь не порвать листок, разгибает все складки, а затем вчитывается в содержание записки и, наконец, поднимает на меня взгляд. Я улыбаюсь и машу ему рукой. Внутри журавлика — приглашение пересесть ко мне.

Он некоторое время колеблется. Весь прошлый год Ури просидел один. Да и предыдущие, подозреваю. Привыкнуть к новому месту будет для него, наверное, не очень просто.

И всё же он закидывает сумку и чехол с инструментом на плечо и подходит ко мне, вызывая в моём животе настоящую бурю ликования.

— Ура! — срывается с губ, когда он оказывается передо мной. — То есть привет.

— Привет, — Ури переминается с ноги на ногу. — А что с твоим соседом случилось?

— Я прогнал его, потому что он правша. Задолбал локтем со мной толкаться.

— Но я тоже правша…

— Я знаю.

Ури ничего не понимает, стоит растерянный весь из себя, а я улыбаюсь, как дурак последний.

— Это просто предлог. Я просто хочу сидеть здесь с тобой. А ещё у тебя зрение не очень, тут к доске ближе, так что падай.

Готов поклясться, его уши в этот момент загорелись, как две сигнальные лампочки.

— Правда?

— Правда.

— Так я могу?…

— Так, всё, не беси меня, — я отбираю у него рюкзак вместе с укулеле, кладу на парту и двигаюсь вместе со стулом немного вперёд, чтобы пропустить парня к его новому законному месту. — Роняй задницу.

— Опа, — слышится откуда-то из-за спины. — Колумбайновец себе завёл крышу?

Меня чуть не выворачивает от голоса Евгена Воронцова. Кажется, в прошлый раз ему не хватило.

— У тебя проблемы, Евген? — поворачиваюсь к плешивому еблану и растягиваю улыбку во все тридцать один. 

— Ты уверен, что у него в чехле не пистолет? — он складывает руки на груди, думает, наверное, что выглядит хозяином положения. — Покрываешь террориста, Олег. Ещё в один экстремистский движ решил податься?

Придурок подходит ближе и пытается перегнуться через парту, к укулеле, которую растерявшийся Ури не догадался спрятать под столешницу. Я хватаю его за запястье.

— Последнее предупреждение, Евген. В тумане растворись, или тебя собирать по всем стенам будут.

— Прямо в классе мне въебёшь? — усмехается парень, пытаясь вырвать руку. — Тут камера. Будет очень удобно тебя по ней…

Договорить он не успевает из-за мощного удара. Я тоже не могу и слова проронить, меня парализует шоком. Непонятно откуда взявшийся Никита стоит, презрительно глядит на Евгена, разминает запястье после мощного леща, которым одарил придурка. В его глазах — ледяная отстранённость.

— Уйди.

Воронцов резко разворачивается и смотрит напуганно на паренька, что на голову его ниже, но всё равно такое чувство, будто глядит снизу вверх.

— Никит, ты чё…

— Ещё раз к нему… к ним полезешь — познаешь, как древние боги могут гневаться. Аннигилируйся.

Кажется, Евген больше парализован не страхом, а неожиданностью. В классе — две трети учеников, все смотрят на нас, тишина образцовая, Тамара Антоновна бы заценила. В конце концов придурок исчезает в конце класса, а я с восхищением пялюсь на Никиту. Он глядит мимо меня, на Ури:

— Ты в норме?

— А… ага, — он тоже лишь сейчас обретает вновь дар речи. 

— Ну хорошо.

— Никита, ты круче всех, — на выдохе признаюсь я. — Будь моим парнем.

— Не в этой жизни, — он оглядывает меня равнодушно и усаживается на своё место за моей спиной, затем раскладывает принадлежности.

— Я буду каждый день кормить тебя вкусняшками, — не успокаиваюсь я, разворачиваюсь и укладываю руки на спинку своего стула.

— Очень мило.

— Это значит “да”?

— У меня есть девушка, Енотин.

— Я готов с ней поделиться. Тобой. И вкусняшками.

— Как великодушно.

Слышу смех Ури рядом. Он внимательно наблюдает за нашей перепалкой, прикрывая губы кулаком. Хочу слышать это чаще. Значит, придётся чаще провоцировать рыжего в его присутствии. Как жаль (ни чуточки)!

— Ты сегодня какой-то другой, — всё-таки решаю поделиться я своим наблюдением с Никитой. — Задолбанный, что ли.

— Поразительная проницательность для дубового пня, — отзывается он, не удостаивая меня взглядом.

— Что-то случилось? — осторожно интересуется Ури. Саблин вздыхает и смотрит на него, будто думая, стоит ли говорить вообще.

— Мне стоило вас вдвоём отпустить в день осеннего бала, а самому вернуться. Я дров наломал. Подвёл людей.

— Я тоже подвёл, — Ури мгновенно мрачнеет и прячет голову в плечи. Я осторожно опускаю руку на его плечо, подбадривая:

— Не мели чушь, ты вообще не виноват.

— Да, не виноват, — соглашается Никита. — Тебе просто стало плохо, такое с любым может случиться. А вот я просто поддался эмоциям. От тебя зависел всего один номер, постановщику легко справиться с подобными непредвиденными ситуациями. Только вот постановщиком был я. А я взял и ушёл.

— Бля, а я и не подумал, — до меня наконец доходит масштаб трагедии. — И что, всё совсем плохо было? Тебе влетело?

— Да не важно, влетело ли мне, — раздражённо отвечает он. — Важно то, что из-за меня выкручиваться пришлось Соне. 

— Коневой, что ли?

— Ага. Потом у неё был нервный срыв.

— Ну так извинись, — я развожу руки в стороны. Он смотрит на меня, как на идиота.

— Ты что, думаешь, это всё вот так просто? Я человека подвёл смертельно. Я в глаза-то ей смотреть не могу теперь.

— “Смертельно” — это когда кто-то умер, — возражаю я. — Ури вон вообще никому в глаза не смотрит, и ничего.

Разворачиваюсь и ору на пол-класса:

— Эй, Конева, иди сюда! 

Красивые голубые глазки Никиты практически вылезают из орбит. Он пытается закрыть мне рот ладонью, но я ловко уворачиваюсь. Соня, что сидит за первой партой, удивлённо разворачивается, указывает на себя пальцем, мол, меня зовут, что ли, поднимается и медленно шагает к нам, наслаивая рыжему панику каждым своим шагом.

— Он тебе сказать что-то хочет, — заявляю, когда девушка оказывается перед нами, и тычу пальцем в складки на лбу Никиты. Он будто родной язык забыл. Сперва замирает с раскрытыми губёхами, затем сглатывает и утыкается взглядом в поверхность парты.

— Я… Сонь… прости. За осенний бал.

Она упирает руки в бока, ухмыляется и со вздохом отвечает:

— Окей. Не проблема.

— Ч… что?

— Окей, говорю.

Рыжая башка перестаёт прожигать столешницу взглядом и в непонимании обращает взор на девушку.

— Ты серьёзно? Правда прощаешь?

— Это не значит, что ты мне не должен, — отвечает Соня, и глаза её смеются. — И обещай, что больше такого не будет. Потому что я чуть с ума не сошла. В следующий раз лично тебя отметелю. Соберись и повзрослей.

— Понял, — покорно кивает Никита. — Я умею учиться на своих ошибках. Честно.

— Верю, — она снисходительно треплет его по голове ладонью. — Завтра после уроков собрание культурников, тебя там ждут, будешь давать пояснение ситуации и огребать. Слегка. Так что морально готовься. Но выгонять из тусовки тебя никто не собирается, так что выдыхай.

Когда она уходит трепаться к соседке по парте, всё еще порядочно подохуевший Никита негромко бормочет:

— Вот так просто?…

— Не все такие сложные, как ты, — я с довольным видом упираю локти в его парту. — Конева вон вообще девчонка отходчивая, о людях думает по дефолту хорошо. Злоупотреблять этим не нужно, конечно, но бояться её тоже не стоит.

— Она одна из немногих в классе, кто со мной вообще хоть как-то общался в прошлом году, — замечает Ури. — Брала меня в групповые проекты.

— Я как будто этого не заслужил от неё, — растерянно жмёт плечами Никита. — Она плакала из-за меня.

— Но сейчас-то не плачет, — Ури улыбается, стараясь подбодрить парня.

Шум класса никак не хочет заполнять пространство между нами троими. Мы молчим с минуту, но рыжий эту тишину нарушает, наваливается на парту предплечьями, глядит на меня изучающе из-под сдвинутых бровей.

— С чего ты ко мне так?

— Как “так”?

— Вот так. Почему ты вообще со мной продолжаешь общаться?

— Ну так ты ж мне нравишься.

— А теперь кроме шуток.

Повторяю его позу, наклоняясь поближе, и ухмыляюсь:

— С чего ты взял, что я шучу?

Ури издаёт тихий писк и закрывает лицо ладонями.

— Вы не могли бы перестать вести себя, как парочка из дорам? — в его голосе то ли смех, то ли стыд. — Я пытаюсь к уроку подготовиться, это отвлекает.

— Ему вон говори, — Никита кивает в мою сторону, выпрямляется и прячет взгляд в учебник. — Я тут вообще ни при чём.

— Ты покраснел, — констатирую я чуть удивлённо.

— Не неси ерунду, — отвечает парень, отгораживаясь от меня обложкой книги. — Отстань.

— Приходи сегодня в библиотеку после уроков, — вдруг срывается с моих губ. Он в недоумении снова смотрит поверх учебника:

— Чтобы что?

— А мы с Ури будем меня учить играть. Ну, как в тот раз.

— И зачем я вам?

— С тобой будет интереснее, — спасает мою обречённую попытку Ури и улыбается. — И ты отлично поёшь. Да и играть умеешь ведь, я помню.

— Немного, — он ведёт неопределённо плечом. — У меня пылится укулеле в шкафу, мама подарила в четырнадцать, но я не загорелся.

— Ну так загорайся, — безапелляционно велю я. — И давай с нами! Организуем свой собственный маленький школьный клуб.

— Клуб игры на укулеле… — задумчиво проговаривает Ури. — Звучит круто. Как в аниме.