К чёрту вас, если вы считаете, что домом не может стать человек. Баки оспорит вас, потому что в конце дороги домой его ждал именно человек.
«Дорога домой», стёба
1
Все знали, как найти своего союзника. И это, конечно, было главным в жизни каждого, потому что иначе ты оставался один до самого конца. Гражданские называли это как-то иначе, как-то человечнее, но как, Зимний не помнил. И ещё он не помнил, как найти своего союзника, как узнать его, как правильно быть вместе с союзником (любить его). Это было что-то из другой жизни. Из той, где он был человеком. Из той, где у него были друзья. Из той, где он радовался своим полосам.
Здесь ему запрещалось знать о них, тем более смотреть. Он смотрел тайком, но они всё равно каждый раз ловили его на этом. Ему стирали память. Ему внушали миллионом способов, что союзники — выдумка. Обычная сказка на ночь. Но он всё равно смотрел на полосы (получал наказание), и именно поэтому знал и помнил о своём союзнике.
Зимний ждал своего союзника. Интуиция подсказывала, что союзники обычно ждут. И его тоже ждали. Он был уверен в этом.
***
Питер знал, что его родственная душа была старше. Это не было редкостью — родиться с полосами было нормой. Но ещё Питер знал, что всю жизнь полосы на его руке были отвратительно тонкими… как и сейчас, в его восемнадцатый день рождение. Он не выбирал свою родственную душу, но и они точно не были виноваты в том, что в школе над ним смеялись.
Питер быстро привык к этому. А в старшей школе он даже некоторое время был вне всех издевательств, потому что у других начали появляться полосы (отметины, следы). И полосы на животе или лице были интереснее, чем его собственные… пока его не начали исчезать. Издевательства возобновились, но легче, казалось, никому не становилось. Он ведь ничего не мог сделать, точно так же как и сейчас (как и всегда).
У Питера осталась одна тонкая полоска на левом запястье. И каждый раз, когда он вспоминал о ней, ему становилось теплее. И каждый раз, когда он смотрел на неё, его пробирала дрожь, — так им сейчас тяжело, да?
***
Джеймс был убийцей (остался им). Так считали все, он был уверен в этом, раз даже он сам так считал. Воспоминания о прошлой жизни никуда не исчезли, в отличие от синяков или ссадин. Воспоминания были надоедливее шрамов. Сейчас он понимал, что они были куда хуже шрамов. О шрамах он забывал, иногда удивлялся им, когда видел на теле. Воспоминания не давали о себе забыть, и он боялся их. Боялся себя.
Джеймс готов был поклясться, что даже Стив думал, что он убийца. Но Стив был его другом, союзником в привычном смысле этого слова. Друзья ведь всегда добры к друзьям? А союзники к союзникам, так ведь?
Несмотря на то, что Джеймса старался понять каждый, его всё равно никто не понимал, и даже он сам. А ещё он не понимал, зачем такому, как он (отвратительному), нужна родственная душа, — союзник. У родственной души, наверное, на руке отвратительно тонкие полосы. И ему было жаль своего союзника, не только из-за собственных полос на его теле, но и потому что на его теле полосы начали истончаться. И он ничего не мог сделать с этим.
***
Быть Человеком-Пауком было очень непросто (до сих пор). Им непросто было быть и в четырнадцать, когда всё только началось, и в шестнадцать, когда мистер Старк вдруг увидел его где-то в интернете и позвал в команду, и в восемнадцать, сейчас, это тоже не было простым занятием. Со временем он повзрослел — ему пришлось. После смерти дяди Бена Мэй нужна была поддержка, а городу — герой, дружелюбный сосед.
И вот он, Человек-Паук, собственной персоной переводит бабушку через дорогу, потом останавливает ограбление банка, спасает чью-то тележку с тако от столкновения с велосипедом, потом его ранят-ранят-ранят, и, о да, опять ранят, и он опять переводит бабушку через дорогу.
И вот он, Питер Паркер, справляется с миллионом дел: работает, учится, не обращает внимания на Флэша, потом опять работает, пытается совмещать Паучка и обычную жизнь, а ещё ждёт… больше всего на свете ждёт свою родственную душу. А у них как назло с самочувствием всё хуже и хуже. Питер всё равно ждал.
***
Баки очень долго не мог влиться в новый мир. Здесь для него всё было другим. Нью-Йорк. Его жители. Он сам. Со временем ему правда стало легче, как и предполагал Стив, будто и мир, и он сам приняли друг друга. Джеймс принял себя (звучит смешно). И, может быть, никто теперь не считал его убийцей (или правда не считал никогда). Сейчас Баки был частью Мстителей. Его брали на миссии, он был знаком почти со всеми… мстителями. И, возможно, даже полосы на теле его союзника немного изменились. Хотелось бы, чтобы в лучшую сторону.
И Баки правда ждал своего союзника, он не забывал про него ни на минуту, постоянно вглядывался в чужие лица, а ещё старался чувствовать. Мстители рассказали ему, что союзника (они сказали родственную душу) можно почувствовать, если по-настоящему захотеть. И именно это звучало, как сказка на ночь. Почувствовать?
Поверить в то, что перенесённое им, мог почувствовать другой человек (его человек), было бы худшим решением. И он поверил: винил себя какое-то время, ведь большая часть его эмоций в прошлом то ещё дерьмо. А потом он вдруг почувствовал чужие эмоции — понял, что союзник всё-таки ждал его.
***
Питер был взволнован, и он знал почему. Он был тревожен. Он не мог так просто справиться с этим, даже вслух проговорив причины, по которым его руки дрожали, дыхание сбивалось, а всё тело покалывало. Это было отвратительно.
Он почему-то возомнил себе, что они с Баки (так он представился, но Джеймс ощущалось правильнее) были родственными душами.
***
Питер скрывал свои полосы от него.
2
В гостиной было тихо. Все уже давно разошлись — знакомство Питера и Баки не было событием, не хватало ещё вечеринку устроить в честь этого (хотя Тони мог бы, если бы понял всё сразу). Клинт в своей комнате громко ругался с кем-то по телефону, на английском, иногда переходя на русский, — наверное, с Нат. В ближайшей кухне шумела посудомойка. А ещё в гостиной было душно.
Питер и Джеймс смотрели друг на друга уже почти минуту. Они оба чувствовали это, но никто не решался заговорить. Было страшно, неловко, было слишком (поздно). А ещё Питер прятал полосы (полосу), специально, Джеймс знал. Так… в гостиной было неловко.
— Значит, ты родился уже с полосами?
— Да. — Питер старался отвечать сухо, серьёзно и совсем по-взрослому, без эмоций. У него не выходило — голос дрожал. — А ты?
— Они появились в семнадцать. — Джеймс постарался улыбнуться аккуратно, одними уголками губ, чтобы не задеть (успокоить) — Старк говорил, что это тяжёлая тема. — Но… вот он я спустя сто лет, а они так и не исчезли… — по привычке он поджал губы, с сожалением — Питер понимал, — поэтому я и думаю, что они появились заранее, что искать (любить) нужно сейчас.
— Заранее, я понял, сейчас, ну да, конечно, — Питер отвёл взгляд в сторону, немного покраснел, стал говорить тише, почти шёпотом, — а они широкие?
— М-м, — Джеймс вздохнул, — стали тоньше со временем, но я думаю, сантиметра три есть, — затем в тон Питеру проговорил, тоже совсем тихо, — у тебя тонкие?
— Нет, — прозвучало не уверенно, — то есть да, ну, — Питер придвинулся чуть ближе, — она одна у меня… тонкая, максимум сантиметр.
В гостиной зашумел кондиционер.
— Была тоньше? — Питер в ответ кивнул. И тогда Джеймс тоже немного придвинулся. — Можно посмотреть?
— Да, я думаю, да, — Питер поднял рукав футболки и вытянул запястье, его руки до сих пор подрагивали, — а твои? — Джеймс спокойно подтянул к себе колено и приподнял штанину. — Ого… — Пит машинально дотронулся до полос, медленно провёл по ним пальцами, а потом поднял свой взгляд, вздрогнул и отдёрнул руку, — извини, я не хотел, просто…
— Будем квиты, — проговорил Джим и медленно дотронулся до полосы на запястье, замер на секунду, а потом притянул Питера к себе и крепко обнял.
— Ты ведь ждал всё это время, и я думал, что будет страшно, — он обнял в ответ, прижался сильнее, — но сейчас, — Питер всхлипнул, — так спокойно.
— Ты тоже ждал, я чувствовал.
— Как я мог не ждать тебя.