Татсуми

Умудряясь делать пятнадцать дел одновременно, Ичи перебегал из комнаты в комнату со скоростью спринтера и отчаянно пытался меня растормошить. После тридцати минут безрезультатных попыток сделать это мирно малыш был вынужден прибегнуть к насилию.

— Быстро в душ! — сдернули с меня теплое одеяло и наградили жгучим шлепком по заднице, пообещав, что в следующий раз это будет не рука, а утюг. Я поверил бойфренду на слово и неохотно открыл глаза.

На кухне стыл давно приготовленный завтрак, в гостиной бубнило ТВ. Ичи стоял перед зеркалом и яростно заливал свою косую челку смачной порцией лака. Когда облачко из микроскопических капелек дотянулось до моего чувствительного носа, я недовольно фукнул. Приняв неосторожный «комментарий» на свой счет, Ичи резко развернулся и смерил мою персону долгим пренебрежительным взглядом.

— Сам ты «фу». Небритый, под глазами мешки, волосы сальные. Про остальное я вообще молчу, — подытожил сказанное фырканьем. Отставил флакон на стол и, аккуратно поправив двумя пальцами кончик своей «занавески», двинул мимо меня на выход.

— Татсуми, блин! Отвали! Я же только что собрался! — заверещал малыш истерично, когда я насильно вернул его в постель и уложил под свой могучий тяжелый организм.

Мне хорошенько вмазали по шее, навернули по плечам и вмяли в живот острое колено, ничего этим не добившись. Издевательски хихикнув, словно от щекотки, я без проблем прижал тонкие запястья к матрасу над чужой головой и принялся «любоваться» наведенным марафетом: глаза щедро подведены жирным черным карандашом, естественный здоровый румянец прятался под толстым слоем мертвецки-бледной пудры.

— Опять измазал все лицо этой гадастью.

Задетый моим придирчивым тоном, Ичи обиженно отвел глаза:

— Ниче я не мазал.

— Намазал-намазал.

— А вот и нет. Очи протри!

— Ну раз говоришь, не мазал, давай целоваться. Начну, пожалуй, с носа…

— Только дотронься! — поменялся Ичи в лице. Крепко стиснул зубы и грозно направил на меня указательный палец. — Две недели никакого секса! Богом клянусь!

Сдержав порыв сделать по-своему, я ласково окольцевал его руку и коснулся губами пульсирующей жилки на запястье. Тонкую кожу в этом месте украшал черничного цвета неровный браслет — синяк, поставленный сегодня ночью мною же.

— Ты как, малыш? Ничего не болит?

— Мм-мм, — помотал головой и наградил меня незаслуженной улыбкой. Никогда не жалуется — ни во время секса (или того, что мы им называем), ни после него. Мой ангел.

Вмиг забыв про угрозы и предупреждения, я по инерции ткнулся губами в чужой лоб, отчего закрывающая одну его половину черная челка издала предательский хруст.

— Дура-а-а-ак, — страдальчески проныл бойфренд и, бойко меня отпихнув, рванул к зеркалу.

Как всегда… Теперь целый день будет дуться, строить из себя недотрогу и делать вид, что меня не существует. После работы уедет к себе, один, на такси. А вечером, примерно в десять, позвонит и строго скажет: «Домой, быстро!» Не успею я дойти до двери, как она распахнется. Мягкие волосы, ни грамма косметики, надутые губы и обиженный тон: «Чего так долго?..» Кинется мне на шею, встретит жадными поцелуями, перетекающими в страстный грубый секс. А скорее всего, просто уложит рядом с собою в постель и укутает себя в мои объятия на всю ночь. А утром снова будет обижаться.

Просто капризный ребенок. Дикая, с трудом, но прирученная зверушка. Мой самый любимый человек в мире…

Опустив босые ноги на холодный пол, я стал лениво себя раскачивать. Размяв мышцы спины парой махов руками, тяжело поплелся в ванную, получив по дороге неприятный пшик в ухо. На мой резкий разворот и попытку отомстить, Ичи пронзительно взвизгнул, отправив в меня треклятый флакон. Хохоча, рванул в гостиную и показал мне оттуда язык. Я демонстративно взболтал свой трофей в воздухе, лукаво ухмыльнулся и под чужим озадаченным взглядом направился в ванную опустошать эту ненужную ему ерунду.

***

Улыбаясь подозрительно добродушной улыбкой, Ичи подался ко мне как можно ближе, проехав по столу локтями, и сунул мне под нос тарелку с сэндвичем. Хмм… вот это неспроста. Сэндвичами и прочими бутербродами он балует меня крайне редко — обычно только тогда, когда ему от меня что-то нужно.

Застыв в ожидании, я недоверчиво сощурил глаза.

— Предлагаю сегодня на машине. Что скажешь? Я поведу, — коснувшись уголка моей челюсти, милый провел вдоль линии моего подбородка мягкой подушечкой указательного пальца.

Все ясно.

— Тормоз слева или справа?

— С-с-с… — слегка подвис, посмотрев в потолок.

— Нельзя, — гордо отказался я от подачки, заменив бутерброд стоящим рядом на случай моего отказа холодным омлетом.

— Эй, я же еще не ответил!

— Да. Но ты задумался.

Посмотрев на меня с укором, Ичи дернул тарелку со стола. Демонстративно перевернул ее над мусорным ведром, и ароматная, напичканная овощами и мясом, булка метеоритом канул в темную дыру.

Ичи за рулем — это, конечно, м-да… И однажды мне посчастливилось в этом удостовериться. Впервые садясь в его автомобиль на место пассажира, я не предполагал, что есть варианты выбраться из салона либо седым, либо лысым. Думаю, со мной, благо в незначительных масштабах, произошло в итоге и то, и другое. После того, как я вылез из этой колымаги, я не мог ни говорить, ни соображать, ни пить, ни есть, ни спать сутки. Но переживал я не за свое все-таки не угробленное здоровье. Переживал я, прежде всего, за здоровье Ичиро. От одной мысли о том, что он уже несколько месяцев так по городу раскатывал, дурно становится. Единственное, что объясняет его везение на дороге, то, что парень родился в рубашке. Других причин просто нет. Ибо даже слепой водит машину раз в пятьсот лучше.

Тогда я сразу забрал у этого «Шумахера» ключи и заработал своим поступком приличный скандал. Были слезы, были рыдания, крики; в меня летела посуда, содержимое холодильника, нецензурная лексика и, естественно, угрозы насчет лишения меня секса на недели, месяцы и даже годы (надо заметить, угроз насчет расставания не было). В итоге я взорвался: схватив упрямца за плечи, как следует встряхнул и забасил на весь дом:

— Да пойми ты, в конце концов! За тебя, дурака, переживаю! А я?! Что я буду делать, если с тобой что-то случится?! Ты об этом думал?! Нет?! Тогда подумай!

Его рыдания стихли, слезы становились. Губы продолжали дрожать.

— Малыш, я же тебя люблю.

Ичи помотал головой и тихо простонал:

— Не любишь. Если бы ты любил, то не стал бы забирать у меня то, что люблю я.

— О боже, — кинул я руки по швам, устало выдохнув. После, собравшись с мыслями, сжимая в кулаке ключ от автомобиля, сухо произнес: — Идем.

И мы прокатились. На этот раз за рулем был я…

Ну а дальше по стандарту: обида, а ближе к полуночи уже такой привычный телефонный звонок. Взяв трубку, я услышал строгий голос и приказ о немедленном возвращении. Перемирие закончилось его полным смирением и моей безоговорочной победой.

И так уже на протяжении трех сладких, с привкусом горького шоколада, месяцев, лучших в моей жизни. Но однажды все изменилось, а причина тому — мой опрометчивый поступок. Все делают ошибки, и я не исключение. Свою последнюю — я совершил неделю назад, совсем не предполагая, что последствия моего необдуманного решения будут иметь такие масштабы…

***

От третьего лица

Город неохотно просыпался, пока усталое дыхание зимы продолжало окутывать каждый его закуток. Туда-сюда сновали зомбированные ленивым будничным утром, старающиеся не замечать друг друга люди — все серые и тусклые, с угрюмыми, хмурыми лицами.

Зима в этом году выдалась исключительная. Дубак — тот еще. Татсу такую погодку успел невзлюбить конкретно. Нет, вовсе не из-за того что на Окинаве сейчас наверняка все +15, и ласковое солнце продолжает баловать своим теплом жителей острова. Не из-за того что по утрам приходится вставать раньше — пусть даже и минут на десять — дабы напялить на себя помимо привычного комплекта повседневной одежды еще майку под футболку, джемпер на нее, пальто, шарф, шапку, перчатки, и в итоге ощутить себя человеком-капустой. Вовсе не из-за того что мороз неприятно кусает щеки, а от холодного встречного ветра слезятся глаза. А из-за того что некоторые бестолковые выпендрежники (выпендрежников зовут Ичиро) по-прежнему продолжают выеживаться и блюсти имидж, плюя с девятой колокольни на свои мозги и уши. Какая на хрен шапка, когда тут на голове такое сооружение?..

— Холодно, — сжался Ичи в плечах, обтянутых тонкой короткой не по погоде кожанкой, и шмыгнул розовой замерзшей носопыркой, пытаясь вызвать у бойфренда-садюги чувство жалости и стыда за то, что сегодня парочка — на метро. С первым чувством — прокатило, со вторым — не дождется.

— Малыш, зима на дворе. Пора на пуховик переходить и приучаться носить шапку. А то мозги продуешь.

— С такой стрижкой шапки носить категорически запрещено, — указал на свой шедевральный ежик на макушке, зафиксированный в одном положении намертво не суперклеем конечно, но лаком тоже на все случаи жизни, вроде урагана, ливня, пекла, но уж точно никак не шапки!

— Тогда смени стрижку.

— Хочешь сказать, что она тебе не нравится? — в голосе послышался намек на очередной скандал.

— Что ты! Я ее боготворю! — не удержался Татсуми от иронии, но в качестве извинения сразу забрал руку Ичиро из холодного кармана его кожанки в тепленький уютный карман своего пальто.

— Да ну тебя, — решил сильно не обижаться, ибо ручка была благодарна за заботу, но стрелки перевести не поленился: — На свои патлы посмотри. Вон люди уже на тебя пальцем показывают и хихикают, — мотнул Ичиро головой на прошедших мимо двух миловидных девушек, как-то загадочно потыкавших в сторону парней пальцами и неоднозначно им улыбнувшихся.

— Постригусь, раз ты хочешь.

— Нет уж. Пусть хихикают, — испугался Ичи за любимые кудлы, из которых порою обожает плести косички, пока Татсуми, удобно расположившись на полу у софы, попивает банальное Асахи и впадает, ни много ни мало, в экстаз. А кто не впадает, когда по макушке бегают тонкие пальчики, превращая голову в одну сплошную эрогенную зону и заставляя вставать… волоски на загривке дыбом?

Еще один квартал позади, и еще одна хихикающая дамочка впереди, покосившаяся в сторону парней. Ичиро данные знаки внимания стали действовать на нервы буквально сразу же, ведь внимания из них двоих удостаивался совсем не он. Смотрели хохотушки на Татсуми. И совсем они не хихикали, а мило улыбались. И совсем не косились, а, ясен пень, строили бойфренду Ичиро глазки. На дворе зима, а эти дамочки ведут себя как мартовские кошки. «Драные кошки» — сделал Ичи уточнение мысленно, после чего, обернувшись на Татсуми, обвел его с ног до головы мимолетным взглядом, надеясь увидеть что-то типа запачканного носа или неприличного белого пятна в области паха на пальто, чтобы похихикать самому и с чувством облегчения выдохнуть накатившее напряжение. Но не находил ни черта. Высокий, широкоплечий, такой видный и привлекательный, с красивыми добрыми глазами, чувственными губами и потрясающей мужественной горбинкой у переносицы. А одет — вроде недорого, и вроде не по последнему писку моды, но так стильно. «Боже, и когда он стал таким классным?» — умирал Ичи то ли от зависти, то ли от ревности. Стоп. А может, он ошибся? Может, дамочки все-таки не улыбаются, а хихикают, и не над Татсуми, а над его «пассией»?..

Когда парни затормозили на пешеходном переходе в ожидании зеленого, Ичиро, дабы подтвердить свои неутешительные предположения, вгляделся в отражение стеклянной витрины бутика напротив. Лучше бы он этого не делал. Вроде только-только чувствовал себя человеком, а спустя проклятую долю секунды — уже ничтожеством. Сжатые от холода и без того узкие плечи, по сравнению с крыльями Татсуми, не ноги, а палочки, кривые и жалкие, на голове… боже, а на голове-то что? И он называл это модной укладкой?.. Лицо и вовсе перекосило от такого зрелища не для слабонервных. Дома в зеркале все выглядело как-то симпатичнее. Ага, потому что дома перед зеркалом рядом Татсуми не стоял. А тут… Не лицо, а сплошные дурацкий нос и губа… Губа и нос… «Как страшно жить…» — сделал вывод Ичи и уныло покачал головой, стыдливо спрятав глаза за ладонью. После решил поправить укладку, хотя прекрасно понимал, это мало что изменит, — и снова вскинул голову, посмотрев на витрину. Но на этот раз себя он не увидел, а то, что увидел, заставило уйти душу в пятки. Высокий, широкоплечий, такой видный и привлекательный, с красивыми глазами, чувственными губами и потрясающей мужественной горбинкой… А одет… Единственным элементом, прикрывающим это прекрасное тело, которое сегодня ночью принадлежало только Ичиро, тело, на которое дозволено смотреть в таком его виде только одной паре глаз, были трусы, с названием на широкой резинке небезызвестного бренда. А самое главное, что было это далеко не отражение, а огромный рекламный постер.

Выпуская из ноздрей белый пар, Ичи жутко захотелось постучать по асфальту копытом (было бы последнее в наличии), а после сделать то, что ни один нормальный мужик, просто из чувства солидарности, другому не сделает — поступить как козел и с разворота навернуть этим несуществующим копытом между ног рядом стоящему. Но держа-таки себя в руках, парень сподобился для начала на словесное возмущение:

— Татсуми, милый, сделай одолжение, — с трудом натянул Ичиро кривоватую улыбку. Та подергивалась и то и дело норовила слететь с этого багрового лица.

— Да, малыш.

— Посмотри-ка перед собой и ответь на вопрос: это у меня со зрением нелады или у тебя — с мозгами?

В следующую секунду к лежащей где-то в ногах душонке Ичи присоединилась вторая. Татсуми враз побледнел, обомлел и вообще чуть не умер, когда увидев какого-то эффектного полуголого мужика на плакате, узнал в нем себя.

— С какого, блин, перепуга там оказались твои причиндалы?! — выпалил Ичиро, требовательно уставившись на онемевшего парня, тыча в сторону бутика.

Татсуми, тупо таращась на витрину, лишь задвигал губами, словно рыба, выброшенная на сушу. Ни одного слова он так произнести и не смог. Да парень просто не знал, что сказать, ибо ответ на этот вопрос его интересовал не меньше. В итоге Татсуми лишь крепче сжал руку Ичи в своем кармане, но та оказалась проворнее — вмиг его покинула.

— Н-н-ненавижу! — рыкнул Ичиро, дьявольски оскалившись, после чего рванул к метрополитену, не дожидаясь, когда загорится зеленый, и не обращая внимания на сигналы возмущенных водителей.

У каждого стоящего на переходе в этот момент екнуло в груди, а Татсу снова чуть сознания не лишился, в очередной раз благодаря Бога за рубашку, в который родился этот мистер Непредсказуемость. После, обретя дар речи, выкрикнул:

— Ичи, стой! — пустился следом, еле дождавшись сигнала. Не дождался бы — точно бы по асфальту размазало.

Ичиро передвигался просто мистически быстро, словно просачивался сквозь толпы народа, пока Татсуми, пытаясь нагнать униженного и оскорбленного, обязательно натыкался на каждого встречного, не забывая при этом приносить всем свои искренние извинения.

— Постой же, Ичи! — преодолел турникет и увидел, как его бойфренда (на данный момент, кажется, уже бывшего) проглотил людный вагон поезда. — Ичи! Подожди же!

Народ, плотно утрамбовавшийся в чудо-транспорт, заметив несущуюся со всех ног к еще пока раскрытым дверям детину, стал откровенно молиться, чтобы этот атлет спотыкнулся, навернулся, упал, но не добрался бы до своего пункта назначения. Ан нет! Парень оказался упорным. Настойчиво перехватив крепкими ладонями закрывающиеся двери, он умудрился-таки втиснуть свое немалое тело в этот кошмар и ужас. Все страдальчески застонали, покряхтели, поскрипели зубами, похрустели костями, с ненавистью покосились на этого лба. Подумаешь, красавец какой. Он тут лишний! И нет бы, не рыпался, молчал и старался не дышать. Ага, мечтай! Парень решил найти себе место поудобнее и, дабы не играть в «сломанный телефон», разгребая могучими руками возмущенных пассажиров, стал пробивать себе путь к важной цели, чтобы обсудить с ней свой проступок с глазу на глаз, так сказать. «Цель» негодовала, краснела, пыхтела где-то в середине вагона, не верила в то, что лицезрела с пару минут назад, и верить не хотела, не желала видеть этого предателя ни на всяких там рекламных постерах, ни в данный момент перед собой. Ох как Ичи сейчас хотелось скрыться от чужих глаз в своей комнате страданий — ванной, и поныть там хотя бы полчасика. Услышав свое имя и почувствовав сильные ладони на плечах, парень, передернувшись, тут же их стряхнул.

— Не трогай меня, — отодвинулся он на доступные два сантиметра от Татсуми и крутанул носом в сторону, так чтобы бойфренд не видел ни хрена кроме этой длинной челки-занавески, упавшей на одну половину лица.

— Ичи, дай мне все объяснить. Прошу.

— Нет! Не хочу слушать твои жалкие оправдания! Ты знал, Татсуми! Ты знал, что я буду против! Знал, как я отреагирую, но все равно сделал это! — старался говорить Ичиро злостно и громко, но голос сходил на нет, пока горло ощутимо сдавливало изнутри невыносимой обидой. Казалось, еще чуть-чуть — и из глаз рванут крокодильи слезы.

— Ичи, просто я…

— Молчи! Слушать тебя не хочу! Видеть тебя не желаю! Убирайся! Проваливай!

— Знаешь, на данный момент это для меня трудновыполнимая задача, — обвел Татсу взглядом народ вокруг.

Пассажиры в это время тяжело дышали, раздраженно закатывали глаза, типа «только не разбираловка, только не между геями».

— Тогда… Тогда… Тогда вот тебе! — сильно зажмурил Ичиро глаза и повертел насупленным носом перед лицом Татсуми, продемонстрировав тем самым, что если эта паскуда не может выполнить его желание, то он и сам вполне себе справится.

— Ичи, я…

Тот накрыл уши ладонями и завопил на весь вагон:

— Ла-ла-ла-ла-ла-ла!

Окружающие, не в состоянии больше слушать эти выясняловки, в едином порыве с упреком глянули на Татсуми, словно говоря взглядами: «Хоть ты, блин, помолчи, может этот быстрее заткнется».

И Татсуми умолк, и Ичи вскоре заткнулся, по-прежнему всеми силами источая ненависть к субъекту рядом. Господи, как же ему хотелось надавать по шее этому предателю, но обстановка обязывала держать себя в руках… и не только в своих… Пока глаза ничего не видели, а уши почти ничего не слышали, тело — в частности пятая точка — ощущало все просто прекрасно. Как чьи-то наглые конечности (предположительно руки) шарят где-то между задними карманами джинсов Ичи, прокрадываясь к его, черт побери, промежности! Ну это уже ни в какие футбольные ворота, подумал Ичи и запротестовал, обращаясь к оборзевшему «экс-любовничку»:

— И хватит уже лапать мою задницу!

— Э-э… — смутился Татсуми. — Это не я, — в качестве подтверждения своих слов не поленился показать ладони, в которых ничьей задницы просто быть не могло.

Ичиро, приоткрыв один глаз, впал в панику и, сдавленно проскулив, кинулся на грудь Татсуми. Тот мигом обнял испуганное существо и накрыл любимую попу теперь уже своими руками, чтобы на это сокровище никто больше не посягнул. Ичи позволил. Лучше уж этот неверный, чем чей-то «зонтик» между ног.

— Как ты мог, блин?! — забил Ичи на обет молчания и с силой двинул кулаком по могучей груди. — О чем ты думал?!

— О тебе, Ичи.

— И том, как довести меня до само- или «тебяубийства»?

— Нет, малыш. О том, как тебя не потерять.

— Не понимаю, блин, Татсуми. При чем тут это?

— Ичиро, просто… — сбавил Татсу тон голоса. — Просто мне нужны были деньги.

— Деньги? Зачем? Ты во что-то вляпался?! — продолжил Ичиро орать.

Пассажиры запаниковали: разборки, геи, наркотики… Свят, свят, свят.

— Ага… в большую многодетную семью, когда стал одним из ее членов.

Посочувствовали.

— А?..

— Это не для меня, Ичи. Эти деньги я отправил на Окинаву… Малыш, у меня сестренка и пять братьев. Самый мелкий только в следующем году в школу пойдет. А в роскоши мы никогда не купались. Я в Осаку-то приехал только потому, что мои наивно полагали, что я чего-то здесь добьюсь. Но максимум что мне перепало — это должность официанта. А это гроши, сам же знаешь.

Ичиро в этот момент словно под дых хорошенько вмазали, и то было чувство стыда. Мало того, что он ничегошеньки о проблемах Татсуми не знал, он ими никогда не интересовался. Нет бы, спросить — большая ли у него семья, как он провел свое детство, как окончил школу, когда впервые поцеловался и кто она, та счастливица, которой он этот поцелуй подарил. Единственное, что Ичи знал о прошлом Татсуми, это то, что прошло оно на Окинаве, и что закаты там невероятно красивые. Так еще и вспомнил, как бессовестно тащил деньги из кошелька своего парня — на тюнинг машины, новый смартфон, плиту, модные шмотки — откровенно полагая, что, раз уж живут ребятки вместе, то и бюджет, как и у всех нормальных пар, у них должен быть общим.

— Прости, Ичи. Но если бы я не достал нужную сумму, мне пришлось бы возвращаться домой. Именно это я и собирался сделать, до того как встретил тебя, — завершил Татсуми монолог, предоставив право хоть какого-нибудь слова своей «пассии».

Ичи молчал, стыдливо пряча глаза.

— Надо было мне сказать, — пробубнил он чуть слышно.

«Надо было у него спросить», — подумал в этот момент на самом деле.

— Прости. Знаю, виноват. Просто не хотел тебя расстраивать. К тому же, мне честно пообещали, что эти фото пойдут в какой-то малоизвестный каталог одежды.

Ичиро прыснул:

— Ну что за наивность… — помотал головой, посмотрев на своего парня, как на ребенка. — Тебе хоть хорошо заплатили?

— Неплохо, — улыбнулся и гордо кивнул.

— Да стопудово не больше половины от положенного.

Татсуми пожал плечами. Откуда ему знать, каковы нынче расценки на натуру полуобнаженную.

— Глупый, — уткнулся Ичи лбом в массивное плечо. — Значит, теперь придется вечно таращиться на твое хозяйство, когда там проходить будем?

— Да уж, — удрученно озирал Татсуми очередной плакат со своей персоной на стене вагона четко позади Ичиро, с сожалением понимая, что одной витриной дело, по ходу, не обошлось.

— Значит, не поедешь на Окинаву? — вскинул Ичи с надеждой блестящие на Татсуми глаза.

— Не поеду, — чмокнул того в холодный подтекающий нос. После снова взглянул на постер, представил масштабы «катастрофы», и как муха неизбежно превращается в слона. Прикинул, что самое время мотать удочки и без промедлений валить из эпицентра событий куда подальше. Решился: — Хотя, знаешь…

— Мм?

— Мне давно писем от родных не приходило. Да и не видел я их сто лет.

Гадать, к чему ведет парень, Ичи долго не пришлось:

— Отлично, Татсуми! — вмиг Ичиро всполошился. — Просто супер! Давай, вперед! Езжай на свою Окинаву! Знаешь же, что шеф на меня твои обязанности повесит, — очень вовремя вспомнил, как однажды Татсу подхватил простуду, и в первый день своего беспрестанного чихания Кента-сан, естественно, отправил парня домой. Ичи же послал заболевшего в кое-какое другое место, ибо обязанности официанта временно легли на его ленивые плечи. — Вперед! Отдохни, повеселись! Давай! Не стесняйся!

— Успокойся, малыш. Никуда я без тебя не поеду.

Ичиро с облегчением выдохнул. То-то же.

— Ну, так что? — вкрадчиво продолжил бойфренд.

— Что «что»?

— Ты согласен… составить мне компанию?

— А?.. — такого поворота событий Ичиро вообще не ожидал.

— Поехали вместе, Ичи. Я бы хотел представить тебя своим родным.

Вот оно. Самое что ни на есть предложение, заменяющее в данном случае неуместное — руки и сердца. Была бы возможность, Татсуми не постыдился бы опуститься на одно колено (благо возможности не было). Знакомство с родителями — это уже серьезно. Это уже не шутки. Татсу так хотелось увидеть улыбку на этом испуганном лице и услышать заветное «я согласен», но, видимо, мечтам сбыться было не суждено.

— О-о-о, нет-нет-нет-нет-нет, — замотал Ичи головой.

— Чего так категорично?

— Да нас шеф сроду не отпустит. Можно даже не мечтать.

— Уговорим. Я как раз слышал на днях, как Нана его на Гавайи разводила, — интригующе подергал бровями.

— Э-э… все равно нет.

— Да ладно тебе. Чего «нет»? — шлепнул Татсу бойфренда по ягодице.

— Я… я им не понравлюсь.

— Еще как понравишься. Ты же для них экзотика. Гость с Хонсю. Да еще такой… — обвел взглядом это неземное существо, аж глаза загорелись. Такое у них там на Окинаве реально не часто увидишь. А вот Ичи не понял, что в нем особенного. На Хонсю каждый второй — неформал. — Да они на одну твою прическу молиться будут, — дождался робкой улыбки, а после снова заныл: — Пое-е-ехали.

— Н-н-нет, Татсуми. Я не могу.

— Да почему «нет»?

— Не заставляй меня это говорить.

— Придется.

— Р-р-р…

Народ вокруг уже искренне увлекся этой мыльной оперой и выходить на своих остановках совсем не хотел, пока не узнает, чем же дело кончится.

— Ну?..

— Ладно, блин. Не хочу я знакомиться с твоими братишками и сестренками, Татсуми. Потому что я…

***

— Ненавижу детей… — сморщил Ичи лицо и, скаля зубы, презрительно уставился вслед задорному карапузу, покидающему кафе. Мысленно проклиная все на свете, краснея от адского коктейля злости и стыда, он приложил чистую салфетку к своей челке и стал убирать с нее розовую кляксу, коей на этот раз была вовсе не краска, а ванильно-клубничный мусс. Пирожное удачно спикировало Ичиро на лоб в тот момент, когда он выглянул с кухни, дабы выяснить, почему его произведения искусства летают по всему залу, а не затыкают визжащие рты противных маленьких спиногрызов.

На сегодня кафе было снято под празднование дня рождения одного из этих чудовищ, и заботливая щедрая мамашка не поленилась пригласить на этот утренник весь детский сад.

Когда несчастный су-шеф попал под обстрел и получил свою порцию лакомства на голову, зал взорвался в детском, да и взрослом, задорном смехе. Даже Кента-сан не поленился выглянуть с кухни, чтобы сполна насладиться зрелищем и добавить к всеобщим овациям свое издевательское «Йо-хо-хо!», после чего спешно ретировался, боясь, что и ему за компанию прилетит, если не пирожное от очередного засранца, то смачная оплеуха от его коллеги по работе за неуместные смешки.

Расчистив глаза, Ичи первым делом глянул на своего бойфренда, но не как на бойфренда, а как на врага народа. А Татсуми даже не хохотнул, лишь улыбнулся. Ичи то и дело попадает в ситуации откровенно забавные, в духе «поскользнулся на банановой кожуре» или «штаны на попе по шву разошлись». У парня явно талант влипать в неприятности подобного рода. Татсуми к этому привык, а вот Ичи — до сих пор не может. И вместо того чтобы похихикать над собой и забыть про конфуз, он будет заморачиваться, упорно делая из ничего трагедию всемирных масштабов.

Татсуми, интеллигентно проводив последнего гостя, вооружился салфеткой и потопал к своему невезучему кавалеру, упавшему пятой точкой на край ближайшего к ней стола.

— Давай я, малыш, — принялся снимать с носа Ичи брызги крема.

— И ты еще задаешь вопрос «почему?» Вот, пожалуйста! Визжат, кричат, капризничают, пакостничают и… ставят нормальных людей в неловкие ситуации!

— Ну это же дети, — умилился Татсуми.

— Это не дети. Это монстры!

— Милые карапузы.

— Исчадия ада!

— Ангелы.

— Хватит уже! Ты меня не переубедишь. Я их ненавидел, ненавижу, буду ненавидеть, и баста!

— Просто тебе никогда не приходилось иметь с ними дела.

— Ну не скажи-и. Мне одной Наны вот так вот хватает, — провел ребром ладони поперек горла.

— Пха, — уныло выдал шеф, собирая с пола праздничную разноцветную мишуру. — Нана? Ребенок? Знаете, что мне вчера выдал этот ребенок?.. Посмотрел я тут передачку на днях о подростках, а там и говорят: «Не скрывайте от своих детей, откуда дети берутся, если спрашивают. А если, не спрашивают, то не бойтесь начать разговор первым». Мол «может, ребенок стесняется». Ну, подхожу я к ней вчера и говорю: «Дочь, пора нам с тобой на тему секса поговорить». А она мне: «И че тебе рассказать, па?»… Я так и сел. Вот вам и ребенок, — подытожил трагически.

Татсуми незаметно прыснул, но отцу-герою посочувствовал:

— Не переживайте, семпай. Если Нана знает, что такое секс, это не значит, что она им уже занималась. Все-таки в век телевидения и интернета живем. Дети сейчас с младенчества в курсе того, что в процессе их зачатия капуста точно участия не принимала. Расслабьтесь.

Пока шеф пытался расслабиться, Ичи серьезно так настораживался.

— О чем думаешь? — поинтересовался Татсуми, увидев напряжение на милом лице.

— О том, что пора прекращать ненавидеть Нану как ребенка и начинать ненавидеть ее как девицу, на которую мой парень может положить свои оба глаза.

— Не говори ерунды, — отмахнулся Татсу. — Нана всегда будет для меня младшей сестренкой.

— Это мы еще посмотрим, — раздался звонкий, словно колокольчик над дверью, голосок, и в кафе вошла она — взрослеющая, миловидная, с намеками на грудь и попу, девчушка. Дождалась, когда Татсуми обернется и, выбрав правильный момент, соблазнительно ему подмигнула.

— Я те ща поморгаю, — закипел Ичиро и, оттолкнувшись от стола, на котором почти сидел, перешел в наступление, угрожающе закатывая рукава рубашки.

— Иди умойся, чушка, — обвела девочка критичным взглядом это что-то липкое и противное. Быстро сбросила с плеч модную шубчонку, кинув ее чуть ли не на голову Ичиро, так еще и в бок пихнула, оттолкнув беднягу с пути. Припав к своему с недавних пор (буквально с утра) объекту воздыхания, чмокнула Татсуми в щеку, приподнявшись на мысках. Заворковала: — Автограф дадите, о Татсуми-сан? — развернула свернутый в трубочку, уже откуда-то спертый, рекламный постер средних размеров, продолжая вовсю строить парню детские глазки.

Татсуми чуточку засмущался и глянул на несчастного, жутко раскрасневшегося в этот момент, отца этого чуда. Не смутила эта деловуха только одного — Ичиро. Она его тупо взбесила:

— Ну держись, малявка! — рванул он за визжащей Наной, отбрасывая мохнатую куртку в сторону.

Отношения у этих двух трудных подростков были, что называется, «на грани». С какой легкостью иной раз они находили общий язык, с такой же — его и теряли.

Откровенно стыдясь поведения своего чада, шеф молча помотал головой:

— Она тебе никого не напоминает?

— А должна?

— Я тут думал, и в кого она такая пошла? Но как-то между делом она обронила слово «пупсик» — и меня осенило. Да это же Сеито в юбке, черт побери!

Татсу удивленно хохотнул, когда вмиг уловил сходство.

— Нет, я не говорю, что парень плохой пример для подражания… — показушно глянул по сторонам и боязливо зашептал: — Боюсь, что он меня услышит. — После снова заговорил в голос: — Но она же ДЕВОЧКА! Разве девочки должны быть такими?

— А мне нравится, — пожал плечами Татсуми, не потому что решил пожалеть шефа, а потому, что это реально было так. — Смотрите, какая шустрая выросла. Любого за пояс заткнет и за себя всегда сможет постоять. Не девчонка, а золото.

— Дура! — раздался где-то в раздевалке голос Ичиро.

— Глиста в скафандре! — не заставил себя долго ждать писклявым голосом ответ.

В этот момент Нана вылетела из раздевалки, мигом захлопнула за собой дверь и, ловко подперев ее ручку стулом, завалилась на него для надежности.

— А может, дело не в Сеито? — устало вздохнул Кента. — Дочь!

— А? — отозвалась, восседая на своем троне в довольно провокационной позе: юбка задралась по самое «мама дорогая», хорошо, что нога на ногу.

— Скажи честно, я плохой отец?

— Э-э… Ну-у… если мы поедем на Гавайи, то ты самый лучший папочка в мире! — чмокнула воздух, а после заголосила в дверь: — Слаба-а-а-ак!

— Убью! — послышалось грозное из раздевалки.

— А если не поедем?

— Тогда… ты сам ответил на свой вопрос, — сделала лицо обиженнее некуда.

— Что и требовалось доказать, — развел руками шеф, закатив глаза за веки. — И что за дети пошли? Где уважение к родителям? — высказал претензии с упреком.

— Уважение к родителям уже загорает на пляжах Гавайев и ждет, когда к нему присоединятся душа и тело, — быстро удостоила ответом, казалось бы, риторический вопрос. Действительно, этой палец в рот лучше не класть.

Тут глухо завопила дверь раздевалки, подключаясь к разговору:

— Таких как ты не на Гавайи надо отправлять, а на Северный полюс ссылать! К медведям! Может, хотя бы они воспитают тебя как надо, если папочка не справляется со своими обязанностями!

В зале вмиг повисло напряжение.

— Зря он это, — сощурился шеф и почесал подбородок. Одно дело — самокритика, совсем другое — чужая в твой же адрес. К тому же, ладно от кого, но вот от этого? Ему бы самому чуток воспитания совсем не помешало. Тут Кента вспомнил сегодняшние стенания Ичиро по поводу дурацких постеров, поездки на Окинаву, детей, знакомств с родителями, и как бедняжка хотел бы всего этого избежать. В итоге решил поступить гаденько: — Татсуми, ты вроде в отпуск хотел, дабы родных навестить…

— М-м, — кивнул тот головой в предвкушении.

— Отлично. Уговорил. Можешь ехать через недельку и этого с собой забирай, — дернул шеф подбородком на бухающую дверь раздевалки. — Кафе уходит в отпуск.

— Здорово, семпай! Спасибо! — вскочил Татсуми, пребывая в полнейшем воодушевлении, и принялся раскланиваться.

— А мы? — замерла Нана.

— Гавайи, говоришь?..

— А? — вся напряглась, готовая взорваться криками радости.

— Но при условии, что ты начинаешь вести себя как нормальная девочка, а не как засранец! — попытался шеф быть строгим, но получилось у него это как-то жалко по отношению к дочери.

— Да-а-а! — вмиг вскочила та со стула и кинулась на шею отца.

В этот момент дверь с грохотом рванула, стул отскочил в сторону, и из образовавшегося проема, как пушечное ядро, вылетел Ичи, не в состоянии оборвать хороший разбег, который он сделал, дабы выбраться наружу. Понимая, что сопротивления не последовало, парень сделал глаза с блюдца и с оглушающим «Пи… да-а-а!», адресованным ясно кому, продолжал мчать по прямой, зная точно, что если не чудо, то как минимум — дыра в стене напротив, сделанная его же собственной головой.

— Ты куда? — спокойно так спросил Татсуми и, как всегда очень вовремя, надежно перехватил этот вопящий летящий объект.

— На Окинаву, своим ходом, наверное, — язвительно предположил шеф.

Сперва Ичи с облегчением выдохнул, почувствовав надежные объятия, перевел дыхание, но поняв, что речь зашла про Окинаву — напрягся.

— Не торопись, малыш, — подмигнул ему Татсуми. — Через неделю на самолете долетим.

— А?.. — разинул Ичиро рот растерянно.

Шеф с довольным видом поднялся со стула и, помяв плечо несчастного су-шефа, кровожадно проговорил:

— Поздравляю, Токояма, садись на чемоданы. Своим метким высказыванием ты заработал себе отпуск. Пока недельный. В следующий раз он будет бессрочным, — покосился старший на проглотившего язык парня и отправился на кухню невероятно довольный собой.

Ичиро с надеждой поднял глаза на Татсуми, но тут же ее потерял.

— Отказы не принимаются, — подытожил бойфренд и чмокнул все еще сладкий от клубнично-ванильного мусса нос.

Ичи хотел было возразить, но понимая, что сегодня, по ходу, все не в его пользу, лишь устало выдохнул, закатив глаза. Брезгливо высвободился из навязчивых, таких дурацких сейчас объятий, и молча потопал в раздевалку, решив для себя точно, что домой сегодня он едет один, на такси…