Он проснулся. Рыжий горячий свет солнечных лучей лился на лицо и руку, припекая и чуть ли не обжигал бледную тонкую кожу. Ткань пижамы неприятно залипала из-за утреннего жара: Осаму вспотел под одеялом. Волосы на затылке взмокли, голова вжималась в мягкую стопченную подушку. На коже рук витиеватыми узорами вились красные следы отлеженных за ночь мест.
Протяжно зевнув, Дазай сел, не в силах открыть чешущиеся наливные свинцом глаза. Тело ломило и болело, словно ночью он тяжёлый груз тягал, а не гулять выходил за сигаретами. Его шатало от стороны в сторону, под ресницами он едва разглядел комнату вокруг. Дневник лежал на ноутбуке, тот в свою очередь был сдвинут в сторону окна.
Он силился над собой, пытался вытянуть себя из-под тяжелого, каменного одеяла, однако все было безуспешно. Дазай вновь свалился на футон, прикрыв глаза горячей от ночного жара рукой.
В комнате было необычно тихо. Шорох ножек Кёки в таби пропал и осторожного звона посуды не было. Лишь глухое чирикание птиц за окном. Отстуки за стенами стихли, словно на весь дом он был один. Нехотя потянувшись к телефону, он непонимающе глядел на время несколько секунд, пытался осознать час и день.
Работа, на которую он уже опоздал. Все жильцы дома уже были на своих рабочих местах, занимались делами, отчетами. А он с великом трудом смог разомкнуть глаза в десятом часу утра. Ни Кёка его не разбудила, ни звонки от Куникиды и Ацуши не дошли до него. Все разом решили ему выходной выписать?
И так дело не шло, даже если его не ждут, не зовут на работу. Тревога внутри глушила всякое чувство, призывно болело в груди и отдавалась тахикардией, да так, что в ушах тянулся неприятный звон. Осаму резко вскочил, пошатнувшись на месте. Он свернул футон как есть: со смятым одеялом и торчащими по углам простыней. Все это дело даже не вмещалось на последней полке осиэри, разясь с опрятностью и аккуратностью сложенного футона Кёки и ее постельного белья.
Деревянная лакированная дверка казалось вздувшейся сбоку. Но думать о подобном не приходилось, главное, чтобы Изуми не жаловалась на очередной беспорядок в комнате. Сменив домашнюю одежду на что-то более приемлемое для работы, Дазай в спешке сунул ноутбук и дневник в сумку, закинул на плечо и выбежал из общежития.
Масляные волосы небрежно ложились на лицо, сбившись местами на голове в колтуны. Во рту чувствовался вчерашний вкус табака, только протухший и вяжущий. О какой гигиене шла речь, когда Осаму даже трусы не поменял. Лицо и зубы отходили и вовсе на дальние планы. Кого, кроме него самого, должна была беспокоить гигиена полости рта?
Преодолев путь от общежития до работы, остановившись в обязательном порядке почесать ушко первой попавшейся кошке, Дазай поднялся в офис по лестнице, тяжёло дыша и кряхтя. Руки, тянувшиеся к дверной ручке, дрожали, сердце билось звонче утреннего. Он нахмурился: дойдя до места, теперь не хотелось уже заходить в офис. Если его не искали, стоило свернуть и вернуться в общагу, провалятся день в комнате?
В нем боролись два чувства: тревога и страх. Одна кричала, что нужно следовать рутине, быть в это время на работе. Другая не хотела видеть Ацуши. Прекрасного, милого наставника, от которого сердце выписывало кульбиты и падало в желудок, где сваривалось в желудочном соке. Одно вытесняло другое.
«Идти!»
Нет!
«Тогда домой»
Нет!
И был готов Осаму так простоять хоть до вечера, однако кто-нибудь да вышел бы на обед, из офиса, куда угодно. Тот же самый милый наставник поймал бы его прямым закатным взглядом. Ирисы в хрустале киновари. Тогда-то не отвертеться, тогда-то руки вспотеют, в горле встрянет противный, каменный ком.
Дазай даже не осознал, как открыл дверь и вошёл в прохладный офис. Окна были открыты со всем сторон, ветер гулял между ними, колыша занавески, глухо бьющиеся об стекло. Народу было, впрочем, немного: Куникида, Рампо, Йосано, сидевшая рядом с первым и ведущая какие-то списки, Танидзаки, который вертелся на кресле за своим столом, бездельничая.
— А Ацуши-сан ушёл? — первое, что спросил Дазай, присев на свое кресло. Он поставил ноутбук, оглядывая пустой опрятный стол.
— Он помогает Кёке, — ответил Рампо, закинув ноги на свою рабочую площадь. Дазай нахмурился, в животе неприятно тянуло. Словно вот-вот и его вырвет. — А мы думали, ты уже не придёшь.
— А почему я не должен был прийти? — Дазай говорил несвойственно медленно, не понимающе оглядывая своих коллег.
— Куникида-сан сказал, что ты приболел, — тихо с некоторым сомнением ответил Дзьюнтиро. Все посмотрели на Куникиду, что что-то активно печатал. За отсветом экрана на линзах очков тяжело было разглядеть его глаза.
— Куникида-кун, выгораживает Дазая. Вот новость, — усмехнулась Йосано, закинув ногу на ногу.
— Да ещё бы, — охнул Рампо.
— Раз уж здесь займись делом, Дазай, — ответил Куникида, тыча в папку Йосано. — Не отвлекайтесь, Йосано-сан. Иначе мы до вечера табеля будем закрывать.
Акико что-то невнятно простонала, наклоняясь ближе к Доппо. А каким делом он должен был заняться? Дазай медленно открыл ноутбук, вглядываясь в каждого из присутствующих сотрудников. Ему казалось совсем странным, что Рампо ещё не ушёл, а Дзъюнтиро на виду у Куникиды вертел в руке ручку, подставлял ее на носогубку, словно это усы. Только Йосано с Куникидой работали.
Кенджи, должно быть, ушёл на задание, или в очередной раз помогать старушкам на улице. Наоми иногда вертелась около Харуно. День казалось бы был таким, как и всегда. Но в голове не шло дело с Кумико. В голове вообще ничего не было, лишь тупая стягивающая в висках боль и наливающиеся свинцом веки. Глядя на монитор, Дазай едва ли не засыпал, сваливаясь на стол.
Дело. Дело. Дело. Дело о пропаже Кумико. Дело о продаже. Чего? Что продавала Кумико.
«Спать…»
Она — дочь акционеров фармакологической компании. Дальше?
«С-спать.»
Он откинулся на спинку кресла, вглядываясь в светлый потолок. Глаза закрывались и открывались, голову клонило в бок. Он не мог сдвинуться с усевшегося положения, собственное тело казалось ему безумно тяжёлым. От неверного шороха, мышцы рук и ног ныли, пульсировали. Дазай медленно крутился из стороны в сторону. Повиснув в пространстве и времени.
Продажа лекарств? Наркотиков? Откуда доступ к лаборатория? А она есть?
«Спать, смертельно…»
Одноклассники или третьи лица?
«Хочу умереть…»
Звон последний мысли выбил его из транса. Дазай опустил голову, открыл на ноутбуке дело с Кумико. Интересовала информация о школе и одноклассниках. Среди опросов школьников он коряво выписал некоторые имена, адрес школы.
— Я ушёл, — зачем-то он предупредил всех, направляясь к двери. — По делу, не домой.
— Можешь потом идти домой, не возвращаться, — ответил Куникида, массируя переносицу.
— Будет моим рабочим днем? —уточнил Дазай, придерживая дверь.
— Да, — кивнул Куникида. Йосано закрыла папку и встала с места.
— Рампо-сан, не хотите попить чаю?
— С великим удовольствием, — радостно вскочил Эдогава.
Ему, впрочем, уже было пора идти. На небе вновь нагоняли мрачные густые тучи. Сезон дождей мчался по Японии с радостью и ритмичным шумом каплей по черепице, бурлящими ручьями по водоканалам и водоотводам на дорогах. Облака размывались мокрой кистью на небосводе гоняющим ветром. На сером зеленоватом яблочном небе вились облачные узоры. Вороны низко качались на бесконечных путях проводов, отражаясь в зеркалах дорожных камер.
Следов от вчерашнего дождя не осталось, ни капли во вьющихся камнем асфальтах. Люди стремительно пробегали мимо, смывались в одну густую общую безликую массу. Лишь глаза пристально взирали на Дазая, отливая кроваво-красным цветом. Тени в подворотнях провожали его до следующего переулка. Городской шум забивался в уши, отдаваясь стучащей болью в висках. И это бесило, вводило в бешенство. Хотелось рвать и метать, от количества шума. Только наушники Осаму забыл дома.
Гул человеческих ног, визг и шум автомобилей превращались невнятную кашу, через которую пробивались редкие отзвуки стрижей. Воткнуть бы уши карандаши, пробив ушные перепонки. Его бросало дрожь, по телу неприятно скользили мурашки. Осаму свернул на тихий жилой район, где раз в полчаса проезжали небольшие бело-синие автобусы; где вдоль высоких и низких заборов росли физалисы, из дворов выглядывали османтусы; где в небольшом комбини звенел фурин над дверью у входа.
Сбитый шумом и мыслями, Осаму заглянул в магазин, свежий и холодный, случайно встав прямо под кондиционер. Тихо играла музыка и пищала касса, но то было не сравнимо гулом забитых улиц. Он подошёл к жужжащему холодильнику, осматривая весь ассортимент бенто. Есть, впрочем, не хотелось. Живот лишь странно бурлил и булькал, издавая голодные звуки. Но то было точно не голодом.
— Чтобы вы взяли, Ацуши-сан? — представил он беседу с наставником, если бы тот не ушёл на задание с Кёкой. От последнего щёки свело от кислости.
— Как насчёт бенто с овощами? Сбалансировано и питательно, — мило улыбнулся Ацуши в его чудном виденье, в его чудной воображаемой сцене. Отчего противно-приятно становилось от беседы в голове. Стимулировалась выработка дофамина, от того и жизнь казалась уже лучше.
— Ну, и мерзость. Я бы взял онигири с крабом, — он показал сам себе язык.
— У тебя все с крабом.
— Это вкусно, — возрасил Дазай, повернувшись к пустому месту. Он знал, что никого не было рядом. Однако разум обманчив и доверчив. Ему было хорошо и пусть с того, что он корчит рожи самому себе, беззвучно артикулирует самому себе.
— Не спорю, но у тебя уже какая-то мания. Не находишь? Может тебе стоит приготовить что-нибудь, чтобы мир не сомкнулся на одних крабах? — сейчас бы Ацуши-сан потянулся к бенто с овощами. И Дазай взял его заместо него.
— Я готов есть все, что приготовит для меня Ацуши-семпай. Даже если это будет сырая земля, — мысленно навис он на его руке.
— Это перебор уже, — ответил Ацуши-сан, ставя бенто на прилавок с кассой.
— Здравствуйте! Это все? — уточнила продавщица, мило улыбнувшись.
— Да, — совсем тихо ответил Дазай, недоуменно оглядывая девушку в зелёном переднике с цифрой семь на груди. Он оплатил свой обед, грустно смотря на овощи в контейнере.
— Спасибо за покупку, — попрощалась продавщица.
Дазай присел у стойки рядом с окном и все ещё грустно поглядывал на бенто. Он не хотел есть, не хотел что-то покупать. Но Ацуши-сан сказал бы:
— Даже если нет аппетита, есть надо.
Вот он и пихал с трудом в рот несчастный холодный рис и варёные овощи, едва ли не выплевывая их обратно. Не доев и половины, Дазай бросил еду в урну с пищевыми отходами, а контейнер к пластику. На выходе ждал духота и зной предгрозового дня.
Белая, отливающая нежно-голубым цветом трехэтажная школа виделась на холму выше. К ней вела узенькая дорога. Прислонившись к столбу дорожного знака, он стоял и разглядывал окружение. За белой каменной оградой вдоль нависали массивные деревья сакуры, витиевато кривящиеся над небольшим садом внутри территории учебного заведения. Напротив вниз уходили частные жилые дома. Волочась вдоль травы, через дорогу, Дазай остановился у линии электропередачи. Провода от низа плелись вдоль бетонного столба. Прислоняться к ней он не стал, побоялся чего, в пасмурную погоду-то. Даже если не и раскатов грома, и вспышек в зеленоватом небе.
Белые потрескавшиеся и проржавевшие ворота были закрыты. На них же висела табличка с названием школы, а рядом в траве стоял массивный камень с высеченной на ней информацией. Внутрь не попасть, только если кого за стенами школы поймать. Но как?
Не каждый школьник пойдёт на встречу или чего хуже: ударят или брызнут перцовым баллончиком сомнительной личности, что ошивается около школы. Дазай не верил, что здесь нет курящих и разгульных школьников. Оставалось их лишь найти.
Сам в школу не ходил никогда, просидев все детство на домашнем обучение с «лучшими» педагогами. Аж, мышцы на лице свело от мимолетного воспоминания.
Поймать кого в комбини? Или же пройтись по полю для бейсбола? Дазай вытащил из кармана телефон и ещё раз посмотрел на фотографии учеников, что дали показания. Камбоджи Мичико, старшеклассница с тёмными густыми волосами, аккуратным носиком и родинкой под глазом. Кавабаси Табито парень в очках с приплюснутым лицом. И ещё несколько на кого можно ориентироваться.
Пройдя вдоль белого забора, собирая белую известь на руках он обошел школы по периметру выйдя на спортивный корт. Пустые белые трибуны, спортинвентарь у поля. Вблизи к жилым домам каменная ограда обрывается на сетке, что свернулась рулоном от угла, достаточное место, чтобы пройти на территорию школы. Вниз по улице шел жилой район. Где-то недалеко прозвенел фурин у дверей местного комбини.
Решив собрать всю побелку с ограды, Дазай присел на корточках, уперевшись спиной к забору. Он прикусил ноготь на большом пальце. А что если те, кто ему нужны, не выйдут через эту щель? Она ведь здесь не просто так. Или стоило дождаться вечера, когда школьники разбрелись бы кто куда. На что Осаму вообще рассчитывает?
Нервно поглядывая на экран телефона, Дазай ждал то ли удачи, то ли чуда. Может какого-то сообщения хоть от кого-нибудь. Желательно от Ацуши. Осаму даже не спросил на какое задание с Кекой он ушёл. Вдруг это опасно? Ему не нравится. Он не должен был работать над делом в одиночку, но выходит так.
[С каких пор тебя это трогает?! Работал ведь один раньше и ничего. А теперь разнылся. Ничтожество]
Уйди!
[Могу ещё громче сказать: НИЧТОЖЕСТВО]
Да…
В голове стоял шипящий гул. Голова побаливала. Хотелось выбросить то, что вторила ему оскорбления. Слова правды?
Из размышлений его вывело шебуршание у сетки, несколько парней выбрались через неё на узкую улочку. В свободной школьной форме они весело переговаривались и подшучивали друг над другом.
— Наелся сосисок темпура, что задница не лезет, Ки-кун, — посмеялся высокий шатен в компании.
— Свали, — туго ответил ему юноша, встрявший в дырке, зацепившись за сетку.
— Давай-давай, — скандировали ему двоя, выбравшихся наружу. Брюки с треском порвались, но «Ки» смог вылезть их дыры.
— Блять, — вертелся он разглядывая брюки, пока остальные гоготали над ним, едва ли не животы разрывая. — Меня мама убьёт.
— Ничего, мы тебе скинемся на похороны.
— Спасибо, Кавабаси, от души, — саркастично поклонился Ки. Они все ещё не обратили внимание на уже стоявшего Дазая.
— Комиссия порядка. Вы задержаны, — серьёзно он сказал, поставив руки на пояс. Парни встали как вкопанные и побледнели. — Недавно было замечено, что некоторые школьники пропадают с занятий, не выходя через основные вороты.
— Но вы не выглядите как Комиссия Порядка? — наконец оживился тот, кого назвали Кавабаси.
— Тогда бы вы меня сразу заметили и поняли, что дело плохо. Значит и поймать вас с поличным я не смог, — ответил Дазай, демонстративно вытащив телефон.
— Пощади, — сколонились в поклоне парни, что казалось несколько неожиданным и резким для Дазая. Он ожидал, что они деру дадут. — Мы ж только в комбини и обратно.
— Если вы ответите на несколько вопросов, видео не попадет в руки главым комиссии, — усмехнулся Дазай.
— Хорошо, — утвердительно кивнули они.
Став чуть поодаль от школы, Дазай потянул парням пачку сигарет. Он рассказал кто и откуда. Зачем пришёл и к чему вопросы. Кавабаси поклонился и взял одну штуку. Осаму поджёг её, а сам закусил зубами другую.
— Это точно не войдёт в дело? — уточнил третий парень, что так и не представился.
— Да. Вы хорошо знали Кумико? — спросил Дазай, перекатывая сигарету во рту.
— Кашимура которая? Ещё бы её не знать, она тёмный барон нашей школы, — ответил Кавабаси.
— Полиции вы давали иные показания, — заметил Дазай, убрав сигарету.
— Ну, то легавые. Нас ещё к чему припекут, — ответил юноша, поправляя очки.
— Она сама ничего не делала, — добавил Ки, сев на корточки. Ткань треснула и пошла по швам. Он выругался и встал обратно.
— Кто-то из младших курсов выступал посредником, — сказал третий школьник потянувшись за сигаретой к Кавабаси.
— Для чего?
— Не ебем. Какая-то шняга для повышения эффективности работы мозга. Наивных лохов, чтобы разводить, — плюнул Кавабаси. — Школьники последних классов особенно подверженные стрессу, ищут то, что им поможет сдать экзамены.
— И как? Эффектино? — спросил Осаму, так и не закурив.
— Очень. Один пацан в кому ушёл, — ответил третий.
— Там не ясно, на самом деле. Руи просто рухнул в обморок на одном из занятий, изо рта пошла пена, начались судороги. Увезли на скорой, — уточнил Ки.
— Дохуя умный заделался? — ударил его по плечу неназвавшийся третий участник беседы.
— Я ж там был. Все видел, дурень. Страшно так-то, — тускло ответил Ки.
— Её уже так один раз скинули с лестницы в назидании, а она только в теневую ушла, — Кавабаси сделал затяжку.
— Не многовато ли телодвижений? — тяжело вздохнул Дазай, наконец зажигая сигарету.
— Так, по школе слух пошел, что мол не родная она дочь, что скоро её на помойку из-за ненадобности выкинут или ещё чего. Разное было, и говорили, что у Кашимуры две дочери, на самом деле, и Кумико только на органы нужна. И ещё что-то. Фантазия у людей о-го-го, — плюнул Кавабаси. — А толк, если её угондишили.
— Думаешь? — вскинул бровь Дазай, сделав затяжку. Курить было все ещё не в привычку, и он давился сигаретным дымом.
— Сто процентов. Любой точил на неё зуб. Руки зачешутся, и нет больше красавицы, — ответил третий.
— А в какой больнице этот Руи?
— Серои, вроде. Но толку мало, он без сознания все ещё, — ответил Ки.
— Спасибо, — потушил недокуренный окурок Дазай, направляясь дальше по улице.
— Вы видео точно никому не покажите? — опомнился Кавабаси.
— А его и нет. Я вас облопошил, — громко ответил Дазай, разбегаясь по улочке, чтобы ему не влетело от школьников.
Где-то на переулке его сразил истеричный смех. Лёгкие горели, но отчего-то было так легко и щекотно на душе. Глупый смех сменяемый слезами, стекавшими по щекам. Глупо убегать от обманутых школьников. Обидно, что был он здесь один по своей воле.
Причин для слез не было, оттого Дазай едва не задыхался пытаясь успокоиться, выровнить сбитое бегом и истерикой дыхание. Три вдоха, задержка дыхания, три выдоха… И так опять и опять, пока не уймется дрожь в горле и по всему телу, пока голова сбитая тревогой не разболится тугой и глухой болью, тянущий в глубокий сон. Усталость накатывала, напоминала о себе, скидывая на плечи незримый груз из проблем в себе. Свалиться бы тут же у высоко растущих кустов ёмоги, раствориться в горечи ароматов. Позволить въесться глубоко в кожу, пряный яркий запах. Разглядывать зеленовато-серое небо и уснуть. Уснуть до конца…
[Чего?]
Чего-нибудь.
Он сорвал ветвь, яркий аромат впился в нос, въедаясь на кончиках пальцев. Покрутил и бросил, смазывая капли эссенции, выделившихся на обрывка стебля, по брюкам. Неприятно, тягуче отвратительно до неясных отстуков в голове.
Дазай тяжело вздохнул, сделав три резких глотка воздуха. Ёмоги засела на стенках слизистой горла, першила и горчила. Вызывая кашель и рвоту. Во рту скопилась слюна, которую он отхаркивал. Живот болезненно стянуло и крутило. Весь прошлый обед рвался из желудка кислой безразборной жижей.
Живот ещё тянуло, мышцы пресса самопроизвольно сжимались, пытаясь выгнать черноту из него. Но ничего не осталось, лишь безобразно сломившийся под сгустками риса и овощей куст ёмоги. В горле осела горечь рвоты, он заглотил последние куски овощей обратно морщась, высмаркиваясь.
Пасмурная погода сопровождала его до дома, не пролив и капли на сухой асфальт. В комнате было тускло, тихо. Шумела листва за открытым окном. Во всем общежитии никого не нашлось бы. Осаму долго глядел на чайник, облокотившись и навалившись на столешницу. В руках она казалась тяжелее кирпича, от чего мышцы содрогались в нервной дрожи. Поставив его на плитку, он так и не включил ее, бросив.
Дазай сел на татами, напротив осирэ, разглядывая незамысловатый деревянный выдвижной шкаф. Тело устало развалилось на полу, побаливая. Кончики пальцев неприятно пощипывали и покалывали.
Не моё.
[Не твоё.]
Ломало и пугало, когда он взирал на себя сверху, видел глазами эту несуразную размягшую куклу на полу, а не чувствовал это телом. Не чувствовал тихо утекающую прохладу, не чувствовал шершавую ткань под пальцами. Дыхание сбивалось в разбойной работе лёгких, забывших как дышать. Сердце билось звонко, разгоняя по венам кровь, разнося заразу безумства. Стены сжимались к нему, не чувствовал их под касаниями, лишь видел обманчивым зрением.
Дазай вскочил, стуча руками по татами, пытаясь прочувствовать тупую боль от ударов, жар кожи на месте отстуков. Была, но отдалённая, словно не его. Он открыл осирэ, разложил футон на нижней полке, как попало. Вытащил коробку их шкафа и заперся в темноте. Один.
Теперь чувствовал стены, теперь чувствовал себя. Крепко сжимая коробку в руках, Осаму свернулся клубком, ткнувшись спиной к стене.
«Никто не найдёт», — шептал он, вжимаясь к коробке, занимая все меньше места на полке. А может все же хотел, чтобы его нашли? Стиснули в объятиях, сказали:
— Нечего бояться!