«Злость — это часть тебя, которая знает, что неправильное отношение к тебе неприемлемо. Твоя злость знает, что ты заслуживаешь поддержки и понимания. Твоя злость — это часть, которая любит тебя».

Это не случается в один день. А может, на самом деле, и в один, но процесс долгий, незаметный. Подбирается на мягких лапах. Одно шокирующее выворачивающее изнутри событие, и вот. Где-то внутри дыра, необъятная, бескрайняя, все растет и растет, и прокормить её с каждым днем все труднее. Сначала она поглощает все проблески позитивных эмоций, а потом и их не остается, все становится серым. А еще пугающим.

У Сережи нет никого. Не к кому обратиться, не на кого положиться, совсем один-одинешенек. Без родителей, без друзей, без опоры, без понимания. Сплошные «без». Он смотрит на птиц сквозь прутья своей аллегорической клетки — сначала окна приюта, потом школы — и втайне завидует. Вот уж кто действительно свободен, волен лететь куда и когда вздумается. Серые стены не менее серой коробки тянут на дно лучше всякого якоря, чужие злые взгляды и смех вызывают желания закрыть глаза и уши и спрятаться, спрятаться от этого страшного мира и больше никогда не выходить.

Птица появляется не сразу, но при этом как-то целостно: сначала воображение рисует перья, крылья за спиной, голос в голове, а потом внезапно очередная серая среда уже и не такая серая — у него есть друг. Первый друг, самый настоящий. Они похожи и различны, как могут быть два ничем не связанных человека. Он понимает Сережу с полуслова, а что еще ценнее — мысли, для которых есть теперь благодарный и внимательный слушатель. Новый приятель в то же время обладает характером куда более твердым, решительным, где-то даже злопамятным. Но это и не плохо: теперь никто не считает их такой легкой жертвой для насмешек.

Он напоминает Сереже тех самых птиц в свободном полете, и имя так и приживается. Птица. Как олицетворение силы и свободы делать так, как хочется; единственный товарищ, отгораживающий его от опасного мира. Кажется, что так будет вечность.

Но вы же знаете? Ничто не вечно в подлунном мире. Если бы Птицу спросили, когда все поменялось, он бы, наверное, не смог точно сказать, когда именно все пошло не по плану, но отправная точка была очевидной.

А событие, по сути, весьма тривиальным: в приюте появляется новенький. Молчаливый, держится по первости особняком, но, как скоро выясняется — мастер махать кулаками. И где только научился в таком возрасте? Но полезная штука в их жизненной ситуации, это Птица сразу подмечает. Мальчишка явно не домашней породы, другие дети быстро окрестили его «Волком». Сначала Сережа с Птицей думают, что кликухой наградили за повадки, а оказывается — поди ж ты, фамилия говорящая.

Они какое-то время присматриваются: слухами земля полнится, а в приюте процесс и того быстрее. Сведения противоречивые, многие вообще говорят, что с таким лучше никаких дел не иметь. Сережа долго думает: а надо ли оно ему? Пообщаться и хочется, и колется. С одной стороны — слухи эти, а с другой, знакомое что-то в этой ситуации отзывается.

Пару недель спустя они натыкаются на Волкова после уроков за гаражами. Место для разборок известное, и картина не подводит: мальчишка стоит, хмурится, костяшки сбиты, на скуле синяк наливается. А пара школьных задир из домашних собирает себя с пола, матерится сквозь зубы и стонет. Вот и подтверждение слухов про драки. И?

Волк замирает на месте, кулаки сжаты, ждет реакции. Придется ли снова драться? Сережа смотрит и сам не знает, что делать. Заговаривает первым, конечно, Птица:

— Эй, ты. Волков. Драться научишь?

Новичок смотрит внимательно, ищет подвоха, но не находит.

— Научу, — кивает хмуро, кулаки разжимать не спешит. Но для Птицы это уже победа.

Первое время все нормально: они учатся драться, держатся рядом с Олегом Волковым, потому что Птица решает, что так эффективнее. Да и что уж врать? Интересно, куда приведет. Время идет, и Сережа потихоньку привыкает к такому положению дел. Расслабляется, перестает бояться: мир с новым, надежным другом уже не кажется ему таким пугающим местом. И это плохо. Когда он перестает бояться и сомневаться, происходят страшные вещи: например, он начинает забывать о Птице.

Наступает новая эпоха. Античность, будь она неладна, как и в искусстве, заложившая основы многим вещам в их жизни. Некоторые из этих вещей Птице не очень нравятся, но он молчит. Сереже не страшно, у него появляются свои идеи, проекты, планы… Мало времени и многое надо изменить, и кажется, впервые сил хватит — только руку протяни, приложи усилия и все получится. Он и прикладывает.

Птице делать нечего. Никогда такого не было, но вот, все такое тихое-мирное, а стоит появиться проблеме какой — её решают до того, как настоящая ярость успевает закипеть. Нет причин появляться больше, чем на короткие моменты. Полный штиль.

Иногда кажется, что Волк краем сознания что-то подозревает. Видит, но не смотрит, ловит краем глаза образ Птицы в Сереже, сам не понимает, что заметил, но не отворачивается. Это приятно. Остальные и этого не могли уловить, хотя он был здесь уже так давно…

Так и живут: Сережа, Олежа и на задворках — Птица. А потом появляется ещё Марго — птица настоящая. Она приживается на удивление легко, даже не бесят иногда разодранные вещи и утащенные в гнездо «сокровища».

Счастье, правда, длится недолго.

Олежка решает, что универ ему не сдался и армия милей всего, что дома осталось: Сережи, Марго, Птицы, да даже штиля этого. Уезжает надолго и слушать ничего не хочет. Да и что тут скажешь? Не на коленях же умолять остаться. У Сережи есть еще какая-то гордость, а у Птицы её и того больше. Впервые за долгое время проблемы не решаются сами, все, что было за границами уютного мирка снова обнажает свое истинное лицо с ощеренной пастью. Выстроенные планы и модель мира с каждым днем подвергаются испытаниям, и разделить не с кем, кроме самого старого друга. Птица ликует.

В голове голос Птицы, в зеркале его тень глядит на Сережу, криво улыбается. Злорадно, но горько кидает:

— Сбежал, сбежал, бросил! Сколько Волка не корми — все равно в лес смотрит!

Убежал. Но почему? Неужели ему здесь неприятностей не хватало без чужих войн? Это на самом деле понять можно: и Птице неприятностей мало, Сережа не испытывал страха уже так давно, хотя мир лучше не стал. Скучно, как скучно. Может, если здесь станет повеселее, поопаснее, то и Олежка вернется? Он-то умеет развлекаться.

Птица ухмыляется, летят перья. Годами не чувствовал себя таким живым. Так много причин сжечь все, и в этом они друг с другом согласны. Все не такое, как раньше, но от этого не менее прекрасное: тьму даже самой большой дыры внутри можно осветить очищающим пламенем. Все ради собственных целей, прекрасно рационализированных. Судьба полностью в их руках. И кто-то должен действовать! Настоящие Средние века.

Все горит, горит. Пока не разбивается о Грома. Как стена огня, нашедшая на преграду, которую должна была легко спалить, Птица сбит столку, неприятно ошеломлен. Тюрьма — не то, что он для них планировал, но тут он нужен Сереже едва ли не более, чем когда-либо раньше. Остальные заключенные, психиатр, побои и лекарства усугубляют ситуацию. Он мечется по своей новой, куда более тесной клетке, копается в себе глубже, чем когда-либо раньше. А Птица всегда был сильнее, умнее, жестче. Он — отличный Доктор для этой чумы.

— Я злюсь, когда ты неспособен это делать. За тебя злюсь, за нас. Кто-то же должен. Кто-то должен быть готов разобраться. Замарать руки! Не мои, не твои. Наши, — шепчут стены голосом Птицы, когда наконец эта тряпка готова слушать. Сдается наконец. Вот теперь Птица наконец-то получает заслуженный контроль над всем.

Они посылают убийц — он убивает. Сергей как сомнамбула выводит кровью надписи на стенах. Все в каком-то искорёженном и кривом смысле встает на свои места. Все так, как должно быть. Они шли к этому с самого начала? Куча событий, на первый взгляд случайных, выстроились в ряд, паззл собрался. Променял ли что-либо из этого Птица на целостность и не разбитое сердце, не разрушенные хрупкие мечты? Ни за что!

Слов из песни не выкинешь. И ведь каждое из этих событий делает их именно теми, кем они являются.

Рубинштейн все вещает на приемах про раздвоение личности, интересную болезнь, новые методы лечения, а Птице весело, хохотать в лицо психиатру охота — что он понимает! Сергей был бы доволен: такое удачное объяснение, оправдание. Возможность не чувствовать вину, ведь это же все не он! Не может быть он тем самым злодеем, ведомым слепой яростью, как приютские задиры, как обычные преступники. Нет-нет, он-то этого выше, чище. Хочет быть тем самым Сережей из приюта, у которого есть настоящий, не выдуманный друг, и все в жизни так просто. А в реальности есть только Птица. Порождение больного разума? Мистическая душевная болезнь?

— Все равно у тебя есть только я. А больше никого, — говорит он и улыбается.

Все в красных красках, в голове одна мысль — месть. Они должны отомстить, чего бы ни стоило. Подобное отношение недопустимо, Гром должен заплатить, и это будет только правильно. Воздаяние равняется справедливости.

Доктор так удачно теряет бдительность, а развязать драку среди заключенных проще простого… И вот они уже снова в одиночке с телефоном в руках. Кому звонить? В мыслях тут же всплывает только номер Олега. Есть еще пара других, но какой от них теперь толк? Волк… Птица хмурится, тянет время и не дает сразу набрать номер. Прибежит в этот раз или сбросит вызов, как остальные, как только поймет, кто звонит? Учитывая ссоры, километры расстояния и обстоятельства… Непослушные пальцы медленно прожимают на сенсорном экране цифры, будто гвозди в крышку гроба вгоняют.

Гудки каждый длинною в вечность, пальцы леденеют. Пусть только попробует не ответить, только посмеет… Не после всего, не так…

— Да? — заменяет вдруг гудки на том конце знакомый голос.

— Олег… — вырывается не то у Сережи, не то у Птицы.

— Серый? Это ты? — звучит удивленно, неверяще. Трубку не бросает и обвинениями осыпать не спешит, ждет, пока на этом конце соберут разбежавшиеся вдруг слова.

— Я. Мне нужна… помощь.

Вздыхает. Соглашается на удивление быстро. Помощь так помощь, Кресты так Кресты. Не из боевой зоны вытаскивать надо, и на том спасибо. Никаких лишних вопросов, будто подхватили все с той самой точки, на которой бросили, будто и не поменялось ничего. Но они двое знают, что все поменялось. И боятся, и надеются, что Волк тоже знает.

Побег проходит гладко благодаря людям Олега. Как удачно, что у него есть сейчас своя команда, которая не косячит. Своя… А что у него еще своего теперь, чего они не касаются? Что еще теперь отдельно, не вместе? Впрочем, это в прошлом. Главное, что они на свободе, Олежка вернулся, и вот теперь совсем другое дело.

Снова Птица, Олежа и где-то там с краю Сережа, но так ему и надо. Будет знать за все то время, что они терпели его слабость. Время Птице править балом!

И так он и поступает. А где, как не в венецианском дворце проводить настоящие балы? С размахом и блеском, настоящий пир во время чумы. Все должно сиять и гореть, одно другое тоже прекрасно заменяет. У них есть план. Прекрасный, продуманный, безумный и абсолютно оторванный от реальности, но это так трудно заметить, когда все окрашено черно-красным. Говорят, разум превыше материи, и в своем познании он так преисполнился, что перестал эту самую материю учитывать.

Все не имеет смысл? Все имеет смысл? Имеют смысл только лишь его сверхценные идеи? Двойственность мира — все и одновременно ничто. Но даже если долго не смотреть на дуальность бытия — она как тьма посмотрит в тебя.

Кошмары неожиданны, Птица всегда справлялся с подобным легко, и поначалу удается отогнать навязчивый морок, но он не менее упорный. Впервые кто-то мечтает уничтожить не их обоих, а конкретно Птицу. И Сережа, жалкий предатель, совсем делу не помогает.

Кутх. Они ищут и находят, и имя это свербит в сознании за всей его Игрой и организацией сладкой мести. Снова кошмары, и теперь уже сил не хватает. Это знамение, не иначе. Он чувствует это в костях, в натяжении кожи и перьев, в воздухе. Когда время, о котором говорит это бог придет, Сережа не будет на его стороне. Просто опустит руки. Сдастся окончательно судьбе, которую раньше всегда отрицал. И это смирение — слабость Птицы. Его похоронный колокол.

Снова и снова, в очередной раз просыпаются с криком. Оказывается, Олег у их кровати дежурит, сидит как на цепи, прирученный волк. Птица вымучен кошмаром и временно отступает, а у Сережи смесь самых разных эмоций сталкивается внутри: возмущение, смущение, стыд. Хочет рассказать о своих терзаниях, да не может. И не в Птице даже дело: сейчас ему рот никто не закрывает, нет. Горько, если после всего, именно сейчас отвернется. Больнее будет, чем если бы раньше бросил гнить в тюрьме.

Огрызается, винит себя, винит Птицу. Весь свет. Просто хочет, чтобы это все уже закончилось. И вот это уже можно устроить.

Сергей пытается таблетками заглушить его, но это ошибка: они лишь подкрепляют, будоражат то, что должны подавить. Птица смотрит из всех зеркал, складывает по кусочкам и постепенно доводит до финальной версии план. Уходить же надо на самой высокой ноте, не так ли?

Да, они определенно идут к финалу. Только для него ли? Для них обоих? Для кого еще? Что потом будет и будет ли? Зачем об этом думать, почему эти мысли вообще в голове появляются? Разве есть Птице с Сережей что терять? Кажется, что все уже, ан нет. На плече каркает Марго, а у ног по первому кличу послушный серый волк.

Олег Волков. Знакомый с самого детства, изученный вдоль и поперёк, родной почти. Но может лучше и без него вовсе? Тогда Сережа будет снова бояться, и терять будет и правда практически нечего — Марго сильная, она и сама справится. Жаль только просто прогнать не вариант: либо обратно прибежит, либо к кому другому прибьется. От любого варианта тошно. А вот если самим...

Сережа тогда до самой смерти бояться будет приблизиться хоть к кому-то ещё, будет кровь на руках видеть до конца вселенной, до последнего вздоха. Поймет наконец, что значит по-настоящему замарать руки. Если будет дальше жить —сам оттолкнет любого, кто попробует приблизиться. И тогда никто больше не будет иметь значения.

Только они… А после никого не останется.

План красив. План ужасен. План на удивление прост в исполнении, когда все фигуры встали на свои места. Такое у Олежки удивленное лицо, прежде чем он вырубается, что непонятно: смеяться или плакать. Птица решает смеяться, растягивает рот в неестественной улыбке, так не похожей на маску радушного хозяина, поддерживаемую для «гостей». Впереди много работы.

Стащить всех в клетку — целое приключение, но потом всем по подарку — всем по ошейнику. У тела бессознательного Олега он задерживается, ноги в землю вросли. Так много вопросов на языке вертится, которые в лицо при трезвом уме не задал бы никогда. Хочется спросить и о вечном, и о самом банальном, и о самом главном.

Ты видел? Замечал и меня, когда на него смотрел? Видел нас или только его всегда, твоего Сережу из приюта? Кому служил, прибегая по первому зову, хотя до этого гордо ушел вдаль? Помнишь же это все? Как именно я тогда тебя провожал на неопределенное время в один конец. А помнишь, как вместе в школе пирожки воровали? И это был я. А поцелуй помнишь? Тоже я.

Ну, скажи, кого бы ты выбрал? Хотя кто тебя действительно спросит? Любой вариант — ошибка. Сережа бы сказал: несправедливо, но тряпка он и что вообще о справедливости понимает. Выберешь его — предашь, выберешь меня — дважды предашь. А получить все тебе никто не даст — таковы правила. Люди играют в игры, а игры в людей играют, и никак иначе. Игры. Как иронично! Он смеется.

Время отсрочки подходит к концу, пора поднимать занавес. Все на своих местах, прямо так, как он планировал. Для многих из них — последнее выступление, если Гром вдруг не совершит чуда. Реальность превосходит все ожидания: чуда, конечно, не случается.

Все теряют фигуры. Очередь Олега, конечно, тоже приходит. Так было задумано, этого он хотел же, да? Чтобы никого и ничего не имело больше значения. Они с замиранием сердца ждут исполнения приговора, но — благословение или проклятье, механизм дает осечку. Шанс был, надо признать: он ошейник не проверял. Проявил слабину, оставил на волю случая.

Вслух сетует «поделка китайская», но внутри знает, что игру довести до конца придется. Шоу должно продолжаться, что бы ни случилось, слишком рано и поздно останавливаться. И есть правила, а правила нарушать нельзя.

Игра проста. Как и все лучшие игры.

Сережа достает пистолет.