Олег

Не знаю, понимает ли Никита, как я на самом деле взволнован. Ни о чём думать не могу. Ни о чём, кроме него… и Ури. Мои любимые пацаны засосались — я во сне? И почему не при мне? Теперь вот только представляй и улыбайся, как дегенерат.

— В штаны ко мне не лезть, — как отрезает рыжик, переодеваясь на ночь в привезённую с собой домашнюю футболку.

— Принцесса моя нежная, за кого ты меня принимаешь? — возмущаюсь я, не без удовольствия созерцая процесс. — Одно дело — пошлые шуточки, совсем другое — практические действия. Я тебе вообще ничего подобного предлагать не планировал, пока сам инициативу не проявишь.

Он глядит на меня с недоверием, потом усаживается на край кровати слегка сконфуженно.

— То ли я о тебе порой худшего мнения, чем надо, то ли…

— То ли проецируешь, — у меня сами собой в широченной хитрой лыбе растягиваются губы. — Ты не переживай, недотрах у всех бывает временами, ты не один такой…

Прежде, чем с силой брошенная подушка опрокидывает меня навзничь на постель, замечаю, как сильно запылало Никитино милое личико.

— Рот свой поганый замолчи, — рявкает парень, пока я со скрипом тихонько ржу, пытаясь не дать соседям очередной повод для недовольства.

— Я ведь шучу, солнц, — поднимаюсь и сажусь чуть ближе, обнимая подушку на своих коленях. — Только не обижайся всерьёз.

Но он глаза отводит, потирает шею, притих весь. Потом негромко произносит куда-то в пространство комнаты:

— Ты прав.

— Чё? — сперва даже кажется, что ослышался, но это трудно было понять как-то иначе.

— Хуй через плечо. У меня… секса месяца два не было, наверное. Я не то чтобы очень… зависим от него, просто…

— Говори как есть, а? Я не кисейная барышня, чтобы мои ушки щадить, — тыкаю парня в плечо пальцем, выводя на откровенность. Он поддаётся легко и просто.

— Ладно. Просто, понимаешь, Марго была очень… жадной. Хотела всегда. Буквально. Я не оправдываю себя ни в коем случае, но иногда именно из-за этого я и не хотел с ней разговаривать. Меня с моим средненьким либидо это утомляло пиздец как. А потом случилось то, что случилось, и привычный график “секс почти каждый день” превратился в “поплачь, я хз”. И мне, вроде бы, и так нормально, но всё равно то и дело проскакивает.

— По твоим поцелуям в школе, на самом деле, заметно, — хихикаю, а Никита переводит на меня испепеляющий взгляд своих голубых глаз, глядит тяжело пару секунд, хватает за ворот и тянет на себя, заставляя впиться поцелуем в любимые губы.

— Завались, — велит он мне сразу после и поправляет на мне футболку.

— Так значит, ты всё-таки хо…

— Нет.

Как отрезал. В шутливой обиде надуваю щёки, по которым Никита тут же хлопает ладонями, со смешным звуком выпуская воздух. Уточняет:

— То есть хочу, но не сейчас. У меня никогда не было с парнем, и я всё ещё не доверяю тебе настолько сильно. Время, козёл! Нужно время.

— О, ты уже придумал мне милое прозвище животного, — смеюсь. — Не “котик”, конечно, но грех жаловаться…

Он тоже не выдерживает, прыскает сквозь сжатые губы.

— Дебил…

— И нам, вообще-то, не обязательно с ходу трахаться с проникновением, знаешь ли, — деловито сообщаю я, наслаждаясь видом того, как локализованный в районе щёк румянец расходится всё дальше. — Да и в случае чего я могу снизу быть, так-то, почему нет…

Никита прячет личико в ладони и тяжело вздыхает, видимо, пытаясь смириться с тем, насколько легко мне даются разговоры на настолько смущающие темы.

— А у тебя… такой опыт был, что ли?

— Не, я ведь девственник, забыл? Если только не считать некоторые занимательные сольные эксперименты с использо…

— Вальни ебло по-братски, плиз.

Рыжик стягивает носки, забирается на кровать с ногами и глядит на меня косо. Выражение его мордашки так и кричит: “Как же, Енотин, с тобой тяжело”.

— Просто пообнимаемся. Ладно?

— Я счастлив, — честно отвечаю и накрываю нас обоих одеялом. После чего отдаю честь ЛГБТ-флагу на стене. Никита в очередной раз почти до щелчка закатывает глаза, тянет меня за плечо, вынуждая упасть на подушку к нему лицом, целует. В этот раз — очень нежно, практически лениво. Позволяет обвить свою тонкую талию руками, сам жмётся поближе, стискивает плечи. Лепечет:

— Ебать, ну и банки.

— Правильное питание и турнички творят чудеса, — хмыкаю и слегка перехватываю инициативу: уж очень хочется покусать маленькие веснушчатые ушки, а то каждый день мелькают перед глазами, дразнятся. Никита тут же хватает воздух губами, замирает, явно насилу стараясь сдержать собственную реакцию, потом бормочет вдруг:

— Ниже шеи сегодня нельзя.

— Ого, так шею тоже можно?!

— Господи, Олег, угомонись…

— А руки? — я приподнимаюсь на локте и встречаюсь с ним взглядом. — Руки считаются за “ниже”?

—…Н-нет? — не особо уверенно отвечает парень, а потом, увидев, насколько сильно мне нравится сказанное, немного паникует: — Что ты собира…

Перехватываю его запястье и, поднеся к лицу, провожу вдоль ладошки кончиком языка. Не отвожу взгляд — и не зря: на какое-то мгновение Никита полностью теряет контроль над своим лицом, весь вздрагивает, не успевает подавить носовое мычание. Пиздец, ну как же сильно бедолагу мажет с прикосновений к ладоням, как же сильно! Аж вся его маленькая агрессия куда-то улетучивается! И я совершенно точно не собираюсь использовать эту особенность для манипуляций в будущем (собираюсь).

Стараясь особо не задействовать слюну, облизываю перепонку между пальчиками парня, двигаюсь выше и нежно целую их подушечки.

— Придурок, — шепчет Никита, сжимая футболку на моей груди свободной рукой. И лишь ближе к себе тянет. Мне в этой близости не жалко будет задохнуться.

Секс, думаю я, нахрен не нужен, если не можешь делить с человеком вот такие моменты, когда друг от друга штырит неслабо из-за чего-то едва уловимого. Это не “пошлость” — это “интимность”. Простые вещи, ощущения, касания, моменты, которые хочется делить лишь с кем-то определённым.

— Хочу выйти замуж за твои руки, — бормочу я, не заботясь о смысле сказанного. Кому нужен смысл, когда есть чувство?

— Почему ты вечно несёшь такой бред? — хрипловато отвечает мне Никита, а сам выдёргивает запястье из захвата пальцев и опускает ладонь на мою щёку, позволяя в неё ласкаться, точно я — мартовский кот.

— Не любишь, когда я делаю так?

—…Люблю, — решается признаться он, отводя взгляд. — Прости. Прости, что я всё время тебе грублю.

— Эй, солнц, посмотри на меня.

Я упираюсь локтями в подушку по обе стороны от головы моего парня, касаюсь его лба своим, улыбаюсь. Он ведь наверняка даже не отдаёт себе отчёта в том, насколько милый.

— Никит, я ведь прекрасно знаю, что ты на меня ругаешься, потому что не умеешь иначе себя вести, когда смущён.

— И тебя… устраивает это? — колеблясь, переспрашивает он.

— Устраивает ли? Ты серьёзно?

Мне ведь разрешили. Поэтому я наглею, опускаюсь, чтобы прикосновением губ к шее передать то, на что не способны слова. И отвечаю, собственным голосом перекрывая тихий стон рыжика:

— Меня не то что “устраивает” — это одна из тех вещей в тебе, в которые я и влюбился.