Ханджи Зое привыкает ничему не удивляться. Точнее, очень старается, ведь жизнь так невероятна! В ней столько неизведанного, то, что хочется понять. Проникнуть в саму суть, разобрать по частям, чтобы собрать снова и с лёгким сердцем двинуться дальше.
И Ханджи старается. У неё получается, хотя репутация фанатички закрепляется за ней крепко — навсегда. Но когда они оказываются на краю острова и перед ними расстилается бескрайняя голубая гладь, у Ханджи не остаётся сил на удивление. Она молча смотрит на море, веря и не веря собственным глазам. Всё это время то, во что они верили, было ложью? То, с чем они бились — проклятые титаны — оказались не просто испытанием судьбы, а чьим-то жестоким планом? С этим сложно смириться, это трудно принять. Ханджи знает, что будет ещё тяжелее. Там, на большой земле, их никто не ждёт, и за спокойным морем подстерегает лишь новая опасность.
Сколько их было пережито — не счесть. Но... они ведь разведчики. Всё ещё. После всего, что случилось. И кому, если не им, прорываться вперёд, даже если там — сущий ад? Их крылья забрызганы кровью, но всё ещё могут поднять уставших птиц в воздух.
А значит, путь ещё не закончен.
Они разбивают лагерь в лесу, решив вернуться позже. Всем нужен отдых — Ханджи в том числе. Она смотрит на измождённых детей, взгляд которых вопреки всему горит надеждой, и чувствует, как сжимается сердце. Не такой должна быть их жизнь. Они не обязаны проливать кровь и жертвовать собой, едва начав жизнь. Но Ханджи понимает — без них, без этих пылающих сердец, которые они отдают на заклание, войны не выиграть.
А она всё ещё идёт. Они вырывают победу в сражении. Сколько их впереди — одному богу известно. Если он существует. Ханджи в него не верит.
Хотя под ослепительным светом звёзд над тёмной гладью моря хочется запрокинуть голову к небу и тихо-тихо просить, пока не услышат.
«Пожалуйста. Спаси их».
Ханджи усмехается горько и падает на тёплый песок, раскинув руки. Она приходит на пляж одна, никому не сказав. Иногда потребность побыть в одиночестве становится слишком нестерпимой. В тишине под негромкий шелест волн Ханджи надеется привести разбредшиеся мысли в порядок и вновь найти для себя опору. Она ни с кем не делится своими переживаниями — а будущее страшит. Ханджи боится того, что будет с ними дальше, потому что им предстоит сражаться не с титанами. С людьми. С существами, которые куда страшнее любого монстра в своей изобретательной жестокости, подлости и коварстве. Ханджи отлично знает титанов, но ещё лучше она знакома с себе подобными.
Люди в желании доказать своё превосходство способны на безумные поступки. И это главная их опасность. Со всем остальным можно справиться.
Ханджи закрывает глаза. Расслабиться сложно, тело будто напряжённая натянутая струна. Она лениво думает о том, что неплохо бы искупаться, но шевелиться слишком тяжело. Она раскидывает руки в стороны, погружая пальцы в мягкий песок. Улыбается проскользнувшей шальной мысли о том, что хорошо бы остаться здесь подольше… если не навсегда.
В их жизни слово «навсегда» просто не существует.
— Стоит предупреждать, когда уходишь куда-то одна без снаряжения.
Ханджи выдыхает. До боли знакомый голос пробирает мурашками, и она даже не открывает глаз, чувствуя, как садится Ривай рядом. Стоило ведь догадаться, что он пойдёт за ней. В последнее время опасность следует за ними по пятам, и, не будь Ханджи так вымотана, наверняка сама бы приглядывала за остальными.
Сейчас ей даже не стыдно.
— Даже если меня сожрут титаны, много вы не потеряете, — отмахивается она и приоткрывает глаз, покосившись на Ривая. — Да и вряд ли ты обо мне так переживаешь, капрал. Я же язва, стерва и заноза в заднице.
— Язва, — послушно соглашается тот. Подобрав камешек, размахивается и швыряет его в море, и с тихим плеском он исчезает в тёмной воде. — Но нас осталось слишком мало. Нельзя глупо терять хороших бойцов.
Ханджи согласна. Ривай прав, и жизнь каждого из тех, кто выкарабкался из этой безумной мясорубки, невероятно ценна. Но в его словах, совершенно спокойных, Ханджи чувствует иное. Повернув голову, смотрит на его тёмный силуэт в белой рубашке, расстёгнутой на три пуговицы, и вдруг ловит себя на мысли — хочется потрогать. Просто прикоснуться к чужому тёплому телу, чтобы доказать самой себе ещё раз: она тоже жива.
Ханджи усмехается самой себе и садится. За такое ей наверняка оторвут руки, так что даже не стоит пытаться. Она отряхивает ладони и старается очистить спину. Рубашка в песке, и песчинки скатываются по позвоночнику, щекоча и мешая. Бросив дурацкие попытки, Ханджи шумно выдыхает и начинает расстёгивать мелкие пуговицы, тихо бормоча себе под нос, что в следующий раз обязательно возьмёт полотенце или покрывало. И вообще, будет ли следующий раз, никто не знает, а она так и не искупалась…
— Что ты делаешь?
Ханджи, моргнув, поднимает голову, задержав пальцы на наполовину расстёгнутой рубашке. Удивление в голосе Ривая настолько неожиданно, что она приглядывается, склонив голову к плечу — ей не послышалось? Он действительно не понимает, или пытается в очередной раз выставить её какой-то ненормальной? Она усмехается. Так привычно, что уже не злит и не раздражает. Скорее, забавляет, и Ханджи решает подыграть.
— Раздеваюсь, — невозмутимо отвечает она, расстёгивая следующую пуговицу. Медленнее, чем предыдущие.
Заметит или нет?
Ривай щурится, глядя ей прямо в глаза. В тёмно-серых радужках прячутся эмоции, и Ханджи даже не пытается прочесть его. Знает: если Ривай не захочет, она никогда не сможет разгадать до конца. о чём тот думает и чего желает. И всё-таки кое-что ей о нём, невыносимом упрямце, известно и без этого.
Ривай Аккерман не может сохранять спокойствие, когда они наедине. Он выражает это множеством способов: сарказмом, злостью, раздражением, презрительным фырканьем и взглядами, которые могут испепелить или заморозить кого угодно. Любого, кроме Ханджи Зоэ, которая обожает играть на нервах капрала.
Она никому не признается, но ей безумно нравятся эмоции Ривая. Любые. Главное, что они есть — а значит, он жив тоже, как и она. И значит, у них ещё не всё потеряно.
— Я вижу, — говорит он нарочито-спокойно, словно чувствует, чего именно хочет от него Ханджи. — Зачем? Собралась смочить свои кости в солёной воде?
Ханджи возмущённо фыркает, но на шпильку не отвечает, вместо этого до конца расстегнув рубашку. Задумчиво повертев её в руках, она расстилает её на песке на случай, если захочется снова лечь, чувствуя на себе цепкий взгляд. Ривай следит за ней, наверняка ожидая какой-нибудь невероятной ерунды. Кто она такая, чтобы разочаровывать капрала?
— А! — Ханджи резко запрокидывает голову к небу и зажмуривается, и вдруг поворачивается к Риваю. — У меня жутко чешется спина, на ней столько песка! Посмотри сам!
Она резво придвигается ближе, сокращая и без того мизерное расстояние между ними, и поворачивается к нему спиной. Наверное, даже к лучшему, хотя увидеть его ошарашенное лицо — награда почище победы в очередном сражении. Ханджи поводит плечами, молча приглашая самому убедиться в том, что она не врёт.
Ну же, капрал. Ты сам хотел.
Ривай молчит, и секунды тишины, нарушаемые лишь шелестом волн, кажутся Ханджи бесконечными. Она часто ведёт себя странно, и обычно не придаёт этому значения. Но сейчас выходка кажется ей самой не то чтобы глупой… неуместной. Будто бы она на балу среди благородных господ в рваной одежде с чёрствым куском хлеба. Нелепо и бессмысленно.
Ханджи выпрямляется. Нужно просто повернуться и сказать, что это шутка. Дурацкая, да, и она лучше пойдёт искупаться, а потом вернётся в лагерь и… и слова застывают на приоткрытых губах. Горячая ладонь касается острого плеча и медленно опускается вниз. Дойдя до пояса брюк Ханджи, Ривай повторяет движение, ещё и ещё, касаясь невыносимо неторопливо. А когда кажется, что он вот-вот уберёт руку и скажет очередную гадость, он вдруг касается пальцами позвоночника у основания шеи.
— Лгунья, — негромко роняет он, и скользит вниз — осторожно и ласково. — Там нет песка.
Ханджи не отвечает. Она и так будто натянутая струна, а после этого касания уверена: одно неосторожное движение — и она расколется на сотни кусочков. По коже бегут искры, и Ханджи зажмуривается, понимая, что чёртова шутка оборачивается совсем не тем, что планировалось.
Хотя… кто сказал, что этот план вообще был? Чёртова импровизация, которая никогда не доводит до добра.
— Я… пошутила, — она дёргает уголком губ в попытке улыбнуться. Пальцы Ривая всё ещё на её спине, и отстраниться Ханджи не в силах. — Просто…
— Ты просто хотела, чтобы я тебя коснулся, — спокойно договаривает Ривай. — Называй вещи своими именами, Ханджи.
Своими?.. Ханджи усмехается, чувствуя, как напряжена каждая мышца в теле. Так бывает, когда она готовится вот-вот атаковать. Но после напряжение заменяет адреналин, и думать об этом не приходится. А сейчас от мыслей некуда деться. И Ханджи думает. О чёртовом капрале, что так невыносимо спокоен, когда она взведена; о его горячих пальцах на спине, которая вдруг оказывается невероятно чувствительной. Ханджи закусывает губу, чтобы нечаянно не сболтнуть, как ей хочется, чтобы он снова провёл по её позвоночнику обжигающую линию.
— Ты о чём, Ривай? — Ханджи пытается быть беззаботной, но голос самую малость подводит: дрожит и чуть заметно ломается на его имени. — Подумаешь, показалось. Что такого?
Ривай молчит так долго, что ей кажется — он вообще не собирается отвечать. Она снова хочет повернуться, но Ривай будто слышит её мысли — и проводит по позвоночнику тонкую линию. Ханджи кажется, на коже остаётся багровый след. Она резко вдыхает и зажмуривается. Почему, почему это ощущается… так?
Потому что, усмехается внутренний голос, и Ханджи застывает. Она прекрасно знает ответ. Он кроется во взглядах, в движениях, хоть Зоэ пытается их скрывать, в безумном беспокойстве за Ривая и отчаянии, которое охватывает её всякий раз, когда он оказывается в самом пекле.. Прячется в чувствах, что обжигают и не дают покоя — а Ханджи упрямо бежит от них. В их мире чувства самая великая слабость, а она должна быть сильной, чтобы суметь уберечь, защитить.
Спасти самое дорогое. И чувства…
— Хватит врать, Ханджи. Ты лжёшь даже себе.
Она поворачивает голову, собираясь возразить, но все слова тут же теряются. Ладони Ривая оказываются на её плечах, а губами он прижимается к выступающему позвонку у основания шеи Ханджи. Ласка будто рассыпается по коже искрами, а сама Ханджи вздрагивает, лишь искоса глядя на Ривая. С губ срывается хриплый выдох.
— Ривай, я…
Мысли путаются, а Ривай совсем не помогает трезво думать. Вместо этого осторожно касается спины, оставляя обжигающие поцелуи на плечах и лопатках. Ханджи рвано выдыхает, не понимая, что ей делать и нужно ли вообще хоть что-то делать. Всё, чего ей хочется — забыть обо всём и согласиться с ним. Согласиться, только бы крепкие горячие руки не отпускали.
— Ханджи, посмотри на меня, — тихо зовёт её Ривай.
Ханджи боится оборачиваться. Она знает, что если сделает это, потеряет остатки контроля и потеряется сама в его взгляде, в прикосновениях, в нём самом. Ханджи знает, они проходили это не раз. Без признаний, без клятв — просто близость тела к телу, просто огонь, который не даёт им обоим окончательно сорваться в пропасть. И так правильно, так для них обоих лучше.
Ведь лучше же?
Сердце предательски пропускает удар, когда Ривай перехватывает её за плечо и тянет на себя. Ханджи поддаётся, медленно поднимая на него взгляд. Ривай серьёзен, она не помнит, когда он улыбался в последний раз. Но Ханджи слишком хорошо знает Ривая, и сейчас совсем не чувствует в нём холода или насмешки. Он смотрит на неё с невыразимой глубиной, и в ней полыхает огонь.
Ханджи хочет его коснуться. И если ей суждено сгореть, то кто станет жалеть?
— Я не тот…
Ханджи не дослушивает. Обхватив его лицо ладонями, придвигается ближе будто бы в желании поцеловать, и замирает в последний миг. Улыбается, словно собираясь отпустить очередную, так привычную ей шутку, но вместо этого шепчет ему в губы, не отводя взгляда:
— Ты прав, ты чертовски прав. Я люблю тебя, Ривай. Я давно и безнадёжно тебя люблю. Знаю, знаю, нам нельзя привязываться, нельзя, мы можем завтра умереть, но я…
Она сглатывает, собираясь договорить, но теперь Ривай не даёт ей этого сделать. Резко подняв руку, он прикладывает пальцы к её губам, чтобы через несколько секунд обхватить щёку и осторожно погладить. Ханджи растерянно замирает, не понимая, а Ривай качает головой.
— Просто помолчи, невыносимая женщина. Просто помолчи.
Он целует её, и поцелуй далеко не невинен. В нём жара и желания на сотни и сотни костров, способных обогреть многих. Но что им до тех многих? Ханджи забывает обо всём, и шум моря смешивается со стуком собственного сердца — быстрого, лихорадочного. Она тянется к Риваю, путается пальцами в коротких волосах, отвечая на его требовательность не меньшей жадностью, и когда он пытается отстраниться, тянет назад за воротник.
— Не надо, — шепчет она лихорадочно, находя губами его губы. — Не отпускай. Не отпускай.
Она просит так отчаянно, что самой на миг становится страшно. Сколь глубоко её одиночество?.. Но когда крепкие руки обнимают за талию и притягивают ближе, страхи растворяются вместе с набегающей на берег водой. Сейчас Ханджи не одна. Сейчас она как никогда нужна человеку, который нужен ей.
Есть ли у неё право просить о большем?
В попытке устроиться поудобнее Ханджи теряет равновесие и падает на расстеленную рубашку, потянув на себя Ривая. Секундное замешательство, пауза, которая может сломать всё — но не ломает, потому что не позволяет Ривай. Приподнявшись на локтях, он несколько безумно долгих секунд смотрит на Ханджи. Когда ей уже начинает казаться, что что-то не так, он вдруг касается её лица и говорит так тихо, будто бы сам себе не верит:
— До сих пор не понимаю, как ты пробралась в моё сердце. Невыносимая.
Ханджи замирает, и все слова, все насмешки застревают в горле. За спиной Ривая светятся яркие звёзды, а в его глазах вспыхивают и гаснут огни вселенных. И больше всего на свете Ханджи хочется, чтобы этот огонь никогда не исчезал. Что бы их впереди ни ждало, через что бы ни пришлось пройти.
Гори, Ривай. Пожалуйста. Гори.
Она обнимает его за шею и беззаботно улыбается, прежде чем поцеловать.
— Просто помолчи, несносный мужчина. Просто помолчи.
После не остаётся места для улыбок. После не остаётся места для ненужных мыслей. Только их дыхание, смешанное в одно, рваное, прерывистое, срывающееся на стоны. Только движения — нетерпеливые, жадные, обжигающие кожу. Ханджи, отвечая на требовательные поцелуи Ривая, умудряется наполовину расстегнуть его рубашку, но руки соскальзывают, а сама она вздрагивает. Горячие пальцы Ривая сжимают грудь, и чёртов бюстгальтер отнимает львиную долю ощущений, но всё равно кажется, будто оголяется каждый нерв. Ханджи выдыхает и тянет его к себе, целует лихорадочно, прикусывая губу, оставляет на его шее влажные следы.
Сегодняшняя ночь — их. И море будет свидетелем их страсти и признания, которое они оба сохранят в сердцах до тех пор, пока те будут биться.
Ривай не любит отдавать инициативу в женские руки, и сам расстёгивает и стаскивает свою рубашку. Он отстраняется на несколько секунд, и эти секунды Ханджи кажутся вечностью. Она тянет руки к нему, взглядом требуя, чтобы он вернулся назад. Без Ривая вмиг становится холодно и пусто, и когда он снова подаётся к ней, чуть прикусывая за плечи, Ханджи лишь поддаётся, обнимая его, удерживая рядом.
Их близость неправильна, они оба это знают. Они не имеют на неё право, но какая, к дьяволу, разница? Какая, когда жаркий поцелуй и требовательные руки, раздевающие и ласкающие чертовски чувствительную грудь — всё, что имеет значение?
Ханджи выгибается со стоном, когда Ривай сжимает в пальцах затвердевший сосок. Она захлёбывается воздухом, дышит тяжело, но снова и снова отвечает. Ханджи не может просто брать, она не выносит неравенства. И пока Ривай, склонив голову, обхватывает губами сосок на другой груди, Ханджи бездумно касается его спины. На ней шрамы — добрая сотня. Ханджи знает каждый и за каждый забрала бы боль и страдания. Но она знает, что прошлого не вернуть и что Ривай не позволит, а потому касается кончиками пальцев, забываясь в жарких ощущениях. А когда он чуть прикусывает нежную кожу, тут же зализывая ранку языком, срывается на стон и царапает его спину. Не сильно, но он прижимается к ней ближе, и Ханджи становится ещё жарче.
Ближе. Ещё ближе. Ну же, Ривай!
Она нетерпеливо поводит бёдрами, без слов говоря о том, что не хочет ждать. Движение слишком откровенно, а Ривай слишком близок, и он глухо стонет, крепче сжимая её грудь. Поднимает голову, снова возвращаясь к губам, но ладонь скользит ниже: по плоскому животу к поясу штанов, который всегда так сложно расстёгивать…
…и который поддаётся умелым рукам за считанные секунды.
Ханджи не успевает понять, когда Ривай стягивает с неё штаны, оставляя лишь в белье, но она совсем не против. Прихватив губами его мочку уха, она пытается улыбнуться, но в голове слишком мутно, а губы способны лишь изгибаться в очередном стоне. Ривай тоже далеко не спокоен: дышит хрипло и тяжело, и Ханджи прекрасно чувствует его член, упирающийся ей в бедро. Ему наверняка тесно в этих дурацких штанах, но раздеваться он не спешит. Наоборот — нарочито медлит, неторопливо отводя её ногу в сторону и едва касаясь внутренней стороны бедра. Близко, очень близко с промежностью, по самой кромке белья. Ханджи шипит и приподнимает бёдра, но Ривай вовремя убирает руку. Наклоняется к её уху и шепчет так обжигающе-жарко, что у Ханджи сохнет в горле:
— Ты куда-то спешишь, капрал?
Ханджи нетерпелива. Вся её натура — это живость, яркость, спешка жизни, которую она пытается ощутить, узнать, прожить. И сейчас, в миг, когда мгла вокруг кажется бархатистым покрывалом, укрывшим их от всего мира, Ханджи тоже спешит. Цепляется за этот сладкий миг, боясь, что его могут украсть. Одно неверное движение — и всё закончится!..
Ханджи хрипло выдыхает и крупно вздрагивает, когда Ривай касается её промежности. Чуть-чуть надавливает на клитор и снова ведёт пальцы вниз, наверняка чувствуя влажную ткань. А ещё он прекрасно знает, о чём думает Ханджи. Она с трудом распахивает глаза и находит его взглядом. Возбуждение и влечение почти отключают мозг, но именно в эту секунду Ривай кажется ей невероятно близким. Не просто физически — во всех смыслах. Она касается его щеки дрогнувшими пальцами, будто бы сомневаясь, а потом целует. Всё так же лихорадочно и жарко, подчиняясь его рукам.
Пока она с ним, всё остальное неважно.
Ривай видится ей спокойным, но Ханджи тут же понимает, что ошибается. Его поцелуи столь же горячи и требовательны, а дыхание всё тяжелее с каждой секундой. Стоит Ханджи двинуть бёдрами будто бы невзначай — и Ривай стискивает зубы, пытаясь подавить стон. Ханджи слышит его. Слышит и, лукаво улыбаясь, прижимает его ладонь к своей промежности.
— А ты чего-то боишься? — возвращает ему усмешку.
Торжество Ханджи тает мгновенно, превращаясь из почти_смеха в гортанный глубокий стон, когда Ривай, отодвинув ткань белья, вводит в неё палец. Ханджи кажется, что её ошпарили: по телу проходит горячий ток, пробирающий до костей.Она крепче впивается пальцами в его плечо, пытаясь вернуть самообладание и возможность ответить. Но тело, проклятое, совсем не желает слушаться и лишь требует большего. Больше огня, больше близости. Больше Ривая.
А Ривай точно слышит её мысли. Касаниями чувствует то, что творится внутри Ханджи, то, чего она так страстно желает. Неровно улыбнувшись, он медленно, будто бы издеваясь, двигает рукой, к одному пальцу присоединив второй. Ханджи захлёбывается стоном, судорожно выдыхая. В голове не остаётся ничего, кроме сладкого тумана, и она поддаётся ласкам Ривая. На его спине появляется пара новых царапин — Ханджи точно будет жалеть об этом, когда придёт в себя. Но сейчас ей кажется, словно ещё чуть-чуть, и её разорвёт от эмоций. Они теснятся в груди стонами, неразборчивым шёпотом и желанием быть к нему ближе.
К нему, человеку, который для Ханджи — весь чёртов мир. И она готова послать всё к чёрту, если он скажет. Обрезать собственные крылья и рухнуть в бездну. Потому что и бездна будет не такой тёмной, если она будет в ней не одна.
Ривай не просит. Он ласкает её, сам едва справляясь с тяжёлым дыханием и вздохами, больше похожими на короткие стоны. В один момент вытащив пальцы из Ханджи, он прижимается к ней пахом и целует глубоко и влажно, не позволяя подумать хоть о чём-то, кроме их близости. А Ханджи и рада бы, да не может. В груди всё будто вспыхивает цветными искрами, и она тянет Ривая на себя, путаясь пальцами в коротких чёрных прядях. Почему он так медлит? Ему так нравится издеваться над ней? Она же чувствует, что ему тесно в этих дурацких штанах!
— Пожал… — Ханджи всхлипывает, когда Ривай сжимает её грудь и одновременно двигает бёдрами навстречу. Зажмурившись, она крепче обнимает его и облизывает губы. — Пожалуй…
— Молчи.
Просьба-приказ, запечатанная влажным жарким поцелуем, и Ханджи не находит сил противиться. Тем более, что Ривай, почти не отрываясь от её губ, умудряется расстегнуть ремень своих штанов и стянуть их. Насколько низко, Ханджи не знает и не собирается проверять. Вместо этого, положив ему ладонь на поясницу, надавливает, без слов говоря о том, чего желает. Раз уж вслух просить запретили, стоит поискать другие методы. И они, кажется, куда более…
…действенные.
Ханджи понятия не имеет, когда Ривай успел снять с неё бельё. Помнит только несколько коротких жарких прикосновений, но они стираются среди прочих, ещё более горячих, пробирающих до самого нутра. А когда руки Ривая оказываются на её бёдрах, касаясь внутренней стороны, Ханджи забывает и обо всём прочем. Нетерпеливо приподнимается, но Ривай снова прижимает её к песку, прикусывая нижнюю губу, словно этим напоминая, что он всё ещё держит ситуацию в своих руках. И её, тоже, чёрт возьми, держит.
Горячий член на несколько секунд прижимается к промежности, и Ханджи стонет, не в силах справиться с собой и с желанием ощутить его ещё ближе. Самой себе она кажется невероятно пошлой, но какая, к дьяволу, разница. Она с мужчиной, которому отдала своё сердце и душу, и прочее вообще не имеет значение. Ханджи проводит по спине Ривая ладонью, снова надавив на поясницу, и в этот раз он подчиняется ей.
И… Боги, это не может быть так хорошо. Но это…
…проклятье, это восхитительно.
Ханджи на миг кажется, что дыхание отказывает, и она судорожно вдыхает, но вместо этого срывается на стон — глубокий, гортанный, низкий. Ривай отвечает ей почти тем же, и в голосе его те самые бархатные нотки, от которых у Ханджи всё сжимается внутри. Она сама тянется к нему, податливо принимая в себя и целуя в сухие обветренные губы. Плечи, шея, ключицы — везде, где дотягивается, Ханджи оставляет свои отметины-поцелуи, словно желая перед всем миром доказать, что он принадлежит ей. Её мужчина, который сейчас так откровенно брал её под тихий шелест моря.
Оно никому не расскажет о том, как крал он её стоны, то двигаясь внутри Ханджи изводяще-медленно, то набирая ритм и вбиваясь в её податливое тело. Никому не поведает, как выгибалась Ханджи в спине с громкими стонами, прижимая к себе Ривая так крепко, как только могла.
Ханджи чувствовала расплавленный жар его касаний и тянулась за ними снова и снова. На шее наверняка уже темнели засосы от его поцелуев, и завтра придётся прятать их за высоким воротом рубашки. Но это будет завтра. А сейчас, сейчас есть только она и Ривай. Так близко, так горячо, так… глубоко. И так невыразимо нежно, что сердце сжимается сладкой болью.
Кажется, невозможно любить сильнее. Но Ханджи любит. И теперь знает — это взаимно.
Удовольствие ширится и растёт, и огонь внутри становится живее и ярче. Ханджи обнимает Ривая ногами, не позволяя ему отстраняться, а он и не хочет. Движения его становятся порывистыми, жадными, глубокими, а с губ срываются хриплые стоны. Ханджи кажется, что ничего лучше в этой жизни она не слышала, и она улыбается, подумав об этом, но новый толчок, глубокий, рождает в её груди ответный полный страсти стон. Голос садится, и самой себе Ханджи чудится иной: пошлой, откровенной, и такой невыносимо открытой и живой, что не верится. А Ривай об этом не думает. Ривай берёт её жадно, сжимая бёдро до синих пятен и целуя припухшие губы. Ему нет нужды говорить, чтобы доказать — Ханджи его.
И она не собирается с ним спорить.
Разрядка приходит неожиданно, взрывается внутри цветными искрами, и на несколько мгновений Ханджи уверена, что она умирает — настолько яркими ощущения просто не могут быть. Она гортанно стонет, выгнувшись в спине и прижавшись грудью к груди Ривая, и, сотрясаемая дрожью, снова падает на песок. Ривай кончает почти следом за ней и наваливается сверху, уткнувшись лбом в её плечо, но Ханджи не против. Это приятная тяжесть, и она, пересилив тягучую леность, кладёт ладонь на его затылок и бездумно перебирает пряди.
Если бы они не жили в мире, где каждый день может стать последним, они могли бы стать ро…
Ханджи прерывает собственные мысли и, повернув голову, целует Ривая в висок.
— Во всём виновато море, — усмехается она.
Ривай улыбается в ответ — Ханджи это чувствует. Хочется это увидеть, но когда он поднимает голову, его лицо уже серьёзно, и только в глазах горят те самые искры.
— Без сомнений, майор. Без сомнений.
Ханджи целует его коротко и нежно и закрывает глаза. Шум моря убаюкивает и ласкает — почти так же, как Ривай. Сегодня они увидели его впервые. И если этот заканчивается так… живо и ярко, может, у них есть шанс?
Может, не всё потеряно.
Может…