Шестью годами ранее

От третьего лица

Ее ласковый голос идеально сочетался с ее ростом в метр шестьдесят, хрупким телосложением и внешностью маленькой озорной девчушки. Все ее очарование рождало в Дайски дикое желание понежиться в ее теплых объятиях, почувствовать, как забавные кудряшки, спадающие на ее плечи, нечаянно щекочут его лицо. Как бы громко это ни звучало, но он полюбил эту женщину с первого взгляда, испытал к ней искреннюю нежность с первого ее слова. А когда понял, как она по-матерински заботлива с Тосиро, захотел, чтобы она оказалась и его мамой тоже. Как же он этого хотел… Каждое мгновение с тех пор, как ее увидел.

В день ее с Дайски знакомства Тосиро привел его в дом, естественно, только по ее настойчивому приглашению. Услышав в коридоре голос сына, она суетливо выбежала с кухни, вся такая взлохмаченная, но при этом волшебная, словно милая фея из диснеевского мультика, в лавандового цвета на тонких бретельках платье-колокольчике. Подойдя к милому худому мальчонке, она чуть пригнулась, коснулась его щеки своей миниатюрной ладонью и мелодично произнесла, буквально пропела:

— Здравствуй, Дайски. Я так рада наконец-то с тобой познакомиться.

Она мечтала об их встрече с того самого дня, как ее сын вернулся домой после школы с выведенным в тетради по английскому жирным красным «неудом», выразил свое первое «по фигу» по этому поводу и получил хороший нагоняй от отца за наплевательское отношение к учебе. Ей тогда тоже досталось ого-го, ибо сыну преподавателя иностранного языка получать плохие оценки по данному предмету было запрещено по закону, хоть и неизданному.

Была и другая причина, по которой Като-сан так хотела познакомиться с этим «феноменом». Ее сын наконец-то стал просыпаться по утрам в настроении, с удовольствием ходить в школу и, главное, улыбаться.

Она полюбила этого мальчика заранее и отношения своего к нему не меняла уже никогда. И эти чувства были взаимными. Ее лучезарная улыбка не сходила тогда с ее лица весь вечер. Она озаряла все вокруг. Все вокруг казалось Дайски каким-то нереальным, фантастичным, сказочным. Като же вел себя с ней так, как и должен вести себя сын — просто и непринужденно, привычно и по-домашнему.

— Мам, ты че, пирог тыквенный, что ли, приготовила? — сморщил он нос, учуяв уже в коридоре довольно специфический аромат.

— Да, зай.

— Ну ты дала, конечно. Его же терпеть никто не может.

— Не волнуйся, сынок. Я чуть-чуть изменила рецепт. Добавила немного корицы и имбиря.

— Этому пирогу уже ниче не поможет. Смирись, мам. Он отвратителен.

— Мне нравится. Думаю, Дайски тоже его полюбит.

— Ма, не надо пихать другим в рот то, что есть вообще невозможно.

— Я очень хочу попробовать, — участливо произнес Дайски.

— Вот! Слышал?! — показала мать сыну язык и, припав к Дайски, демонстративно чмокнула его в щеку. — Котенок, — промяукала словно мама-кошка и принялась перебирать пальцами его тонкие волосы. Он же от этой ласки чуть ли не замурчал.

Сын на маневры матери в отношении гостя стыдливо округлил глаза:

— Успокойся, мам. Ты перевозбуждена.

Парочка на возмущение Тосиро как-то не реагировала.

— Ладно. Я, короче, ужинать, а вы как хотите, — потопал он на кухню, махнув на парочку рукой. Хотя чувства обоих понимал прекрасно, как мамины, так и Дайски. Он знал, что друг живет с отцом. Он знал, что по каким-то причинам Дайски с детства был лишен материнской заботы. По каким именно, спрашивать Тосиро друга пока не решался.

С таким аппетитом как в тот вечер Дайски, казалось, не ел никогда. Все для него было до невозможности вкусным. Даже отвратительные водоросли, которые он терпеть не мог, были просто божественными. Ну а десерт… Заранее пообещав себе проглотить выпечку, даже если та окажется небывалой гадостью, Дайски с опасением отправил маленькую ее порцию в рот и уже спустя мгновение непонимающе таращил на друга выпученные глаза:

— Это очень вкусно! Ты чего?! — отбросил он прибор и с жадностью забрал кусок пальцами.

Като-сан от неожиданности накрыла рот ладонями, издав что-то типа восторженного визга, и, попрыгав с пару секунд на месте, в следующее мгновение принялась отрезать кусок побольше. Като пребывал в шоке, наблюдая за происходящим с таким выражением, будто друг ел не бисквит, а дерьмо.

— Вот вы и нашли друг друга, — подытожил он удрученно, помотав на дивную парочку головой.

С того самого дня Дайски стал для нее «солнышком», «заинькой», «котиком», «милым» и самое главное «родным». Для него же она стала мамой. Второй мамой. Но называть, естественно, ее он так не мог и все время вынужденно прибавлял «Като». Так она и стала для него мамой Като.

Встречу со вторым родителем Тосиро, то бишь его отцом, Дайски ждал уже с нетерпением, искренне веря, что этот человек должен быть не менее потрясающим. Но Тосиро почему-то этот момент постоянно оттягивал, а то и вовсе его избегал, не утруждая себя объяснениями. Просто «нет», и все. Только вот для Дайски этого слова, как известно, не существовало. Поэтому для себя мальчик решил так — если Тосиро категорически отказывается знакомить его со своим отцом, то Дайски вполне может обойтись и без его помощи. Так он и поступил, нагрянув в гости к чете Като без предупреждения. Дверь ему открыла мама друга. Но в этот раз что-то с ней было явно не так…

— Здрасьте, — засиял Дайски, надеясь на радушный прием, но в ответ не получил даже улыбки.

— О, солнце. Ты немного не вовремя. Что-то случилось?.. — сузила Като-сан дверной зазор и опустила голос почти до шепота.

— Да нет… просто я… Я навестить вас пришел… — совершенно он растерялся.

— Милый, может, ты зайдешь в другой раз?..

— А… да… ладно…

— Кто это? — вдруг раздался громовой голос за дверью, больше походивший на львиное рычание.

— Это к Тосиро. Его друг, — повернула Като-сан голову вбок и вверх и постаралась закрыть проем собою.

— Какой еще друг?

— Сеито… — как-то вот так оборвав на середине его фамилию и даже не назвав имени, чуть покосилась на растерявшегося мальчонку, будто пыталась дать ему глазами какой-то знак. — Я сказала ему, чтобы пришел в другой раз, — стала закрывать дверь, упорно стараясь не показывать незваного гостя тому, кто стоял рядом.

Любопытство Дайски было сильнее здравого смысла и, прекрасно поняв ее намек, мальчик осознанно его проигнорировал.

— Дорогой… — сделался голос женщины каким-то умоляющим.

— Я сам, — ровно отрезал бас, и дверь распахнулась настежь.

На первый план вышла рослая, плечистая, бугристая фигура, на фоне которой мама Като превратилась в маленькую хрупкую мышь.

Увидев лицо хозяина дома, а точнее, его глаза и узнав в них глаза Тосиро, Дайски обомлел, ощутив скатившийся по спине рой мурашек. Восхитился представшей перед ним картиной, словно это не предок Тосиро, а он сам. Просто прилетевший сюда из недалекого будущего, знатно подросший, подкачавшийся, зачем-то вытянувший свои симпатичные кудряшки, но как всегда чем-то недовольный, готовый винить во всех своих неудачах, естественно, лучшего друга. А после Като старший заговорил:

— Ты Шинагава Сеито? — разбудил раскатистый бас завороженного зрелищем мальчика, и Дайски уловил носом горечь табака. После сообразил, что ему сказали, непонимающе глянул на Като-сан и получил от нее мелкий кивок головой. Неуверенно его скопировав, испуганно сглотнул. — Тосиро ждет тебя?

Теперь Дайски мотнул головой из стороны в сторону.

— Тогда зачем пришел?

— Просто я мимо проходил… и решил… поздороваться, — наконец-то подал пришелец голос, но будто не свой. — Я болел и давно не видел… то есть не был в школе… Хотел узнать, как…

— Вы вместе учитесь? — перебив жалкие потуги Дайски что-то сказать, продолжил рычать хозяин дома, с подозрением щуря на незнакомца глаза.

Дайски снова кинул взгляд на маму Като в надежде получить от нее новую подсказку. Та непонятно зажестикулировала.

— Нет. Но-о-о… — говорил он, неуверенно растягивая слова, пытаясь понять что, блин, значат все эти махания руками. — Но мы… иногда вместе играем… в… бейсбол?..

Та, невероятно засияв, лихорадочно закивала головой. Правильно!

Выражение лица мужчины вмиг смягчилось, и голос стал более расслабленным:

— Ты можешь зайти. Жена, проводи его наверх, пусть поздоровается с сыном.

Дайски безмолвно заликовал, мама Като в душе затанцевала, но на полпути на второй этаж оба заработали два маленьких сердечных приступа.

— Постой… За какую команду болеешь? — проголосил Като старший, и Дайски, как пришибленный, врос в пол.

В бейсболе мальчик не понимал ровным счетом ничего. Ни разу в жизни им не интересовался и единственное, что знал, то, что Тосиро пнули из школьной бейсбольной команды благодаря его же в нем превосходным навыкам.

Из затруднительного положения мальчик решил выйти методом шутовства:

— За ту, которая победит, — выдавил Дайски жалкий смешок и понял, что ему крышка.

Чем помочь мальчику мама Като не имела ни малейшего понятия и просто в душе за него молилась.

Продолжив буравить Дайски пристальным взглядом, Като старший угрожающе скрестил рельефные руки на груди.

— Любимый игрок.

— Посерьезнее, милый, — коснулась женщина хрупкого плеча гостя.

— Простите, — виновато сцепил Дайски руки в замок и вдруг вспомнил. Мяч! Точно! — Дайске… Мацудзака. Он классный, — вытянул вверх большой палец.

Повисла пауза.

— Десять минут, — дал старший добро на свидание и, вытащив из кармана пачку сигарет, удовлетворенный ответом вышел курить.

Двое на лестнице с облегчением выдохнули.

— Это точно важ муж? — не удержался Дайски от иронии.

— Представляешь, как повезло? — ответила Като-сан в том же духе.

— Замечательный человек. — Хохотнула парочка в унисон.

А уже на втором мама Като постучала в комнату сына:

— Тосиро, можно?

— Мм, — послышалось за дверью утвердительное мычание.

Дверь осторожно приоткрылась. Дайски сделал тихий шаг внутрь.

Уткнувшись носом в какой-то учебник, Тосиро сидел за письменным столом, согнувшись в три погибели. К двери он был повернут в профиль и то, что в комнату вошел именно друг, естественно, прозевал.

— Че, мам? — поинтересовался Тосиро неэмоционально, перелистывая желтоватую страницу потрепанной книги.

Дайски скользнул руками по его плечам и сплел их на шее, промяукав другу на ухо:

— Привет, малыш.

Като вздрогнул от неожиданности и резко выпрямился. Выкрутился из чужих объятий, в испуге обернулся и, не веря своим глазам, попытался произнести что-то внятное. Получилось не очень:

— Дай… Ты? Как?.. Но… он же… Как ты… Я…

— Все хорошо, Катенок. Расслабься, — пристроился Дайски перед Тосиро на корточках, сложив руки на его коленях.

— Ты как смог вообще?..

— Отец твой впустил.

— Да как?

— У тебя довольно милый папочка. Выглядит, правда, немножко устрашающе, но он в точности как и ты хмурит брови, — хохотнул.

— Ох, — устало провел Тосиро по лицу ладонью. — Дайски, блин. Это ни фига не смешно. Почему ты такая бестолочь?! Чего ты пришел?! Я тебе сто раз говорил, что без предупреждения нельзя!

— Но все же в порядке.

— Ты не понимаешь…

— Определенно. Ничего не понимаю. Например, не понимаю, кто такой этот Сеито Шинагава, — приподнял пришелец вопросительно бровь.

Тосиро заметно напрягся и поджал губы.

— Ну что, попробуешь объяснить? — произнес Дайски мягко, и Тосиро эту мягкость почувствовал.

— Попробую.

— Ну, так кто же это?

— Теперь это ты…

***

Наше время

От третьего лица

Неделя у Юске не задалась с самого гребаного понедельника. Как только начались репетиции, вернулись и стычки с Като, будто полугодового спокойствия вообще не было. Лидер снова стал психовать по поводу и без, и срывался он, естественно, на том, кто по отношениям ему ближе. Юске в долгу не оставался — отвечал, как умел (а он-то умел), чем только усугублял ситуацию. Так еще и в школе все было довольно печально.

Как же Юске хотелось высказать в лицо этой бабе все, что он о ней думает. Просто невыносимо. Но шаткое положение вещей обязывало его молчать в тряпочку. Поэтому, закидывая в сумку учебник, который жутко хотелось приложить к голове этой дамы, и тетрадь с дурацкой домашкой, за которую стерва не постеснялась влепить ему пару, он мысленно считал до ста, вынужденно слушая ее жалобы:

— Вместо того чтобы думать о том, как попасть в телевизор, подумали бы вы о том, как вам школу закончить, Хаяма-кун.

— Я только об этом и думаю, — выговорил Юске с нажимом, стараясь не смотреть на училку, и про себя решая, где закопает ее труп и свое терпение, которое точно лопнет, если эта дура не заткнется в ближайшие секунд тридцать.

— Жду переделанную домашнюю в понедельник. Приятных выходных, — осклабилась противно, а после, продолжая держать на лице хищную улыбку, обратилась к стоящему у выхода Танаке. — Катсу, как твои творческие успехи?

— А… Ну… там… ничего, — растерялся Танака, почувствовав, его смерть близко.

Юске конкретно обалдел. Ему, значит, в телевизор нельзя, а Танаке — добро пожаловать? «Два, два трупа», — решил для себя парень.

— Рада за тебя. Хороших выходных.

Катсу вежливо поклонился:

— Спасибо. И вам.

Как только дверь за математичкой захлопнулась и парни остались в классе вдвоем, Танака выпрямился и, жутко покрасневший от стыда, заговорил первым:

— Спокойно, дружище. Крепись.

Всю эту ситуацию он считал довольно неприятной. Вроде и за друга хочется вступиться, а с другой стороны, это же училка… Одно неверное слово — и ты уже в конце общего списка успеваемости на пару с одноклассником. Дело — дрянь. Так что не один Хаяма предпочитал на данный момент молчать в тряпочку.

Злобно глянув на драммера, Юске молча вжикнул бегунком на сумке. Хватанул свою куртку и помчал на выход мимо сконфуженного парня, пока не сказал хотя бы ему все, что думает обо всем этом дерьмище. А думал он многое и ничего хорошего. В нем говорила обида, и Танака этот немой монолог и так прекрасно слышал всем своим несчастным трясущимся нутром. Катсу всегда боялся вот такого Юске. Это был уже далеко не Юске-кун, это была самая настоящая Хаяма-тян со всеми вытекающими. Ну прямо истеричка истеричкой. А в общении с девушками, как известно, особых высот Танака не достиг.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — нагнал Катсу Юске уже в коридоре. — Согласен, выглядит это несколько… — поморщился, не сумев подобрать подходящего эпитета. — Но и ты меня пойми, я же не виноват, что она ко мне не питает тех же «теплых» чувств, что и к тебе.

Юске молчал, продолжая убегать от разговора.

— Ну ё-моё! Хорош дуться! Ну, хочешь, я извинюсь? Окей! Извини меня! Ладно? И с домашкой, хочешь, помогу? Нет проблем! Я твой на все выхи! Ну что мне еще сделать?!

— Просто смени тему, Танака. Просто смени тему, — прорычал Юске сквозь зубы.

— Так! Понял! Как скажешь! — воспрянул духом, поняв, что друг пошел на контакт. — Тема, тема, тема… Э-э-э… Репетиция! — рано обрадовался.

— Я не выучил ноты!

— Ах ты ж, блин! Ладно! Так-так-так… Э-э-э… Като! — продолжал Танака цепляться за соломинку.

— Бесит меня!

— А-а-а! — готов был Катсу рвать на себе волосы. — Я… я… — отчаянно забегал глазами по потолку и стенам. И тут его осенило: — Я девственник!

Юске резко тормознул, медленно обернулся на перепуганного дружка и сочувствующе произнес, смягчив тон:

— Кажется, у меня все не так уж и плохо.

— Фух, — с облегчением выдохнул Танака, почувствовав, как груз упал с плеч. — Я только ради твоей неплохой жизни свою девственность и берегу, — хохотнул и получил в ответ улыбку.

— Ладно. Извини. Психанул. Просто эта стерва реально меня выбесила.

— Да ясен пень.

— Все. Забыли. Но учти — на выходные ты мой, — вспомнил Хаяма, что от Като особой помощи в плане учебы не дождешься. Одни сплошные жидкие проблемы.

— Есть, сэр! — отдал честь Танака.

— Подождешь? Я оденусь, — мотнул Юске головой на ближайший подоконник, свалил на него свои вещи и принялся упаковываться. Танака был уже собран.

Сбоку послышались девичьи трели, и парни по инерции синхронно обернулись.

— О, о, о! Это же Миа из параллельного! — Катсу уставился на свое мутноватое отражение в окне и судорожно безрезультатно стал зализывать свою пушистую челку набок. После одернул свою парку, поправил лямку сумки и показался Хаяме: — Как я выгляжу?

— Хмм… Как человек, которого сейчас хорошо отбреют.

— Ты умеешь поддержать, однако.

— Обращайся.

— Да иди ты… — Послав друга куда подальше, Танака встал в позу и уставился на симпатичных девочек, проплывающих — по их же скромному мнению — мимо двух неудачников из параллельного. Нервно пританцовывая, Катсу быстро стал думать, что бы такого ляпнуть. Но не найдя правильных слов, решил сделать как обычно. Заполнив легкие воздухом, вытянул губы.

— Ну ты, блин, посвисти еще! — прошипел Юске и заткнул «варежку» парня своей перчаткой.

— М-м-м! — возмутился тот на такой маневр и спросил только взглядом: «Че в этом плохого?»

— Во-первых, это пошло! Во-вторых, денег у тебя не будет, как и девчонок! В-третьих, нашел к кому подкатывать, — намекнул на труднопреодолимое расстояние от земли до неба.

Танака отдернул руку Хаямы ото рта.

— А знаешь, ты прав, — неправильно истолковав для себя смысл последнего предложения, решил, что расстояние это преодолевать уж точно не он должен. — Она та еще мамзель. Парней меняет так же часто, как я свои носки.

— Это типа раз в две недели? — прыснул Юске.

— Да даже чаще! К тому же, дымит как мой дедушка и спиртное на вечеринках лакает как… как…

— Твоя бабушка?

— По типу того, — вспомнил Танака любимую шестидесятипятилетнюю бабулю, любящую втихаря махнуть из своей фляжки явно не молочка, которую в рот она сует куда чаще, чем собственную вставную челюсть. — Короче не девчонка, а буэ, — выразил свое скромное мнение и умолк, провожая жадным взглядом стройную фигурку, пытаясь просканировать складки короткой юбчонки-матроски, соблазнительно подпрыгивающей поверх на редкость стройных ног.

— Она тебя уже отшила, да?

— Да… — вмиг скис Катсу и опустил пристыженно голову. — В прошлое воскресенье на вечеринке.

Юске умиленно помотал головой.

— Я жалок? — поднял Катсу грустные глаза, готовый услышать положительный ответ.

— Да нет, — пожал плечами Хаяма, убежденный в этом на все сто процентов. — Знаешь, в некотором роде это даже… мило.

— Что? — уточнил.

— Ну, девственность твоя.

— Ага, это мило, если этот некоторый род — женский! А я, мать твою, пацан!

— Слушай, расслабься, а?.. Раньше ты вообще так не заморачивался по этому поводу. С чего вдруг такие стенания?

— Да я бы и щас не заморачивался, ждал бы себе спокойно свою единственную и неповторимую, но все кругом только и говорят что о сексе. Каждое новое «секс» для меня, как удар кувалдой по голове. Вот честно. Меня так и пригибает к земле. Боюсь, что через год я в этой земле уже зарыт буду. А сверху памятник и надпись: «Умер девственником. Любим, помним, сочувствуем».

Юске захихикал, пытаясь намотать на свою тонкую шею длиннющий шарф.

— Хорош ржать, помоги лучше! — почти обиделся друг на смешки. — Я не хочу умереть, не познав всех прелестей этого дурацкого секса!

— Ну, если Като будет не против, то я в принципе…

— Юске! — не дал Танака ему договорить. — Ну почему тебе все время надо все опошлить? Не врубаюсь.

— Ну потрахаешься, тоже сможешь себе позволить… — не постеснялся Хаяма в выражении. — Блин, достал, — переключился с девственной натуры на шарф и нервно сдернул его с шеи. — Подержи-ка, — вложил один его конец в ладонь Катсу — тот послушно взял.

— Слушай, — осторожно начал Танака, почесывая нос, пока Хаяма отошел от него на спасительные полтора метра.

— А?

— А как там… сестра твоя поживает?

— У-у-у, — сразу понял Юске, к чему ведет друг. — В тебе говорит отчаяние, — представил Танаку и сестру вместе. Мысленно поморщился.

— Да нет, а че? Она вроде симпатичная… Ты против, да? Против? Ладно, извини. Тупая идея. Это же твоя сестра, и все такое.

— Я против, но не по той причине, о которой ты подумал, — приложив второй конец шарфа к шее, закрутился Хаяма волчком, превращаясь в подобие рулона туалетной бумаги. — Просто… ой… — чуть не ударился с Танакой носами, когда укутался в свой аксессуар. Катсу вовремя шагнул назад. После забубнил в шарф, закрывший губы: — Просто прикинь, за последний год ее уже трое отшили, и все геи.

— В смысле? Она что, с геями встречалась?

— Получается, что да. Только узнавала она об их ориентации поздновато, как, собственно, и они сами.

— Ж-ж-жесть, — поежился. — Может, на ней проклятье какое?

— Да хрен знает. Может и так. Вот и думаю — не стоит тебе с ней связываться, от греха подальше.

— Да уж, наверное, — уставился Катсу в пол, чуть поразмыслил, а после хохотнул, одновременно ужаснувшись: — Не, а прикинь: я — гей. Оборжака.

— Лучше его не провоцировать, — потыкал Хаяма указательным пальцем в потолок.

— В плане?

— Вот ты сейчас хихикаешь, а потом окажется, что… тайно в меня влюблен был все это время.

— Да конечно! — состроил Катсу жуткую гримасу и замахал перед носом ладонью, словно учуял неприятный запашок. — Нет уж. Мечтай.

— Что значит «нет уж»? Я, по-твоему, несимпатичный? — натянул скрипач на голову шапку — и челка наехала на глаза. Теперь вообще было видно только нос и рыжие на нем точки.

Танака обвел хмурым взглядом своего обидчивого дружка, ну и чтобы тот лишний раз не расстраивался, решил сподобиться на своего рода комплимент:

— Ну… ты ничего вроде… Тоненький весь такой… — нарисовал в воздухе ладонями талию, хотя именно ее у Юске как раз таки не было. Сплошная доска. — Хрупкий… Прямо как девочка… — почему-то решил, что Хаяма это сравнение заценит. По крайней мере не обидится на него точно, ибо с постоянными Сеитовскими обращениями, как к существу женского пола, мирится без возмущений и даже отзывается на них. — И носик у тебя… милый… — а вот тут он вообще не соврал.

— Носик? — ощерил зубы Хаяма, показав их из-под шарфа. Задрал, как мог, голову, чтобы заглянуть из-под челки другу в глаза.

— Ну да… Носик там… — снова Танака смущенно потер свою носопырку и робко улыбнулся.

— Но-о-о?.. — знал рыжий точно, что будет «но».

— Но… ты спиртное глушишь, материшься как сапожник, да и характер у тебя не сахарный. В общем, та еще язва.

— Эй!

— И как тебя только Като терпит? — хватанул не заправленный конец шарфа и заткнул им раскрывшийся рот друга, который уже хотел внести свое возражение. — Цыц! — Захохотал Танака и рванул на выход.

Хаяма выплюнул шарф и помчал следом с громким шутливым:

— Ща получишь, целка несчастная!

— Во-во! Я об этом и говорил! Грубятина!

***

Като

— Здоро’во, — пристроился я рядом с Масой, ожидающим лифт, и протянул ему ладонь, заметив торчащую из его сумки очередную розу. До сих пор единственной, кому доставались цветы, была мусорная корзина аппаратной. Парня мне было уже слегка жаль.

— Салют, — ответил друг рукопожатием.

— Опаздываем.

— Да нет. А вот ты рано.

— Да ладно? Ровно на час задержался, — нахмурил я брови и проверил стрелки часов. Постучал по циферблату указательным пальцем. — Нам же к трем? Да?

— Гы, — сверкнул широкой улыбкой, намекая на то, что кое-кого хорошо наебали.

— Я понял. К четырем. Вот же гад, — сделал я комплимент менеджеру и стиснул губы, чтобы не сделать себе другой, по типу «вот же я лох». Да, я говорил, что постараюсь не опаздывать, но я же не обещал, что не буду этого делать совсем. Но сегодня Сеито оказался смекалистее, прислав месаг насчет того, что в студии якобы все должны быть в три.

— Обожаю менеджера.

— Сказал его верный мальчик на побегушках, — мотнул я подбородком на банку с колой в руке парня. Стандартное горячительное для менеджера.

— Как-то не лестно прозвучало, дружище.

— Зато от всей души.

— А, ну, тогда спасибо.

— Пожа-а-ай, — невольно зевнул под конец слова, так его и не договорив. В сон клонило просто страшно.

Сплю я в последнее время хреново, как, собственно, и просыпаюсь. Если раньше мне не хотелось подниматься по утрам, только потому, что это утро, то сейчас с утра я зарываюсь в одеяло, не желая начинать новый день, потому что день неизбежно сменяет вечер. А данное время суток у меня ассоциируется только с Сеитоши. Парадокс: теперь я постоянно думаю о человеке, о котором предпочитаю думать меньше всего на свете. Но по-другому у меня просто не получается. Я просыпаюсь с мыслями о нем, сижу на лекциях и строю коварные планы о том, как ему насолить. Ну, типа, подложить на его кресло кнопку (а лучше — две), завязать шнурки на его дурацких ботинках между собой, присобачить на пиджак сзади лист с надписью «Пни меня!». Конечно, проворачивал я эти фокусы лишь в уме, и фантазии так и оставались фантазиями, ибо как-никак мне уже не двенадцать. Но мне же никто не запрещает об этом помечтать, чем я собственно и занимался вплоть до репетиций. Далее наступал самый тяжелый временной интервал моего будничного дня, когда я мог наблюдать сие творение самого Сатаны вживую. Ну а дальше ночь. Но и сны были не в стиле романтических комедий. В этих кошмарах Сеито подкладывал мне на стулья сотни кнопок, обмазывал подошвы моих ботинок суперклеем, да таким, что тот сквозь них просачивался и въедался в кожу ног, а на спине вытатуировал мне надпись «Трахни меня!», а рядом указатель «вниз».

Собственно в действительности все было если и не совсем таковым, то близким к этому. Сперва эта дурацкая розовая папка с моим досье (нет, ну РОЗОВАЯ, блин!), после — постоянные подколы Сеито насчет моего веса, и самое противное — его подкаты к Юске. Стоит мне отвернуться — эти двое уже миленько хихикают в сторонке, и оба делают вид, что это в порядке!

— Все на месте уже, не в курсе? — поинтересовался я у Масы.

— Юске с Катсу тут. Тору пока нет.

Я мысленно порадовался, что моя «пассия» наверху не наедине с извращенцем.

— Кстати, тебе не кажется, что Тору стал каким-то… эм… неуловимым, — посерьезнел красноволосый. С ним такое случалось довольно редко.

— В плане?

— Прибегает в студию и сразу за гитару. Исчезает так же быстро, как и появляется. По телефону вообще не особо разговорчив. Только «да», «нет» и «пока».

— Не парься. Он говорил, что ща в институте запара, плюс репетиции. Парня просто грузит слегка.

— А, ясно. Я думал, может, дома какие проблемы.

— Да нет, нормально все вроде, — ловко замял я тему, которой не хотел касаться даже в мыслях, и вытряхнул ее из головы быстрым потряхиванием.

Лифт звякнул, двери раскрылись.

— Прошу, — пропустил я младшенького вперед, невольно кинув взгляд на его тощую задницу и вспомнив о своей, которую совсем не помешало бы немножко растрясти. Для себя решил, что на обратном пути воспользуюсь ступеньками.

Все-таки я еще не определился, что меня бесит больше, подкаты Сеито к Юске или его стеб по поводу моего веса. В понедельник этот придурок упал передо мной на колени, обхватил меня руками за талию… ну ладно, за пояс, приложил ухо к животу и спросил «Кого ждете?». Во вторник он стал набиваться к нам в крестные отцы. В среду попросил назвать чадо в его честь, если будет мальчик. А вчера тупо и вообще потеряв всякий страх, назвал меня свиноматкой. Достал…

— Спасибо, Като-кун, — прошел Маса в кабину.

— Супер вообще. Я значит «кун», а он — «сама»?

— Ну, ты милый, а он классный. Мой кумир!

— Пдж! — изобразил я выстрел в голову, поднеся два пальца к виску.

— Меня больше интересует почему «Сеито»?

— Эм… Ну не знаю… От фамилии, наверное, сокращенное…

— Да? Прикольно. А как, кстати, его фамилия?

— Капец, Маса! Он же твой кумир! Ты его диаметр ноздри должен знать! А ты даже не в курсе, как его зовут!

— Хмм… — почесал друг подбородок пальцем, явно подцепив эту привычку у Сеитоши. — А ты, случаем, не знаешь диаметр его ноздри?

— Все, Маса. Я тебя не слышу. Тебя нет, — отвернулся я, не желая продолжать этот глупый разговор «ни о ком», и невольно провалился в прошлое.

В тот день «Х» я объяснял матери причины своих «успехов» в учебе и загадочных улыбок. Каково же было ее удивление, когда она узнала, что причина всему одна, и это даже не красивая девочка из дома напротив, в которую я влюбился без памяти, а просто глупый тощий пацан. У меня появился друг. Восторгу ее не было предела. А вот после я сказал, как этого друга зовут…

— Сеитоши Дайски? — не поверила она своим ушам. — Сын того самого… — побоялась мама произнести имя вслух.

— Да, мам. Сын Масао Сеитоши. Дайски Сеитоши…

— Как ты сказал? — раздался отцовский голос за спиной, и я от испуга подпрыгнул на стуле, невольно заикнувшись.

В итоге получилось что-то типа:

— …Ши-и-и-инагава, — издал тупо набор звуков, которые вполне себе сошли за фамилию. — Да… Сеитошинагава… Шинагава… Сеито…

— Кто такой? — продолжил пытать меня отец, не отводя пристального взгляда.

— Просто друг Тосиро, — сделала мама акцент на первом слове и, стараясь вообще не сосредотачивать внимание отца на этой теме, тут же ее сменила: — Здравствуй, милый. Ты сегодня рано. Я так рада. Иди переодевайся, а мы пока накроем на стол, — буквально вытолкала отца с кухни. А когда тяжелые шаги послышались на лестнице, принялась победоносно отплясывать и напевать: — Об-ма-ну-ли-ду-рач-ка…

— Ты улыбаешься? — вернул меня в реальность голос Масы.

— А?

— Ты вроде как ща улыбался.

— Да? Тик нервный, по ходу, уже…

— Вы ведь дружили, да? Ты и Сеито-сама, — невинно осведомился.

— Неважно.

— Ты ведь знаешь, что он хороший человек.

— Ох… Вот только не надо строить из себя проповедника, окей? — на автопилоте я всполошился.

— Ты зна-а-аешь, — закивал красноголовый, широко лыбясь, не обращая внимания на мой тон.

— Ты, блять, так думаешь, потому что сам плохо его знаешь!

— Мне не надо знать, дружище. Мне достаточно видеть. Его ауру… Она светлая и чистая. Буквально прозрачная.

— Маса, это называется воздухом.

— Ну, у тебя же не такая.

— Та-а-ак. А вот это уже интересненько. И какая же она у меня?

— Неважно.

— Потому что ни хрена ты не видишь.

— Вижу.

— Ну, тогда скажи какая. Че те, трудно, что ли?

— Не стоит. Ты будешь не в восторге.

— Почему это?..

Молчание.

— Колись давай! — разогрел парень во мне интерес.

Маса продолжал издевательски молчать, таращась на мигающие цифры под потолком и переминаясь с мысков на пятки.

— Быстро, блять, сказал! — вскипел я от этого игнора.

Гитарист покосился, но не на меня, а на то, что вокруг меня.

— Ну! — умирал я от любопытства.

— Розовая, — засиял, как лампочка накаливания, а после по-девчачьи взвизгнул, когда я рванул в его сторону.

— Ах ты ж экзотерик хренов! — в один прием ухватил я красную голову, зажав тонкую шею между согнутой в локте рукой и животом, и устроил ему «головомойку», взъерошивая волосы. Он зашелся в заливистом чистом смехе. — «Розовая» говоришь?! А ну дай! — потянулся я за банкой с колой.

— Зачем это?!

— Дай и узнаешь!

— Нет! — попытался Маса спрятать эту дрянь за спину.

— Дай, говорю! — выхватил я жестянку и принялся взбалтывать. После чего вернул задохлику, ткнув ею в его живот.

— Ну, Като! Ну не-е-ет! — попытался он изобразить обиду сквозь просачивающуюся на лице радость. — Что же ты натворил?..

— Ха! — выпрыгнул я навеселе из лифта, когда двери открылись.

— Ну вот, придется за новой, — остался младший в кабинке.

— Жополиз! — обозвал я друга, не пытаясь обидеть, и направил стопы в студию.

— Эй, Като! — окликнул меня красноволосый, и я задержался у дверей. — Знаешь, почему ты так горячишься по отношению к Сеито-саме?

— Потому что он меня провоцирует.

— А знаешь, почему он провоцирует именно тебя?

— Ну, попробуй предположить.

— Потому что только ТЫ так реагируешь на его провокации. Он просто прикалывается, а ты ведешься.

— Ты сегодня типа умный, да? — сощурился я, чуть скривив губы. Бесят меня такие нравоучения. — Раз ты такой умный, значит должен знать, что если взболтать банку с газировкой и не открыть ее после этого в течение тридцати трех секунд, она взорвется. Так и пальцы оторвать может. Придется нам тебя выгнать. За гитариста ты уже не прокатишь, — решил ввести я парня в заблуждение. Главное, не дать времени на раздумья и осознание того, что сказанное — полная чушь.

— Правда?.. — судя по озадаченному лицу, друг испугался не на шутку.

Я уставился на часы:

— Узнаешь через три, две…

Решив не рисковать здоровьем, Маса щелкнул металлической петлей. Банка запенилась — все лицо и красные волосы обдало струями газировки. Ну да, в этом весь Маса. Мог же и мне ее кинуть, мог и просто отбросить в сторону. Нет! Он обязательно выберет тот вариант, от которого всем будет веселее. Наш клоун.

— Обманули дурачка, — повернулся я к наивному парню задом и не постеснялся им повилять.

— Она все равно у тебя розовая, а ты по-прежнему милый, — улыбнулся друг добродушно и нажал кнопку первого.

— А ты по-прежнему дурачок, — кинул я напоследок в закрывающиеся двери и направился в студию.

Топая по коридору, я подался в размышления. А может, Маса прав? Может, зря я так с Сеито? Может, я все преувеличиваю в разы и раздуваю из мухи слона? Чуть затормозив у двери в «святая святых», я сделал глубокий вдох. В итоге решил, что сегодня постараюсь быть паинькой. Чем черт не шутит…

Толкнув дверь и пройдя в контрольную, я обомлел и тут же отмел все планы становиться положительным. Направив взгляд за стекло, я готов был сделать в стене дыру в форме себя, не утруждаясь открытием в зал двери.

В центре комнаты стоял Юске и был полностью сосредоточен на изучении нотного листа. А позади него — высокая долговязая фигура Сеитоши. Опустив веки, извращенец обнюхивал рыжую макушку и угрожал заднице Хаямы расправленной пятерней.

— А ну, блять, руки убрал! — влетел я в зал пулей.

Юске испуганно вздрогнул.

— А?.. — заметил мой выжигающий взгляд, направленный за его плечо. Обернулся и, узрев извращенца, шарахнулся от него метра на полтора, невольно выронив ноты.

— Юске, бля! Че за беспечность?!

— Да я даже не знал, что он рядом, — забубнил рыжий, пытаясь прийти в себя.

— Так смотри в оба! Кругом опасность! Нахуя тебе еще глаза?!

— Ну извини, что они не на моей жопе! — не выдержал. — И вообще, почему ты на МЕНЯ орешь?!

— Действительно… — оттеснил я Хаяму плечом, затолкав его за свою спину, и грозно подался навстречу пошлой улыбочке. — Ты бля, озабоченный! Хватит уже его тискать!

Блондин замурлыкал:

— Да ладно тебе, не рычи, Тигренок. Я до него даже не дотронулся.

— Еще бы ты, блять, до него дотронулся! Да я бы тебе руку оторвал!

— Ну чего ты такой нервный? Попытайся меня понять. У меня тяжелые времена: Кензи в турне. Мне некуда девать свою сексуальную энергию.

— Засунь свою сексуальную энергию себе в задницу!

— Может, тогда ты мне поможешь? — принялся блондин дергать бровями. Идея ему явно понравилась.

— Прибереги свои пошлые шуточки для тех, кто их понимает!

— Ну, судя по улыбке Рыженького, он меня понял.

— А? — скривившись, обернулся я на Хаяму. Он, опустив голову, изучал пол, почесывая нос. — Хули ты лыбишься?! — взвился я окончательно.

— А че бы ему не поулыбаться? — отпихнул Сеито меня с пути и, встав рядом с Юске, обхватил рукой его плечи. Стиснул в объятии. — Его бойфренд его ревнует и даже не скрывает этого. Прелесть.

— Хорош об него тереться! — рассоединил я два долговязых тела, встав между ними.

— Да успокойся, Тигренок, — продолжал длинный бесить меня своим легкомысленным тоном. — Я, конечно, понимаю, что причин для ревности хоть отбавляй. Наша девочка — красавица, я — еще прекраснее. Смотримся мы вместе обалденно. Да и в постели…

— Только попробуй произнести это вслух! — ткнул я чуть ли не в нос Сеитоши указательным пальцем.

— Хорошо, не буду, раз ты уже понял, что я имел в виду, но будь другом, скажи, где у тебя кнопочка?.. — слегка пригнулся блондин ко мне.

— Какая еще, блять, кнопочка?!

— Для включения твоего компьютера! — постучал Сеито пальцем по моему виску, за что получил от меня смачный шлепок по пальцам. — Не тупи, Като! Если бы мне был нужен твой щеночек, мне достаточно было бы просто свистнуть.

— Закрой рот!

— Если бы он мне был нужен, я бы тебе его и не отдал никогда!

— Он тебе не принадлежал!

— Ошибаешься!

— Да я…

— Тсс! — жестом руки заставил меня умолкнуть. — Не нужен мне твой Юске! У меня есть, кого любить! Вот, — вынул длинный из внутреннего кармана своего пиджака мобильный. Раскрыл и ткнул мне дисплеем в лицо. — На! Полюбуйся!

Я изучил взглядом фото на экране и вспомнил, что сегодня уже где-то его наблюдал.

— Мужик из рекламы трусов?.. — нахмурил я брови.

— Э?.. — смутился Сеитоши и повернул телефон экраном к себе. — Ой… Это Татсу… Ща, момент… — принялся щелкать клавиши и бубнить себе под нос: — А где же Кензи?.. А, вот!.. Нет… Стой… Это Ичи… Опять Татсу… Еще Татсу… — вдруг облизнулся. — Опять Татсу… Ты…

— Че?..

— Ичи… Где Кензи вообще?.. — продолжил жать кнопки молча, двигая губами из стороны в сторону. Через некоторое время очнулся: — Ладно, забей. Я его после тебе вживую покажу. Там такая красотища, — улыбнулся и кивнул, убрав раскладушку в карман. — Угомонись, Барашек мой. Нет причин для истерик. Я не планировал доставать тебя таким жестоким способом. Для этого у меня есть… — вскинул блондин в воздух указательный палец и молча направился в комнату за стеклом. Быстро вернулся и махнул перед моим лицом ею: — Розовая папочка!

— Кстати, раз уж зашла речь… — замер я, а после резко попытался ухватить документ. Не вышло. Сеито ловко поднял руку.

— Ха! Не достанешь, не достанешь, — принялся кривляться, размахивая этим жутко раздражающим меня пятном над головой.

— Достал! Достал ты меня! — даже не пытаясь подпрыгнуть, зная точно, что не дотянусь, ухватил я белобрысого за затылок, сделал захват на шее, как сегодня в лифте с Масой.

— Эй-эй! Полегче! Костюм помнешь! — Замаячила в воздухе тощая задница.

***

От третьего лица

Комкая в руке свою сложенную форму, приближаясь к залу, Танака усердно пытался выкинуть из головы тот маниакальный взгляд Сеито, из-за которого бедняге пришлось выйти из комнаты звукорежиссера, когда Катсу, решив переодеться, расстегнул пару верхних пуговиц своей школьной рубашки. Чувство у парня было такое, будто его поимели. Еще этот острый язычок, облизывающий верхнюю губу… Бр-р-р…

Собравшись с духом и все-таки войдя в зал, Танака мысленно запаниковал, узрев в центре что-то отдаленно напоминающее драку, и уже готов был кинуться разнимать эту кучу. Но увидев полное спокойствие на лице Юске, просто поинтересовался:

— Это че?

— Менеджер сбрасывает вес лидера, — хохотнул скрипач. — Забей.

— Я все слышал, Хаяма! — прорычал Като, пытаясь дотянуться до розовой папки, краснея и тужась изо всех сил. — Готовься, ты следующий!

— Упс, — прикрыл Юске рот нотами.

Следующим в зал навеселе вбежал Маса и, напоровшись взглядом на конструкцию посреди комнаты, отшатнулся:

— Уоу! Это что? — вопросительно глянул на зрителей.

— Небольшой спарринг. Не хочешь сделать ставки? — предложил Танака, не рискнув озвучивать версию Юске, чтобы не быть следующим.

— Ха-а, — засиял Маса. После сложил ладони у рта наподобие рупора: — Сеито-сама, я за вас!

На что Сеито промычал что-то нечленораздельное, наверняка признаваясь Масе в любви. А Из Като вылилась очередная матерщина.

Последним явился Тору.

— О, вижу я вовремя, — перекидывая через голову лямку сумки, принялся басист жать парням руки, косясь на представление.

— Угадайте, что сейчас произошло?! — решил поделиться со всеми своей радостью Маса. — Я встретил ее! И отдал розу! — принялся скакать вверх-вниз. Шапка из волос весело запрыгала.

— Я так счастлив за тебя, Вишенка моя, — просипела голова Сеито, уже вся посиневшая по области лица.

Вот только радость Масы длилась недолго.

— Это ту, которая украшает урну на выходе? — не постеснялся Тору быть честным.

— Блин, — сник Маса и упал головой на плечо Танаки, зная точно, что получит утешительные по макушке поглаживания.

Когда менеджер и лидер закончили выяснять отношения, ну или точнее, перенесли это дело до следующего раза, репетиция началась и продолжилась на какой-то совсем не позитивной ноте. Ну, а закруглилась, понятное дело, вообще так себе. Менеджер, не отпустил всех с Богом по домам, но послал всех к чертям где-то в районе полуночи, пригрозив на прощание переносом записи песни на энное количество времени, ибо записывать, собственно, было нечего. Да, песни имелись, неплохие, для выступлений, но не для радио-хита. Он хотел свежую композицию и своими требованиями прессинговал со всех сторон Като. А у Като на это не было ни желания, ни вдохновения. В итоге Сеито дал парням и себе два дня отдыху и отправился восвояси никакущий, словно выжатый лимон.

Уже дома, устало валяясь на диване, водрузив свои стопы приличного размера на журнальный стол, он жаловался на жизнь нечеткому подрагивающему изображению сонного бойфренда на дисплее своего телефона. На экране было видно только половину лица, вторая — провалилась в мягкую подушку.

— Малыш, Като меня ненавидит. Что мне делать?

— Ответить взаимностью… — прохрипели на том конце.

— Это не поможет мне наладить с ним контакт.

— Зачем тебе контакт с ним? — говорил Кензи уже с закрытыми глазами, не совсем понимая, сон это или все-таки реальность.

— Нам, блин, работать еще вместе.

— А он говорил, за что тебя ненавидит? — очень старался парень поддержать разговор.

— За то, что я… — Сеито лишь увидел, как картинка пропала — телефон плюхнулся на подушку объективом вниз, — а на заднем плане послышался храп. — ПОДКАТЫВАЮ К ЮСКЕ!

— ЧЕГО?! — снова на экране обозначилась испуганная физиономия бойфренда.

— За то, что я якобы подкатываю к Юске...

— А-а… — картинка опять пропала.

— Кензи!

— А? Че?..

— Хорош дрыхнуть.

— Но я хочу. Полвторого, блин.

— А я хочу секса. Давай займемся.

— Завтра приеду, и займемся.

— Хочу сейчас, — заныл.

— Малыш, я им занимался полчаса назад с твоей фотографией. Думаю, на тебя меня уже не хватит.

— Задрот чертов, — обиделся.

— А трубки брать надо, — сказал Кензи самодовольно. Ибо звонил Сеито раз десять минут тридцать назад, но получил полный игнор.

— Отлично. Тогда я тоже сейчас сексом займусь! Только не с твоей фотографией, а с его! — повернул блондин объектив камеры на стену, которую раньше занимала плазма.

— Не понял! Это че? — увидел Кензи огромный постер с изображением их общего знакомого, коим, естественно, был Татсуми.

— Это наш новый телевизор! Спокойной ночи, рукоблудник! — нажал Сеито отбой и захихикал.

Пока телефон усердно надрывался и так же усердно игнорировался, Сеито думал. Он уже ясно понял, что идея с издевками над Като была плохой. Лидер отказывался работать во всю свою силу. Петь не пел, приходить не хотел, а уж новую песню написать…

Блондину нужны были идеи, ну или хотя бы поболтать с тем, кто их ему подкинет. С тем, кто выслушает его, пожалеет, поймет. С тем, кто, как и он, не спит в такой час. Вспомнив этого милого человечка, улыбнулся и, не обращая внимания на вызов своего бойфренда, нажал «тройку».

***

Уснуть Татсуми сегодня было трудно. Нет, просто невозможно. Очередной приступ с трудом контролируемого вожделения настиг его в самый неподходящий момент, час, да и день. Не по расписанию, в общем. Как, в принципе, и последние три ночи. Такие незапланированные желания настигали его все чаще, а держаться было все труднее. Что это? Чувства к Ичи крепнут не по дням, а по часам (но куда уж крепче-то?), или либидо прет изо всех дыр? В любом случае поиски ответа на этот вопрос проблему не решали. Парень уже чуть ли не семь потов пролил, чтобы не сорваться к чертовой матери, пока Ичиро, подобрав его руку под голову, ворочаясь и ерзая рядом, пытался поймать сон, иногда томно вздыхая, тихо постанывая, и самое убийственное — касаясь нечаянно губами кожи партнера в районе плеча. Даже невинное сопение Ичиро производило тот еще эффект: от места, где кожу щекотно обдувало дыханием, тысячи мурашек мчали по всему телу по направлению к чреслам и сдавливали со страшной силой низ живота. А все что там неподалеку находилось, пробуждалось в мгновение ока и чего-то настойчиво требовало.

Пока одну руку Татсуми неприятно покалывало, второй он нервно комкал под собой простынь. Уловив на слух, что сопение рядом стало практически неслышным, а чужие ресницы перестали подрагивать, Татсуми замер в ожидании, умоляя время пойти чуточку быстрее. Десять минут, и Ичи перекатится на другой бок — на свою половину кровати, — позволит бойфренду вытянуть из-под него руку и отдастся в объятия Морфея полностью, подарив Татсуми свободу. Всего лишь десять минут, и он сможет тихо подняться, заботливо поправить одеяло, забрать свою подушку и на ее место посадить плюшевого розового медведя. Ведь спать сегодня он будет в гостиной, один. Так проще. Так он сможет уснуть и подарить спокойный сон любимому. А наутро, ровно за час до звонка будильника, он вернется в постель, будто бы никуда и не уходил, и позволит хотя бы Ичиро встретить новый день сладко.

Но это будет утром. А сейчас надо было подождать еще девять адски долгих минут.

Всю надежду убила вибрация телефона, противно заездившего по тумбе. Ичи вздрогнул и зашевелился. Простонав, перекатился на спину и хватанул со своей стороны проклятый мобильный, на котором нарисовалась знакомая ухмылка.

— Вот же долбоеб! — не сдержался Ичиро в эмоциях.

Сейчас мнение Ичиро по поводу Сеито Татсуми честно разделял. Больше не в силах терпеть, он быстро сел на кровати, опустил ноги на пол, откинул одеяло и тяжело потопал в ванную комнату, надеясь, что на его маневр внимания не обратят. Не тут-то было…

— Ты куда? — на автомате поинтересовался Ичиро, проследив сонным взглядом высокую фигуру.

— Сейчас вернусь, малыш, — стандартно так.

«Снимать трубку» в планы Ичиро не входило, но раз уж бойфренд отлучился, можно и ответить, что он и сделал. На том конце замурлыкали:

— Привет, пупсеночек мой розовый. У меня к тебе один вопрос. Почему о том, что вы с Татсуми уезжаете, я узнаю от твоей коллеги по работе?

— Может, потому что мне посрать? — удрученно накрыл Ичиро ладонью глаза, пообещав себе все-таки укоротить маленькой козявке ее длинный язык.

— Радость моя, мы должны увидеться перед вашим отъездом. Собраться на дорожку, так сказать.

— Блять, Сеито, во-первых, мы тебе ни хрена не должны. Во-вторых, сейчас два ночи. В-третьих, адских тебе снов, придурок, — выговорившись и наслаждаясь, готов был нажать отбой, но трубка запротестовала.

— Стой! А как же твой братик?! Неужели ты не хочешь с ним попрощаться, перед тем как отчалишь?

— Попрощаюсь через неделю… когда вернусь…

— А вдруг ваш самолет разобьется?!

— Ты дебил? — не поверил Ичиро своим ушам. Это было уже слишком.

— Потом всю жизнь будешь мучиться и жалеть, что не попрощался с родственником!

— Всю жизнь? После авиакатастрофы? Это которую? — спокойно так, логически рассуждая.

— В АДУ!

Ичи, устало выдохнув, повержено простонал:

— Хер с тобой. Завтра в восемь вечера, где скажешь. Только отъебись, ради всего святого.

— Урарашеньки!

— Бывай.

— Стой-стой-стой! — очередной истеричный вопль заставил задержать мобильный возле уха.

— Чего еще?

Секунды молчания, а после — томно с хитрецой:

— Чем занимаетесь?..

Ичиро злобно рыкнул и вырубил аппарат, чуть его не раздолбав о тумбу.

Обведя взглядом пустую половину кровати, близнец провел пальцами по мягкой подушке, уже скучая по ее хозяину. Подождав еще пару минут, привстал на локтях, прислушался. Из ванной донеслось журчание воды. Ичи не выдержал и потопал на шум. Прислонившись к двери ванной виском, тихо постучал, спросив:

— Татсуми, у тебя там все нормально?

Ответ последовал незамедлительно:

— Да, малыш. Ложись. Я скоро буду.

— Точно? Я волнуюсь.

— Все хорошо, Ичи. Просто освежиться решил…

— М-м…

Вернувшись в спальню, кровать Ичиро проигнорировал. Подойдя к столу, он оперся о его край ладонями и посмотрел в зеркало. Изучая свое отражение придирчивым взглядом, он думал о последних, не дающих ему покоя вот уже целую неделю, событиях. Как только постеры с изображением его полуобнаженного бойфренда облепили весь город, жизнь стала сущим адом. Каждая улыбка, подаренная Татсуми незнакомкой, хоть и оставалась безответной, для Ичиро была выстрелом в голову, ибо все незнакомки смахивали на длинноногих сошедших с подиума моделей. А кто такой Ичи по сравнению с этими красотками? Неудачный эксперимент природы, по его мнению закомплексованного подростка.

А еще эти вылазки Татсуми из спальни… Уже три ночи подряд Ичиро просыпался и понимал, что бойфренда рядом просто нет. Выходя в гостиную, он находил Татсу, спящим на диване. После возвращался в постель и, ничего не понимая, не мог сдержать слез.

Неужели все? Неужели любовь прошла? Неужели чувств не осталось? Ничего, кроме жалости, которая не позволяла Татсуми просто собраться с духом и сказать Ичиро в глаза все как есть? Вот и Ичи молчал и не решался спрашивать, почему теперь он спит один. Боялся потерять любимого, он просто не был готов его отпускать.

Тогда парень решил, он еще поборется за своего мужчину. Вот только просто секс здесь был уже неактуален. Тут уже нужно что-то эдакое. Чтобы не слишком больно, но чтобы прямо «ах!».

Внушив себе, что пора заканчивать пускать нюни, он взял со стола черный мягкий карандаш и поднес его к внешнему уголку глаза, который не прикрывала длинная косая челка…

***

Стоя под ледяными струйками воды, в ожидании, когда же кровь перестанет бегать по телу как бешеная, Татсуми делал глубокие вдохи. Желание его покидать категорически отказывалось, а кусало изнутри острыми клыками, выгрызая себе наружу путь. Внизу живота все страшно тянуло и сдавливало невидимыми рычагами. И вроде можно просто взять и снять напряжение всем известным способом, но как же трудно держать себя ТОЛЬКО в руках, когда прекрасно осознаешь, что прямо здесь, вот за этой вот дверью, на мятых мягких простынях видит сладкие сны милое существо, которое ты так желаешь, из-за которого испытываешь всю эту адскую муку. Нет, лучше не начинать вообще, чем начать, слететь с катушек и порвать любимого на части.

В ду’ше Татсуми простоял еще десять минут, пока кончики пальцев не перестали все чувствовать, а по телу не пошел мелкий озноб. Промокнул торс махровым полотенцем и, тихо выйдя из ванной, осторожно прикрыл за собой дверь. Пройдя в спальню, чтобы забрать подушку, очень надеясь, что Ичи уже спит, застыл в дверях.

Картина его ошеломила, заставила прирасти к полу, вынесла мозг.

Стены завораживающе подрагивали в свете танцующих огоньков десятка свечей, которыми были заставлены прикроватный столик и тот, что у зеркала. Черная атласная простынь бугрилась волнами на постели, словно неспокойная вода в свете полной луны. А на ней — он… Или оно… Что-то неземное, но и не спустившееся с небес точно… Ичиро не спал и даже не лежал. Он восседал у изголовья кровати, прижимаясь к нему голой спиной. Руки были подняты над головой и прикованы к железному, извивающемуся узором пруту стальными браслетами.

А дальше вообще необъяснимое: торс обнажен, ноги же обтянуты черными чулками, и не какой-то там дешевой сеткой, а дорогим кружевом, с широкой красивой полоской у бедра. Поза не менее потрясающая: одна нога почти прямая, в районе бедра накрыта второй, невинно согнутой в колене. Туфли роскошные — на тонком ремешке, на высоченном каблуке, не сильно мощном, мысы закругленные — смотрелись довольно аккуратно на немаленькой мужской лапе и совсем не пошло, чего не скажешь о лице. Глаза обведены черными стрелками, но не такими как обычно — тонкими, почти незаметными, — а жирными, чуть смазанными во внешних уголках век. На губах яркая алая краска, поблескивала по центру нижней сочной губы, маня и призывая к действиям. Волосы зализаны назад гелем, будто набриолиненные, никакой челки. Лицо открытое, взгляд манящий. Такая вот в целом дерзкая невинность, порочная целомудренность. Сладкий, сочный, запретный плод. Само искушение…

Взглянув на ошеломленного, по виду забывшего свое имя, бойфренда, Ичиро произнес с гонором, но тихо, получилось слегка хрипловато, что только придало ему сексуальности:

— Хотел сегодня провести ночь без меня?.. — усмехнулся. — Ну давай, попробуй…

Татсу пошатнулся, еле удерживаясь на ногах от такого сногсшибательного зрелища, провел рукой по мокрым волосам нервно, убирая пряди назад, которые тут же упали на лицо обратно. С губ сорвалось только «О бог мой», а в следующую секунду он уже стоял перед своим Богом на коленях.

— Предупреждаю, — выгнул Ичи тонкую бровь. — Так легко, как ты думаешь, я не дамся…

Просто смотреть для Татсуми было слишком мучительно, уже хотелось чувствовать и получать удовольствие. Парень подался на голос, но буквально сразу же был остановлен мощным толчком в грудь. Острый каблук больно врезался меж ребер, чудом не задев солнечное сплетение. Не удержав равновесия, Татсу сел на кровать, звучно выдохнув. Ичи на это лишь едко усмехнулся.

В глазах актива запрыгали бешеные огоньки. Он взглянул исподлобья на дразнящего его парня, чуть склонил голову набок и скопировал бесноватую усмешку, тем самым приняв вызов.

Возложил ладони на острые, обтянутые узорной тканью колени, раздвинул с напором, открывая для себя новые зрелища: плотное черное кружево идеально облегающее чуть возбужденный член.

Пригнувшись к бархатной коже над широкой полоской чулок, Татсу провел губами по внутренней стороне бедра Ичиро, оставляя там влажный след. Остановился, наткнувшись на кружево. Поцеловал пока еще мягкую плоть прямо через ткань, под чужой томный вздох. Переместился — прикусил кожу над линией белья, после — место чуть ниже пупка. Почувствовал, как забугрились мышцы живота Ичи, как участилось его дыхание. Отстранился. Вклинился меж бедер партнера всем телом, наседая основательно. Потянулся за поцелуем и чуть не получил укус, когда рядом с его губами цокнули зубы Ичиро — он вовремя отстранился. Это ему не понравилось или же наоборот, понравилось слишком. Грубо обхватил челюсть Ичи, дернул алой помадой к себе. Поймал губами его нижнюю, а после прикусил зубами, сдавливая до тех пор, пока не почувствовал на языке вкус крови. На красных устах выступила темная кровяная капелька, кажущаяся в таком свете черной, и тут же была слизана чужим языком. Губы Ичиро повиновались и раскрылись, принимая новый глубокий настойчивый поцелуй. Пока любовник ласкал небо языком, жирная помада расползалась за контуром красивых линий, пачкая подбородок, место под носом и возле щек. Разорвав поцелуй, Татсуми выжидающе уставился своими шалыми глазами в чужие, сейчас слегка нагловатые. Обычно он не говорил, только просил: словами по-хорошему, действиями — по-плохому.

— Скажи, — попросил настойчиво, требуя признания, но в ответ получил лишь какой-то маниакальный смешок.

Тут же пропустил через пальцы похрустывающие гелем волосы Ичиро, вцепился грубо в прядь на макушке и дернул — голова Ичи мотнулась чуть назад и вбок. Услышав стон, Татсу впился поцелуем в чувствительную кожу на шее, оставляя засосы, которые пудра Ичи теперь вряд ли сможет так запросто скрыть.

Рука Татсуми скользнула по поясу Ичиро за спину, а там поползла к копчику ниже. Ощутив только тонкую полоску ткани между ягодицами, Татсу взбудоражился, непроизвольно задержав дыхание, провел настойчиво вниз по ней средним пальцем. Почувствовал влажный вход — Ичиро пришлось подготовиться самостоятельно. Протиснулся под полоску ткани и с нажимом проник в мягкое тело. С губ Ичиро сорвался короткий сладкий стон. Запрокинув голову и прогибаясь в пояснице, он требовательно двинул бедрами навстречу, но насладиться проникновением в полной мере не успел. Руку убрали. Ухватили тонкую полоску кружева с одного бока, дернули ее в стороны. Раздался треск. Красоты было не жалко, да и времени на сожаления не было. Остатки белья стянули со второй ноги уже легко.

Подхватив трепещущее тело за талию, Татсу сел на пятки и продвинулся под него коленями. Ичиро сжал стальной прут над головой, через который была перекинута цепь наручников, пальцами, готовясь к тому, что сейчас его ждет, больно прикусил свою нижнюю губу и подтянул себя вверх. Почувствовав, как к его входу прижалась чужая плоть, встрепенувшись, дернулся. Мышцы ягодиц сжались, в горле застрял громкий вой. Татсуми был настойчив и нетерпелив, вдалбливаясь в тугое тело рывками и грубо. Ичи терпел, сжимался на автопилоте и жутко хотел нежности. Туго сжимал решетку изголовья, мышцы рук сводило от напряжения. Внутри все горело страшным огнем и свербело, пока актив интенсивно двигал бедрами, проникая до основания, наращивая темп с каждым новым не нетерпеливым толчком.

Колени Татсу проскальзывали по атласной ткани простыни, отчего пелена была выдернута из-под двух тел в пару рывков и отброшена за пределы кровати. Ткань красиво взмыла в воздух черным пламенем и растеклась на полу темным пятном. Теперь процессу не мешало ничего. Разве что Ичи неимоверно жалел, что воспользовался наручниками. Потерявшего самообладание, бойфренда хотелось оттолкнуть, впиться ногтями в место под лопатками, по которым струились ручейки пота, оставить там следы сегодняшней пытки, в виде кровавых полос. Но на запястья давили стальные браслеты и оставляли на коже яркие следы. С ревом Ичи ткнулся мокрым от слез лицом в каменное плечо Татсу, впился зубами в солоноватую на вкус плоть, готовый выдрать кусок с мясом. Услышал звериный рык и почувствовал вибрации под кожей партнера. На мгновение Татсуми застыл, снова оттянул ладонью темные волосы, заставив Ичи запрокинуть голову. Замерев, уставился в мерцающие искорками испуга глаза. Оглядел темные тонкие дорожки смеси черной краски и слез, дрожащие губы. Очнулся — на секунду, но все же пришел в себя. Коснулся ладонью щеки Ичи, погладил ее любя и очень нежно. Поцеловал сладко уголок губ только губами. Большим пальцем провел под ресницами, вытирая капли. И наконец-то услышал долгожданное:

— Люблю тебя…

Эти секунды были просто волшебными для обоих, хоть и недолгими. Теперь уже Ичиро больше не мог ждать. Обхватив талию Татсу ногами, он двинул бедрами, потершись своей эрекцией об очерченный мышцами живот. Слова и сладкое движение нагнали новую волну желаний на партнера, завершающую. Татсу, туго сжав пальцами чужие костлявые бедра до синяков, снова стал дергать своими. На этот раз Ичиро уже не сопротивлялся, забыв про боль. Внутри словно мигал какой-то огонек, когда партнер проникал до конца, и каждая его вспышка вызывала трепет во всем теле, а в животе все закручивалось в водоворот наслаждения.

Со стонами из горла стали вылетать слова:

— Быстрее… Не останавливайся…

Желание разрывало животы обоих.

Огонек перед ничего больше не видящими глазами мигал… С каждым разом все сильнее и все ярче. Словно спасительный маяк в водах бездонного бушующего океана. Дыхание давно сбилось, а с губ срывались только тихие постанывания.

Татсуми не тормозил. Нетерпимо обсасывал чужой рот, делая это настойчиво, хотя ему уже не отвечали, просто позволяли себя кусать и заглатывать.

Башню снесло окончательно ближе к финалу, и тело превратилось в безумную машину, делающую сотню рывков в минуту.

— Люблю… люблю… люблю… люблю… — твердил Ичиро словно в полубреду в такт движениям бойфренда, скорее даже мямлил.

А после в глазах все затянуло белым полотном. Низ живота разорвало в наслаждении, а теплые струйки спермы обожгли кожу на литых мышцах чужого торса. Но что-то было не так… Вспышка погасла необычно быстро, голова закружилась, в ушах зазвенело, а после раздался хлопок…

Татсуми кончил с громким стоном, больше походившим на рык, и почти обессилено осел, уткнувшись носом в шею Ичиро.

Тела он не чувствовал, словно парил где-то над землей, по венам струилось волшебное тепло, и все вроде бы было прекрасно. Но чего-то не хватало… Коротких постанываний любимого над виском, его нежных поцелуев, даже щекотных в такие моменты, его очередного сладкого «люблю» — ничего этого не было.

— Ичи?.. — отстранился он от милого и обеспокоенно обвел его взглядом. Впалая грудь Ичи вздымалась почти незаметно, пальцы безжизненно свисающих из браслетов рук не шевелились, голова висела, доставая подбородком до груди, ресницы были опущены и не подрагивали. Ичиро был без сознания…