Шестью годами ранее

Като

— Като-кун, привет, — услышал я нежный голос за спиной и обернулся.

Мимо, в стайке девчонок, как мираж, проплывала она. Эрика. Красивая и стройная. Милая и скромная. На год старше меня, на полголовы выше. Моя соседка. Когда я ее вижу, то просто млею. Не могу ни двигаться, ни моргать, ни дышать. Проще говоря, она мне нравится. Очень. Нравлюсь ли я ей?.. Каждый раз в ответ на этот вопрос мой внутренний скептик хватается за живот, сгибается пополам и принимается безостановочно ржать. В общем, он очень сомневается, что Эрика хоть раз посмотрит на меня как на кандидата в ее ухажеры, учитывая мои жалкие двенадцать лет отроду и метр с чем-то там роста.

— При… вет, — пробубнил я в ответ сломавшимся еще в одиннадцать низким голосом.

«Это было убого, чувак. «При… вет». Подошел бы к ней, сказал: «Хай, Эрика. Как делишки? Не хочешь по мороженке? Я угощаю». А ты: «При… вет». Лошара…»

Дождавшись, когда девчонки скроются из виду, и убедившись в том, что поблизости нет возможных свидетелей моего вандализма, я подбежал к зданию школы, оперся ногой на выступ в стене и, зацепившись руками за карниз, подтянулся к окну. Осторожно заглянул внутрь спортивного зала, удостоверился в том, что он точно пуст, и спрыгнул на землю. Отойдя от здания школы метров на пять, достав из рюкзака бейсбольный мяч с автографом самого Мацудзака Дайске* (доказывающий предельно ясно и четко, что данная вещь не что иное, как собственность Като Тосиро, ибо слишком круто, чтобы об этом никто да не знал), отбросил сумку в сторону.

— Фух… — постарался выдохнуть волнение и утихомирить затрепетавший в груди комок. Представил, как отец готовит из меня шашлык, сравнил с теми муками, что мне предстоит пережить, если я вообще ничего не сделаю и, глубоко втянув легкими свежий, сегодня чуть прохладный воздух, твердо себе кивнул: — Ты сможешь.

Вспомнив все наставления отца, все наши с ним дурацкие, так мной ненавистные тренировки, я подтянул колено к груди и отвел руку за спину.

Правильный твердый хват мяча. Правильный угол наклона. Отвод. Размах. Выпад. Бросок. Звон стекла. 

Все. Game over.

— Като Тосиро, вы осознаете нанесенный вами ущерб школе? — сцепив ладони в замке за спиной, расхаживал передо мной директор, горделиво вздернув нос к высокому потолку.

— Да, осознаю.

Еще бы.

— Понимаете ли вы, что обязаны понести наказание?

— Да, понимаю.

А то.

— Вы по-прежнему будете утверждать, что играли в бейсбол ОДИН? — умудрился Мацуда-сенсей сощурить свои и без того до жути узкие глаза, уставившись в мои пристально и притормозив.

Вот же зануда.

— Да, буду.

— Ясно… — устало выдохнул директор, будто разочарованный моим быстрым безропотным признанием, и снова заходил взад-вперед. — Мы решили не тревожить ваших родителей вызовом в школу. Они люди занятые, и мы это понимаем, — натянул фальшивую улыбку, которая означала: «я не настолько хочу умереть, чтобы встречаться с вашим отцом». — Поэтому я обсудил ваш проступок с госпожой Като-сан по телефону, и она полностью со мной солидарна. Вы обязаны понести наказание. Помимо того что вы будете исключены из школьной бейсбольной команды… — выдержал директор многозначительную паузу, за которую мое восторженное нутро успело победно прокричать немое троекратное «Ура!», — с сегодняшнего дня в течение двух недель ежедневно после всех занятий вы будете обязаны убирать спортивный зал. Вам понятно решение учительского совета?

— Да, Ваша че… то есть, Мацуда-сенсей.

— Тогда приговор окончателен и обжалованию не…

Последнее слово, как гром среди ясного неба, заглушил отдаленный уже такой знакомый звон бьющегося стекла.

Директор вздрогнул и в недоумении на меня вытаращился.

— Это не я, честно, — пробубнил я в свое оправдание, в не меньшем удивлении хмуря лоб.

Через пять минут рядом со мной на «лобном месте» в кабинете директора стоял незнакомый мне долговязый, худой пацан выше меня аж на полголовы. Лучше бы мы сидели…

— Сеитоши Дайски, вы осознаете нанесенный вами ущерб? — Невольно возникло у меня ощущение дежа вю.

— Еще бы, — не пытаясь церемониться с директором, развязно прошипел бледнолицый. Получилось что-то типа «ефе бы». Я невольно покосился на рот худощавого и получил блик прямо в глаз, отскочивший от ряда сапфировых на зубах брекетов. Улыбался незнакомец так широко, будто его не наказывают, а награждают за особые перед школой заслуги.

От столь беспардонного ответа Мацуда-сенсея заметно передернуло. Подбородок его свело судорогой, щеки и шея затряслись, подобно холодцу.

— Понимаете ли вы, что должны понести наказание? — цедил слова сквозь сжатые зубы сенсей, с трудом сохраняя спокойствие.

— А то.

Где-то я уже все это слышал…

— Вы по-прежнему…

— Директор, не будьте занудой. Давайте ближе к делу, — выдал стручок голосом покемона, и я с трудом сдержался, чтобы не хохотнуть. Муцуда-сенсей же своего негодования скрыть никак не мог. Сделать выскочке выговор — отчего-то тоже. В итоге за чужой выпендреж бонус словил и я.

— Вы наказаны! — завопил директор, брызгая слюной во все стороны, и мы с худышкой опасливо сделали синхронный шаг назад, почувствовав, что эксплозия неминуема. — Две… Нет! Месяц, после занятий — уборка зала! Оба! Немедленно! — грозно указал пальцем на дверь.

***

Направляясь в зал и слыша позади спешные, какие-то развеселые подпрыгивания, я задавался одним единственным вопросом: это еще что за недоразумение?

Со мной все ясно. У меня была цель — благополучно вылететь из бейсбольной команды, и я ее достиг методом трех дисциплинарных нарушений. Сегодня было как раз таки последнее, прямо накануне весеннего отбора. Да, отец, конечно, в восторге не будет — поорет, побесится, — но в итоге смирится с таким положением вещей, по крайней мере, зная наверняка, что из команды меня поперли не за отвратительные навыки. Я один из лучших питчеров нашего района. А просто потому, что я, как и отец, буйный, неуравновешенный психопат.

Сказать отцу прямо, что бейсбол — это не мое, как вариант выхода из положения не особо приятного, я даже не рассматривал. Отец такого объяснения не поймет, не услышит и слушать не будет. Ведь это же БЕЙСБОЛ! Его давняя неосуществившаяся мечта, которая по наследству в принудительном порядке была отписана мне. Вот и пришлось пользоваться обходными путями, что в итоге оказалось очень даже неплохим решением. Но это то, что касается меня. А вот че этому доходяге неймется?

— Ну что, раздолбаи, доигрались? — важно оглядел нас сверху донизу озлобленный физрук. — Чтобы каждый сантиметр мне вылизали, — всучил мне швабру, а худышке — ведро. На пол желтыми звездами шлепнулась пара резиновых перчаток. Неприязненно на нас фыркнув, сенсей развернулся и вышел из зала прочь.

Вот же придурок.

— Вот же придурок, — озвучил мальчишка мои мысли вслух и звонко усмехнулся, отшвырнув пустое ведро в сторону. После встал ко мне анфас и, протянув мне руку, заговорил до жути приторно своим голосом «пикачу»: — Сеитоши Дайски.

— Ага, — вместо того чтобы ответить рукопожатием, всучил я ему швабру и потопал за своим комплектом «юный водолей».

Пока я честно пытался разделаться с обязанностями, вылизывая свою половину зала, мой верный «помощничек» сидел в позе лотоса прямо на полу, подперев кулаком щеку, и наблюдал за мной с до жути скучающим выражением.

— Эй, у меня к тебе два вопроса… — неожиданно подал голос, показав мне галку пальцами.

Не особо желая заводить беседу с этим хлыщем, я слегка потормозил, но заметив чужой пристальный взгляд, явно жаждущий от меня хоть какой-то реакции, все-таки неохотно выдавил:

— Ну?

— Первый: можно потрогать?

— Чего?.. — замер я в полусогнутом положении, потянувшись за ведром, и посмотрел на него озадачено.

Он бодро вскочил на ноги, сделал два шага ко мне и ткнул пальцем мне в лоб.

— Их.

— А?

— Твои кудряшки.

— Ду… дурак, что ли?! — выпрямился я в струну и беспокойно отступил от озабоченного на безопасное расстояние.

— Допустим. Так можно?

— Нет, балда! — сморщил я нос с отвращением. Это ж надо, блин, додуматься! Чокнутый.

— Ну и ладно, — тяжко вздохнул. — Тогда второй вопрос…

— Ниче не дам трогать! Отвяжись!

Доходяга хихикнул и продолжил пищать:

— Ты реально собираешься здесь корячиться весь вечер?

— А есть альтернатива? — сказал я чисто риторически.

— Альтернатива всегда есть, Кудряшка.

— Че?.. — передернуло меня от дурацкого погонялова.

После чего задира ухмыльнулся, развернулся и беспардонно свалил. Ну, блин, класс...

Пока я добросовестно выполнял свое наказание, в зал вошли двое парней из старших классов и попытались меня… остановить. Один упитанный схватился за швабру и рывком дернул ее на себя:

— Иди гуляй.

— Охренел? — попытался я отстоять на палку свое право собственности.

— Вот же баран! — стрельнул жиртрест взглядом мне чуть выше лба и глумливо хохотнул.

Пока я стискивал зубы и сжимал кулаки, решительно настроенный на мордобой и готовый получить четвертое дисциплинарное наказание, в проеме обозначился доходяга и весело заголосил:

— Эй, Кудряшка! И долго мне тебя ждать?

— Это еще че, блин, такое?! — кивнул я на двух вовсю драющих полы быков.

— Это альтернатива, — хохотнул бледнолицый, игриво подмигнул и тряхнул темной на ровный пробор соломой на выход.

***

Затолкав меня в первый подошедший на остановку автобус и, приземлившись на свободное место прямо передо мной, кривозубка сложил на спинке кресла руки с видом любопытного, счастливого, подглядывающего за незнакомым пассажиром, глупого дитя.

— Это че, типа, похищение? — начал я заполнять неловкое молчание еще более неловкими вопросами, чем вызвал у предполагаемого маньяка неожиданный приступ звонкого смеха. Нет, он точно немножечко не в себе.

— А если так, что будешь делать?

— Ну, видимо, беспрекословно выполнять все твои требования, — сперва я сказал, а после подумал.

— Тогда это точно похищение! — стали его глаза откровенно бесноватыми. Только сейчас заметил их непростой с красноватым оттенком интересный цвет. Наверное, это все солнце…

Повертев головой по сторонам и сменив в какой-то момент счастливое выражение лица на безумно счастливое, худышка вскочил и, сделав ловкое вращение на пятках, обогнув свое кресло, плюхнулся на то, где сидел я.

— Э-э-э, — проявил я что-то вроде возмущения, успев быстро отъехать на соседнее у окна.

— Любишь аттракционы?

— Обожаю, — сказал я так же иронично, как и все то, что говорил до. Только вот мальчишка моей иронии то ли не замечал, то ли принципиально ее игнорировал.

— Ну и отлично! Значит, будет весело!

Ой, сомневаюсь… Единственным аттракционом, на котором мне удалось побывать в свои восемь, было «Чертово колесо». На остальные, как это ни печально, я не дотягивал по росту, благо, не в прыжке. Сейчас же причина моей неопытности была несколько иной. Мне жутко хотелось прокатиться на горках хотя бы с Эрикой. Так и представлял, как она в испуге хватает меня за руку и крепко сжимает ладонь, когда вагоны мчат вниз, грозя вот-вот пробурить в асфальте скважину. Адреналин, буря эмоций, зарождающиеся чувства — идеальное начало продолжительных красивых отношений. Вот только у кое-кого кишка тонка, чтобы пригласить классную девчонку на свидание.

Через двадцать минут, всеми силами вцепившись в ремень безопасности, я очень старался не смотреть вниз, не подавать страха, не упасть в обморок и держаться молодцом, пока эта поскрипывающая телега медленно набирала высоту. Господи, зачем я только на это согласился?! Какого черта я вообще связался с этим мальчишкой?! На фига я кинул мяч в окно?! Слава богу, Эрика меня сейчас не видит.

Сердце долбило в три раза быстрее обычного уже где-то в глотке, словно пыталось выпрыгнуть наружу, лишь бы не присутствовать при таком садизме. Хотелось закрыть глаза и все-таки на чуть-чуть незаметно лишиться сознания. Подумаешь, вид шикарный — весь город как на ладони, но мне вполне хватило бы и «Чертового колеса».

А худощавый, напротив — сидел себе преспокойненько рядом, нарадоваться не мог. Так и хотелось ему по зубам вдарить.

— Класс! Кудряшка, тебе нравится?! — чуть ли не визжал он от распирающего его волнения.

— Не называй. Меня. Кудряшкой, — вложил я в эту фразу весь свой накопившийся негатив.

— Какой-то ты бледненький.

— На себя посмотри.

— Это твой первый раз?

— Последний, блин.

— Боишься?

— Да хрен тебе.

— Не бойся, Кудряшка! Забудь про страх! Не думай, что ты падаешь! Думай о том, что ты летишь! Представь, что ты птица!

— Страус, что ли? — так и видел, как моя куриная голова таранит темный внизу асфальт.

— Ай-й-й! Какой же ты забавный!

— Сам клоун!

— Трусишка…

— Так что ты там про птицу говорил?

— Представь, что ты ястреб! Почувствуй за спиной крылья! Расправь их, как только мы окажемся в самом низу, и сразу лети вверх, к солнцу! Попытайся запомнить каждый миг! Попытайся словить кайф! И тогда тебе обязательно понравится! Ты мне веришь?! — раскрыл передо мной ладонь.

— Можно подумать, у меня есть выбор, — сам не понял, как на автомате вложил руку в его, сплетаясь с ним пальцами.

А через десять минут, уже чувствуя под ногами матушку-землю, но стоя на ней пока как-то неуверенно, мы рассматривали нашу жуткую фотографию. Худышка не переставал хохотать, тыча в мою физиономию пальцем и угрожая повесить этот шедевр изобразительного искусства у себя дома при входе, чтобы каждый видел это чудо. Н-да… посмотреть, говоря откровенно, и вправду было на что. Ощущение складывалось такое, будто я два пальца в розетку сунул: глаза навыкате, волосы из-за встречного ветра дыбом, а на лице улыбка… Видимо, мне все-таки понравилось.

На следующий день история повторилась. Худосочный вновь бессовестно переложил наши обязанности по уборке зала на двух старшеклассников, по ходу, не за бесплатно. После затолкал меня в автобус и констатировал факт, что едем мы в кино, на ужастик из разряда «детям до семнадцати просмотр не желателен». И нет бы любезно или не очень отказаться. Но стоило мне услышать его несколько язвительное, подначивающее «Боишься?», берущее на «слабо», — как мы уже сидели на задних в темном зале рядах. Пока на экране какая-то стремная девочка то и дело норовила вылезти из колодца, чтобы напугать очередного бедолагу до сердечного приступа и жуткого перекоса лица, я, в качестве доказательства своей невозмутимости и стойкости духа, запихивал в рот сладкий попкорн и на особо стремных моментах беспалевно пялился в пространство, расфокусировав взгляд. В общем, держался что надо. Мой же спутник, периодически взвизгивая и зажмуриваясь, утыкался лицом в мое плечо, словно трусливая девчонка. Тем не менее из кинотеатра он выскочил навеселе:

— Классный фильм, да?!

Я на это лишь покачал головой и закатил глаза. Ну что за чучундра?..

***

— Даже не вздумай, — тихо, но строго произнесла мама, увидев в руке сидящего за кухонным столом отца новую пачку сигарет. С работы он вернулся злой, прокуренный и периодически выплевывающий из себя красочные ругательства.

— Ты видишь, что я курю?

— Нет. Но я вижу их, и не только я, — покосилась мама в мою сторону и, опустив перед ним тарелку с ужином, мягко коснулась его руки. — Так что, дорогой, прошу, убери. Пожалуйста.

Он раздраженно закатил глаза к потолку, звучно тяжело выдохнул и протянул ей мятый нераспакованный коробок, за что получил благодарный поцелуй в непривычно щетинистую щеку.

Мама всегда знала подход к этому темпераментному, с довольно тяжелым характером, напористому человеку. Она никогда не кричала в ответ на его бухтение и всячески старалась избегать с ним любых ссор. Она брала его лаской, нежностью и любовью, и не какой-то там наигранной, а самой настоящей. А он своей не менее сильной любовью тихо, но верно любил только ее.

— Как учеба? — повернулся отец ко мне.

— Отлично.

На этом разговор о школе обычно заканчивался. Вот если бы я потупил взгляд, выдержал паузу или сказал что-то типа «хорошо», то последовали бы подозрения, а после — и того хуже… Нет, руку за плохие оценки он, конечно, на меня не поднимал, но его крики заставляли меня его бояться и, соответственно, учиться. Так что иногда приходилось даже врать. В последнее время я делаю это просто профессионально.

— Он снова сунул свой контракт мне под нос, — принялся жаловаться отец на офисные трудности.

— Ты ведь его читал, милый?

— Я его уже наизусть знаю. Я подписываю — происходит слияние фирм, закрытие производственного отдела и, следовательно, сокращение рабочих мест. При этом он пытается мне внушить, что с развитием производства дело будет расти, а в дальнейшем и новые рабочие места появятся. Отлично! Допустим! Но когда это произойдет? Через год, два, три?! — шарахнул отец кулаком по столу так, что тарелки зазвенели. Мама попыталась сделать замечание строгим взглядом, но отец не обратил на нее внимания и, не стесняясь в выражениях, продолжил несдержанно психовать: — Он просто козел! Думает только о своей заднице! Я вообще имею право ему не доверять. Кто он такой?

— Дорогой, не переживай так. Собери совет, посидите, обсудите. Может, это и не такой плохой вариант. Ты же сам видишь, что дело идет к упадку. Надо что-то решать, надо чем-то жертвовать.

— Хочешь сказать, что я ни черта не понимаю, да?! Может, тогда все обязанности по управлению компанией на себя возьмешь, раз я такой идиот?!

— Я всего лишь хочу сказать, что ты найдешь правильное решение и со всем справишься, если забудешь про личную неприязнь к этому человеку. Милый, ты обязательно все уладишь. Я точно знаю, — нежно улыбнулась.

Отец тут же успокоился и продолжил трапезничать, но под нос продолжил злобно бубнить:

— И откуда он только свалился на мою голову, этот Масао Сеитоши…

— Как? — вскинул я глаза испуганно, пытаясь одновременно проглотить то, что было во рту, и переварить информацию, потерпев в итоге неудачу по всем фронтам. В горле встал посторонний объект, я сделал попытку его выкашлянуть, понял, что это не сработало, понял, что задыхаюсь, и схватившись за шею, мощно двинул рукой по столу.

— Тосиро! — обратила на меня внимание запаниковавшая родительница. — Милый, он задыхается! Надо постучать! — вскочила с места и, угрожающе вознеся надо мной кулак, словно собралась снести с плеч голову, с натугой поджала губы.

— Жена, обалдела?! — взревел отец, перехватив ее ладонь. — Убить его хочешь?! — оттеснил он маму в сторону, резко выдвинул мой стул вместе со мной из-за стола, схватил меня в охапку и… перевернул вниз головой. Господи, какой позор, лучше бы я умер…

Спустя пару бойких отцовских прыжков на месте, моя несостоявшаяся убийца меня покинула.

— Я жив… — проговорил я сиплым голосом, наблюдая за проклятой, чуть не прикончившей меня фасолиной, убегающей куда-то под кухонные ящики.

Вернув меня в положение стоя, отец потрепал меня рукой по макушке и, утыкая носом в свою могучую грудь, пробасил:

— Ну, чего ты так мать пугаешь, а?

— Да не собирался, — просипел я, потирая раздраженное горло.

— А все потому что жевать надо, когда ешь! На хрена тебе еще челюсти?! — обязательно найдет он к чему придраться.

— Да жую я.

— Вот и жуй!

— Это все дурацкая фасолина.

— Мать, слышала?! — переключился отец на до смерти перепуганную маму. Выглядела она сейчас реально как привидение. — Чтобы никакой больше фасоли на ужин! Додумалась. Ты бы еще гороха наварила, — вдоволь наоравшись, вернулся на свое место, изображая непроницаемое спокойствие.

— Больше никогда никакой фасоли, — вцепилась в меня мама и принялась расцеловывать мою наверняка багряную физиономию. — Прости, солнышко мое. Прости меня, родной.

— Да нормально все, ма, — попытался я увернуться от неуместных лобызаний.

— И еще… — не удержался отец. — «Постучать»? «Постучать»?! Сын, дай-ка своей неблагоразумной матери перечитать учебник ОБЖ!

— Дам.

«И тебе заодно», — подумал. Перевернуть? Перевернуть?! Да в таких случаях только младенцев переворачивают! Но отец был так горд своим поступком, что я не стал придираться к его способу спасения моей никчемной жизни.

— Почитаю, — продолжала мама чмокать меня в лицо. А после бросилась к отцу и начала расцеловывать уже его, благодаря за то, что хотя бы он в нашей семье обладает здравым смыслом и знает ОБЖ.

Вмиг забыв про фасолину, я вспомнил настоящую причину ЧП.

Сеитоши… Прекрасно. Мой новый навязчивый худощавый дружок — отпрыск врага моего бати. Только мне могло так повезти. Просто класс. Отец точно меня где-нибудь закопает, если до него дойдет сия информация. И маму обязательно заколебет — всю жизнь ей на мозги будет капать, что воспитывала меня как-то не по-человечески.

В общем, с назойливостью доходяги надо было завязывать. И вместо того чтобы мечтать об очередной с ним гулянке — думать, как достойно ему это все преподнести. Хотя какая мне к черту разница, как он это воспримет? Я клятвы верности никому вроде бы пока не давал.

На следующий день в ожидании окончания в зале последнего занятия, я как обычно торчал в кабинете музыки и бессовестно мучил чужую гитару, зная наверняка, если меня увидит ее владелец — как минимум уши мне за такое оторвет. Однажды за подобное мне уже прилетало. Но не от моего же отца, так что, в принципе, не смертельно.

Играть я, правда, не умел, но держа в руках деревянный гриф, чувствуя подушечками пальцев тонкие струны, с легкостью представлял себя известным айдолом, завывал что-то из собственного убого сочинения и ощущал душевный подъем. Моя значимость в этом глупом мире как будто бы обретала какой-то смысл, а одиночество превращалось в фанатскую любовь. Под бесшумные бурные аплодисменты я сделал глубокий благодарный поклон и вдруг услышал жидкие похлопывания. Вскинулся испуганно и встретился взглядом со своим зрителем — отпрыском «того-кого-нельзя-называть».

— Ты?.. — стало мне жутко стыдно за свою импровизацию. Руки затряслись, под рубашкой страшно взмокли лопатки.

— Классно поешь! — вскинул мальчишка в воздух вытянутый большой палец.

— Ты тут давно?

— А вот играешь отстойно, — с умным видом помотал головой.

— Ну и что! Подумаешь. Чего тебе?

— Хочешь, научу? — заговорил худосочный участливо.

Я невольно умолк, перестал трястись и потеть. Снова представил, как рву на части фанатские души, и не удержал за зубами глупый вопрос:

— Правда умеешь?

— Ага, — бодро тряхнул пацан головой и, забрав у меня гитару, перекинул ее ремень через голову. Взял пару аккордов для разогрева, а после мелодично промурлыкал строчку из моего сочинения под тот самый аккомпанемент, который я слышал у себя в голове.

По моим рукам побежали мелкие мурашки. Я фанатично выпучил на худышку глаза и испуганно громко сглотнул.

— Классная песня, — улыбнулся парень во весь рот. — Сам написал? Кр-р-руто! Ты нереальное талантище!

От чужих лестных слов, мой затылок вспыхнул адским пламенем, я страшно засмущался и, не готовый собирать комплименты, наконец-то вспомнил, о чем вообще хотел с ним поговорить. Дернул со стола сумку, вынул смятые купюры на мой несостоявшийся обед и протянул их улыбчивому:

— Вот. Остальное завтра верну.

— Это чего?

— Долг. За аттракционы, кино и хавчик.

— Шутишь, что ли? — глумливо он хохотнул. — Не надо мне ничего возвращать. Мы же друзья, дурашка.

— «Друзья»? Да никакой ты мне не друг. Я знаю тебя два дня. И все эти два дня только и мечтаю о том, чтобы… чтобы отделаться от тебя. Смекаешь?

— «Отделаться»? — лицо его потускнело, улыбка исчезла, всегда радостные глаза сделались до жути грустными.

— Да, тупица. Можешь проваливать. Сам сегодня в зале уберусь, — кивнул я ему на выход и, сделав максимально грозный вид, заправил руки в карманы брюк.

— Настроение плохое?

— Обычное!

— Тогда чего…

— Ты меня бесишь! Окей?..

— Чем?

От поступившего вопроса я растерялся, запаниковал, не смог придумать ничего приличного и вырыгнул первое, что пришло в глупую голову:

— В зеркало иди посмотрись. Может, догадаешься.

Блин…

Щеки парня на глазах вспыхнули розовыми пятнами. Он смущенно потупил взгляд в пол и туда же тихо пробубнил:

— А. Ясно…

Сняв ремень, кривозубка вернул гитару в держатель и, забрав свой рюкзак, тихо без сопротивлений вышел в коридор. Вот так вот просто и легко. Дверь за ним бесшумно задвинулась. В груди я почувствовал разростающуюся черную дыру.

Чем дольше я стоял на месте, тем сильнее ширилась в груди дурацкая дыра. Чувство было такое, будто мой смысл существования уплыл вслед за этим безобидным парнишкой. Будто то, что я представлял из себя минутой ранее, растворилось в школьном коридоре и превратилось в невидимую пыль. Мое одиночество снова накрыло меня толстым одеялом. Я почувствовал себя ненужным ничтожеством, и моя безумно скучная жизнь снова стала просто прихотями предка.

— Фак… — буркнул я себе под нос, чувствуя нарастающую, готовую меня сожрать, тревогу. Бросил на пол рюкзак и, сорвавшись с места, дернул трясущимися руками дверь вбок. Встал посреди длинного коридора, не в силах подать голоса, я увидел открывающуюся наружу входную дверь и в самый последний момент заставил себя громко выкрикнуть: — Дайски!

Худышка вмиг обернулся, встретился со мной взглядом своих сказачного цвета глаз (и никакое это не солнце) и, растянув губы в своей фирменной широченной улыбке, дождался, когда я к нему подбегу.

— Плохое, — отвел я пристыжено глаза вбок и снова заправил руки в карманы.

— Мм?

— Настроение плохое! Вот и психанул.

— Я так и подумал, глупенький.

— Я те не глупенький.

— Извини… Дурачок.

— Эй!

— Ты такой смешной, когда злишься.

— Так все, иди куда шел, — пихнул я его в плечо грубо, приоткрыв пошире для него дверь.

— На поиски зеркала? — заставил Дайски меня страшно пристыдиться.

Я глупо почесал затылок, взлохматил шевелюру и, борясь с собственными амбициями, прорычав, выдавил:

— Извини.

— Извиню, если назовешь самую симпатичную часть моего лица. На счет три. Раз, два…

— Зубы.

Губы Дайски дрогнули, выпустив наружу тихое поскуливание. Глаза снова улыбнулись. В следующую секунду мой смешливый друг громко несдержанно захохотал. Я закатил на его истерики очи, развернулся по направлению к кабинету и спокойно двинул от ненормального прочь. Меня тут же настигли в два скочка и бесцеремонно вцепились в мое предплечье:

— Чем займемся?

— Реально можешь научить?

— Как два пальца об асфальт.

— Только учти, не знаю, какой из тебя учитель, но ученик из меня хреновый. Буду психовать и срываться на тебе. Так что… решай сам…

— Конечно научу! Мы же друзьяшки!

— Да какие мы друзьяшки? — выкрутился я из его рук и встал напротив. — Ты даже имени моего не знаешь… Като Тосиро. Лучше просто — Като.

— Почему по фамилии? Тебе не нравится твое имя?

— Мне просто нравится моя фамилия. Окей?

— А можно я буду звать тебя Кудряшкой? — брови жалостливо поднялись над его переносицей.

— Нет, — мои — переносицу закрыли.

— А можно потрогать? — ткнул пальцем мне в лоб.

— НЕТ! — рванул я в кабинет, слыша позади развеселые подпрыгивания.

***

Наше время

От третьего лица

— Ну можно я хотя бы ему позвоню? — предпринял Юске еще одну безрезультатную попытку набрать бойфренда.

— Нет, — ровным холодным тоном произнес Сеито уже, наверное, раз в сотый за последние часа полтора.

Утопив в кожаном звукорежиссерском кресле свое долговязое тело, облаченное в очередной дорогой костюм, — по-прежнему серебристый, но на тон темнее вчерашнего — блондин с умным видом сцепил ладони у рта и принялся повиливать в воздухе мыском остроносого ботинка, задирая его до уровня середины икры. На серьезном лице не было и тени улыбки. И причина имелась. Вернее, причина отсутствовала. Перед менеджером сидело четверо из пяти. Гордость группы нагло и бессовестно опаздывала, а может, и вовсе решила не приходить, чисто из принципа, чисто ради протеста. Сеито тоже не отставал и, дабы вдолбить в эту упрямую кучерявую голову, что все эти бойкоты к добру не приведут и пользы не принесут, усадил ребят перед собой в контрольной, запретив им заходить в зал, трогать инструменты, делать домашку по предметам, раз делать больше нечего, да и вообще покидать студию. Не разрешалось выходить даже по нужде, ни по маленькой, ни по большой, ни по средней. Можно было только сидеть и обиженно дышать.

Первым делом, как только Сеито поднялся с утра и почувствовал себя чем-то важным в этом мире, он отправил ребятам сообщения о том, что в студии все обязаны быть в ровно в три. Блондин заранее выяснил расписание занятий каждого и отлично знал, что у Като сегодня занятий вообще нет. Итог? Шел пятый час «ни фига неделания»…

Тору и Юске молча переглянулись, дружно от всей души ненавидя Като и его извечный, прущий отовсюду, снобизм. Маса печально вздохнул, ощипывая бутон когда-то красивой, сочно-бордового цвета, розы, бубня себе под нос: «Любит, не любит. Поцелует, плюнет. К сердцу прижмет, к черту пошлет…» Собственно та единственная и неповторимая, которой и предназначался цветок, сделала последнее еще вчера, уверенно и ясно. Имя ассистентки менеджера парень не запомнил, зато отлично запомнил, как она заранее дала ему от ворот поворот. Для Масы же этот посыл был ясным сигналом к действию. Раз барышня вертит носом, значит знает себе цену, и стоит как минимум того, чтобы ее добивались.

«Ты просто не в ее вкусе. Смирись, парень», — попытался Тору умерить пыл возбужденного маниакальной идеей красноволосого, на что получил комментарий в виде ироничного смешка и неоспоримого факта: «Вкусы меняются, чувак». Одного не учел гитарист, а именно того, что кавалер даму может сегодня вообще не увидеть, что собственно и стало причиной садизма над растением.

— Поцелует… — отбросив бордовый лепесток, Маса умолк и с сомнением уставился на последний одинокий, подергивающийся на стебле, лепесточек. Решив не рисковать судьбой, гитарист прицелился длинным колючим стебельком в угол комнаты и точным броском украсил им стоящую там мусорную корзину, под конец победно отряхнув ладони. Подумаешь, не пришла. Не сегодня, так завтра. Главное не унывать и продолжать покупать цветочки там всякие, но только лучше с правильным количеством лепестков.

— Ну все… Не могу больше, — несчастно проскулил Танака, готовый сделать на диване лужу сразу подо всеми.

Сеито посмотрел на несчастного драммера и соизволил-таки ему посочувствовать:

— Ладно, Барабашка. Телефон сюда и бегом по делам. Даю тебе на все про все две минуты.

Танака мигом вскочил со скрипучего кожаного дивана и, швырнув мобильник на стол, в полусогнутом положении потрусил на выход, накрывая свое хозяйство ковшиком из ладоней.

— Я тоже схожу, — стал подниматься с места Юске, но тут же вернул зад на место, как только услышал громкое: «Сидеть!» После чего обиженно забурчал: — Дурдом. Что за допотопные методы воспитания того, кого тут ВООБЩЕ НЕТ?!

Сеито же в своих методах по усмирению Катовского выпендрежа не сомневался. Он знал, как лучше всего повлиять на гордеца. И для того чтобы лидер перестал выебываться и строить из себя крутое яйцо, надо было вызвать в нем чувства вины и угрызения. Типа, опоздал — подвел всю группу. Это же Като, весь такой гордый и напыщенный снаружи, и такой ранимый и чувствительный внутри.

Ровно через две минуты вернулся пунктуальный Танака и с блаженным видом упал на прежнее место.

— Фух… По-моему, мне никогда в жизни не было так хорошо, — заботливо погладил он себя по сдувшемуся животу.

— Сочувствую, брат, — потеребил плечо барабанщика Маса, понимающе покачав головой.

Тот хохотнул и пихнул друга в бок за своеобразный подкол. Вечно Маса брякает что-то в этом духе, порой понятное только ему и его непростым мозгам.

Еще пара зевков, и дверь контрольной снова распахнулась. На пороге появился долгожданный нервотреп.

— Ну наконец-то! — в унисон простонали парни и дружно зашевелились. Каждый хотел персонально поприветствовать Като своим грубоватым комментарием и пожать ему не руку, а горло, но в итоге предоставил слово уважаемому менеджеру. Тот воспользовался этим правом с большим удовольствием:

— Неужели наша звезда почтила нас, никчемных людишек, своим присутствием?! — оттолкнулся от подлокотников кресла Сеито, поднимаясь на ноги и подступая к Като грозно.

Лидер непринужденно вразвалку подошел к диванам и стал раздеваться, окинув присутствующих мимолетным взглядом и поняв ясно, что парни его сейчас готовы прикончить, кто как сможет. При этом на главного возмущенного даже не попытался взглянуть.

— И чем же таким важным мы были все это время заняты? Просиживали жопу на диване перед теликом и объедали холодильник дома? — продолжал распинаться Сеито, стоя сбоку, демонстративно пялясь в область животика Като. Ну чем не отличная тема для приколов на год вперед, а? Да идеальная!

На поступивший вопрос никак не отреагировали. Сбросив кожанку и стянув с головы шапку, лидер отправил барахло на спинку дивана.

— Будьте так любезны, Ваше Высочество, раз подписали контракт, не удосужитесь ли вы соблюдать его условия?!

Лениво обернувшись на восклицание, Като поднял на менеджера взгляд полный апатии, а после вытащил из уха, скрытого за лохматыми завитушками, орущий наушник.

— А? — посмотрел на блондина с видом «ты че-то сказал?».

Сеито закатил глаза, тяжело вздохнул и на развороте, не решаясь повторять столь пафосную речь, ибо уже не впечатлит, спокойно заключил:

— Не опаздывай больше, говорю.

«Хрен с ним, — решил для себя блондин. — Пришел — уже хорошо. Отыграться после успею». После позволил сгрудившимся у зала парням войти внутрь, а сам вернулся в кресло и принялся за ними с интересом наблюдать. Ребята, как и полагается, поохали, повосторгались, пощупали в зале все, что только можно было пощупать: стены, пол, провода, микрофоны, инструменты. Последние пообнимали вообще нежно и любя, готовые с ними чуть ли не «групповым сексом» заняться. Ну, это, естественно, что касалось Масы, Танаки и, пожалуй, Тору. Юске дышал ко всему более или менее ровно, а Като откровенно на все это демонстративно плевал. Не плевал бы, если бы ко всему этому не был причастен Сеито. Но он — был и даже выйти хотел на пару минут, лишь бы лидер дал волю чувствам, но не вышел. И так два часа потеряли из-за ничего.

Закончив с наблюдениями, Сеито поставил перед собой сверхтонкий ноутбук, ткнул пальцем кнопку на микшерной панели — и динамики в зале заговорили его голосом:

— Ладно, детки. Разминайтесь. После сообразите мне небольшую солянку из ваших песенок. Но отыграйте на все сто.

Маса, Тору и Танака согласно промычали, покивав. Юске и Като просто между собой тупо переглянулись. Ну а Сеито принялся мастерски щелкать нужные кнопки на супер-пульте, пока парни настраивали инструменты и вспоминали, как ими управлять. Все-таки полгода молчания.

— Ну давайте, пупсики мои. Отожгите, словно последний раз в жизни! — подбодрил всех менеджер спустя десять минут чужой возни, неладных переборов гитар и постукивания ударных, сосредоточил внимание на своем зверинце за стеклом и, откинувшись в кресле, деловито закинул ступню одной длинной ноги на колено другой. В очередной раз подумал, как же неудобно изображать, казалось бы, удобнейшие позы в таком костюме. Что поделаешь, красота требует жертв.

Пока менеджер занимался подобным жертвоприношением, разогрев в зале плавно перетек в исполнение трека номер «один». Сеито просек фишку не сразу, а когда просек, захотел повеситься на собственном же темно-бордовом галстуке, который его, кстати, тоже бесил. Играли мальчики не как в последний раз в жизни, а так, будто вообще первый раз друг друга видели. Кто в лес, кто по дрова. Като чувствовал, как дело не идет в гору и даже не стоит на месте, оно тупо катится вниз по наклонной. Половину слов он просто не помнил, остальную — откровенно жевал, не утруждая себя в произношении. Ноты не тянул, связки не напрягал. В общем, не пел, а так… И было это парню совершенно до лампочки. Впервые за все время его творческого пути ему было откровенно плевать, что он не оправдывает чьих-то там ожиданий, а тем более, если это ожидания Сеитоши. Мало ли чего хочет блондин. Перебьется. Все равно ни черта не знает, что делает. Просто придуривается.

Юске постоянно опаздывал, вспоминая ноты на ходу и импровизируя в остальных случаях. Скрипку парень не трогал вот уже ровно полгода и особо по ней не скучал. Как-то не до нее было. Все время занимали учеба и Като.

Остальные трое пыхтели, краснели, кусали губы, пытаясь подхватить жалкие завывания вокалиста и поскрипывания смычка, но понимая, что затея это бесполезная, переглядывались, удрученно мотали головами и продолжали кое-как вытягивать свои партии.

Через вымученных полчаса представление благо закончилось, и все взгляды были устремлены за стекло.

— Ну и чего дальше? — в ожидании умного ответа буркнул в микрофон Тосиро.

Сеито прокашлялся, поднеся руку ко рту, а после восторженно заговорил:

— «Парни, вы отстой!» — грациозно взмахнул в воздухе кистью.

— Тогда какого черта… — хотел было податься Като в препирательства, но Сеито быстренько его заткнул, вмиг сделав злобное выражение своего распрекраснейшего лица.

— Помолчи, я еще не закончил читать.

«Читать»? — посетила одна мысль голову каждого здесь присутствующего.

— «Не песни, а унылое говно», «Вокалиста хочется убить. Скучный и неживой», «Скрипка — идея неплохая. Но делает все песни одинаковыми», «У красноволосого классная прича», «Барабанщика жалко. Неудачно устроился…»

— Че за херня?! — окончательно взбесился Като, понимая, что выслушивать оскорбления больше не намерен, хотя осознавал прекрасно, что достоин и не такой мягкой критики.

— Мальчики, улыбнитесь и помашите ручкой. Вас снимала скрытая камера, — коварно осклабился менеджер и указал пальцем на верхний правый угол зала, где под потолком приютился посверкивающий объектив, и горела красная точка. — Я решил устроить небольшой прямой эфир.

— Чего?! — не верил своим ушам лидер, готовый лопнуть от переизбытка чувств, и явно не положительных, судя по движению его ноздрей.

Остальные просто разинули рты, предпочтя дать слово Като, уверенные в том что у того получиться как ни у кого выразить всеобщее мнение по поводу этого маленького недоразумения.

— Критики на вас, ребятки, не хватает, — констатировал блондин.

— Мозгов, блять, у тебя не хватает, идиот! — выпалил Като с надрывом. — Совсем, что ли, ебанулся?! — подался к стеклу и покрутил у виска пальцем выразительно.

— «А вокалист еще и сквернословит…» — зачитал Сеито новый поступивший комментарий, дав понять, что видеотрансляция продолжается.

— Выключи, мать твою! Иначе я… — замешкался.

— Спокойно, Като. Дыши, — положил Юске на каменное плечо бойфренда свою ладонь.

— Да дышу я!

— И кто нас видел? — мирно вопросил Тору, сделав для себя вывод, что злиться уже поздно.

— Не переживайте. Только с пару десятков человек, которые кое-что да понимают в музыке. Просто мои старые знакомые.

Като чуть успокоился, когда не услышал ничего созвучное со словом «ютуб», и отступил от стекла. Принялся нервно расхаживать по залу, пытаясь умерить пыл.

— Ой, блин, — вылупил глаза Танака. — А я, кажется, в носу ковырял.

— Благо все обошлось только носом, друг, — закивал Маса с умным видом, чем, естественно, повеселил драммера. — Знаете, а я думаю, классная идея, Сеито-сама*, — поднял он большой палец вверх.

— О боже, — выпрямился в кресле от неожиданности блондин, приложив ладонь-звезду к ребрам. — «Сеито-сама». Я ща чуть не кончил. Честное слово.

Маса склонился в реверансе, мол, всегда пожалуйста, и в этот момент почти получил под зад коленом от еще неостывшего Тосиро.

— Не сердись, барашек мой, — смягчил тон Сеитоши. — Нам нужно знать, чего хочет народ. А то, что было сейчас, народ не хочет. Так что надо решать проблему в корне, не без помощи сил свыше, — снова указал пальцем в угол комнаты под потолком, где красной точки уже не было. А после и вовсе замурлыкал, так ласково, ну прямо что-то: — «И тем не менее голос у вокалиста шикарный», «Потенциал имеется. Будет песня — будет вам ротация на радио», «Готов подсобить со звуком». — Закончив с комплиментами, менеджер поднялся и вышел в зал.

Като в этот момент уверенно краснел и, потупив взгляд, массировал переносицу. Стоял он ко всем своим красным лицом, пока менеджер, приблизившись к лидеру сзади, не пристроил свои ладони на его напряженные плечи. Като от неожиданности округлил глаза, вмиг напрягся пуще прежнего и дернулся с места, попытавшись избежать всякого рода прикосновений вообще этого человека к своей персоне, но понял, что руки того давят сверху просто страшно, заставляя ноги Като буквально прирасти к полу. Снова дернулся — и снова лишь чуть-чуть пошатнулся. Одурел конкретно, недоумевая, откуда в этом дрыще столько силы. А когда крепкие длинные пальцы блондина принялись мягко мять твердые как камень мышцы лидера, последний вообще стал стремительно потеть и паниковать мысленно. Като предпочитал не вспоминать, каков Сеито на ощупь, учитывая, что последнее (а вернее, пред-) их прикосновение друг к другу было просто сногсшибательным, в прямом смысле этого слова. А дело было год назад. Тогда Като позорно получил от Сеито в нос и пострадал основательно, не то чтобы физически, а чисто морально, ведь именно в тот момент понял, что парни теперь не просто бывшие друзья, а соперники, и не на сцене, а в любви. Так непривычно было осознать, что блондина кудрявый больше вообще не трогает, а говорит четко и ясно: «Все, Като. Кончилась любовь. Свободен. Кроме тебя в этом мире есть и другие люди, которые мне не безразличны…» Вот такие мысли копошились в голове Като, пока пальцы Сеито, казалось, всего-то мяли его плечи. Вроде ерунда, а у парня буквально вся жизнь в этот момент перед глазами пролетела. Сеито же предпочитал свои мозги не насиловать и думал вообще просто: «Господи ж мои. Ну прямо бревно бревном. Расслабься уже, деревянный мальчик», — и упорно старался найти уязвимые точки на этих плечах, забитых солями.

— Радость моя, — заговорил менеджер по делу с кудрявой макушкой, с трудом достающей ему до переносицы. — Мы на этой неделе должны во что бы то ни стало записать песню. На следующей — делаем запуск на радио и начинаем выступать. И если ты еще сомневаешься в моих намерениях на ваш счет, тогда мотай на ус. Вы из себя еще ничего не представляете, а у нас уже семь предложений выступить. И не в каких-то там замызганных барах, а в приличных клубах. Одно выступление на разогреве у небезызвестной рок-команды. Еще одно — на ТВ.

Парни замлели, услышав такое. Като же, стараясь не проявлять никакой реакции ни на новости, ни на бурную деятельность на его плечах, просто крепко закусил половину нижней губы. В какой-то момент одно полушарие мозга вообще принялось думать только о массаже и даже позволило телу половить немножко кайфа от этого всего дела. «Левее бери, левее! Чуть выше!» — начал мозг настойчиво посылать сигналы массажисту. И ведь брал же! Руки Сеито перемещались именно туда, куда и повелевало сознание Като. И тот начинал откровенно балдеть: «О да-а… Вот здесь круто вообще… Только не останавливайся…»

Юске, наблюдая за физиономией бойфренда, забеспокоился, а после и вовсе сморщился, когда уловил, что выражение лица у Като сейчас вообще не простое, а прямо-таки эксклюзивное, под названием «кому-то неплохо сосут». Да-да, именно… Взгляд расфокусированный, веки заметно наезжают на глаза, губу держат зубы. Хорошо, что все же не то, которое Юске порою приходится лицезреть во время секса анального. Там вообще гримаса фееричная. Не зря пассив предпочитает, когда берут его сзади, для себя заключив, что иногда лучше просто чувствовать, чем еще и наблюдать…

Юске не смог удержаться, чтобы не поделиться своими мыслями с другом. Слегка толкнув Танаку локтем в бок, приблизившись губами к его уху, Хаяма зашептал:

— Посмотри на рожу Като.

— Ну?

— Он ща кончит.

Танака одурел:

— Фу! Юске! — брезгливо передернулся драммер, чувствуя, как его фантазия корчится в предсмертных муках. Бойко пихнул хихикающего Хаяму, любящего периодически поиздеваться над другом-натуралом, затрагивая тему близости между геями. Уж больно рыжего реакция драммера забавляла. Щечки краснели, превращаясь в яблочки наливные, Катсу весь смущался и горел, вообще не зная куда себя деть. Масло в огонь подливал другой интересный факт, а именно тот, что мальчик в свои ***надцать лет был чист как белый лист, в прямом смысле этих слов… Если год назад его девственная персона еще слушала всякие байки про секс с девушками из уст ребят с интересом, развесив уши и истекая слюной, про то, как это с девушками, чего они там вытворяют и что можно вытворять с ними, за что у них там можно подержаться и вообще, то сейчас, в силу своего возраста, присутствовать при таких дискуссиях парню было неудобно. Ибо к разговору давно пора было подключаться, а мальчик все молчал… В такие моменты он предпочитал просто выходить из помещения, не потому, что приходилось слушать и завидовать, а потому, что не хотелось ощущать свою неполноценность как личности среди парней опытных. А он ощущал, опять же, в силу, как ему казалось, своих уже немалых лет.

Когда руки Сеито шлепнули по плечам Като и после заботливо принялись расправлять капюшон его черного худи, лидер пришел в себя, благо без ожидаемой барабанщиком кульминации.

— Время поджимает, мальчики, — продолжал завоевывать доверие подопечных неугомонный блондин. — Я тут вам не шутки шучу, как вы было подумали. Все серьезно. Так что делайте выбор сейчас: либо мы начинаем работать серьезно и приходить на репетиции ВОВРЕМЯ, либо… — замолчал, с вызовом выгнув бровь, делая дырку в затылке Като одним лишь взглядом.

Воцарилась тишина. Лидеру, чувствующему, как его сверлят глазами со всех сторон, больше ничего не оставалось, как выговорить через «не могу», принижающее его достоинство:

— Больше постараюсь не опаздывать…

***

Тело Кензи ныло и хотело только одного — порелаксировать на мягком кожаном диване, перед экраном домашнего кинотеатра, наполняя желудок хоть какой-нибудь едой. «Где Сеито? — на автомате задал вопрос мозг, но сразу же сообразил: — Работает».

Странно. Обычно приходишь, а тут он, встречает тебя, накрывает на стол, подбирает за тобой с пола шмотки и говорит, как соскучился. Теперь все. Теперь тишина и пустой холодильник, в который несчастный голодный парень напрасно таращил глаза, с грустью вспоминая прошлое. Когда-то Ичи заботился о том, чтобы на первых порах проживания с Сеито братик питался вкусно, правильно и в достаточном для него количестве. Главное слово «питался». Но как только Ичиро обзавелся семьей, где работа — его жена, а Татсуми — его же муж, стало не до прочих родственников. И как следствие, обязанность по добыванию пищи взял на себя, естественно, хозяин дома, то бишь Сеито. Выполнял парень свою работу неплохо — готовил, конечно, редко и так себе, но еду заказывал исправно и вкусную. Да и вообще, блондин был отличным держателем собственного жилища и его обывателей. Стирал, гладил, убирался (все по мере необходимости) и иногда все же доверял Кензи выполнение одного ответственного задания, втюхивая ему по выходным в руки пылесос. Кензи не сопротивлялся. Игриво повиливая своей попенцией под раздающиеся из динамиков на весь этаж аренби и громко старательно подвывая красавице Бейонсе Жизель Ноулз, он приглашал на танец технику и пылесосил-таки (в основном воздух, дирижируя шлангом), не придавая этому важному делу особо глубокого смысла, но получая от него удовольствие по максимуму.

Ну а теперь все — закончилось время халявы и тунеядства. Хотел свободы и независимости — получи по полной программе, а заодно кучу нестиранных шмоток в корзине для белья, холодильник, в котором хоть шаром покати, и невыносимую тишину. И это только первая неделя. Что же будет дальше? Представить страшно…

Жалобно проскулив, Кензи подтащил свое умирающее тело к дивану. Упал на софу и закрыл глаза. Желудок такой маневр не одобрил. Орган начал издавать зверские звуки, грозясь себя сожрать. Страшное бульканье было решено заглушить телевизором, и рука принялась безрезультатно нащупывать пульт.

— Где пульт? — чуть разомкнул Кензи веки и осмотрел диван и журнальный стол. Не найдя объект взглядом, понял, что его местонахождение знает теперь только хрен.

Выбора у Кензи не оставалось. Надо было грести жать кнопку.

Покряхтев как старый дед, похрустев суставами, он с трудом поднялся, не размыкая век, подошел к телевизору и ткнул наугад предполагаемую кнопку. По ощущениям понял ясно, что промазал. В итоге разлепил ресницы и нахмурился. Мозг запротестовал:

— Где плазма?..

На Кензи смотрела голая стена.

Раздался тонкий писк: электроника на руке оповестила, что до полуночи час. А следом — еще четыре, источником которых стал замок. Входная дверь распахнулась, и на пороге как по щучьему велению появился блондин. Весь уставший и изнуренный сбросил с плеч пиджак прямо на пол. Ослабил на шее дурацкий душащий галстук, решив про себя, что завтра надевать его не будет — слишком непривычно, слишком неудобно, ну на фиг. Подступив к дивану молча, не обращая внимания на статую своего бойфренда, кинул стопку каких-то разноцветных папок на журнальный стол, после свалился на софу плашмя. Безжизненно свесил одну руку с дивана, а вторую водрузил на лоб драматично, словно парень умирает от усталости, горя и вообще неизлечимой страшной болезни.

Кензи обвел хмурым взглядом это облаченное в модный деловой костюм существо, вспомнил, как готов был съесть любимого еще в ателье, когда блондин примерял одеяние, ибо выглядел гад шикарно — прямо-таки мужчина мужчиной; вспомнил, как уже дома не в силах терпеть, сорвал с парня все шмотки, оставив на тонкой длинной шее только галстук цвета бордо; вспомнил, как воплотил все желания, загаданные еще в салоне, в реальность и воплощал их всю последующую ночь. Но это было тогда. Сейчас Кензи волновало только одно:

— Где наша плазма?

Сеито чуть вильнул пальцами висящей в воздухе руки и тяжко простонал, словно умирающий предок своему сыну:

— Подойди…

Кензи, шаркая, приблизился к дивану и, встав над этим стонущим телом, с упреком на него вытаращился.

— Ближе…

Теперь Кензи пригнулся, но несколько боязно.

— Еще, — сказал Сеито еле слышно, заставив Кензи буквально положить ухо на его губы, после чего получил хороший подзатыльник.

— З-з-зараза! — шипя, схватился за горящее от удара место на башке и спешно отстранился.

— Сам напросился!

— Че я сделал?!

— Вот именно что ничего! Окончился мой первый рабочий день! У меня куча впечатлений, и я жутко устал! А единственное, что тебя интересует, это где ПЛАЗМА!

Кензи тут же надулся, но понял, что реально оплошал. Сеито всегда спрашивал, как прошел день и как дела на работе, когда любимый возвращался домой. В общем, ошибку он свою признал, но из-за затрещины оскорбился.

— Ладно, извини. Был не прав. Но че сразу руки-то распускать? Больно, между прочим. Думаешь, перышком, что ли, погладил?

Сеито, услышав в голосе откровенную обиду, приподнялся на локтях и замурлыкал:

— Ну давай подлечу, — похлопал ладонью по мягкому дивану.

Тот упал в его угол, по-прежнему дуя губы, но получив поцелуй в пострадавший затылок и поглаживания, сразу растаял. Позволил любимому возложить свою белобрысую макушку на его упругий пресс и, зарывшись пальцами в тонкие волосы, начал приветствие, как и должен был это сделать с самого начала:

— Ну и как он, твой первый рабочий день?

— Кру-у-уто, — Сеито с блаженной улыбкой опустил длинные ресницы, вовсю наслаждаясь приятными прикосновениями в районе темечка. — Думал, будет жесть, но обошлось. Парни приняли меня… э-э… пожалуй, довольно тепло. Даже Като только раз обозвал. И лапшу мою едят с таким удовольствием. Даже не чуют подвоха.

— Че за подвох?

— Ну представь, они уже полгода не видели сцены, а то, с чем выступали раньше, бурной популярностью не пользовалось. И тут им говорят: «Мальчики, у вас семь предложений выступить». Ты бы на их месте поверил?

— Пфф, — фыркнул Кензи с видом «конечно нет». На самом деле подумал, что повелся бы наверняка. Это же Сеито впарил, а у этого перца талант пудрить людям мозги.

Сеито, приоткрыв один глаз, заметил, как Кензи поджал губы. Сразу все понял. Да, эти поджатые губы говорили о многом: Кензи врет, Кензи страшно, Кензи сомневается.

— Ну вот и они повелись, — хохотнул блондин.

— Значит, предложений нет?

— Есть, но пока только одно.

— Черт, как же приятно в кои-то веки не быть объектом твоих изощренных интрижек.

— Отдыхай, малыш.

— Это че? — кивнул Кензи на стопку разноцветных папок, веером упавших на журнальный стол.

— Крошки мои, — услышав позывы своего желудка, сделал Сеито над собой усилие и сгрузился на пол, решив чего-нибудь пожевать. — На, полюбуйся, — собрал папки со стола и кинул их на диван. После потопал изучать холодильник на предмет присутствия в нем, конечно же, мяса. Заглянув в ящик чудес, чуда не увидел. — Блин, не мог купить чего-нибудь? — закатил глаза заранее, ибо знал что услышит.

— Думал, ты купил, — ответил Кензи непринужденно и раскрыл первую оранжевую папку. — Типа, дело, что ли, на них ведешь?

— Типа, дурью маюсь.

— Тебе для такого случая не грех и планшетом обзавестись, а то папочки — не солидно как-то.

— Зато куда интереснее, — подергал блондин бровками.

— Поня-я-ятно. Очередной мегаплан… — не рискнул Кензи вдаваться в подробности на ночь глядя. Как говорится, меньше знаешь — крепче спишь. Но с содержимым папок ознакомиться решил-таки, точнее просто на фотки позырить. Забивать свою голову лишней информацией желания у парня особого не было.

Узнав рыжую веснушчатую мордашку и имя ее обладателя, вспомнил прошлое и практически тут же отбросил досье. Хаяма Юске. Не впечатлился Кензи тогда, не впечатлился и сейчас. Просто капризный смазливый пассив. Кензи на таких не западал. Исключением стал лишь когда-то Сеито, и то только потому, что тот сразу доказал свое активное «я» и продемонстрировал, что внутренним стержнем не обделен.

Блондин тем временем вооружился телефонной трубкой и набрал номер местной пиццерии, наблюдая за бойфрендом. Красная и синяя папки в его руках тоже не задержались, в которых оказалось досье на Масу и Тору. Следующая — розовая, и Кензи расплылся в глумливой улыбке:

— Розовая?

— Именно!

— И это, типа, что, должно его выбесить?

— Надеюсь, — загоготал блондин, представив выражение лица лидера, когда он поймет, что ему достался такой цвет. Сеито знал, что Като паинькой не будет, и он был готов отвечать, мелко и глупо действуя лидеру на нервы.

На этом досье Кензи задержал свое внимание совсем чуть-чуть, не увидев для себя ничего нового. Все та же угрюмая не в его вкусе физиономия, все то же выражение «Да мне пох, кто ты такой и что ты обо мне думаешь».

Сделав заказ на двоих в размере на десятерых, Сеито заметил, как в руках Кензи укрепила свое положение желтенькая папочка. Он подождал, после еще подождал, и еще. Через тридцать секунд прыснул:

— Да ла-а-адно. Танака? — нахмурил блондин брови, вспомнив миловидное личико. Уж больно миловидное для предпочтений бойфренда.

— А? Че? — очнулся танцор.

— Так понравился, что глаз оторвать не можешь?

— Пфф, — почесал нос неловко. — Глупостей не говори, — тут же откинул документ в сторону. — Просто читал. Знакомым каким-то показался.

«Губы не поджал… А вот глазки в одну точку смотрели», — подумал Сеито, но не больше. Ревновать своего парня к фото какого-то там школьника-натурала с забавными зенками блондин не собирался, ибо в своем превосходстве над… да над кем угодно сомневаться просто не смел. Да, он вполне себе осознавал, что Кензи нравятся парни мужикастые, активы и вообще ему подобные геи натурального происхождения, а Танака, пожалуй, реально из всех пятерых был ближе к его требованиям, если не по всем пунктам, то хотя бы по первому. Мальчик имел форму, и довольно хорошую. Широкие плечи, подкаченные руки, бицепсы, трицепсы и прочие выпуклости (в общем, полный набор), немалый рост (до Сеито не дотягивал, но того же Като перемахнул с лихвой, короче, «золотая середина»). Но ведь ничего этого на фото не было. А было только забавное лицо. Отчего оправдания Кензи казались Сеито сейчас к правде, пожалуй, ближе, нежели его собственные подозрения. Хотя ничего против оценивания других парней Сеитоши не имел. Взять хотя бы Татсуми… Ох как Сеито им восхищался, буквально слюни ронял при виде этих нежных мускулов, готовых беспрекословно стелиться перед розовой заразой под названием Ичиро. Как же Сеито радовался за эту парочку, просто невыносимо прекрасную, и за их любовь, самую настоящую, которую мало что может разрушить. Да что там, не разрушит ничего!

Кензи тем временем поднялся, подступил к стойке, дабы присосаться к губам Сеито, вспомнив, что сегодня этого еще не делал, но ритуал выполнить не успел. От него ловко отстранились.

— А хренушки тебе.

— А? — вздернул Кензи одну ноздрю в недоумении, за которой проследовала верхняя губа.

— Все! Никаких поцелуев, пока на твоей роже будет красоваться вот эта вот херня, — грубовато провел пальцем по узкой серой полоске щетины, соединяющей нижнюю губу и кончик подбородка, который она скрыла полностью.

— Но она, блин, клевая! Все говорят, что мне идет. Я похож на крутого чувака, — горделиво поднял Кензи нос кверху, зажестикулировав в воздухе оттопыренными пальцами.

— Я не спорю, парнокопытный ты мой. Но эта козлиная бородка очень колкая. Если не сбреешь, я буду бастовать. Никаких поцелуев!

Кензи почесал затылок:

— А секс? — поинтересовался осторожно.

— Хмм… — Сеито сдвинул губы вбок, нахмурился. Подумал. Понял, что без секса он не выживет. — Пожалуй, пока что, секса это не коснется.

— А, ну тогда пох. И без поцелуев обойдусь, — махнул рукой безразлично.

— Ща получишь, — ткнул блондин милому кулаком в наглое лицо. — Слишком ты распоясался, как я тебя с поводка спустил. Сразу решил, что тебе все можно.

— Это всего лишь бородка! А это мой фейс! Имею я, в конце концов, право, выглядеть так, как мне нравится?!

— Эй, слышь! Крутой чувак! У меня раздражение от этой херни! Смотри! — выдвинул нижнюю челюсть вперед, заставив Кензи скосить глаза и увидеть пару-другую мелких розовых пятнышек под нижней губой блондина, которые в принципе невооруженному глазу незаметны.

— Ну, давай я подлечу, — Кензи зажал пальцами подбородок Сеито и присосался к нежной коже довольно ощутимо, после чего отстранился с выразительным чмоком. — Ой… — попытался растереть красное пятно, которое на глазах принялось предательски темнеть.

— Что значит «ой»? — напрягся Сеито, чувствуя неладное.

— «Ой» значит — ой, кажется, лечение дало побочный эффект, — поджал танцор виновато губы, поставил брови домиком и уже приготовился сматывать удочки.

— Засос?! — схватился блондин рукой за челюсть, которая в это время натурально отвисла. — Засос на подбородке?!

— Не кипятись, солнце. До свадьбы заживет, — натянул Кензи улыбочку, превратив глаза в узкие щелки, и сжался в плечах, пытаясь спрятать в них свою дурную голову.

— Свадьбы?! Мечтай! Ближайшая церемония, которую мы с тобой посетим, будет похоронами. Твоими! Потому что я тебя сейчас прикончу!

— Да? Ну раз так, я прибавлю тебе повода, — спрыгнул бойфренд со стула и попятился назад.

— В смысле?

— Малыш, я теперь на подтанцовке у самой Аи*! Мы с ребятами едем с ней в небольшое недельное турне. Отгребаю завтра… — рванул в ванную, как провинившийся щенок, норовящий спрятаться под кроватью, дабы его не ткнули мордой в его же «недоразумение».

— ЧТО?!

— Зато меня покажут по телику! — указал пальцем в сторону пустой стены, боязливо выглядывая из комнаты.

— Кензи, поймаю — оттрахаю на неделю вперед! — вскочил Сеито с места и угрожающе замаршировал следом за бойфрендом, выполнять свое обещание.